Как проводить свое свободное время решает не индивидуум, а его коллектив.
Быть же вне коллектива для человеческой натуры противопоказано!
Самая простая и естественная возможность общения для компактно проживающих в условиях длительной командировки, это общий сбор для задушевных бесед. В половине случаев, это "перепев" тех же рабочих переживаний: какая торпеда затонула, какая выскочила на берег и напугала стадо коров, что требует от нас неразумное начальство, и прочее подобное.
Бывает много воспоминаний о делах минувших, особенно если в числе собравшихся находятся бывшие фронтовики.
Им всегда было о чем поведать!
В других случаях преобладали любители преферанса или шахмат, или каких либо других, спортивных, увлечений.
Все зависело от роли личности и массы, согласно учениям по курсу марксизма-ленинизма.
В конце 1954 года, одно время, я жил в одном номере гостиницы с Н.А. Цветковым.
Это был шикарный номер на втором этаже с видом на феодосийский залив. Кроме двух просторных кроватей, в комнате стоял большой кожаный диван, стол, несколько стульев и кресел, один, или два шкафа. На стене висела большая картина с морским пейзажем.
Но спокойно отдохнуть после работы было очень сложно: диван постоянно использовался, как спальное место для какого-нибудь сотрудника, который временно по каким-либо причинам оказался без жилья, кто-то просто заглянул на огонек, или соберется компания игроков-картежников, или еще что-нибудь. Иногда собравшиеся не очень хорошо понимали: кто тут есть законный постоялец, а кто нет.
Как-то проснувшись, как всегда в 6 утра, чтобы успеть собраться и добежать до почты, откуда на грузовике с тентом нас отвозили на работу, мы обнаружили на диване спящего. Это был слесарь из нашей рабочей группы Герман Щ.
|
|
При попытке его разбудить, обнаружилось, что он пьян в "стельку" и не реагирует на все наши увещевания. Но нам следовало отправляться на работу, срочно, а комнату, при этом мы были обязаны запереть и ключ сдать дежурной по этажу. Оставить его запертым - также нельзя: неизвестно, что с человеком в таком состоянии может произойти. Мысль о том, что человека, тем более своего, можно сдать милиции не приходила в голову ни тогда, ни потом.
Время было в обрез, и ничего лучше мы не придумали, кроме того, что решили тащить его вместе с нами на работу, авось за время пути придет в себя. Было еще совсем темно, когда мы, почти переставляя Герману ноги, притащили его к машине, в которой уже все сидели и она, вот-вот, должна была тронуться в путь.
Однако погрузить Германа в машину мы не смогли, против этого стал решительно возражать старший, которым тогда был Беляков А.Г.: "Откуда Вы этот труп взяли, туда его и тащите, а сами быстро приезжайте на завод, любым транспортом"!
Мы так и сделали: снова притащили Германа в "Асторию" (а это топать с грузом километр - полтора), тихонько положили его на диванчик в вестибюле, а сами рейсовым автобусом добрались до поселка Орджоникидзе. Далее спокойно отработали день и, вместе со всеми, вечером вернулись к себе в "Асторию". Германа там не было. Не был он на работе и на следующий день, и дальше.
Человек исчез!
Исчез человек, находящийся в служебной командировке, готовящий новое секретное морское оружие!
|
|
Последними, кто его видел и куда-то утащил, были я и Н. Цветков и, поэтому, коллектив стал на нас смотреть с каждым днем все более подозрительно, как на злодеев, девших человека неизвестно куда.
Никто из его ближайших товарищей не смог Германа обнаружить во всех местах, где бы он мог быть. Милицию подняли "на ноги". И тоже безо всякого результата. Нас двоих неоднократно допрашивали все с большим пристрастием.
Беспокойство все более нарастало до тех пор, пока, дней через десять, виновник сам не появился на работе.
Тривиальная история, описанная А.П. Чеховым в "Шведской спичке"!
Герман, как и тот герой, приходил в "норму" у какой-то знакомой.
