Наивно предполагать, что Гувер и впрямь не знал о существовании гангстерских синдикатов. Конечно, знал, но предпочитал не связываться с ними, особенно после того, как организованная преступность стала проникать в легальный бизнес. (Ведь именно агентами ФБР в 1957 году был накрыт в Аппалачии всеамериканский съезд главарей «Коза ностры». И тем не менее не последовало ни одного ареста!) Обозреватель «Нью-Йорк геральд трибюн» и «Обсервер» Джон Кросби выговаривал в открытом письме Гуверу: «За время вашего руководства Федеральным бюро расследований преступность в нашей стране выросла в гигантских масштабах. Под вашим благожелательным взором синдикаты гангстеров купаются в золоте, окруженные почетом и уважением».
Некоторые считают, что Гувер умышленно держал ФБР в стороне от организованной преступности, опасаясь, как бы его агентов не захватила эпидемия коррупции. Как известно, основной бизнес гангстерских синдикатов — торговля наркотиками и «гэмблинг», то есть азартные игры. Здесь всегда пахнет большими деньгами. А где деньги, там и подкуп. Когда Гувер по предложению министра юстиции Харланда Фиске Стоуна возглавил в 1925 году Бюро расследований, которому придали федеральный статус, оно было насквозь разъедено коррупцией. Поэтому-де Гувер вместо того, чтобы оградить страну от организованной преступности с помощью вновь созданного ФБР, стал ограждать само ФБР от гангстеров[12]. Для оправдания подобной политики он-де объявлял химерой существование преступных синдикатов. Когда президент Джонсон принял решение изъять Бюро наркотиков из системы министерства финансов и передать его министерству юстиции, Гувер буквально встал на дыбы. Он опасался, что Бюро наркотиков может стать троянским конем коррупции. Лишь после того как президент лично заверил директора ФБР, что агенты ненадежного бюро не будут соприкасаться с ее персоналом, Гувер нехотя согласился на опасное соседство. Но до своего последнего вздоха для расследования махинаций торговцев наркотиками и заправил «гэмблинга» Гувер предпочитал нанимать «разовых» агентов со стороны, нежели рисковать собственными. По-видимому, директор ФБР хорошо знал подлинную цену своему воинству!
Однако есть и другая, возможно, более существенная причина. По словам одного из бывших генеральных стряпчих, Гувер рассматривал «зло» сквозь призму своей личной выгоды: «Зло для него — это то, что по плечу ФБР, с чем ФБР может справиться и на чем оно может стяжать себе лавры». В самом деле, наиболее излюбленный род занятий, так сказать, конек ФБР, это… поимка похитителей автомашин! Сие и дешево и сердито. Оно помогает стряпать впечатляющую статистику раскрываемости преступлений. «Федеральные суды завалены делами мальчишек, развлекающихся угоном автомобилей, — пишет «Нью-Йорк таймс мэгэзин». — Согласно данным государственного прокурора более двадцати процентов обитателей федеральных тюрем составляют похитители автомашин». Оперируя недифференцированными статистическими выкладками, Гувер создавал иллюзию эффективности ФБР как борца с преступностью и на этом основании требовал у нашего старого знакомого конгрессмена Джона Руни и его подкомиссии все новых и новых бюджетных ассигнований для своего агентства. «Мы не едим ваш хлеб даром!» — как бы говорил Гувер законодателям, суя им под нос свои статистические шарады. (Уоррен Олни, заместитель министра юстиции и начальник департамента по уголовным делам в годы правления президента Эйзенхауэра, отзывался о гуверовской статистике не иначе, как о «ерунде».)
