знаменитого европейского боксера Рене де Во с аргентинцем Севиллем на острове Куба. После случайного первого удара бельгиец упал на землю и лишь через полчаса пришел в сознание. Публика, разумеется, осталась очень не удовлетворена.
Мачеевский иронически усмехнулся. Всю минувшую неделю он боролся даже после последнего удара гонга. А публике на это было глубоко плевать!
Он спрятал «Обозрение» в карман и повернул за угол, на Липовую. Водку пить расхотелось, он хотел побоксировать с противником, столь же несокрушимым, как староство, Товарищество промышленников и общественное мнение: с боксерским мешком. Он направился в клуб.
*
В гимнастическом зале армейского спортивного клуба с десяток студентов отрабатывали распасовки пока еще мало популярного баскетбола. Однако громче, чем удары мячей о паркет, слышны были глухие удары по боксерскому мешку. В другом углу помещения младший комиссар Мачеевский давал выход ярости, скопившейся за последние дни.
Тренер Шиманский пытался его разговорить, но ничего не добился. Он снова глянул на студентов; им он тоже мало чем мог помочь – о баскетболе он имел весьма слабое представление. В итоге он удалился курить в заднюю комнату.
Никто не обратил особого внимания на трех мужчин, которые пересекли зал и остановились рядом с Мачеевским.
– Салют, Зыга, – сказал один.
Младший комиссар обернулся. Перед ним стоял Леннерт: в свитере, брюках-гольф и спортивных башмаках. Дежа-вю! Точно так же он выглядел неделю назад. Однако для обоих эта неделя была длинной, как год, и непохожей на другие; всё, что Зыга считал в жизни верным и неизменным, теперь пошатнулось, как будто вот-вот рухнет на ринг. Раз, два, три… десять, нокаут!
Мачеевский отер пот со лба. И тогда заметил двух мужчин, которые пришли с Леннертом. Один, среднего роста очкарик, видимо, недавний выпускник, держал под мышкой папку для бумаг. Второй, высокий, хорошо сложенный блондин в пальто, небрежно наброшенном на плечи, был чуть постарше Зыги. Младший комиссар узнал его сразу. За десять лет волосы на висках у него слегка поредели, но от него по-прежнему исходила сила энергичного, уверенного в себе молодого человека. Сейчас он со снисходительной улыбкой рассматривал зал.
– Позволь представить, пан судебный следователь Гриневич, – сказал Леннерт.
– Мы с паном судебным следователем знакомы, – тяжело дыша, ответил Мачеевский. – Здравствуйте, пан поручик.
– Не правда ли, до чего тесен мир? – Гриневич радушно раскинул руки, насколько позволяло пальто.
– А в путеводителях пишут: «Крупный город Люблин»… – холодно ответил младший комиссар. – Пан судебный следователь ко мне по делу?
– Никоим образом! В субботу вечером?! Пан адвокат вспомнил, что сегодня здесь можно будет посмотреть бой. Правда, только тренировочный, но все же – полиция против юристов. А тут вы! Какая встреча! Стало быть, однако, будет жарко. Подержите, пожалуйста, пальто, – обернулся он к очкарику, словно к лакею, а сам уселся на кожаного козла у стены в десяти метрах от ринга. – И что? Как я понимаю, вы условились о встрече. И надеюсь, что я не разочаруюсь.
– Ну что ж, мы условились. – Зыга ударил перчаткой о перчатку. – Хоть я и не ожидал, что ты об этом вспомнишь, Леннерт. У тебя было столько впечатлений!
– О поединке с тобой – как я мог бы забыть? – Юрист начал стягивать свитер.
Мачеевский нехотя смерил взглядом иронично улыбающегося Гриневича, главного зрителя, жаждущего битвы. Перед глазами у него встала заметка из «Спортивного обозрения» о поражении бельгийца. В младшем комиссаре по-прежнему кипело столько злости, что поединок с Леннертом мог бы продлиться даже меньше девятнадцати секунд. Но Зыга решил, что не допустит, чтобы его публика осталась неудовлетворенной, как на острове Куба…
Он запрыгнул на ринг, сделал короткую пробежку на месте и пару пробных выпадов. Минуту спустя Леннерт поднырнул под канаты и без разогрева встал на стартовой черте.
