– После такого гостя – лучше не буду, – заговорщицки улыбнулся Мачеевский и вышел.
Панна Юлия с пониманием покачала головой. Она не удивилась, что он предпочел отложить разговор на более спокойное время.
*
Зельный вручил гардеробщику пальто и шляпу и огладил волосы перед зеркалом в холле. Фалневич окинул его внешне рассеянным взглядом. Он сидел у большой пепельницы в одном из кресел напротив стойки портье. Разгадывал кроссворд, время от времени как бы невзначай записывал что-то в блокноте. Он кивнул, показывая, что все в порядке. Младший комиссар уже занял пост в коридоре второго этажа, недалеко от номера Ахейца. В ресторане «Европа» оркестр играл романтические шлягеры, но на паркете танцевали всего лишь три пары.
Сыщик вошел и обвел взглядом зал. Леннерт сидел за небольшим столиком на четверых на нижней галерее, у самой танцплощадки. Рядом с ним пил коньяк явно возбужденный профессор Ахеец. Он что-то объяснял, жестикулируя, но адвокат отделывался короткими фразами и заученной доброжелательной улыбкой.
– Пану будет угодно место для одного? – Рядом с агентом как из-под земли возник официант.
– Этот свободен? – спросил Зельный, указывая на столик напротив Леннерта и профессора по другую сторону танцпола.
– Как прикажете.
Сыщик заглянул в меню и с трудом скрыл потрясение. Если бы он хотел провести здесь вечер неофициально, ему пришлось бы довольствоваться исключительно содовой. Сейчас у него вроде бы было в бумажнике двадцать злотых из оперативного фонда, но, выдавая их, Мачеевский кривился немилосердно, как будто рассчитывал, что какой-то остаток ему вернется. Оба они знали: дружба дружбой, однако Зельный и не думал тратить на следовательскую работу «наследство» Гайеца. Ну, разве что, если б Фалневич ассигновал половину!
– Пан уже изволил что-нибудь выбрать? – вновь спросил официант, увидев меню, отложенное на край столика.
– Черный кофе и «Плиску», – сказал Зельный. Хотя все цены были астрономические, румынский эрзац французского коньяка пугал не так сильно. – Поддержим союзников, – улыбнулся он официанту.
– Какой кофе желаете? Бразильский, египетский, турецкий…
– Турецкий. – Агент вспомнил, что видел рекламу в какой-то газете. – Черный как смоль.
– А может, желаете пирожное к кофе? Если позволите порекомендовать…
– Нет-нет, – решительно покачал головой Зельный. – Потом видно будет.
Оставшись один, он обстоятельно оглядел зал. Занята была только половина столиков, но гости из отеля и из города постоянно прибывали. Леннерт что-то объяснял профессору, изящно жестикулируя рукой. Ахеец оглаживал, а может, теребил бороду. Похоже, он соглашался, однако откинулся подальше на стуле, словно давал понять, что не желает иметь с адвокатом ничего общего. Правой рукой опирался на барьер, отделяющий галерею от танцплощадки.
Официант принес заказ. Зельный расплатился сразу и вытащил из кармана папиросы. Коробка был из-под «Голуаз», и никто не должен был знать, что агент держит там куда более дешевый польский «Нил». Он закурил и начал потягивать кофе.
В ресторан прибывало все больше посетителей. Хотя это был обыкновенный вечер в середине недели, промышленники и банкиры со всего воеводства каждый день обмывали здесь удачные сделки и согласовывали контракты. Зельный также заметил нескольких журналистов из «Экспресса» и «Голоса», которые заняли столик в глубине, позади оркестра, и, наверное, продавали друг другу самые свежие сплетни. Он посмотрел на часы: через пару минут закончится последний сеанс в расположенном неподалеку кинотеатре «Корсо». Как он и предвидел, меньше чем через четверть часа в зал вошли еще человек двадцать с лишком, в основном богатых студентов, которые после фильма пригласили девушек в «Европу», чтобы произвести на них впечатление.