Похищение автомобилей — для статистики, вооруженное ограбление банков — для романтики. Сейчас в Америке взломом банков занимаются в основном гангстеры-одиночки, гангстеры-любители. Организованная преступность давно распрощалась с периодом «бури и натиска». Рецидивы этой детской болезни в ее среде чрезвычайно редки. Главари гангстерских синдикатов если и проникают в банки, то не с помощью отмычек и пулеметов, а с помощью засекреченных счетов швейцарских филиалов уолл-стритовских контор. Они жаждут пустить в ход не огнестрельное оружие, а деньги. Денег у них хоть отбавляй. Дефицитна для гангстеров не валюта, а респектабельность. Ныне гангстеров в Америке больше устраивает «мирное сосуществование» с законом. Но это не устраивало Гувера. Во-первых, кропотливое расследование финансовых хитросплетений куда сложнее, чем стрельба по движущимся мишеням. Во-вторых, от него рекламы, как от козла молока. Одно дело застрелить вооруженного до зубов звероподобного детину, другое дело, предъявить ордер на арест пожилому благообразному джентльмену с уютной лысиной и почтенным брюшком. Наконец, в-третьих, оно чревато непредвиденными опасностями — чего доброго, можно открыть огонь по своим. Теперь сам черт не разберет, кто банкир, а кто бандит, вернее, и тот и другой являются разными воплощениями одного и того же капиталистического Будды.
Именно это и произошло однажды в Нью-Йорке. Местные агенты ФБР распутали дело небезызвестного Роя Кона и, не спросись у Гувера, передали его непосредственно нью-йоркскому федеральному прокурору Роберту Моргентау. Узнав об этом, Гувер буквально взвыл от бешенства. Дать делу обратный ход он уже не мог, и поэтому выместил злобу на не в меру ретивых агентах — сначала перебросил их в захолустье, а затем отстранил от работы. Оказывается, Гувера связывала с Роем Коном давнишняя дружба, восходящая к временам маккартизма. В те годы Рой Кон был главным юридическим советником в комиссии, возглавлявщейся висконсинским сенатором. Гувер, Маккарти и Кон тесно сотрудничали в «охоте на ведьм», среди которых в качестве крупной дичи фигурировал и бывший рузвельтовский министр Генри Моргентау, отец нью-йоркского прокурора! И вот балбесы из нью-йоркского отделения ФБР умудрились выдать Кона его заклятому врагу. Дело осложнялось еще и тем, что Кон во время ареста занимал пост юрисконсульта фирмы по производству спиртных напитков «Шенли дистиллерс», президент которой Льюис С. Розенстил был личным другом Гувера. А надо сказать, что от финансовых операций мистера Розенстила за версту несло не одним спиртным перегаром.
Пути Гувера и Моргентау скрестились не просто в личном плане. Прокурор Нью-Йорка резко критиковал ФБР на то, что оно не расследует преступления «белых воротничков», а по старинке копается в грязном белье взломщиков. «Кража ценных бумаг и акций на Уолл-стрите, достигшая сорока пяти триллионов долларов, является современной формой вооруженных ограблений банков, — говорил Моргентау, — Она не требует ни оружия, ни автомашин для бегства, ни бравады. Но размеры нелегального богатства, сколачиваемого путем кражи ценных бумаг, настолько велики, что миру Диллинджера такое даже во сне не снилось».
Моргентау помянул Диллинджера, естественно, неспроста. Стрела была направлена в Гувера, и лучник хотел, чтобы публика знала об этом. «Похитители ценных бумаг крадут за один день больше, чем удалось награбить в течение всей своей жизни Диллинджеру, — продолжал Моргентау. — Но тем не менее ФБР почти ничего не предпринимает против них. Эдгар предпочитает заниматься сулящими широкое паблисити делами об ограблении банков. Он но-прежнему срывает своих агентов с расследования организованной преступности и пускает их по следу пустячных грабежей со взломом, с которыми вполне может управиться местная полиция». Достаточно сравнить знаменитые гуверовские списки и объявления о розыске наиболее опасных преступников с перечнем «белых воротничков», занимающихся темными махинациями на Уолл-стрите, чтобы понять — ФБР палит из пушек по воробьям. «Один толковый почтовый инспектор или сотрудник налогового бюро стоит четырех-пяти агентов ФБР», — говорит коллега Моргентау, тоже прокурор одного из больших американских городов.