Младший комиссар атаковал первым, осыпая противника лавиной быстрых, нервных ударов, какими только что молотил боксерский мешок. Однако приостановился, заметив, что ему это начинает слишком нравиться. Тогда получил несколько метких ударов в корпус и даже зашатался.
– Что-то тебе сегодня не катит, – процедил сквозь зубы Леннерт.
Зыга двинулся в очередную атаку. Адвокат сменил стойку и ускользнул с линии ударов, так, что прямой левой Мачеевского угодил в воздух. Выбитый из ритма младший комиссар попытался ударить с полудистанции, но контрудар противника отправил его на канаты.
– Это было довольно ловко, Леннерт, – огрызнулся Зыга.
– Обыкновенный прямой правой. Удивляюсь только, как ты этого не предусмотрел.
– Не валяй дурака! – Мачеевский тяжело дышал, но тут же выровнял дыхание. – Это было ловко – нанять убийцу из другого города, чтобы прикончил Биндера, а на цензора натравить бандитов из Косьминека. Никакой мистификации. Схваченные колются, что это ради бумажника, что один клиент, которого блатные называют Усатым, дал им работу. А значит, никто не сольет информацию, потому что сам ни хрена не знает, а?
– Ну, продолжай. – Адвокат подскочил. Начал с легких пробных ударов, выискивая возможность для очередного наступления.
– Кроме того, какой это мент стал бы беспокоиться, почему напали на Ежика, – Зыга отбил левый боковой Леннерта, – когда у него голова забита убийством, о котором гудят в прессе и по радио? И какой следователь их между собой увяжет?
– Любопытная теория… Очко, второе, третье! – Адвокат провел серию с половины дистанции и отступил на два шага. – Что-то ты защитную стойку слабо держишь.
– …Ежик должен был умереть, потому что знал почти столько же, сколько и Биндер. Однако белое пятно цензуры порой говорит больше, чем целая колонка текста. Хреново он поработал, этот Ежик. Не должен был оставлять фото Ахейца. Но часть взятки все равно ж те себе забрали.
– Мелкий торгаш ты, Зыга. Лавочник, – язвительно сказал Леннерт, слегка разочарованный тем, что младший комиссар не контратакует, и снова восстановил дистанцию.
– Может, еще добавишь «жид»? Кстати, не могу не выразить восхищения по поводу жидов. Сколько вы им дали? «Хотите, пан Гольдер, получить сто тысяч на руки или сразиться за миллион?» Поляк бы сразился, а пан Липовский предпочел выгодную сделку. Если это бабло со времен романа Сенкевича община все равно считала утраченной, то получить хотя бы часть – всегда прибыль. А тут расходы, может, кредиты, в конце концов – талмудическая школа не фунт изюма…
Мачеевский получил в челюсть так, что помутилось в глазах. Опираясь о натянутые канаты, он увидел, как из тумана перед ним выплывают два силуэта двух Леннертов. Как будто обычное дело на ринге, но он понял, что на сей раз это еще и символически. Почувствовал на губах привкус крови, и это его отрезвило окончательно. Зыга начал кружить вокруг противника, отбивая контрольные удары.
– Усатый – это тоже был неплохой шаг. Мне любопытно, ты нанял именно этого бандита, потому, что он на тебя похож, или сообразил уже позднее? И это помогло тебе придумать хитрый план: всем заправляет таинственный Усатый, а не пан адвокат с рожей гладкой, как задок младенца.
Леннерт не отвечал. Атаковал снова. Мачеевский ускользнул в угол ринга, но успел получить несколько ударов.
– Однако самое интересное был Томашчик. Я все время считал, что эта гнида стучит воеводскому коменданту или старосте. Пока его не выдал Гайец… Да-да, потому что только он мог слить эту информацию. И, холера, Леннерт, с Гайецом вы перемудрили! Псих убивает правого деятеля? Этакий повтор покушения на Нарутовича, разве что наоборот и в меньших масштабах?! Только идиот способен поверить, что такой рохля стал политическим убийцей!
– Однако же верят все. Почитай газеты. А если у тебя есть доказательства, так арестуй меня. Судебный следователь рядом.
Для зрителей бой должен был выглядеть плачевно. Это был уже не бокс, а экзекуция. Оглушенный младший комиссар, с разбитой, кровоточащей губой, в любой момент мог упасть на ринг.
– Доказательства? До этого я еще не дошел… – сказал он, однако, вполне внятно. – Послушай, что было дальше, хотя бы вкратце. Ахеец от вас ускользнул, хоть вы и расставили на него целых два капкана: Усатый и эта штучка с электричеством, ты… Ну, что ж, довольно грубо сработано. И снова пригодилось, что вы похожи внешне. Я до конца был уверен, что гонюсь за тобой. А у тебя было время, чтобы ликвидировать главаря шайки и продать свою версию журналистам. Поздравляю, адвокат!
– Спасибо. Но… если у тебя так ловко получается придумывать подобные историйки, то, может, тебе следует писать криминальные романы?
– О, криминальные романы могут быть поучительными, Леннерт! В них обычно преступников выдают мелочи. Как в твоем случае. Зря ты соврал про эту собаку, которая тебя якобы покусала. В своем роде неплохая, пикантная историйка. Только вот в воскресенье пекинесочка пани старостихи была уже зарыта в саду. Ну и все сложилось, одно к одному, потому что в воскресенье ты был в Косьминеке. Один из них признался, что Усатый получил тогда пером по клешне, еще до того как они сговорились. А потом мне еще кое-что рассказал Ахеец, и наконец, этот наемный убийца. Повторить тебе его последние слова?
Адвокат с такой силой стиснул зубы, что, получи он сейчас в челюсть, не досчитался бы половины. Мачеевский одарил его широкой улыбкой, даже кровь из разбитой губы потекла быстрой струйкой на подбородок. Леннерт выдал себя, и ему нисколько не помогло, что он почти сразу натужно загоготал.
– Слово какого-то бандита против моего?! Что ты можешь сделать, Зыга? В морду дать? Даже для этого у тебя сегодня руки коротки. Слишком много на себя берешь. Мне горько это говорить, друг, но уймись ты. Язву себе наживешь или еще чего похуже…
– А вот насчет «похуже» – не советую, – огрызнулся младший комиссар. – У меня хороший полис на случай смер…
Прямой левый в челюсть швырнул Мачеевского на ринг. Леннерт подскочил к лежащему, словно собирался пнуть его, однако только ударил перчаткой о перчатку и вернулся в угол.
– Хватит! – воскликнул он.
– Дай руку. – Зыга с трудом поднялся на колени.
Леннерт нехотя приблизился и помог ему встать.
– А что до последних слов того бандита, – прошептал Мачеевский, – так никаких слов не было. Я даже не знаю, как его зовут. Неопознанный труп, не более того.
Адвокат отпихнул Зыгу и спрыгнул с ринга. Начал зубами расшнуровывать перчатку.
– А реванш? – Мачеевский встал в позицию.
– Может, со мной, пан подхорун… прошу прощения, младший комиссар? – внезапно выступил Гриневич, явственно делая ударение на слове «младший». Спрыгнул с козла и подошел к рингу.
– Вам я не откажу, пан судебный следователь. – Зыга отер предплечьем капли крови, стекавшей у него по подбородку. – Всерьез или для забавы?
– С вами – только всерьез. Вы ведь всегда очень серьезны, или нет?
Он помог Леннерту снять перчатки. Мачеевский тяжело дышал, опираясь на угловой столбик, пока адвокат обматывал судебному следователю руки куском бинта.
– Еще галстук, – попросил Гриневич, и минуту спустя, расстегнув рубашку и закатав рукава, пролез под канаты. – Начинаем?
– Как только вы, пан судебный, будете готовы, – буркнул Зыга, подходя к линии старта.
Они ударили перчатка о перчатку и на полшага отскочили. Мачеевский склонил голову, прикрывая лицо в защитной стойке. Гриневич неспешными пробными ударами прощупывал его оборону.
– Чему-то вы, однако, научились с нашей последней встречи, – сказал он насмешливо.
– Вы, пан судебный, сегодня очень снисходительны. Ну, бей! Что скачешь, как барышня?!
Гриневич рванулся вперед. Принял два прямых на закрытый корпус, но задержало его это лишь на секунду. Яростно стиснув зубы, он пробил защиту Мачеевского и снова ударил. Следующие два метких удара пошли в челюсть, третий скользнул по щеке. Зыга отскочил, потряс головой. Третий удар оказался самым болезненным, к нему он не подготовился. Лицо жгло, как огнем, казалось, что перчатка Гриневича содрала ему кожу до мяса, вместе со щетиной.
– Это все? – спросил младший комиссар, выходя из защитной стойки. – В двадцатом году ты был покрепче.
– А ты нисколько не изменился. Есть такое извращение, когда мужик любит, чтоб его били по морде, ты знаешь?
– Ну так сделай мне приятное, сладенький, – прохрипел Мачеевский.
Судебный следователь осыпал его градом ударов, однако большую часть Зыга сумел отбить. Те, что его задели, были слабые; Гриневич, похоже, брал числом, а не умением. Младший комиссар приблизился к нему на четверть шага и, прикрываясь левым плечом, нанес прямой правый в солнечное сплетение. Судебный следователь обмяк, дыхание отшибло. Мачеевский повторил, прямым в челюсть. И только тогда, почти не чувствуя усталости, начал бить по-настоящему, как если бы речь шла не о дружеской встрече, а о чемпионате мира. Он уже не видел ничего, кроме своего противника, забыл о смотревших на них людях. Тем временем секретарь судебного следователя подбежал к Леннерту.
– Сделайте что-нибудь! – закричал он.
До адвоката не сразу дошло, что тот говорит. Он смотрел, удивленный, на только что побежденного противника, который внезапно изменился до неузнаваемости. А в сущности, не изменился, скорее что-то вернул. Он снова был тем Мачеевским, который в 1924-м стал чемпионом округа среди любителей. Он делал на ринге что хотел. Бросал Гриневича с каната на канат и колотил его немилосердно. Когда судебный терял сознание, младший комиссар хлопал его легонько перчаткой, чтобы привести в чувство, после чего отскакивал на мгновение. А когда противник прочухивался, лупил снова.
– Что? – переспросил наконец Леннерт, словно проснувшись.
– Остановите его! – заорал потрясенный секретарь.
– Да, – кивнул юрист и бросился к рингу. Однако, ухватившись за нижний канат, краем глаза уловил позади себя какое-то движение. Он отскочил, а тяжелый набивной мяч приземлился прямо у его ног.
Студенты уже давно прекратили тренировку и завороженно следили за поединком. Но мяч бросили не они. Между рослыми парнями протискивался коренастый жилистый тренер Шиманский.
– В чем дело? – резко спросил он, хватая Леннерта за плечо. – Это боксерский ринг, а не шалман. Только они двое, Бог или судья, и больше никто. Вы ведь это понимаете, пан адвокат? – спросил он вежливым голосом, но по напрягшимся мускулам старого спортсмена и его гневно прищуренным глазам видно было, что он не шутит.
– Понимаю. – Леннерт отступил и деликатно оттащил от ринга ошарашенного очкарика. Тот уже знал, что недолго пробудет секретарем Гриневича, если ему не сфартило наблюдать его поражение.
Зыга как раз отстранился от противника и впервые посмотрел за канаты. Увидел с удивлением довольно изрядное количество публики, а среди них тренера и адвоката. В глазах Леннерта заметил что-то вроде уважения. У него мелькнуло в голове, что, наверное, каждому приятно иметь какое-то место, какое-то воспоминание, которое заставляет его думать о себе как о порядочном человеке. А тот имел даже три: ринг, этот зал и фотографию в коридоре с надписью: «Станислав Леннерт – юрист, 2-е место, 1924». Он отер плечом пот со лба, а потом снова двинулся на Гриневича.
Шиманский запрыгнул на ринг и пролез под верхний шнур.
– Стоп! Мачеевский, в исходную позицию, – строго сказал он.
– Так точно. – Зыга отбежал от залитого кровью противника. – Извините, пан Шиманский.
– Шиманским я могу быть в кабаке, на ринге я пан судья! – осадил его тренер. – Ну так, перерыв окончен. Ринг свободен, второй раунд. Бокс!
От автора
Люблин еще с незапамятных временем славился своим трибуналом и… преступниками. В XVII веке здесь владел недвижимостью известный во всей Речи Посполитой благородный разбойник Людвик Понятовский, впрочем, женатый на вдове еще более известного гангстера с саблей на поясе, Станислава «Дьявола» Стадницкого. Это также один из немногих городов, кроме Кракова, Львова, Познани и Живеца, в котором сохранились «Книги злоумышленников», подтверждающие криминальное прошлое города, начиная с XVI века. А потому даже трудно поверить, что для любителей детективов, которые хорошо изучили темные улочки Варшавы благодаря Леопольду Тырманду, а Вроцлава – благодаря Мареку Краевскому, Люблин по-прежнему остается белым пятном на карте и неведомой землей!
Тем временем всякий уважающий себя город, кроме рынка, кафедрального собора и казематов, должен иметь свой детектив, который превращает будничное и банальное насилие в загадку и тайну.
В первый раз я так подумал еще во время учебы, когда, готовя необычайно нудную работу для просеминара, мы сидели с однокурсницей в читальне и просматривали старые газеты двадцатых–тридцатых годов XX века. Хотя мы и должны были искать что-то совсем другое, мы в первую очередь читали рекламу, объявления и, разумеется, полицейскую колонку. В какой-то момент однокурсница показала мне заметку об уважаемом жителе нашего города, который, вместо того чтобы пойти, когда стемнело, домой, шатался зачем-то по Шамбелянской, наверняка возвращаясь от какой-нибудь из облюбовавших эту тихую темную улочку проституток. В результате он лишился бумажника и часов, а к тому же нарвался на неприятность, которую журналист кратко резюмировал в ироническом заголовке: «Пан Адам схлопотал по мордам». Это была первая люблинско-детективная молекула, которая зародилась у меня в уме. Несмотря на то, что потом я писал совсем другие вещи, она начала притягивать очередные атомы, пока те, наконец, не вызвали цепную реакцию.
Все, о чем вы прочитали в этой книге, является лишь правдоподобными слухами. Большая же часть фактов и людей возникла в воображении автора, однако некоторые персонажи обязаны своей внешностью или характером историческим лицам. Правда, например, что превосходный комендант люблинской полиции, старший комиссар Альбин Собочинский был отстранен в конце ноября 1930 года, а его место занял достаточно неинтересный тип, старший комиссар Маковецкий. Реальным также является здание, в котором работал следственный отдел, – оно, впрочем, стоит и по сей день. Также ни в коей мере не являются вымыслом проблемы полицейских в межвоенный период, начиная с отсутствия бумаги и заканчивая слишком малым количеством машин, – эти проблемы и сегодня, в XXI веке, по-прежнему выглядят на удивление знакомо.
Но, как младший комиссар Мачеевский придерживался скорее духа, чем буквы закона, так и я в повествовании о нем позволил себе немного креативных приписок. Мои измышления были бы, однако, слишком уж шиты белыми нитками, если бы не помощь доброжелателей. В первую очередь мы вместе с младшим комиссаром Мачеевским по долгу службы пожимаем руку офицеру пресс-службы воеводский комендатуры в Люблине, nota bene –тоже младшему комиссару, Витольду Лясковскому, который помог мне отыскать золотую середину между реалиями следовательской работы и требованиями литературы. Уже от собственного имени я благодарю докторов: картографа Камиля Нестёрука и историка Анджея Особя, которые делились со мной своими знаниями и не клали трубку, даже когда я бывал назойлив. Добрыми советами поддерживали меня и подопытные читатели: жена Барбара и друзья, Катажина Арбачевская-Матыс, консультант по боксу Якуб Чвек, Цезарий Фронц, Малгожата и Славомир Пахольчики и Ромуальд Павляк. В качестве реванша – приглашаю в «Выквитную»!
Пока я писал этот роман, я посетил также не менее сотни интернет-страниц, часто возвращаясь к превосходному собранию архивных материалов Театра NN, и просмотрел множество книг. Из-за неустанного штудирования у меня в руках развалился репринт бесценного «Иллюстрированного путеводителя по Люблину» 1931 года. Чуть лучше перенесли мою работу две другие, уже более современные книги: «Государственная полиция в Люблинском воеводстве в 1919-1939 годах» Роберта Литвинского и путеводитель «Люблин и окрестности» Марты Деныс и Марека Вышковского, неутомимого искателя и популяризатора знаний по истории улиц и домов, который, наверное, по-прежнему прогуливается по Краковскому Предместью, Рынку и Гродзкой, хоть его ботинки не касаются уже мостовой.
*
Сегодня, спустя три года после того, как были написаны эти слова, готовя «Нецензурное убийство» к очередному изданию, переработанному и исправленному, могу добавить только одно: эту книжку написать стоило. Прежде всего потому, что благодаря ей я имел удовольствие лично познакомиться со многими, кого пленяет старый криминальный Люблин: историками, журналистами и читателями, которые много раз делились со мной своими знаниями, замечаниями, собственными историями и доброжелательностью. Я все включил в рапорт и передал в следственный отдел.
Содержание
Воскресенье, 9 ноября 1930 года
Понедельник, 10 ноября 1930 года
Вторник, 11 ноября 1930 года
Среда, 12 ноября 1930 года
Четверг, 13 ноября 1930 года
Пятница, 14 ноября 1930 года
Суббота, 7 – 15 ноября 1930 года
От автора
[1] Прямой удар (англ).
[2] 11 ноября – День независимости Польши, национальный праздник. – Примеч. пер.
[3] Харцеры – польские скауты. – Примеч. пер.
[4] Здесь и далее встречающиеся в тексте русские слова даны курсивом. – Примеч. пер.
[5] Люблинская уния – соглашение об объединении Королевства Польского и Великого княжества Литовского в конфедеративное государство Речь Посполитую. Заключено 28 июня 1569 года и 1 июля того же года утверждено раздельно депутатами польского и литовского сеймов на общем сейме, созванном в Люблине Сигизмундом II Августом. – Примеч. пер.
[6] Корпорант – член студенческой корпорации. Членство в таких корпорациях не заканчивалось, как правило, после окончания учебы, а продолжалось всю жизнь. – Примеч. пер.
[7] Эндеки (сокр. от начальных букв польск. Narodowa Demokracja — национальная демократия), обиходное название связанных идейно польских националистических организаций. — Примеч. пер.
[8] Имеется ввиду «майский переворот» (12 мая 1926 г.) маршала Пилсудского (1867 – 1935), когда он после трехдневных боев вернулся к власти и занял посты военного министра и премьер-министра. – Примеч. пер.
[9] «Ангел Господень возвестил Марии…» (лат. Angelus Domini) – молитва, которая читается в полдень, сопровождается колокольным звоном. – Примеч. пер.
[10] Люблинский католический университет. – Примеч. пер.
[11] Славомир Червинский (1885–1931) – министр вероисповеданий и общественного просвещения Польши (1921-1931). – Примеч. пер.
[12] Польская революционная песня «Красное знамя», русский текст В. Акимова. – Примеч. пер.
[13] «Гебетнер и Вольф» – известная варшавская издательская и книготорговая фирма, основанная в 1857 году Густавом Адольфом Гебетнером и Августом Робертом Вольфом на Краковском Предместье (дворец Потоцких), а позже и в Кракове; просуществовала до 1950 г. – Примеч. пер.
[14] Карл Фридрих Май (1842 – 1912) – немецкий писатель, поэт, композитор, автор знаменитого цикла романов о благородном индейце Виннету. – Примеч. пер.
[15] Тадеуш Пейпер (1891 – 1969) – польский поэт и теоретик поэзии, разработал программу новой поэзии, призванной сопровождать жизнь современного человека – строителя новой урбанистически-технологической цивилизации. – Примеч. пер.
[16] Популярная песня «Пехота», слова и музыка Леона Лускино (ок.1918 г.), посвящена Польским легионам под командованием Пилсудского. – Примеч. пер.
[17] «Мы, первая бригада» (1916) – песня Первой бригады Польских легионов под командованием Юзефа Пилсудского. Слова песни положены на музыку Келецкого марша № 10, который значился под этим номером в песеннике Келецких стрелков, автором скорее всего был Анджей Бжухал-Сикорский – капельмейстер оркестра Келецких стрелков. Авторы текста песни: Анджей Халасинский и Тадеуш Бернацкий. – Примеч. пер.
[18] Школа, основанная купцами Феттерами, владельцами Патронного завода в Москве, Сахаро-рафинадного завода в Люблине и проч., известными своей благотворительной деятельностью (школы для бедных детей, больницы). – Примеч. пер.
[19] Марка швейцарских часов. – Примеч. пер.
[20] Имеется в виду кампания 1920 года в ходе польско-большевистской войны. В конце июня 1-я Конная армия Буденного перешла в наступление и после рада выигранных боев продвигалась к Варшаве. Создавшееся опасное положение требовало самых решительных действий. 1 июля Сейм утвердил создание Совета Обороны Государства, который был облечен всей полнотой власти на период военных действий. Совет возглавил главнокомандующий Юзеф Пилсудский. 3 июля Совет выступил с обращением к польскому народу в связи с опасностью для страны потерять с таким трудом приобретенную независимость после 123 лет угнетения. Уже на следующий день началось массовое вступление добровольцев в Войско Польское. – Примеч. пер.
[21] Чудотворная икона Острабрамской Божией Матери в Вильнюсе (Вильно). – Примеч. пер.
[22] напротив (фр.).
[23] Федо́ра (также борсалино) — шляпа из мягкого фетра, обвитая один раз лентой. Была изобретена в середине 1910-х и популярна на Западе в первой половине XX века. Ассоциируется с гангстерами, частными детективами и прочими «крутыми парнями», во многом благодаря штампу голливудских фильмов 1940-х годов. – Примеч. пер.
[24] Трупное окоченение (лат.).
[25] Генрик Юзевский (1892 — 1981) — польский политический деятель, Министр внутренних дел РП (1929—1930). – Примеч. пер.
[26] Евангельскими речениями да изгладятся беззакония наши (лат.).
[27] «Слава тебе, Христе» (лат.).
[28] В 1930-е годы в некоторых университетах Польши существовало правило, по которому евреям полагалось сидеть на отведенных для них скамьях в конце лекционного зала. – Примеч. пер.
[29] Ян Виктор Керупа (1902 – 1966) – знаменитый польский певец (тенор) и актер. – Примеч. пер.
[30] Прибор для визуального наблюдения электрических импульсов, предшественник осциллографа, в котором применяется электронно-лучевая трубка. – Примеч. пер.
[31]Станислав Бжозовский (1878 – 1911) – польский писатель, литературный критик и философ. Интерпретировал Маркса в духе анархизма, ницшеанства и буржуазного индивидуализма. После революции 1905 года сблизился с социал-патриотами и неокатоликами. – Примеч. пер.
[32] ПКО (полное название: Powszechna Kasa Oszczędności Bank Polski Spółka Akcyjna) — крупнейший банк Республики Польша, основан в 1919 году указом главы государства Юзефа Пилсудского. – Примеч. пер.
[33] Юзеф Халлер (1873 – 1960) – австрийский офицер, польский генерал, командовал в 1918 – 1920 гг. добровольческой «армией Халлера», или «голубой армией», названной так по цвету формы. После войны, в 20-е годы депутат сейма, осудил майский путч Пилсудского и был уволен из армии. – Примеч. пер.
[34] Фотопластикон – устройство для одновременной демонстрации стереоскопических изображений группе зрителей. Состоит из барабана диаметром 3, 75 м, в стенках которого размещены 25 пар смотровых отверстий, снабженных линзами. Зрители сидели вокруг барабана, а перед их глазами перемещались стереоскопические картины -диапозитивы на окрашенных стеклянных пластинках размером 8 на 19 см. В комплект из 50 диапозитивов обычно входили фотографии экзотических стран или репортажи о важных событиях. – Примеч. пер.
[35] Кресы (от польского «kres» – граница, конец, край) – польское название территорий нынешних Западной Украины, Белоруссии и Литвы, некогда входивших в состав Польши. – Примеч. пер.
[36] Банк Гольдера в Люблине?... Добрый день, это Франц Мюллер из Дойче-Банка, Франкфурт-на-Майне (нем.).
[37] Добрый день, герр Мюллер (нем.).
[38] Разумеется, герр Мюллер. Минуточку, пожалуйста (нем.).
[39] Добрый день. Хенрик Липовский слушает (нем.).
[40] старомодное (фр.)
[41] Станислав Выспянский (1869 -1907) — известнейший польский живописец, поэт и драматург. – Примеч. пер.
[42] Юзеф Хелмонский (1849-1914) – польский художник реалист, особенно любил рисовать пейзажи, польские и украинские. – Примеч. пер.
[43]Юлиан Фалат (1853-1929) – польский художник-акварелист, автор ряда жанровых картин, посвященных охоте. – Примеч. пер.
[44] или (лат.).
[45] «Междуморье» – проект конфедеративного государства, которое включало бы Польшу, Украину, Белоруссию, Литву, Латвию, Эстонию, Молдавию, Венгрию, Румынию, Югославию, Чехословакию, а также, возможно, Финляндию, выдвинутый Юзефом Пилсудским после Первой мировой войны. Эта конфедерация должна была простираться от Черного и Адриатического морей до Балтийского, возродив Речь Посполитую в новых условиях. Однако этот план вызвал противодействие как внутри страны, так и за рубежом. – Примеч. пер.
[46] кличка (лат.).
[47] Место паломничества. На Ясной Гуре в монастыре паулинов хранится чудотворная икона Ченстоховской
Божией Матери, которая официально считается покровительницей Польши. – Примеч. пер.
[48] Польская социалистическая партия, существовала в 1892-1948 гг. – Примеч. пер.
[49] Владислав Реймонт (1868—1925) — польский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 1924 года, яркий представитель критического реализма. Здесь имеется в виду его роман «Обетованная земля», в котором с антиурбанистических позиций описывается становление капиталистической Лодзи, быт лодзинских текстильных магнатов. (Роман экранизирован в 1975 г. Анджеем Вайдой). – Примеч. пер.
[50] Роман Дмовский (1864-1939) - польский государственный и политический деятель, лидер национальных демократов (эндеков). Был политическим противником Юзефа Пилсудского, последовательно выступал за создание мононационального польского государства. – Примеч. пер.
[51] незаполненный (лат.).
[52] Стефан Грабинский (1887-1936) – польский писатель, работавший в жанре «хоррор». – Примеч. пер.
[53] Юрате - популярный польский курорт на Балтийском море. – Примеч. пер.
[54] Игнацы Красицкий (1735-1801) - польский поэт, драматург и публицист. