– Браво, Фалневич! – Мачеевский поднял изгвазданную шляпу и натянул на голову. – По машинам!
Он вскочил на сиденье рядом с шофером, Фалневич поманил рукой одного из полицейских с автоматом, и оба сели назад. Водитель, пухлый, толстощекий старший сержант, тут же нажал на газ.
«CWS» стремительно свернул на Гарбарскую. Мачеевскому пришлось обеими руками ухватиться за сиденье, Фалневич повалился на полицейского, тот негромко выругался. «Пежо» выиграл изрядное расстояние, Зыга заметил его у моста через Чернейувку. Полицейский шофер притормозил перед железнодорожными путями, потом снова прибавил газу.
– Кудреля, – представился он.
Тем временем маленькое авто Леннерта легко проскочило мост и на мгновение исчезло за изгибом улицы. Оно появилось снова, когда «CWS» выехал на прямой участок дороги, где дома не закрывали видимость.
– Вот зараза, не припомню, чтобы предупредили участок на Десятой! – рявкнул Фалневич.
– Он на Десятую не повернет, это было бы слишком просто… – Зыга почесал голову под шляпой.
– Так точно, пан комиссар, – поддержал его Кудреля. – Если он не дурак, то попытается обмануть нас у виадука, – добавил он тем же флегматичным тоном, в то время как его руки автоматически проделывали быстрые водительские маневры.
Колеса прогрохотали по мосту, потом шофер слегка прибавил скорость. Они были в каких-то пятидесяти метрах от преследуемого авто, мчась параллельно железнодорожным путям. На насыпи громко засвистел паровоз, тянувший вагоны, груженные сахарной свеклой, с дороги отскочил в сторону железнодорожник в черных от смазки штанах. Водитель врубил сирену.
– А теперь – смотри, что будет, пан агент, – подмигнул он в зеркало. – Двадцать злотых, что выкинет нам номер. Спорим?
– Бейся об заклад, на ком больше заплат! Факт, что выкинет, тут и спорить нечего, – согласился Фалневич.
Мачеевский глянул на него краем глаза. Сыщик, должно быть, сильно нервничал, если начал изъясняться шуточками в духе Зельного. Зыга вновь полностью сосредоточился на дороге перед собой.
«Пежо» взял чуть правее, будто хотел обеспечить себе больший радиус поворота в сторону Десятой. Внезапно, уже почти перед перпендикулярным Гарбарской туннелем под железнодорожными путями, он молниеносно подался влево и, вильнув задом, исчез под виадуком.
– От сукин сын! – с уважением покачал головой Фалневич.
– У нас задница потолще будет, но и мы ею вертеть умеем. – Кудреля резко затормозил перед перекрестком и одновременно начал выкручивать руль. Авто накренилось, немного проехало боком, визг шин заглушил даже полицейскую сирену. Еще минута – и машина встала передним бампером прямо напротив туннеля. Водитель включил первую передачу и снова двинулся вперед.
Юркий «пежо» попытался повторить подобный трюк за виадуком, въехав под острым углом сначала на тесную Быхавскую площадь, рядом с кино «Венус», а потом на широкую аллею Пилсудского. Здесь беглецам повезло больше. Какой-то газетчик, спешивший на завод рабочий и баба с буханкой хлеба под мышкой успели отскочить с дороги. Однако возница не сумел справиться с перепуганной, ослепленной фарами лошадью, и она вытащила пролетку почти на середину дороги. «CWS» резко затормозил, едва не наехав прямо на клячу.
Кудреля врубил задний ход и, ругаясь себе под нос, с силой выкрутил руль.
– Выключите сирену! – прокричал ему в ухо Зыга, поглядывая сквозь окно на обезумевшее от ужаса животное.
По движению губ извозчика явственно читалась долгая литания о матери, жене и многочисленных сексуальных извращениях обоих шоферов, однако в конце концов он как-то ухитрился повернуть свою клячу к бордюру.