«Вольности» Роберта Моргентау не прошли даром. Бизнесмены и адвокаты, дела которых он расследовал, имели весьма влиятельных покровителей в Вашингтоне. Сыграли свою роль и внутрипартийные дрязги. (Моргентау — демократ.) Министр юстиции Митчелл, тот самый, которого с Гувером и водой нельзя было разлить, заставил уйти в отставку строптивого прокурора. Его просьбу разрешить довести до конца начатые дела или хотя бы дела, уже находящиеся в производстве, категорически отклонили. Еще бы! Моргентау для того и выпихивали, чтобы он не смог размотать клубок преступлений, нити которого тянулись очень и очень далеко. Благодаря этой передряге уцелел и пройдоха Рой Кон. Суд оправдал его, найдя улики обвинения «недостаточными». Сам Кон бурно опровергал слухи о том, что его спасло заступничество Гувера.
Итак, похищение автомобилей — для статистики, вооруженные ограбления банков — для романтики и «коммунистические заговоры» — для политики. На этих трех китах зиждилась легенда о Гувере — оплоте законности и порядка, Джи-мэне № 1 и спасителе отечества от «красной угрозы». Абсурдная, как библейский миф о непорочном зачатии, она, подобно этому мифу, объявлялась недоступной сомнению, Гувер — что папа римский. Зловещее досье ФБР гарантировало догмат его непогрешимости.
Он привык спускать шкуры со своих жертв и не привык спускать своим критикам. Когда авторы «Доклада комиссии Уоррена» сделали несколько робких упреков в адрес ФБР, проявившего, мягко говоря, некоторую нерасторопность во время покушения на президента Кеннеди в Далласе, Гувер немедленно и публично обозвал их «защитниками футбольной команды, которые, пропустив гол в собственные ворота в воскресенье, пытаются отстоять их в понедельник утром». Члены комиссии во главе с председателем Верховного суда США Эрлом Уорреном тут же прикусили языки.
Лишь раз Гувер почтил присутствием объединенную комиссию конгресса по преступности. Сразу после первого заседания он позабыл дорогу в ее апартаменты и отрядил препираться с законодателями своего заместителя Делоха.
— Делох, — вспоминает один из членов этой комиссии, — возражал против всего, что ставило под сомнение гуверовскую статистику преступности. Он возражал против любых намеков на коррупцию в полицейских органах. Он возражал против наличия связи между ростом преступлений и социальными условиями. Он возражал, возражал, возражал[13]…
…Если бы Д. Эдгара Гувера не существовало, его надо было бы выдумать. Второго такого дубликата американизма и днем с огнем не сыщешь. Каждый день, за исключением субботы и воскресенья, вашингтонская штаб-квартира ФБР «гостеприимно» распахивала свои массивные, окованные сталью двери для туристов. Любой американец, так сказать, человек из публики, мог сам зайти и убедиться: Гувер не иллюзия. Гувер был, есть и будет. Его смерть — факт клинический, а не политический. Гувер бдит. Гувер не ест хлеб даром. Гувер не пускает на ветер доллары налогоплательщика.
Однажды и мне довелось совершить путешествие по туристским кругам гуверовского ада. У входа нас встретили девушки в голубых костюмах, почти как стюардессы, но только менее красивые и не такие длинноногие.
Девушки в голубом рассортировали туристов по группам и прикрепили к каждой по гиду. Гида, доставшегося мне, звали Кэри Хоув. Это был молодой человек невысокого роста, румяный, тщательно причесанный и одетый с иголочки. Манеры его отличались изысканностью продавца магазина дамского платья, разумеется дорогого. Вся его фигура излучала не то вежливую самоуверенность, не то самоуверенную вежливость. По всему чувствовалось, что он сиял отраженным от Гувера светом. Кэри Хоув был превентивно предупредительным и неназойливо вездесущим. В разговоре с ним выяснилось, что он еще не полноправный сотрудник ФБР, а лишь слушатель гуверовской академии.