Только вот ответственность за человека в данном случае была побольше, чем у героя А.П. Чехова: там он был человеком "свободным".
А "надрался" Герман Щ., как он объяснял, чисто случайно: ночью ему захотелось пить, и он встал с дивана и взял в темноте какой-то графин, где, как он ожидал, находилась вода. Но, на его беду, графин был наполнен спиртом, который для него был, как валериана для кота.
А, как известно, коты в этой ситуации ответственности нести ни за что не могут.
Мы с Н. Цветковым вздохнули с облегчением.
Однако, не всегда у таких историй окончание было столь же благополучным, как у Германа, или у чеховского отставного гусара.
Год тому назад группа молодых местных рабочих также перепутала содержимое бутылок: в заводской столовой они после работы решили запить вечерний ужин. Только запить его они решили разбавленным спиртом, а запили дихлорэтаном. Отличить же дихлорэтан от спирта они не сумели, поскольку перед этим уже чего-то попробовали.
|
|
Результат тривиальный: что-то около десятка молодых трупов. Один из участников, выживший, поскольку не смог дозу принять целиком, описывал мне всю эту историю.
Именно только после этой трагедии на заводе под строжайший контроль была взята выдача дихлорэтана для каких-либо производственных целей. А еще весной 1953 года я свободно использовал эту жидкость, например, для очистки от грязи своих брюк и тп. Бутылка с этим ядом спокойно размещалась в каком-то шкафу.
В командировочной жизни суть людей раскрывалась, как редко где еще. Долгая совместная работа и быт в, сравнительно, экстремальных условиях, народ роднят и сближают. Одно дело слышать, или читать, о каких-либо редких событиях, а другое обсуждать их с непосредственными участниками.
Например, работал у нас на сборке бригадиром Н.И. Жуков. В военное время он служил на подводной лодке Черноморского Флота, имел звание старшины и был торпедистом. Однажды на испытаниях после ремонта, где-то в районе города Туапсе их лодка легла на грунт и не смогла подняться на поверхность. Глубина, на которой они залегли, составляла порядка 40 - 50 метров. Экипаж лодки погиб, кроме оказавшихся в 1-ом, торпедном, отсеке. Там находилось 5 - 6 моряков и, в их числе, Коля Жуков. Как им смогут помочь они не представляли: в те времена техники для спасения с таких глубин не существовало. Сначала, какое-то время, им слышались какие-то удары по корпусу лодки, а затем звуки прекратились. Счет времени они потеряли, дышать становилось все труднее и сознание начинало "плыть". И тогда они решили спасаться самостоятельно через трубу торпедного аппарата. Они плохо представляли, сколько метров им надлежит всплывать до поверхности и ждет ли их там какая-нибудь помощь, но надежды на что-либо другое у них не было.
Их расчет заключался в том, что когда они откроют крышку трубы аппарата, то воздух, имеющийся в отсеке лодки, в виде воздушного пузыря устремится наружу из лодки и, далее, вода этот пузырь вытолкнет на поверхность моря. Морякам было нужно стараться оставаться в этом пузыре. Тренировок подобного выхода, до этого они не проходили и, вообще, не знали раньше толком о таком способе спасения.
Диаметр трубы, через которую несколько человек должны были "выскользнуть" наружу, составлял чуть более полуметра (0,533 м), а длина трубы порядка 7 метров. Люди в отсеке - переутомлены и нервно и чисто физически, но у всех было сознание, что нужно собраться и сделать все, что возможно и даже более!
Чтобы в "дверях" не было бы "автомобильной пробки", они хладнокровно установили очередь "впрыгивания" в трубу. Очередность была установлена с помощью, найденной кем - то в темноте, "трости". Для этого, палку, начиная с конца, поочередно перехватывают и последний, кто может эту палку ухватить, идет первым, а остальные за ним в том порядке, как они держались за палку.
Николаю выпал третий, или четвертый, номер.
Сознание он потерял, то ли в трубе, то ли когда всплывал - не запомнил. В беспамятстве, его и других (один моряк не всплыл) подобрала шлюпка.
Очнулся он на короткое время и снова потерял сознание, когда его на носилках куда-то перегружали: то ли на берег, то ли на другой корабль. В это мгновение он узнал одного матроса, помогавшего его перегружать, которого он знал еще из довоенной, ленинградской, жизни: где-то парни встречались на танцах. Того матроса сейчас все также прекрасно знали: это был слесарь с общей сборки ИЛЬЯ ЖУЛЕЙКО. Я его хорошо знал еще с командировки в 1952 году и не один раз мне доведется еще с ним работать, вплоть до моего ухода на "заслуженный отдых" в 1987 году.
Илья был высокий, худощавый силач, с которым общаться всегда было приятно.
Во время войны, в составе морской пехоты, он освобождал город-герой, город русской морской славы - город Севастополь, и еще многое ему довелось.
Год 1954 заканчивался и, вот-вот, бой московских курантов, передаваемый по радио, известит всех о моменте наступления нового года.
Это событие, за час до его наступления, мы решили отметить вместе с Толей Скоробогатовым - в будущем главным инженером НПО "Уран", в составе которого будет находиться и наше НИИ-400 (в дальнейшем "Гидроприбор"), и множество других славных предприятий и заводов.
Для этих целей я заранее приготовил "маленькую" (250 грамм) со спиртом, которую предварительно заткнул пробкой, свернутой из газетного листа. И...
О ужас!!!
Эта пробка превратилась в камень, который мог сломать любой штопор, а время до "встречи" сокращалось все с большей скоростью.
Мы вдвоем старались удалить эту пробку по-всякому, как вдруг в номер, где мы трудились, за минуту - другую до Нового Года, врывается наш старший товарищ Иван Федорович Головчанский. Он увидел наши глупые, растерянные, физиономии и сразу обстановку оценил: тут же, мгновенно, схватил в свою лапу нашу "маленькую" и хрястнул ее о какой-то твердый угол. Затем эту "маленькую", с отшибленным горлом, он поставил на стол, рявкнул: "молокососы"! и исчез.
Как будто его и не было!
Такова была моя "торпедная жизнь"!
Начинался новый
|
Год 1955
Год 1955
Вначале новый 1955 год не отличался от старого 1954 года в его конце.
В связи с отъездом испытателей к местам своего проживания, согласно их официальной прописки, феодосийская гостиница "Астория" до того обезлюдела, что мы с Колей Цветковым заняли каждый по отдельному двуместному номеру на втором этаже. Из окна номера открывался шикарный вид на зимнее Черное море, на стенах висели картины, отдохнуть было можно на роскошном диване.
Однако в номере не существовало туалетных удобств, что, иногда, бывает немаловажно. Туалеты размещались на этаже отдельно.
Так как остальной народ исчез, то нам с Н. Цветковым ничего не оставалось кроме общения друг с другом.
Обычно, вернувшись домой с работы, каждый следил, когда появится постоялец из номера напротив и, как только тот появлялся, то немедленно и безо всякого особого приглашения распахивал дверь в его номер, чтобы договориться, как будем проводить остаток вечера.
Поэтому, в один из вечеров, толкнув дверь в номер Цветкова, я, как вкопанный, тут же остановился, пораженный необычной картиной: Н. Цветков сидел в номере, за столом не один, а с каким-то высоким, немолодым человеком сугубо интеллигентного вида. По его, чистому, отутюженному, костюму было сразу видно, что это совсем не "испытатель" и, при этом, Николай делал мне немые знаки, что он очень чем-то сейчас занят. Делать было нечего, и я отправился ужинать один.
Перед выходом из "Астории" я заглянул в зал ресторана и опять, с удивлением, обнаружил там за одним из столиков сидящими Цветкова и его нового соседа. Между ними стоял графинчик с жидкостью и прочими атрибутами.
Ночью я в своем номере был разбужен каким-то грохотом и беготней в номере напротив, но затем там шум затих, на помощь меня никто не звал, и мой сон продолжался.
На другой день, на работе, я спросил у Коли про этот шум и странное поведение вечером, и он мне объяснил, что к нему в номер вчера вселили знаменитого писателя Л.Л., того самого, который недавно написал большую известную книгу, а до нее еще много других литературных произведений. И вот теперь он находится в очередной творческой командировке и в одном из своих будущих произведений, возможно, отобразит и его, Колин, образ! Они договорились об очередной вечерней встрече для работы над этим образом. После того, как они вчера вечером, поднялись из ресторана в свой номер, Коля, перед тем как устроиться отдыхать, запер дверь номера на ключ (чего он обычно никогда не делал) и спрятал этот ключ в один из многочисленных ящиков. Далее среди ночи его соседу срочно понадобилось выскочить в коридор, в туалет, но, ни тут-то было! Дверь была заперта, а где лежал ключ, они никак вспомнить не могли! Караул..., да и только! Еще хорошо, что догадливый Н. Цветков распахнул настежь окно на улицу и водрузил на подоконник знаменитого соседа, откуда последний и смог удовлетворить свою потребность.
Утром, в спокойной обстановке, ключ был быстро найден и Коля уехал на работу. Однако вечером, по возвращении с работы, писателя Л. мы в номере не обнаружили, и в гостинице его также не было. Очевидно после ночного инцидента он посчитал данную творческую командировку неудачной и решил ее прекратить.
А в общем-то, все кончилось в тот раз хорошо. Уже в 21-ом веке мне вспоминались случаи, когда внизу под окнами гостиничных номеров находили некоторых известных людей и не могли дать вразумительного объяснения, как они там оказались.
Между тем, работа наша шла своим чередом и, как-то раз, пришла моя очередь "командовать" торпедным катером.
Последние годы на каждом испытании торпеду ТАН-53 сопровождал торпедный катер, с которого было необходимо точно определить место, где она всплывала в конце хода, или где она затонет. В этом месте с ТК следовало дать ракету для вызова торпедолова, который дежурил где-то в конце намеченной дистанции хода (на 10-ой тысяче), или, если торпеда затонет, установить буек, для последующей ориентации водолазов и кораблей - тральщиков. Для обеспечения правильных действий такого ТК, на него сажался инженер-торпедист, который командиру ТК должен был сообщать информацию, что в каждый данный момент происходит с сопровождаемой торпедой и что, в связи с этим, должен предпринимать командир.
Обычно это был инженер с опытом подобных морских работ, на этом специализирующийся, однако такие знатоки уехали в Питер еще осенью и поэтому на ТК начали поочередно направлять новичков. Пусть приучаются! Дошла такая очередь и до меня.
Подготовленную торпеду загрузили в решетку на пристрелочной станции, откуда она по команде должна была выскочить и ринуться вперед, пронзая соленые воды Черного моря, а я поднялся на борт торпедного катера (ТК) и познакомился с его симпатичным командиром - морским лейтенантом, примерно моего возраста. Я ему сообщил то, что узнал сам: торпеда выстреливается по сигналу - пуску ракеты с вышки пристрелочной станции. Поинтересовался скоростью его катера. Оказалось, что это один из самых быстроходных ТК на флоте: он может сделать 55 узлов (29,3 м/сек)!
Приготовились. Ждем ракету. Вместе с нами за ходом торпеды будет также следить матрос-наблюдатель.
Сложность вижу в том, что море не очень спокойно и "бесследную" кислородную торпеду наблюдать, поэтому, будет не совсем просто. С галереи пристрелочной станции ее выход из решетки я наблюдал неоднократно, это близко и смотришь сверху, а вот с катера - не приходилось.
Выстрел!
Взвилась сигнальная ракета, и мы втроем ничего больше вокруг не видим, только смотрим вперед на воду. Не вижу ничего! Командир поворачивает ко мне напряженное лицо: "Где же торпеда"?
А черт ее знает, и вдруг матрос увидел: "Вон она"!
И верно, немного впереди какая-то рябь пробежала по воде. Командую: "Полный вперед! Не упускать след"!
Торпедный катер летит с ревом над водой, но толком никто из троих ничего не видит: то один заметит что-то впереди по курсу, то другой несколько в стороне, то третий... Пролетели тысячу метров, две, три, а на четвертой мне стало понятно, что никто никакого следа не видит! Скомандовал: "Стоп"!
Торпеды нет!
Или она где-то плавает, или лежит на грунте. Краткий совет с командиром: "Что делать будем"?
Говорю: "Давай ракету! Нужно, чтобы торпедолов шел к нам. Если она всплыла где-то впереди, то они смогут ее обнаружить пока идут с десятой тысячи, а мы, тем временем, должны внимательно осмотреть все что сможем здесь". И тут, вдруг, у этого барбоса начала вытягиваться физиономия: оказывается, ракетницу - то он с собой забыл взять на катер!
Так! Получается совсем интересно! Но тут, через бинокль увидел, что с десятой тысячи плавсредства и сами пошли в нашу сторону. Хорошо. Подождали еще немного и, как только стало возможно, поинтересовались у них:
- Не видели ли они нашу торпеду, или ее следы, и куда, и зачем, они сейчас двигаются?
Нам ответили, что нет, не видели ничего, но получили со станции команду "всем возвращаться", что и выполняют.
Все ясно! Торпеда потеряна и, скорее всего, по нашей вине. Но делать-то нечего. С очень кислым настроением пошли назад, к павильону. Метров триста не дойдя до него, увидел, что наверху, на самой вышке, стоит Н. М. Рагозин и тычет рукой, то куда-то вверх, то вниз в воду. Когда подошли совсем близко - все стало понятным: торпеда, как она была вдвинута в решетку, так никуда из нее и не выходила. Торпедой не успели выстрелить, как, по моей команде, ТК сорвался с места и умчался в море, при этом, на ходу сбивая многие из специальных знаков, выставляемых на полигоне. Но не стрелять же по торпедному катеру в корму, хоть он и очень быстро несется!
Вверх Н. М. Рагозин показывал мне на черный шар, поднятый над станцией, знак того, что торпеда лежит в решетке. Знать бы мне это раньше! С молодым командиром мы переглянулись и снова улыбнулись: слава богу, хоть торпеду не потеряли!
Только больше сопровождать торпеды меня не приглашали.
Далее в этой командировке моя торпедная жизнь ограничивалась, в основном, береговой службой.
В феврале - марте в Крыму начались обильные снегопады и метели. Морозец достигал -10°C.
Ухудшалось движение автотранспорта между городом Феодосией и поселком Орджоникидзе.
В один из дней, после окончания работы никто и ничто не собирались доставить нас туда, где были ужин и теплые кровати. Большая толпа желающих добраться до Феодосии уже больше часа ожидала транспорт у выезда из поселка. Уже давно наступила темнота и морозец усиливался. И тогда я принял решение: добираться в город до Машиной харчевни пешком через занесенные снегом перевалы. Расстояние было примерно 5 - 7 километров. Тут же, человек 10 молодежи ко мне присоединились и мы зашагали. В основном это была компания столующихся у Маши. Проваливаясь по колено в снег, мы бодро шагали к подножию горного перевала и минут через 30 его достигли. Затем начали карабкаться напрямую вверх. Кое-где выходили на остатки старинной дороги, но и они вскоре исчезали под снегом. У самого верха началась метель, но путь становился все яснее и понятнее. Я затянул какую-то песню про Венецианского мавра и все ее дружно подхватили, как вдруг раздается команда: "Стоять! Руки вверх!"
Нас взяла в плен команда пограничников!