– Сам такой, лучше бы лошадь держал, – проворчал за рулем старший сержант.
Когда с воем сирены они ворвались в пустую еще аллею в честь маршала, бордовое авто уже входило в очередной вираж.
Однако здесь «CWS» показал, на что способен. Мощнейший мотор работал на полных оборотах, и дистанция между машинами сокращалась с каждой секундой. Фалневич педантичным движением снял шляпу и положил себе на колени. Опустил окно, высунулся с револьвером в руке.
– По шинам, – приказал Мачеевский. – Он мне нужен живым.
– Не надо. Смотрите, пан младший комиссар! – обрадовался водитель, показывая в сторону реки.
К узкому деревянному мостику через Быстрицу от центра осторожно приближался грузовик «Берлье». Ветер хлопал над шоферской кабиной брезентовой крышей, а удерживающие ее веревки, казалось, вот-вот оторвутся. Ехавший на грузовике пожилой мужчина щурился. Вероятно, потоки холодного осеннего воздуха, идущие от воды, слепили его сильнее, чем фары встречной машины.
Бежать бандитам было некуда. Мост впереди вот-вот заблокирует грузовик, сзади – полиция. А по бокам ни одной, даже маленькой, поперечной улочки, только размокшие от дождя луга, полные невидимых в это время препятствий, непреодолимых для маленького «пежо».
Пухлый сержант за баранкой «CWS» расслабился, притормозил. Он уже собирался поставить авто поперек дороги, когда внезапно случилось нечто непредвиденное.
– От курва! – простонал Зыга.
Водитель «пежо» не утратил хладнокровия. Видя, что другого выхода нет, он, яростно давя на клаксон, влетел на мост. Хоть это и казалось верным самоубийством, бандиты удачно воспользовались единственным шансом. Охваченный ужасом шофер «Берлье» очнулся и включил задний ход. Несмотря на то, что старый грузовик и вперед-то никак не мог ехать быстрее тридцати километров в час, водитель успел подать его назад. Маленькое бордовое авто прошмыгнуло прямо перед бампером «Берлье».
Секунду спустя то же самое проделал полицейский «CWS», которому, однако, пришлось заехать на тротуар, потеряв при этом скорость.
– Шустрый какой, собачий сын! – буркнул Кудреля.
И тут же прибавил скорость, сменил передачу, и машина начала карабкаться в гору по крутой улице. Менее мощный двигатель «пежо» справлялся хуже. Дистанция становилась все меньше.
Фалневич снова высунулся с револьвером, но, ругнувшись себе под нос, быстро ретировался внутрь. Из домов на Дольной Панны Марии и Стражацкой уже выходили спешившие на работу люди. Агент предпочел не рисковать.
– Он поедет на Наленчув, – с уверенностью сказал Мачеевский. – Попробует насадить нас там на какое-нибудь дерево.
– Я бы по крайней мере именно так и сделал, – кивнул шофер.
*
«Пежо» выехал на прямое как стрела Красницкое шоссе. Свержавин яростно вывернул руль. Он уже знал, что полицейский шофер не клюнет на старый трюк, но был доволен, что сделал выводы из истории с разрушенной церковью и в своем номере в «Европейском» провел много часов, склонившись над планом Люблина, пока не выучил его наизусть, словно таксист. Иначе ему не удалось бы достичь городской заставы.
Теперь он немного расслабился; карту автомобильных и железных дорог он держал в голове с давних пор – в конце концов, это была часть его профессии. Он резко повернул на Наленчув, рассчитывая, что сумеет насадить ментов на дерево или оторваться от них на железнодорожном переезде. После этого он планировал бросить машину, какое-то время переждать – хотя бы в стоге сена – и вскочить на первый же товарняк в сторону Варшавы. Он не раз выходил невредимым из подобных передряг, рассчитывая только на Божью помощь и долю удачи.
«Но что же, собственно, случилось?! – думал он, маневрируя, чтобы не погубить рессоры на выбоинах. – Профессоришка, ёб его мать!»