— Мой уклон не столько оперативный, сколько научно-технический, — сказал Хоув и, как бы извиняясь, добавил: — С одной стороны, это перспективнее, а с другой, все-таки профессия.
Короче, Кэри Хоув оказался не только вполне благонадежным, что само собой подразумевалось для будущего агента ФБР, не только вполне благовоспитанным, что тоже само собой подразумевалось для нынешнего гида ФБР, но и вполне благоразумным молодым человеком.
Итак, вполне благонадежный, благовоспитанный и благоразумный молодой человек повел нас осматривать витрину гуверовского храма. Первым моим впечатлением было, что я попал в огромный госпиталь. Широкие коридоры, стены, выкрашенные наполовину в голубой, наполовину в белый цвет; застекленные и зашторенные двери, скользкие полы, пахнущие дезинфекционными растворами, и вообще кругом специфическая бедная чистота. Сравнение с госпиталем напрашивалось еще и потому, что по коридорам, пустынным и мрачным, время от времени катили тележки на роликах. И хотя на них под простынями лежали не больные и даже не трупы, а нечто, видимо, не подлежащее взгляду посторонних, тебя невольно охватывала предоперационная дрожь.
То и дело попадались таблички: «Здесь работают. Просьба не шуметь. Спасибо за сотрудничество». Сотрудничать с ФБР никому не хотелось. И шуметь было боязно. Говорливая толпа туристов мгновенно сникла. Даже чета из Техаса, без умолку болтавшая до этого на самых высоких регистрах. Только дети оставались по-прежнему жизнерадостными. Им, несмышленышам, было невдомек, куда их затащили родители. Но ничего. Подрастут — узнают. И тоже научатся держать язык за зубами.
Предводительствуемые мистером Хоувом, мы пересекли внутренний дворик министерства юстиции с уютным выносным кафе под разноцветными шатрами-тентами и очутились в очередном предбаннике ФБР или приемном покое, если придерживаться аналогии с госпиталем, или чистилище, если оставаться верным сравнению с адом.
Здесь мистер Хоув обратил наше внимание на диаграмму динамики преступности в Соединенных Штатах: каждые тридцать девять минут — убийство, каждые две секунды — кража и так далее. Под диаграммой был установлен экран-мигалка. Как только в штаб-квартиру ФБР поступает сообщение об очередном преступлении, экран вспыхивает красным цветом, и появляется новая порядковая цифра. Пока мы там находились, экран вспыхнул дважды, Я успел записать зафиксированные на нем цифры: 4 446 800 — 4 446 601 — 4 446 602. Весьма недурно для середины года! (С наступлением каждого нового года мигалка ФБР начинает «свежий» отсчет — от нуля.)
Вдохновленные тем несомненным фактом, что в Соединенных Штатах если и не борьба с преступностью, то, во всяком случае, статистика преступности поставлена на широкую ногу, мы поднялись на второй этаж. Над дверью, ведущей в очередной коридор, красовались весы. Не те, что правосудия, а обыкновенные, аптекарские. Чертоги, раскинувшиеся за этой дверью, принадлежат не божественной Фемиде, а вполне земной криминалистике. По обе стороны коридора расположены всевозможные лаборатории.
Было нечто символическое в той очередности, как открывалась и исчезала эта панорама лабораторий. Словно отдавая почтительную дань священному и неприкосновенному принципу частной собственности, во владениях которой главным удостоверением личности служит чековая книжка, первой шла лаборатория, где анатомируются фальшивые чеки. Нам показали умопомрачительное количество шариковых и иных ручек, которыми пользуются в Соединенных Штатах, и не менее бесчисленные образцы чернил, в которые эти ручки обмакиваются и которыми они заправляются.
— А можно ли с помощью такой вот «ручкотеки» установить, кто разрабатывает и кто подписывает, ну, скажем, военный бюджет страны? — спросил я мистера Хоува.
— Разумеется, можно. Но для чего? Их и без того все знают, — несколько удивленно ответил он.