Оказывается, мы вошли в запретную зону, где недавно возвели стратегическую радиолокационную станцию. Причем вошли не как все добропорядочные нарушители, в хорошую погоду и по проторенной дороге, а влезли, как настоящие диверсанты: ночью, в метель, и откуда-то, где никаких дорог нет, и где нормальные люди не ходят! Как мне затем объяснил командир отряда, нас пленившего, хорошо, что мы громко, и неожиданно для него, вдруг запели! Они за нами уже какое-то время наблюдали и я, как идущий первым, находился у командира на мушке! Все кончилось благополучно.
Мы чуть-чуть отогрелись в помещении и минут через 30 сидели в Машиной харчевне, те, кто был там "прописан". Впуск посетителей в харчевню был уже давно прекращен, но для нас готовили по персональному заказу: каждому яичницу из 3 яиц с поджаренной колбасой! Ужин получился восхитительный! Яичница так и "скворчала"!
Такова бывала торпедная жизнь!
В этой жизни для меня становился основным поиск осмысленного времяпровождения в выходной день.
Музей Айвазовского и другие достопримечательности города я уже неплохо изучил, исследовал Феодосию вдоль и поперек, на базаре мне было уже неинтересно, просиживать время за бутылкой - противно.
В одиночку интересного и полезного занятия я найти не смог.
. 
Не знаю, во что бы это все вылилось, если бы, еще в конце прошлого года, судьба бы не столкнула меня с ИВАНОМ ИВАНОВИЧЕМ ТРЕТЬЯКОМ.
Иван Иванович был старше меня лет на 10 и трудился инженером в отделе неконтактных взрывателей. Он окончил институт ЛЭТИ (возможно еще до войны), но основной своей специальностью он явно считал альпинизм и "бродяжничество" в горах. По моему, он исследовал все горные массивы СССР.
При нашем знакомстве он мне рассказал, что все свободное от работы время он проводит, сейчас, в путешествиях по массиву Кара-Дага.
КАРА-ДАГ
Я еще в прошлую командировку в эти места, издали, из поселка Орджоникидзе, любовался величественным видом горных утесов, почти вертикально, уходящих в море. От поселка Орджоникидзе этот горный массив начинался примерно через десяток километров на западе и отделялся от него большим морским заливом, берега которого также представляли собой живописные скалистые, и не очень, возвышенности, примерно двухсотметровой высоты. Вершины карадагского массива достигали почти 600 метровой высоты.
Там, у самого подножья Кара-Дага и на берегу залива, располагался известный поселок Коктебель.
В свое время в этом поселке жил известный поэт и художник "серебренного" литературного века М. А. Волошин, а в наше время в его доме был соответствующий музей. Похоронен М. А. Волошин был отсюда неподалеку, на одной из горных вершин, которая многим напоминала его мужественный профиль.
От поселка Орджоникидзе до Коктебеля по пересеченной местности было порядка 10 километров, а от Феодосии до Коктебеля по дороге порядка 20. Иван Иваныч согласился принять меня в свою компанию, то ли в конце прошлого года, то ли уже в январе 55 года.
Вначале наша компания состояла из нас двоих, но вскоре к ней присоединился Н. Цветков, затем А. Ерохин, потом их будущие жены, а в апреле Иван Иванович уже водил компанию больше десятка человек. Альпинизмом Иван Иванович занимался еще до войны. Спортивная закалка помогла ему преодолеть множество тяжелых военных невзгод, а в боях он был с начала 1941 года и до окончания войны в 1945 году. Как-то он мне рассказал, что в 1945 году ему довелось побывать также в Альпах, и там он на какой-то вершине сделал стойку на руках.
Дошел-таки русский солдат до Победы!
Служебные отпуска Иван Ив. проводил только в горах, причем зачастую, как руководитель альпинистских и горно-туристических групп. В городе Алма-Ата им была выпущена книга - путеводитель горных маршрутов, иллюстрированная фотографиями его собственного производства. Подготовил он также подобный же путеводитель крымских маршрутов, но что-то, или кто-то, этому помешал.
К тому же Ив. Ив. являлся горноспасателем!
Был известен случай, когда ему на Кара-Даге пришлось спускаться в пропасть, чтобы вытащить оттуда тело разбившегося насмерть туриста. Вместе с одной жертвой он поднял еще одного, о котором до этого ничего не было известно.
Не один раз я видел, как он преодолевал безо всякой страховки немыслимые, головоломные, скальные участки над пропастями.
Гуляя по Кара-Дагу в одиночку, он иногда забирался отдыхать на "Чертов палец" - скалу метров 40 высотой, причем расширяющуюся к верху (с "отрицательным уклоном").
К ужасу местного орла он умудрялся добираться до его гнезда и фотографировать насиживаемое им яйцо.
Казалось, что Ив. Ив. знал всех удавов, зайцев и прочих обитателей этого благодатного горного края, защищенного от северных ветров и круглогодично прогреваемого солнечными лучами, и насыщаемого йодистым морским воздухом.
Флору и фауну Кара-Дага он познал в совершенстве!
Шумных и нетрезвых компаний Ив. Ив. избегал. Он умел проводить время в одиночку и трезво. О своей фронтовой жизни не говорил никогда, хотя довелось ему пройти через многое.
Однажды его нашла группа бывших фронтовиков, специально для того, чтобы выразить ему благодарность за оказанную им помощь в одном из военных эпизодов при сражении на Курской дуге, он был участником битвы на Невском пятачке, все это, и другое, узнавалось об Ив. Ив. почти случайно. Чувствовалось, что жестокость войны ранила самую его душу. Позже, уже в пенсионном возрасте, Ив. Ив. стал работать в заводской кочегарке и одновременно создавать книгу о Войне, как он ее видел и запомнил. Хотел, чтобы ее опубликовали, но, по-видимому, эта рукопись содержала столь жестокие факты, что нигде за ее публикацию не брались. Кое-что из этой рукописи он мне тогда рассказывал.
Запомнился его рассказ о том, как ему, во время боев на Невском Пятачке, пришлось конвоировать офицера-мальчишку, приговоренного Военным Трибуналом к расстрелу. Этот мальчишка хотел, чтобы хоть его конвоир понял, что он не трусил и не виноват, что он один из всего подразделения случайно остался живым.
В то время, в тех условиях, все было возможно.
В семидесятых годах, встречая Иван Иваныча, я замечал, что он начал быстро стареть. Однако получилось так, что он, всю свою жизнь одинокий бродяга, где-то ближе к 60 годам увлекся молоденькой девицей, отчего родился мальчик, причем его мама при родах умерла!
Стал наш И. И. Третьяк, неожиданно, папой-одиночкой с грудным сыном. Как он его выходил - не знаю.
Знаю, что горные походы у него закончились, их заменили путешествия вокруг Токсовского озера и по другим местам Ленобласти. При этом сын, пока он был совсем крохой, помещался к Ив. Ивановичу в рюкзак. Ходили они так и летом и зимой, в морозы и оттепели, с ночевкой в палатке. Теперь Ив. Ив. мечтал найти женщину - мать для сына.
Сынишка уже учился в школе, но для Ив. Иваныча многие, даже простейшие, вопросы воспитания ребенка оставались крайне сложными - это совсем было не то, что ходить по горам! У меня с ним на эту тему бывали беседы.
Потом я узнал, что он все-таки женился. На женщине, которая в Алма-Ате помогала ему с изданием его книги - путеводителе по горам. Та переехала к нему в Ленинград. Однако, вскоре, болезнь (по-моему, рассеянный склероз) привела его в больницу, откуда его уже не забрали и Ив. Иванович там и скончался. Но это были уже 80-ые годы. А тогда, в 1955 году, Иван Иванович обучал меня и других, правилам путешествия в горах и навыкам скалолазания.
Кара-Даг мы проходили неоднократно с востока на запад, от Коктебеля до Биостанции и наоборот, и с севера на юг, от горы Старик до Сердоликовой бухты, и до всяких других, спускались и подымались по скальным уступам, осыпям, через камиы (щель в скалах), проходили через долину Монахов (или Капуцинов, уже в памяти многое стирается), и через прочие диковинные места.