Еще десять часов назад все шло по плану. Ни одному менту даже в голову не приходило, что в ночь с субботы на воскресенье Свержавин навестил редактора Биндера, а потом преспокойно зарегистрировался в «Европейском» под фамилией Загорский. Впрочем, если бы он почуял что-то подозрительное, в Люблине не было недостатка в отелях, а в кармане у Свержавина – в фальшивых документах.
Дела несколько осложнились в среду. Обеспечение транспортом раскопок в Замке прошло гладко. Сразу после десяти вечера грузовики с надписью: «В. Греляк – Перевозки», груженные еврейским золотом, выехали на Варшавское шоссе. И тут на Свержавина внезапно свалилась очередная работа на Влосчанской. Он не любил оставлять за собой два трупа в одном и том же городе.
Еще больше он не любил заводить новые знакомства, однако когда хотел, умел почти молниеносно завоевать дружбу случайных знакомых, особенно не слишком смышленых, как этот Гайец. Отвращение вызывали только эти уголовники, на которых так настаивал его нынешний шеф. Но он свое дело сделал и даже успел на представление в кабаре на Шпитальной. Показался еще и в нескольких ночных трактирах, дал щедрые чаевые танцовщице в «Под стрехой» и вернулся под утро в «Европейский», прикинувшись не менее датым, чем остальные вкусившие ночной жизни постояльцы отеля.
Зато в четверг все шло как по маслу. Правда, Ахеец не позволил себя купить, но этот вариант был предусмотрен. Пока профессор работал в замковой часовне, Свержавин успел сыграть роль электрика, а потом, в «Европе», пьяного недотепы. Идя в номер, увидел мента у номера Ахейца, а потому, даже не переодевшись, сунул в карман фальшивые паспорта и свои блокноты, после чего тут же направился в город – на всякий случай, подкрепить алиби.
В театре, как можно было прочитать в афише, вечерний спектакль давала «плеяда варшавских комиков и характерных актеров». Однако Свержавин уже не раз убеждался: мало что бывает столь претенциозно и провинциально, как гастрольные выступления третьеразрядных столичных актеров. Впрочем, если бывал в таких театрах, как Мариинка, Станиславского или Большой!.. Собственно, поэтому он и ушел, не дожидаясь конца первого акта.
Зато кабаре «Фраскатти» на Шпитальной снова показало класс. Правда, та изящная танцовщица, которую он в прошлый раз заприметил, не выступала. Зато сидя здесь, у самой сцены, перед всем залом, чтобы как можно больше людей его запомнили, он мог отметить, что и у остальных «гёрлз» все на месте. Они как раз исполняли очень забавный номер об уланах, высоко поднимая ноги наподобие породистой кобылки, когда Свержавин почувствовал, как кто-то похлопывает его по плечу.
Обернувшись, он увидел этого полячишку, своего назойливого заказчика.
– Наконец-то я вас нашел. Выйдем в холл, – потребовал тот.
Свержавин бросил взгляд на часы: было уже больше половины второго. Представление шло к концу, и близилась пора менее артистичной, хотя и столь же интересной части ночи. Он еще раз с долей сожаления посмотрел на танцовщиц, рысивших по сцене в коротких юбочках и кителях, увешанных причудливыми аксельбантами. Допил последний глоток шампанского и бросил банкноту на стол.
Когда они оказались у окна рядом с выходом, шеф рявкнул ему в ухо, не пытаясь казаться пай-мальчиком:
– Ты просрал дело! Ахеец жив, а в отеле полно полиции.
– Мы с вами гусынь не пасли, уважаемый, – заметил Свержавин, – а стало быть, повежливее. Впрочем, мы-то с вами не в кутузке. Полицию я и сам видел, но это не значит, что…
– На этот раз – значит, – оборвал его собеседник.
– Что провалилось? – по-деловому спросил русский.