В том-то и дело, что знают. Знают и главного грабителя — военно-промышленный комплекс, который подделывает бюджет Америки таким образом, что из кармана десятков миллионов извлекаются десятки миллиардов. А кто из фальшивомонетчиков может сравниться с ее величеством инфляцией? Тебе кажется, что в твоем бумажнике полноценный доллар, а он, подлец, оборачивается шагреневой кожей, как только извлекаешь его на свет божий. И что самое обидное, укорачивается этот шагреневый доллар не в результате выполнения твоих желаний, как у Бальзака, а в результате разбоя, творимого королевой-инфляцией.
Конечно, преследование таких преступников, как военно-промышленный комплекс и инфляция, в компетенцию ФБР не входит. Другое дело — их укрывательство.
Идем дальше. Лаборатория, расследующая причины автомобильных катастроф. Лаборатория, где анализируются кровь, слюна, пот и «другие жидкости». Лаборатория, где под микроскопами изучаются такие улики, как следы ног, волосы, обрывки одежды и так далее.
— Это особенно важно для установления того, кто совершил нападение — человек или зверь, — поясняет мистер Хоув.
Человек или зверь! Вы слышите?
Несколько дольше мы задержались в лаборатории, занимающейся разбором творчества авторов, пишущих в анонимно-эпистолярном жанре и имеющих обыкновение отстукивать свои опусы на машинке.
— Сейчас в Америке развелось довольно большое количество шантажистов. Процветают по-прежнему и похищения. Анализируя «почерк» пишущей машинки — каждая из них имеет свой неповторимый «почерк», — иногда можно докопаться до преступника, — говорит мистер Хоув.
С внимательностью профанов рассматриваем вещественные тому доказательства, всякие «ундервуды» и «ремингтоны», наведшие в то или иное время на след того или иного шантажиста.
Наконец мы подошли к последней лаборатории, выглядевшей как оружейная палата или, говоря менее архаично, как арсенал. Здесь были выставлены все типы стрелкового оружия, производившегося и производящегося в Америке, — револьверы, ручные пулеметы, автоматы, ружья, обрезы. Никаких следов атомного, ракетного, бактериологического и химического оружия обнаружить не удалось. Не было и напалма.
— Восемьдесят пять процентов этих экспонатов ФБР приобрело бесплатно на добровольных началах у гангстеров. Остальные пятнадцать процентов тоже бесплатно, но недобровольно, — пошутил наш гид.
Пистолеты и пулеметы мрачно поблескивали вороненой сталью. Даже став лабораторными экспонатами, они не проявляли никакой склонности к юмору. Сейчас их дула не дымились, скованные музейной немотой. Но каждое из них могло рассказать кучу историй, которые заставили бы позеленеть от профессиональной зависти голливудских сценаристов и побелеть от страха любого кинозрителя.
— В этой лаборатории изучают стреляные гильзы, найденные на месте происшествия, и устанавливают, каким видом оружия пользовались преступники, — продолжал давать пояснения мистер Хоув.
Итак, оружие, которое гангстеры когда-то наводили на своих жертв, превратилось в наводчика на самих гангстеров.
На этом закончилось наше хождение по лабораториям — от фальшивых чеков до подлинного оружия. Словно все общество наживы и насилия промелькнуло перед нами в срезе под микроскопом. От фальшивых чеков до подлинного оружия…
Знаменитую картотеку ФБР, где хранится уникальная коллекция отпечатков пальцев, нам почему-то не показали. Быть может, гид исходил из того, что все мы так или иначе уже побывали там и даже оставили свои визитные карточки. Впрочем, почему «быть может»? Мистер Хоув прямо так и сказал:
— Не исключена возможность, что в этой картотеке имеются и ваши отпечатки пальцев.