Оркестр плавно переходил от мелодии к мелодии, от спокойных вариаций под отбивную до цыганских романсов и танго. На паркете кружилось уже больше десятка пар, а разговор Леннерта и Ахейца делался все напряженнее. Зельный начал искать предлог, чтобы, не возбуждая подозрений, подойти поближе. Он выловил взглядом одинокую девушку, сидящую неподалеку. Судя по бокалам, она была здесь с компанией, но ее друзья куда-то испарились.
Он застегнул пиджак и подошел к девушке.
– Добрый вечер. Прошу прощения, мы не представлены…
– О мой Боже! – захихикала она. Зельный почувствовал исходящее от нее дуновение духов и шампанского. Девица явно была готова к менее версальским манерам.
– Именно это я и подумал, когда увидел, что вы временно сидите одна: «О мой Боже, я должен с ней потанцевать!» – Агент лучезарно улыбнулся. – Итак, могу я вас пригласить?
Он обнял ее и повел в танце в сторону Леннерта и Ахейца.
– Ой-ё-ёчки, вас заносит в ту сторону! – весело вскричала она. – Выпили только одну стопочку, а ноги заплетаются.
– Ничего подобного, – серьезно ответил сыщик. – Это я плету сети. Я заворачиваю специально, потому что я… детектив.
– Кто?!
– Детектив. Я должен подслушать, о чем говорят за тем столиком. Пожалуйста, мы можем сейчас не разговаривать?
Девица опешила. Недоверчиво глядя на Зельного, она без единого слова позволила себя вести. Что ему и требовалось. Он рассчитывал на то, что барышня в первый момент ему не поверит, а дальнейшим не забивал себе голову. У Зельного был дар, не в пример Мачеевскому, мгновенно располагать к себе людей, хоть ему и недоставало терпения, чтобы растрогаться от результатов. Как справедливо повторял начальник, не будь Зельный полицейским, из него вышел бы блестящий брачный аферист.
– Взвесьте еще раз, – говорил Леннерт. – Пан профессор, карты уже розданы. И вы, и я, даже если б хотели… можно выиграть или проиграть… делаю выгодное предложение… в противном случае…
Агент вновь закружился в танце поближе к столику, но, к сожалению, недослышал, что будет в противном случае, потому что к барышне вернулся дар речи.
– Ой-ёй, вы не боитесь? – прошептала она ему на ухо.
– Я нет, но вам, барышня, следует, – ответил он раздраженно. – Это… торговцы живым товаром. – Гордиться было нечем: он повторил старую шутку – хорошо хоть, в другой компании. – Они продают красивых девушек в Бразилию. В газетах об этом писали.
– Вы жуткий лгунишка!
– А вы так… прелестно улыбаетесь. Благодарю за танец, – сказал он, потому что оркестр как раз закончил играть.
Зельный проводил хихикающую девушку к столику. Ее компания, три парня лет двадцати и подруга, уже ждали. «Их трое на две. Паршиво!», – подумал агент. Если один был без партнерши, то уже издали пахло нервозной атмосферой. Студентики и без того вынуждены тягаться, кто из них мужественнее и привлекательнее, а тут еще между водкой и закуской встревает чужой тип.
«Вдобавок вполне симпатичный тип», – с полной уверенностью признал Зельный.
Он чопорно поклонился и вернулся к своей рюмке с остатками «Плиски». Зельный как раз начал взвешивать, приблизиться ли к Леннерту в очередном танце или сразу передать информацию Фалневичу. Только что у него, собственно, имеется? Ничего конкретного.
– Прошу прощения, – внезапно услышал он. Над ним стоял один из парней с того столика, куда он минуту назад проводил девушку.
– Слушаю?
– Прошу прощения, – студент бесцеремонно сел, – но вы танцевали с моей невестой.
– Возможно. Она ничего о вас не упоминала. Я не приглашал вас, поэтому попрошу…
– Если вы не трус, вы дадите мне завтра сатисфакцию. – Парень перегнулся через стол и вручил Зельному визитку. От него несло не только шампанским, в жилах студента, должно быть, циркулировало несколько рюмок водки. Наверное, за этим он и исчезал от столика: у барной стойки напитки были чуть дешевле. – В шесть утра у входа в Саксонский сад.
– Вы успеете выспаться? – усмехнулся агент, разглядывая карточку:
Томаш Конецпольский, действительный член
Академической Корпорации «Конкордия»
– Я могу не спать две ночи, и все равно надавать вам по морде. Ваша визитка?
Зельному очень хотелось сунуть ему под нос револьвер: «Вот моя визитка». Кажется, он видел нечто подобное в кино.
– Мне очень жаль, но я не рассчитывал сегодня ни на какие поединки. Не располагаю. Я… Анджей Новаковский, журналист. До встречи утром.
– Только не забудь! – пригрозил Конецпольский, вставая.
– Как можно!
Избавившись от настырного типа, Зельный тут же посмотрел через головы танцующих на адвоката и профессора. Потом снова начал выискивать взглядом какую-нибудь девушку, которую мог бы пригласить на танго. Предыдущая погорела, не мог же он нарываться на скандал с ее поклонником. Если бы он сидел не в «Европе», а, к примеру, «Под стрехой», в зале было бы полным полно платных партнерш. Здесь агенту оставалось лишь одно: прогуляться по краю паркета к бару и навострить уши, когда будет недалеко от Леннерта и профессора.
– Если бы я знал, что вы дойдете до… – говорил Ахеец.
– Каждый себе обеспечивает… ради бога, пожалуйста, не… вы точно так же ответственны. И не так громко, не то… это вы потянули за эту ниточку… вы знаете, что может случиться, если…
Дальнейшего продолжения сыщик услышать не сумел, потому что на него стремительно налетела какая-то пара.
– Вы меня толкнули! – рявкнул молодой человек, которого полицейский раньше видел обильно угощающимся вином за столиком в глубине зала.
– В таком случае примите мои извинения. – Зельный сделал пару шагов, спеша отойти, пока объекты наблюдения не обратили на него внимания.
– Ваших «извинений» мне недостаточно! – Пьяный заступил агенту дорогу, оставив свою партнершу на площадке. Она стояла теперь как неприкаянная одна-одинешенька среди танцующих пар.
– Ладно. – Взбешенный полицейский потянулся в карман за визиткой Конецпольского, действительного члена «Конкордии», и всучил ее наглецу. – Завтра в шесть утра у входа в Саксонский сад. А теперь ступайте своей дорогой, мне некогда!
Он быстро глянул на столики на галерее. Ахеец как раз бросил банкноту на стол, после чего поднялся. Зельный, выругавшись себе под нос, направился в сторону холла.
Посреди танцплощадки остались парень и девушка. Она что-то говорила, а он смотрел, разинув рот, на визитную карточку. Сыщик усмехнулся при мысли о том, что будет завтра в шесть утра у входа в парк, когда эти двое придут на условленную встречу. Внезапно внимание Зельного привлек голос профессора, говорившего на повышенных тонах. Рядом с ним крутился какой-то пьяный усач.
– Ох, прошу прощения, господин хороший, глубочайшие…
Усач, держа в руке сифон, из которого струей била содовая, пытался рукавом вытереть костюм Ахейца. В результате же лишь еще больше залил ему брюки и ботинки.
*
– Он ему угрожал, – тяжело дыша, сообщил Фалневич, за несколько секунд взбежав на второй этаж.
– Кто? – спросил Мачеевский.
– Леннерт.
– Леннерт?! – недоверчиво повторил Зыга.
Только сейчас он осознал, что пришел сюда скорее, чтобы развеять свои подозрения. Тем временем они начинали подтверждаться.
– Так передал Зельный, пан начальник.
– Зельный, может, что-то пере… – Младший комиссар не договорил. Какое-то мгновение ему казалось, что это Леннерт идет по коридору в их сторону. Но нет, это был какой-то постоялец отеля: высокий мужчина с похожей фигурой, но старше, под сорок, и с пышными усами. Мачеевскому показалось, что где-то он его уже видел, только никак не мог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах. Гость заглянул на минутку к себе в номер, взял пальто и шляпу, после чего снова направился к лестнице.
– А где Зельный? – спросил Зыга.
– Пошел за Леннертом.
Младший комиссар быстро глянул на дверь в номер профессора. За то время, пока Зельный забавлялся в зале, а Фалневич разгадывал в холле кроссворд, он успел хорошенько ее рассмотреть. Даже провел листком из блокнота в щели между рамой. Номер был заперт на ключ, внутри никого. Самая обыкновенная дверь, самая обыкновенная ручка, лужа на коврике у порога…
– А где Ахеец?
– В туалете, наверное. – Фалневич пожал плечами. – Кто-то облил ему в зале брюки.
– Кто?
– Не знаю, пан начальник. Какой-то пьяный. О, вот он! – шикнул агент.
Зыга подумал, что Фалневич говорит о пьянице, но сыщик имел в виду профессора, который быстрым шагом шел по коридору. Его брюки выглядели так, будто он побывал под проливным дождем. Мачеевский отвел взгляд к окну во двор отеля, и тут в голове у него мелькнула странная ассоциация.
Лужа на полу и мокрые брюки...
Что-то здесь было не так. Но что и зачем? Он не имел представления.
Посмотрел в спину удаляющемуся Ахейцу, потом опустил взгляд ниже.
«Лужа! – внезапно дошло до него. – Дождя не было весь день!»
– Пан профессор! – окликнул он.
– Я сказал, что не буду с вами разговаривать! – прокричал тот со злостью, даже не обернувшись. От номера его отделяло уже не больше десятка шагов.
– Стоять, полиция! – крикнул Мачеевский, поставив все на одну карту. Это могла быть ошибка посерьезнее, чем попытка прижать Липовского. Но эта лужа и эти брюки… могли ничего не значить… Если он ошибся, то закончит постовым, патрулирующим улицы, и ежедневно будет проклинать ту минуту, когда поверил интуиции вместо инструкций.
Ахеец только ускорил шаг, но Зыга догнал его прежде, чем тот успел вставить ключ в замок. Схватил профессора и отшвырнул к стене.
– Как вы смеете! Да вы знаете, кто я такой?!
Младший комиссар отобрал у него ключ и внимательно осмотрел. Стальной, с латунным кружком и выгравированным номером 121.
– Прошу прощения. – Мачеевский успокаивающим жестом положил Ахейцу руку на плечо. – Уголовная полиция. Есть подозрения, что вам угрожает…
– Вы в этом городе что, все с ума посходили!
Зыга сделал шаг в сторону номера, но по-прежнему не знал, как быть дальше. Внезапно на глаза ему попалась лампа, стоявшая на круглом столике у лестницы.
– Хоть бы вы были правы, – тихо сказал он. – Фалневич, проследи. К двери приближаться нельзя.
Он подбежал к лампе, выдернул шнур из гнезда, следующим резким движением вырвал его из основания лампы. Оглянулся назад. Разъяренный профессор бросал по сторонам гневные взгляды, а молчаливый Фалневич прижимал его своим массивным телом к стене.
Мачеевский сделал глубокий вдох и вернулся к двери, держа кабель обеими руками.
– Холера! – проворчал он себе под нос.
Дома, когда приходилось менять лампочку, он выключал пробки, в комиссариате обращался к Вичлеку, который что-то соображал в электричестве.
Он дважды прощупал провод по всей длине, проверяя, не повреждена ли где-нибудь изоляция. Нет, не повреждена – отель заботился о своем оборудовании. Мачеевский надел перчатки, опустил вилку в лужу под дверью, а другой конец поднес к замку…
Он еще не успел коснуться замка проводом, когда на пол посыпался сноп искр, почти как из сварки. Свет во всем отеле резко померк, долгую минуту лампочки беспокойно мигали.
Младший комиссар смотрел на профессора, сдвинув шляпу на затылок. Оба они за эту секунду покрылись потом с ног до головы. Ахеец отер лоб платком из бутоньерки, Зыга – рукавом пальто.
– Спасибо. – Профессор чуть склонил голову.
– Фалневич, – проговорил Мачеевский каким-то чужим голосом, – прежде всего приведи сюда какого-нибудь электрика, а потом Зельного. Пусть разыщет того пьяного, который облил профессора водой. После этого – бегом на угол Костюшко, там должен ждать Флорчак. А вы, пан профессор, будьте добры ответить мне на несколько вопросов. Потому что, согласитесь, на несчастный случай это не похоже. – Младший комиссар уже пришел в себя и добавил: – Сегодня у нас, правда, тринадцатое, но не пятница.
*
– Усатый… – пробормотал Мачеевский.
– Да, он живет в отеле, – добавил профессор, вытирая брюки полотенцем. – Был совершенно пьяный. Вы думаете?…
Зыга медленно кивнул. Все начинало складываться воедино: показания Кисло из Косьминека, покушение на убийство Ахейца, ну и этот усатый тип, который прошел мимо них по коридору. Он вовсе не выглядел пьяным.
Мачеевский подошел к телефону, попросил соединить с комиссариатом и распорядился о розыске высокого, крепкого сложения мужчины с усами, возраст около сорока. Прекрасно понимая, что под данное описание подходит множество посетителей ночных заведений.
Если взяться за дело как следует, под утро в комиссариате будет толпа, как в венерической клинике, представил он себе картинку.
– Последний раз его видели в светлом пальто, – добавил Зыга. – И команду из следственного управления в отель «Европейский». Да, я знаю, что сейчас ночь. Выполняйте! – Он положил трубку. – А у нас с вами есть по крайней мере полчаса для спокойной беседы, – повернулся он к профессору.
– Вы любите лекции по истории, пан комиссар? – Ахеец поудобнее устроился в кресле. Младшему комиссару не понравилось его самообладание. Хотя, с другой стороны, профессор скорее был заинтересован в том, чтобы быть откровенным. И, странное дело, несмотря ни на что, он производил впечатление порядочного человека.
– Лекции – не особо. – Мачеевский закурил папиросу.
– Но Сенкевича вы читали?
– А как же, раз десять, не меньше, как, наверное, каждый в этой стране.
– Значит, вам проще будет понять причину. Вы, наверное, помните, что в 1656 году шведы дошли до Люблина и Замости с севера, а потом казацкое войско с востока.
– Да-да, а Замойский с Заглобой пожаловали Карлу-Густаву Нидерланды. Пожалуйста, переходите к делу!
– 11 октября до Люблина дошли вести о казацких отрядах в окрестностях Замости, – продолжал Ахеец, не реагируя на насмешки. – Местные жители, в особенности евреи, еще хорошо помнили грабежи шведов. Поэтому еврейская община заключила с кастеляном люблинского Замка некое соглашение. Как мы сказали бы на языке современной экономики, основали депозитный банк…
Зыга слушал сначала равнодушно, потом со все возрастающим интересом. Профессор так развивал интригу, что сам Сенкевич отстегнул бы за нее тридцать процентов своей Нобелевской премии. От первого известия о казаках до их появления под городскими стенами прошло неполных четверо суток, в течение которых в Замок тайно свозили сокровища из синагог, имущество раввинов и богатейших еврейских купцов и врачей. Кастелян, конечно же, понимал, что Люблин – не замойская крепость, но он хорошо знал замковые подземелья, которые, как все городские подземелья, уходили в глубину на большее количество ярусов, чем сами дома. Именно там и были укрыты сокровища.
– Казаки развлекались в Люблине меньше недели, и хотя награбили в общей сложности на пару десятков тысяч тогдашних злотых, их атаманы должны были понимать, что это на удивление мало для торгового и трибунальского города, – продолжал Ахеец. – Шестнадцатого октября они подожгли синагогу, на следующий день – Замок, и когда наконец уехали, а евреи обратились к кастеляну, чтобы он вернул доверенное ему имущество, тот, очевидно, показал им лишь руины и заваленные тоннами обломков входы в подземелья. Добра не отыскали. Получил ли сам кастелян оговоренный процент, неизвестно. Зато Замок не восстанавливали, и он разрушался все больше и больше. Вы можете об этом почитать хотя бы у Красицкого[54].
– Помню-помню! – перебил Зыга. – «Разруха», «мерзости бесчестья» и так далее … Итак, вы хотите сказать, что кто-то обнаружил вход в эти подземелья?
– Не так сразу. Представляется, что на двести лет все это дело было предано забвению, особенно после пожара 1719 года, когда Замок сгорел дотла. Он превратился в развалины, которые вот-вот грозили обрушиться, и ничего более, однако же старосты Замойский, а потом Потоцкий вкладывали определенные суммы, что-то там якобы ремонтировали, что-то копали. Можно сказать: ради каприза, поисков древностей, но так ли на самом деле? У Станислава Сташица[55] был протеже: изобретатель, люблинский еврей по фамилии Штерн. Быть может, Сташиц получил от него какую-то информацию, потому что, как только возник проект очистить весь замковый холм, а камни использовать для мощения дорог, он выступил инициатором ряда работ, даже в конце концов пригласил царскую комиссию, которая решила, используя остатки Замка, построить там тюрьму. Можно ли выдумать лучший предлог для поиска сокровищ, укрытых в фундаменте, чем новое строительство?
– А как же. Археологические раскопки, – заявил Мачеевский.
– До этого мы тоже дойдем, – кивнул Ахеец. – Тюрьма построена, от старого Замка сохранились только донжон и часовня, и, вероятнее всего, никто ничего не нашел. Не буду занимать ваше время рассказами о полихромной живописи в часовне, под предлогом которой в это втянули и меня, но есть еще один важный момент. Итак, в мае 1907 года группа заключенных бежала из тюрьмы в Замке через сточный канал. Это было достаточно известное дело, возможно, оно даже дошло до вашего слуха.
– Да, – вспомнил Зыга. – Я что-то об этом слышал. Члены боевого отряда ПСП и уголовники. Кажется, двадцать человек.
– Больше сорока, – поправил профессор. – Двадцать один уголовник и двадцать политических. Среди них были те боевики, которые нападали на железнодорожные кассы.
– Помню, в Ухруске и Дорохуске. Только какое отношение к этому имеют царские рубли?
– На первый взгляд, почти никакого, пан комиссар, но те, кто грабит кассы, обычно разбираются в деньгах. Для этой истории важны двое из них: некий шестнадцатилетний в то время паренек и убегающий вместе с ним Вацлав Костек-Бернацкий.
– Комендант Брестской крепости[56]? – удивился Мачеевский.
– А как же, о нем еще пишут: «брестский негодяй», «палач», «душитель оппозиции», «верный пес маршала» и так далее. В свободное время – писатель. Тогда они были во второй группе беглецов. Вошли в канал последними и так же, как остальные, спустились на дно замкового колодца, а потом произошло нечто странное. То ли они заблудились, то ли изменили намерения, но вместо того чтобы идти в сторону реки, свернули в боковое ответвление стока, слегка отвалили щебень и открыли одну из каверн под холмом, почти под часовней. Однако повели себя благоразумно: не стали играть в кладоискателей, взяли в карманы немного монет и вскоре догнали остальных беглецов. Добрались до Наленчува, где их укрывал Жеромский[57], а сегодня… Ну что же, полковник Бернацкий – комендант Брестской крепости, а тот паренек, Радослав Серокжевский, – начальник департамента в министерстве Вероисповеданий и общественного просвещения. Министерстве, отвечающем за национальное наследие! – язвительно добавил Ахеец, по-профессорски поднимая палец. – Поэтому я не удивлялся, пока речь шла только о надзоре за реставрацией фресок, я ведь историк искусства. Однако когда дошло до раскопок, вдобавок проводившихся в наистрожайшей тайне и финансируемых филантропами-предпринимателями…
– …вы встретились с Биндером, – перебил Зыга. – Почему именно с ним? В Люблине не нашлось более порядочных журналистов? А впрочем, такое дело! Почему вы искали контакты с прессой в Люблине, а не в Варшаве?
– Есть две причины. Первая – это председатель Липовский, который заверил нас обоих, что статья не будет удалена цензурой. Что он вложит в это средства. Однако я не деловой человек…
– Да, и я где-то это уже слышал, – поморщился Мачеевский. – Извините, продолжайте, пожалуйста.
– Я не деловой человек, поэтому не вижу той тонкой разницы, которая существует между переговорами и договором как таковым. Липовский, будучи неофициальным финансовым представителем еврейской общины, которая, сами знаете, несет в данный момент крупные расходы в связи со своим учебным заведением, мог либо бороться за возвращение ценностей, либо выговорить удовлетворительную…назовем это так: компенсацию. Она оказалась настолько удовлетворительной, что Липовский переменил мнение. А вторая причина в том, что Биндер, пан комиссар, был по-своему честен. Я счел, что это может стать для меня хорошей страховкой, но не предвидел, что эти люди так беспощадны. А ведь должен был… Вы можете мне не верить, но мне искренне больно, что этот человек погиб из-за моей информации. Мне следовало, как только это случилось, уехать за границу. Вы догадываетесь, какими суммами меня соблазняли? Не знаю, сколько зарабатывают офицеры полиции, но допускаю, что, если бы собрать все ваши заработки до самой пенсии…
– Не продолжайте, пожалуйста! – рявкнул Мачеевский. – Я представляю себе, о чем речь. И тем более не понимаю, почему вы не взяли. Так было бы проще и безопасней.
– Что ж, не обижайтесь… Вы тоже честный. Простите, я ни в коем случае не равняю вас с Биндером! – быстро добавил Ахеец. – Хотел бы только заметить, что, вероятно, любой на вашем месте именно так и подумал бы, но не сказал. Мне, естественно, пришло в голову, что я могу взять деньги, обеспечить себе спокойствие и средства к существованию до конца дней. Однако я немного узнал этих людей и прекрасно понимаю, что они бы этим не удовлетворились. Я был бы у них на крючке, и они нашли бы способ меня погубить, а сами остаться вне подозрений. Видите ли, тут речь идет о суммах, из-за которых удавится любой. Если евреи в 1656 году позволили ограбить себя на несколько десятков тысяч, то сколько они должны были спрятать? В десять, двадцать, а может, и в сотню раз больше! А ведь здесь речь идет не о стоимости чистого золота, эти предметы имеют сегодня музейную ценность! – Профессор повысил голос. – Тут речь идет о сотнях миллионов!
– Вы видели эти драгоценности? Они все еще там? – оживился Зыга.
– Видел часть из них в каверне рядом с фундаментом часовни. Вчера их вывезли.
– Кто?! Говорите!
– Ящики запечатывали сам пан староста и юрист Товарищества промышленников.
– Адвокат Леннерт?! – Мачеевский стиснул кулаки так, что даже костяшки побелели.
– Адвокат Леннерт, – кивнул профессор. – Староста представил его как друга семьи.
– Естественно, официально вы никаких показаний давать не будете?…
– Зачем бы я стал создавать вам такие проблемы? Доказательств нет, а мы с вами на пару в лучшем случае угодили бы в Твурки[58].
– А о чем вы разговаривали с ним сегодня?
– Что же, Леннерт уговаривал меня принять… более чем соответствующий гонорар. Хотел, чтобы я с ним поехал в дом, который он заканчивает строить в этом новом загородном районе…
*
Зыга обвел фонариком колонны замковой часовни. Десятки нацарапанных имен и дат: 1863, 1905, 1926… Дал знак Фалневичу и Зельному, и те вышли вместе с недовольным смотрителем. Их с трудом пустили на территорию тюрьмы; охранники требовали письменного указания. Двери открыли, только когда узнали профессора.
– Здесь. – Ахеец осветил своим фонариком отверстие в полу в нескольких шагах от алтаря.
Мачеевский еще раз огляделся. В тусклых лучах электрического света нарисованные на стенах драпировки словно бы колыхались от ветра, со всех сторон смотрели удлиненные византийские лики святых, печальные и как будто испуганные. Бородатый Ахеец с расстояния нескольких метров выглядел как один из них; он точно так же знал все, но и не думал давать официальных показаний. Одетые в измятые халаты и в резиновые сапоги, они спустились по приставной лестнице в узкий и мокрый коридор. Сначала он уходил вбок – если Зыга верно определил направление, под внутренний двор. Потом туннель повернул и, сделавшись более наклонным, увел их в сторону склона холма.
– Осторожно! – предупредил Ахеец.
Младший комиссар посветил под ноги и вперед. Через два метра коридор пересекала трещина почти в метр шириной.
– Кто сюда спускался?
– Я и Леннерт. Подержите, пожалуйста.
Ахеец протянул следователю свернутую веревочную лестницу, а конец зацепил за крюк, торчащий в стене.
– Вы первый, профессор.
– Разумеется, – кивнул Ахеец. – Я понимаю ваши опасения.
Каверна имела около четырех метров в высоту. Книзу она несколько расширялась, так что вдвоем в ней можно было стоять вполне свободно. Зыга стал оглядывать стены, думая о невидимых отпечатках пальцев, которые он снял бы с них, если б предвидел эту экскурсию и подготовился к ней. Хотя, с другой стороны, что бы они могли доказать? Товарищество промышленников участвовало в финансировании исследований, а значит, его щедрые члены-благотворители должны были иметь право осматривать результаты работ.
– Замковый холм оседает, – сказал ученый, – и бывает, что сам открывает фрагменты подземелий. Именно так произошло здесь. Если бы попытаться пробить туннель вот туда, вдоль склона, мы, наверное, нашли бы нечто большее, но это уже горные работы, а не археологические. Здесь было семь сундуков, частично присыпанных грунтом.
Мачеевский водил фонариком вслед за лучом профессора. В конце концов обреченно опустил его. Внезапно на земле что-то блеснуло. Зыга наклонился и поднял платком серебряную монету.
– Шустак Вазы[59], – махнул рукой Ахеец. – Хлам, хоть и в хорошем состоянии. Коллекционер заплатил бы какие-то пятьдесят, максимум сто злотых, если был бы на этом завернут.
Зыга покрутил монету в руках, прикидывая, не положить ли в карман. Благоразумие победило, и он швырнул ее под ноги.
– Если уж мы вместе сошли в ад… – усмехнулся Мачеевский, – то у меня к вам предложение, профессор. Показания дать вы должны в любом случае, без этого не обойдется. Однако не пугайтесь, не все, что было произнесено между нами, должно остаться и на бумаге. По крайней мере не в этой ситуации…