– Это сейчас имеет столь же мало значения, как и ваши безупречные манеры! – фыркнул заказчик. – Вы должны завершить начатое. Я пригнал для вас автомобиль, стоит у театра. – Он указал рукой за окно, где бордовый «пежо», казалось, светится, как бордельный фонарь.
– Это что, рабочая машина?! – фыркнул Свержавин. – Да вы с ума сошли! С таким же успехом, пан, ты мог бы увесить меня игрушками, как рождественскую елку.
– Вы не поняли? – Собеседник схватил его за лацканы пиджака. – Если Ахеец жив, полиция знает о моей роли в… нашем предприятии. Вы их отвлечете, а я… я что-нибудь придумаю. Вы отвлечете их! И для этого такая машина – в самый раз.
– Не нравится мне этот план. – Русский снова глянул на «пежо». Автомобиль блистал, как хер собачий, но казался надежным, быстрым, и явно мог с места развить большую скорость. – Если вы не врё... не ошибаетесь, я должен отыскать профессора.
– Если я попадусь, то ты, пан, можешь со своим гонораром распрощаться. И покрывать я никого не намерен. – Он ослабил галстук. – А кроме того, вас тоже уже могут разыскивать. Поедешь, пан, по городу, а когда увяжется «хвост», уведешь его, пан, на задворки. И… – Заказчик едва заметно улыбнулся. – И вернешься, пан, по Быхавской, обязательно проехав мимо угла с Гарбарской. Это важно. Знаешь, пан, где это?
– Знаю. Что дальше?
– Там кое-кто ими займется. Выстрелы, надо думать, вас не испугают. Потом попрошу вас повернуть на Гарбарскую и помочь ребяткам. Ну а сопляки будут уверены…
– …что это их таинственный усатый шеф, – догадался Свержавин. – Да-да, – добавил он, увидев удивленную мину заказчика. – Вы меня недооцениваете. Я в вашем захудалом городишке уже несколько дней, а мне этого достаточно, чтобы знать, о чем говорит за водкой здешняя братва. Также полагаю, что вы не показывались им ни днем, ни при хорошем освещении…
– Если вы и впредь будете столь сообразительны, мы справимся. Ну, давайте, мне некогда!
– Понятно. Ключи!
И теперь Свержавин до предела выжимал педаль газа, мчась в направлении Наленчува. Он до сих пор не мог понять, каким образом Ахейцу удалось ускользнуть. Мысли блуждали своими путями, но никуда не вели.
Он даже вспомнил, как тридцать лет назад отец поколотил его, когда он, заболтавшись с соседскими мальчишками, ввалился в церковь через несколько минут после того, как поп начал службу. Да, точно так же он опоздал и в последнее воскресенье…
– Не рыпайся, сопляк! – рявкнул Свержавин на одного из бандитов, который как раз опустил окно и выставил револьвер. У юного хулигана рука аж дрожала от возбуждения.
– Сниму шофера, и они всмятку! – загоготал парень. – А чо? На спор?
– На спор, что, если авто дернется, ты можешь влепить пулю в наше заднее колесо. В лучшем случае попусту израсходуешь патрон, а другого не родишь. И запомни, сволочь, стрелять надо тогда, когда имеешь шанс попасть.
*
Наленчувское шоссе бежало на запад, то карабкаясь в гору, то спускаясь вниз. Оно было пустым, только облетевшие деревья выплывали из рассветной мглы прямо по сторонам, порой в опасной близости от объезжающей выбоины машины.
Кудреля тихо матерился себе под нос, когда преследуемый «пежо» исчезал за поворотом – благодаря маленьким размерам он ловко лавировал между дырами в покрытии, помнившем еще царя. Однако на прямых участках «CWS» быстро догонял бордовое авто.
– У вас есть атлас автомобильных дорог? – спросил Мачеевский.
– В «бардачке», – ответил водитель, не отрываясь от шоссе.
Трасса была обозначена красным пунктиром: «второстепенная дорога, в большинстве случаев пригодна для автомобилистов», однако таковой она оказалась лишь в теории. Или в «меньшинстве случаев». Под Томашовице они въехали на полностью раздолбанный участок, гравий хрустел под колесами, машина то и дело подпрыгивала, проваливаясь в колеи. Водитель снова врубил сирену. Они промчались по поселку со скоростью больше сорока километров в час, сопровождаемые бешеным лаем дворняг. По дороге попался местный полицейский на велосипеде, но прежде чем он прислонил свой транспорт к плетню и снял перекинутую через плечо винтовку, оба автомобиля успели проскочить мимо.
Зыга изучал карту, пытаясь предугадать, что станут делать беглецы.
– Вонвольница, там он наверняка подастся влево, на Незабитув. На Пулавское шоссе, похоже, не сунется. Холера, надо бы предупредить тамошний участок. Вернуться в поселок? – спросил он шофера.
– Лучше позвонить со станции в Мотыче. Если поторопятся, может, успеют перекрыть шоссе. Делов-то – две телеги поставить, и всё!
– Может, и успеют, а может, и нет. Ладно, вперед!
За Томашовице пошли очередные резкие повороты в объезд крутых склонов оврагов. Покрытие было, однако, получше, и они выжимали почти до семидесяти в час. Мотор «CWS» рычал на высоких оборотах. Зыга сидел, вжавшись в спинку кресла, борясь с тошнотой.
– Может, попробовать сейчас, пан начальник? – Фалневич выглянул в окно и приготовился стрелять. Полицейский с автоматом тоже опустил стекло со своей стороны. В салон вместе с тяжелым и влажным воздухом ворвался пронизывающий холод.
– Нет, я не хочу месива на шоссе, – сказал Мачеевский.
Из-за очередного поворота они выехали на прямой участок дороги. Слева показалась железнодорожная насыпь, где-то впереди уже близко была недавно построенная станция в Мотыче. Внезапно сквозь рев мотора прорвался свист паровоза.
– Холера ясная! – закричал водитель. – Видите?
Впереди, чуть правее, со стороны Варшавы и Пулав, туман отчетливо сгущался. Нет – до младшего комиссара тоже дошло, что это был не туман, а клубы дыма от локомотива. «Пежо» отчаянно рванул вперед – видимо, его водитель тоже понял, что это последняя возможность прорваться через пути, пока дежурный не опустил шлагбаум.
– Даже если он успеет, нам не проскочить, – покачал головой шофер. – Никаких шансов, пан комиссар.
– Фалневич! – Зыга повернулся назад. – Как только затормозим, выскакивай и беги к дежурному, чтобы предупредил участок в Вонвольнице. Холера! – вспомнил он. – Будка на той стороне!
Уже виден был бело-красный, медленно опускающийся шлагбаум. Поезд приближался к станции…
Внезапно «пежо» подскочил на ухабе и чуть сбавил скорость. Совсем чуть-чуть, может, на пять – максимум десять километров в час, но водитель преследуемой машины должен был понимать, что, даже если прорвется через опущенный шлагбаум, перед локомотивом он проскочить не успеет. Вдобавок что-то случилось с механизмом рогатки. Вместо того чтобы ровно идти вниз, шест перескочил несколько делений и закачался, будто удочка в момент клева, как успел подумать Мачеевский.
Бордовое авто, взвизгнув покрышками, остановилось, и из него выскочил мужчина в светлом пальто. Он стремительно бросился в сторону поезда, первый вагон которого как раз миновал переезд.
– Выходим! – закричал Зыга, дергая ручку. – Стой, полиция! Стрелять буду! Стой, Леннерт!
«CWS» заблокировал дорогу. Кудреля вытянул ручник и встал с пистолетом в руке на широкой ступеньке, рядом с запасным колесом. Полицейский дал короткую серию выстрелов в воздух. Фалневич уже бежал к «пежо», целясь в заднее стекло автомобиля.