Произнося эти слова, он обворожительно и лукаво улыбался, давая понять, что шутит. Но шутка, по-видимому, стереотипная — ведь мы были у мистера Хоува не первыми и не последними — успеха не имела. И вполне понятно почему. Кстати, на диаграмме, разъясняющей функции картотеки, значилось, что ко дню нашего посещения штаб-квартиры ФБР число карточек с отпечатками пальцев составляло 197 171 242. Согласитесь, что это весьма недурно для государства с двухсотпятнадцатимиллионным населением.
После того как мы вдоволь нагляделись на диаграмму, внушавшую почтительный трепет своей цифровой всеохватностью мистер Хоув погрузил нас в два просторных лифта и повез в подвальное помещение, где расположены музей и стрельбище.
Музей напоминал рекламные щиты кинотеатров Бродвея и 42-й стрит. Те же персонажи, те же имена, но только без кавычек. Аль-Капоне, Датч Шульц, Бонни и Клайд, кровавая мама Бэркер, Бэби Фейс и, разумеется, гуверовский фаворит Джон Диллинджер. Ему отведен целый стенд. Вот сигара, которую не успел докурить гангстер. Вот револьвер, который он не успел разрядить. Вот его очки. А вот канотье с аккуратно подклеенными полями. Они сломались, когда Диллинджер рухнул на тротуар, прошитый пулями детективов. А вот, наконец, и его пуленепроницаемый жилет.
— В ту роковую ночь Диллинджер был без жилета. В Чикаго стояла страшная жара — 102 градуса по Фаренгейту, — говорит с непонятной ноткой грусти в голосе мистер Хоув.
Как видно, даже прославленные гангстеры не всегда делали погоду. Иногда случалось наоборот.
Музей ФБР — это далеко не только история. Это еще и злоба дня, в первую очередь политическая. Вот, например, стенд, на котором красуются фотографии «десятка разыскиваемых» — наиболее опасных преступников. Но почему на стенде не десять, а одиннадцать фотографий? Быть может, я обсчитался? Пересчитываю. Нет, одиннадцать. Что за чертовщина! Обращаюсь за разъяснением к мистеру Хоуву.
— Да, вы правы. На стенде одиннадцать фотографий. Традиция нарушена по личному распоряжению директора ФБР. Нарушена для лидера «Черных пантер» Рэпа Брауна. Он весьма опасный преступник, хорошо вооружен и способен оказать ожесточенное сопротивление. Вот мы и сделали для него исключение, — с готовностью просветил меня фэбээровский Вергилий.
Стенд под пышным названием «Преступление века» повествует о деле супругов Розенберг, ставших жертвами судебной расправы. Их посадили на электрический стул по обвинению в краже атомных секретов.
— Так значит, если бы не они, русские не могли бы создать свое ядерное оружие? — спрашивает гида техасец в клетчатых шортах и желтой спортивной рубахе.
— Разумеется, нет, — отвечает без промедления и без тени сомнения мистер Хоув.
Блажен, кто верует.
Кстати, в том сезоне в театре «Мюэик бокс» на Бродвее шла пьеса Дональда Фрида «Расследование» — о деле Розенбергов. Пьеса не только художественное, но и документальное опровержение виновности Джулиуса и Этель. Она полностью построена на материалах судебного разбирательства. Актеры Энн Джэксон и Джордж Гриззард, игравшие супругов Розенберг, рассказывали мне, что раньше и они верили в их виновность. Но, проникнув в духовный мир своих героев и изучив все обстоятельства дела, они переменили мнение…
И еще один экспонат музея — стенд под названием «Портрет шпиона». Он посвящен легендарному советскому разведчику полковнику Рудольфу Абелю, «мастер-шпиону», как называл его с оттенком непроизвольного восхищения в голосе наш гид…
Туристский маршрут по ФБР имеет четко разработанную драматургию. Все время вас держат в напряжении, которое возрастает от комнаты к комнате, от этажа к этажу. Взлеты и падения лифтов нагнетают нервическую аритмию, бесконечные коридоры создают чувство потерянности. Вам словно внушают мысль о том, что невозможно укрыться от всевидящих глаз и всеслышащих ушей ФБР. В ваши вены вместе с героином страха как бы вливают глюкозу благонадежности. И, наконец, под занавес раздаются выстрелы. Это катарсис. Но после него разрядка не наступает, ибо разряжаются магазинные коробки, а не нервы. Звуки выстрелов преследуют вас даже после выхода из здания ФБР, и невольно хочется ощупать свое бренное тело, ущипнуть себя за щеку, убедиться, а жив ли я еще?
Полигон, оборудованный в подвальном помещении ФБР, напоминает длинную бетонированную кишку. Он больше похож на камеру пыток, чем на стрельбище. Драматургия маршрута как бы заводит вас в тупик, из которого кет выхода. Разве что на тот свет?
Здесь мистер Хоув передал нас на попечение детектива — инспектора Шмидле. Во внешности детектива не было ничего демонического. Крупный, розовощекий, в голубом двубортном блейзере, он напоминал преуспевающего бизнесмена, чье хобби — парусный спорт.
Мистер Шмидле вежливо приветствовал нас и тут же огорошил небольшой лекцией.
— Стандартным оружием агентов ФБР является пистолет 38-го калибра и автомат 45-го калибра. Агенты-оперативники обязаны владеть ими в совершенстве. Что значит в совершенстве? Посмотрите вот на эту мишень. — Шмидле указал на черную мишень, выполненную в форме человеческой фигуры и размеченную всевозможными цифрами и буквами. — Обратите внимание на секции, помеченные комбинацией «К-2». Это области человеческого тела, попадание в которые смертельно. Идеальный результат — пятьдесят пуль, всаженных в «К-2» после пятидесяти выстрелов.
Затем мистер Шмидле перешел от слов к делу. Он прикрепил к двойному металлическому тросу на роликах вполне девственную мишень и потянул за трос. Мишень, подрагивая, стала удаляться от нас. Шмидле задержал ее на расстоянии приблизительно в тридцать-сорок шагов от себя и вышел на исходный рубеж, отгороженный от нас прозрачным пуленепробиваемым пластиком, к которому мы немедленно припаялись. Он встал за некое подобие дирижерского пульта. На нем были разложены пистолеты и автоматы. Детектив начал стрелять из пистолета 38-го калибра, а завершил серию очередью из автомата 45-го калибра. Стрелял он быстро и уверенно. Гильзы забарабанили железным дождем по пуленепробиваемому пластику, и все мы невольно отпрянули назад.
Кончив стрелять, мистер Шмидле вновь присоединился к нам. Мишень была погружена во мрак, и нельзя было разобрать, как разделал ее детектив. Шмидле, не говоря ни слова, выдержал, по-видимому, заранее рассчитанную паузу, а затем неожиданно включил рубильник. И мы увидели, что мишень изрешечена пулями. Свет эффектно лился сквозь дырочки, усеявшие лицо и грудную клетку черного человеческого силуэта. Детектив с помощью троса притянул его к себе, снял со штатива и передал нам на обозрение. Все пятьдесят дырочек дружно расположились в смертельной секции «К-2». Взрослые в немом изумлении качали головами, а дети стали просить у мистера Шмидло расстрелянные гильзы на память. И он начал милостиво раздавать их, словно кинозвезда автографы.
Раздарив полную пригоршню гильз, детектив-инспектор вновь переключил свое внимание на взрослых.
— Вопросы есть? — осведомился он.
Вопросов не было. Все было ясно.
Лишь какой-то конопатый мальчишка поднял руку.
— Можно ли взять с собою мишень, сэр?
— Конечно, можно, — великодушно разрешил мистер Шмидле, и, свернув силуэт в трубочку, передал мальчику. Тот гордо окинул взором позеленевших от зависти сверстников и, вскинув трубочку на манер автомата, нацелился на них:
— Тра-та-та!..
Мистер Шмидле понимающе усмехнулся…
— Этот полигон показательный. Наше главное стрельбище находится на ферме академии ФБР в Куантико, в штате Виргиния, — раздался за нашей спиной голос мистера Хоува, и мы снова перешли под его опеку.