– Осторожно! – предупредил агента Мачеевский. – Леннерт вооружен!
Бандиты, оставшиеся в авто, как будто сдурели. До них далеко не сразу дошло, что шеф их подставил, а сам собирается вскочить на поезд и удрать.
Снова пронзительно засвистел локомотив. Мачеевский разглядел пригнувшийся силуэт человека, который уже тянулся рукой к поручню вагона третьего класса.
– Леннерт, бросай оружие! – закричал младший комиссар.
Усатый повернулся и, оценив, что еще успеет вскочить в поезд, присел на колено с пистолетом в вытянутой руке. Он выстрелил дважды.
Кудреля первый ответил огнем, прикрывая полицейского с автоматом, который бежал, пригнувшись, вдоль путей. Фалневич стоял, расставив ноги, на уровне задних колес «пежо», целясь в окно со стороны пассажира. Младший комиссар хотел погнаться за беглецом, но надо было помочь агенту. Подбежав к «пежо», он занял позицию по диагонали, у левого заднего колеса.
– Бросай оружие! Руки вверх! – заорал он.
Краем глаза он отметил, что десятка полтора пассажиров поезда прилипли к окнам. Какая-то идиотка даже подсадила ребенка. А беглец, уже стоя на ступени вагона, выстрелил снова.
– Черт! – рявкнул Зыга. – Осторожно, поезд!
Полицейский с автоматом повалился в сухие стебли у насыпи.
«Ранило!» – подумал младший комиссар.
Но нет, в следующее мгновение полицейский встал на колени и дал две короткие очереди. Усач в светлом пальто выронил пистолет, выпрямился и весь изогнулся вперед, словно хотел непременно разглядеть последний вагон…
– Леееннееерт! – воскликнул Зыга. Хотел было броситься к нему, но остановился. Он должен был страховать Фалневича.
Усатый упал со ступеньки, скатился с насыпи. В этот самый момент дернулась ручка «пежо». Открылась задняя дверца, и из авто вышли двое парней, подгоняемые окриками Фалневича.
– Откуда у вас авто? – подскочил к ним Зыга.
– Угнал, – пожал плечами тот, что повыше.
У Мачеевского дернулась рука. Ему хотелось заехать бандиту дулом револьвера.
– На колени! – рявкнул он.
– Я здесь, могу принять! – услышал Зыга позади себя голос Кудрели.
Младший комиссар признательно кивнул ему и побежал к железнодорожным путям. Полицейский стоял там, опустив автомат и утирая пот со лба.
*
– Я хотел только дать очередь по ногам, пан комиссар… – стал оправдываться полицейский, но Зыга его не слушал.
Он медленно подошел к телу. Светлое пальто отчетливо выделялось среди серого сухого чертополоха, а может крапивы – холера его разберет, какой травой поросли усыпанные гравием пути. Мужчина лежал на животе, а в нескольких метрах от его левой руки Мачеевский разглядел пистолет.
«Левой!» – сообразил он. Он знал Леннерта по рингу, и ему лучше, чем кому-либо другому было известно, что тот не левша. Но какой рукой он держал оружие, холера, этого Зыга не замечал!
Он прикоснулся к шее лежащего. Потом опустился на колени, схватил его за правое запястье, хотя прекрасно знал: если на шейной артерии пульс не прощупывается, то на руке точно не может быть. Убит, вот и все! И действительно, пульса не было, зато пальцы Мачеевского нащупали часы. На правом запястье – значит, скорее всего левша…
Зыга ухватил тело за воротник и перевернул. Глаза мертвеца были закрыты, а лицо, которым он при падении ударился о камень, полностью залито кровью. Распознать черты было невозможно. Внимание привлекали только пышные усы, как, с позволения сказать, у маршала Пилсудского. Зыга протянул руку и дернул за них раз, другой…
– Что вы делаете, пан комиссар? – спросил удивленный полицейский с автоматом.