Мистер Хоув благополучно вывел нас во двор министерства юстиции с уютным выносным кафе под разноцветными шатрами-витринами. В кафе было пусто. Лишь два негра лениво красили в желтый цвет деревянные скамейки. Через окованные сталью ворота выехал черный «кадиллак». Б окне автомобиля промелькнул некто в фетровой шляпе.
— Уж не Гувер ли? — произнес техасец в клетчатых шортах.
— Как же! Гувер — невидимка. Это, наверное, его двойник, — с презрительней снисходительностью откликнулся конопатый мальчишка, тот самый, что выпросил у детектива мишень. По-видимому, он был всезнайка или почти всезнайка.
— А кто охраняется сильнее — мистер президент США или мистер директор ФБР? — спросил он гида.
— Мистер президент США. Но мистер директор ФБР тоже имеет надежную охрану, — ответил тот.
— А когда будет готово новое здание бюро? — не унимался конопатый. Он и впрямь хотел все знать.
— Вот молодец, что напомнил. Сейчас мы строим в Вашингтоне новую штаб-квартиру ФБР, более просторную и современную. Ничего не поделаешь, приходится расширяться.
Все понимающе закивали головами.
— Итак, спасибо за внимание и до свидания. Заходите еще. Или сюда, или уже на новую квартиру. Разумеется, в качестве туристов. — Мистер Хоув улыбнулся во всю ширину своего румяного лица.
Наверное, шутка была стандартной. Наверное, он проводил ею уже не одну группу туристов. И тем не менее она прозвучала необычайно свежо. Своей уместностью…
Прежде чем попасть на полигон ФБР, надо миновать гигантскую карту мира. Ее не назовешь ни географической, ни политической, ни даже электрической, хотя в ней, несомненно, присутствуют элементы и того, и другого, и особенно третьего. Карта сверкает и переливается всеми цветами радуги. Мигают тысячи миниатюрных лампочек. Вспыхивают и гаснут трассирующие линии-стрелки.
И тем не менее, если попытаться дать наиболее сжатое и точное определение этой карты, то им будет — крапленая. Именно крапленая, а не географическая или политическая. Мир социализма выполнен в красном цвете, так называемый «свободный мир» — в зеленом» Синие стрелки изображают основные направления «инфильтрации коммунизма». Карта богато иллюстрирована дешевой пропагандой. Например, рисунок — мальчик за школьной партой с заклеенным пластырем ртом и подпись под ним: «Образование по-коммунистически». Или другой рисунок — женщина опускает бюллетень в урну, а рядом стоит огромный солдат в шинели, меховой шапке и с автоматом в руках. Подпись под рисунком гласит: «Выборы по-коммунистически». И так далее.
В центре этой своеобразной карточной колоды красуется портрет самого Д. Эдгара Гувера. Он строго смотрит на вас и как бы предупреждает: «Не ходите, дети, в Африку гулять!» Впрочем, у дедушки Гувера акул, горилл и крокодилов заменяет одно синтезированное чудовище — коммунизм.
На портрете Гувер отнюдь не выглядит древним дедушкой. Он изображен бравым, пышущим здоровьем мужчиной в соку. Не тот ли это портрет, который был скомпонован ни фотографий нескольких агентов ФБР? Недаром же он выполнен известным голливудским фотографом. Ведь сам-то Гувер не реальное лицо, а миф. А эти ребята из Голливуда большие доки по части всевозможных иллюзионов. Канонический портрет Гувера неизменно сопровождал нас на протяжении всего путешествия по бесчисленным туристским кругам фэбээровского ада. Выполненный то в масле, то в графике, выложенный мозаикой и запечатленный фотокамерой, он бдил. Неусыпно. На одних этажах портрет висел в гордом одиночестве, на других его окружало созвездие почетных грамот и призов, полученных чемпионом по борьбе с инакомыслием за свою долгую карьеру всеамериканского филера.