– Это не он, – прошептал потрясенный Мачеевский. Потянул за усы снова и снова, еще сильней. – Правда! Это не Леннерт.
– Я не очень понимаю, пан комиссар…
– Позовите полицейского агента Фалневича.
Он отвернулся от тела. Увидел, что с перрона маленькой станции на него смотрят несколько человек. Железнодорожник, не зная, можно ли в такой ситуации поднимать шлагбаум, медленно пересек одни рельсы, потом другие…
– Я здесь, пан начальник, – пропыхтел Фалневич.
Мачеевский глянул на агента.
– Взял в наручники этих, из машины? – спросил он.
– Так точно, взял. А это… Ага…
– Узнаешь? – Зыга поднялся.
– Зельный бы вернее знал, но… – Фалневич заколебался. – Да, пожалуй, тот самый, который облил Ахейцу костюм. Точно!
– Ну конечно! – Мачеевский потер лоб. – А не тот ли это постоялец из «Европейского», который проходил мимо нас в коридоре? Помнишь, прямо перед приходом профессора?
– Он, – кивнул агент. – Морда, правда, как сырое мясо, но это он, пан начальник.
Младший комиссар принялся обыскивать карманы мертвеца и то и дело вытаскивал очередной паспорт или удостоверение личности. Даже не открывая их, протянул документы Фалневичу.
– Я пошел звонить.
И он, опустив голову, двинулся вдоль рельсов. Все шпалы были одинаково грязные, пропитанные пылью и смазкой. И одна повторяла другую, так что, шагая мимо них, можно заснуть на ходу. Но Мачеевскому не удалось бы сейчас заснуть даже в чистой постели, потому что его криминальная головоломка только что рассыпалась. Если это не Леннерт прикидывался Усатым, если Усатый действительно существовал, то о чем все это говорит? Может, он чересчур легкомысленно поверил Ахейцу?…
Он уже почти дошел до переезда. Поднял глаза на дежурного и рефлекторно вынул из кармана полицейскую бляху, хоть этого и не требовалось: железнодорожник видел с ним полицейских в форме.
– Есть здесь телефон? – спросил Зыга.
– Только внутренний, железнодорожный, пан начальник. Такой, обычный, у заведующего есть, но он вчера сломался.
– По внутреннему можно вызвать Люблин?
– И Люблин, и Пулавы, что пожелаете, пан начальник, – улыбнулся железнодорожник.
– Отгоните машины на обочину, ну и этих туда же, – приказал Зыга Фалневичу, а сам закурил папиросу и двинулся за железнодорожником.
Пока тот накручивал диск аппарата, Мачеевский оглядывал тесную внутренность будки. Ее опутывали перекрещенные провода, ведущие к «Детефону»[63]. Дешевые радионаушники были подключены к самодельному усилителю, а тот, в свою очередь, к старой, засиженной мухами граммофонной трубе. Из нее плыл чуть искаженный голос:
…тренние часы имела место перестрелка на окраине Люблина, которая завершилась лихими автогонками по улицам города. Полицейский автомобиль с воем сирены пересек Варшавскую заставу и устремился в погоню за бандитами по шоссе на Наленчув и Казимеж Дольный. Как выяснилось, преступники удрали на «Пежо 201», который перед этим угнали у известного в Люблине юриста, представителя Товарищества промышленников Станислава Леннерта. А тот, отправившись рано утром пешком на условленную встречу в конторе одной из фабрик в предместье Пяски, узнал свою собственность, выезжающую из-за ближайшего здания. Пытаясь вернуть похищенное авто, он подстрелил одного бандита из револьвера, а другого нокаутировал метким боксерским ударом и сдал в полубессознательном состоянии в руки властей. Полицейские искренне поблагодарили пана Леннерта за отвагу и неколебимую позицию, а нам удалось из неофициальных источников узнать, что пан адвокат в молодые годы был вице-чемпионом округа по боксу и занимается этим истинно мужским видом спорта по сей день. Как выяснил…
– Люблин на связи, как вы просили, – сказал железнодорожник, но Зыга нетерпеливо отмахнулся, чтобы не мешал.
…Это был телефонный репортаж нашего корреспондента, командированного в Люблин, напоминаем, в связи с загадочным убийством местного журналиста. Говорит Польское Радио Варшава. Через несколько секунд – музыкальная пятнадцатиминутка со скрипичным трио и…
– Езус Мария! – покачал головой железнодорожник. – Ну и дела!
Мачеевский ничего не сказал. Папироса погасла у него во рту.
*
Зыга вошел в кабинет коменданта, перечитывая рапорт Томашчика. У него не было сомнений, что одну копию уже вертел в своих коротких пухлых пальцах староста Сальвич, а другие – редакторы газет. Так возникла официальная версия событий минувшей недели. А люди – они всего лишь люди, и больше верят первой новости, чем второй. Тем более что вторая была бы куда как более запутанная…
Мачеевский упрекал себя в том, что недооценил этого пройдоху из бывшей политической полиции. На что он рассчитывал? Что прикрикнет на Томашчика, и тот испугается? А добился только того, что, пока он подставлялся под пули и чуть было не сдох в канаве, всё уже успели разыграть с благословения заинтересованных учреждений и Польского радио. Леннерт стал героем, а несчастный идиот Гайец – психопатическим политическим убийцей, провинциальным Элигиушем Невядомским[64], у которого тараканы в голове. Это звучало логично и подходило всем: журналистам, потому что придавало повседневной грязи прямо-таки кинематографический глянец, а староству – потому что было политически грамотно.
– Вот и вы, – кивнул старший комиссар Собочинский.
– Прошу прощения, пан комендант. Я хотел как можно быстрее отправить в Варшаву отпечатки убитого шефа банды. В нашей коллекции таких нет. Ну и его многочисленные фамилии. У нас он не был отмечен, – добавил Мачеевский.
– Садитесь, пожалуйста.
Не глядя на Томашчика, Зыга занял место напротив него. Политический следователь откашлялся и педантично выровнял стопку бумаг перед собой.
– Как я уже говорил пану коменданту, считаю своим долгом сделать заявление относительно последних событий. Не знаю, должен ли младший комиссар Мачеевский… – он нервно поправил очки, – присутствовать…
– Пан младший комиссар Мачеевский должен присутствовать. Особенно – пан младший комиссар Мачеевский, – подчеркнул Собочинский. – Ему не хватило времени написать формальный рапорт, а потому тем более он должен высказаться.
Томашчик снова откашлялся.
Зыге очень хотелось спросить, не болит ли у того горло, но он сдержался. Скрестил руки на груди и слушал.
– Пан комендант, – снова начал Томашчик, – я, разумеется, отдаю себе отчет, что, по мнению младшего комиссара Мачеевского, а может, и по вашему мнению, я к вам сюда с луны свалился. Но при этом я имею некоторый опыт в политической работе, и то, что здесь творится, для меня непостижимо. Как такое возможно, что при оперативных действиях есть раненые и убитые, что убит главный подозреваемый, без показаний которого у нас нет шансов докопаться до истины? Ну и этот угнанный «пежо»! Хозяин сам заменяет полицию, дает в морду преступнику, но по крайней мере действует результативно. О подобной результативности наверняка мечтают и некоторые из нас… – Он понизил голос и многозначительно поглядел в сторону Мачеевского. – К сожалению, результатом их действий является единственно погоня с дешевыми эффектами. А точнее говоря – с дорогими эффектами, потому что вся люблинская полиция должна за это краснеть от стыда. Ну, и настоящее чудо, что во время погони ни было жертв среди гражданского населения, потому что вы сами, пан комендант, понимаете…
– Довольно, – перебил его старший комиссар. – Все мы понимаем язык фактов, а для ваших комментариев придет время потом. Что вы на это скажете, младший комиссар Мачеевский?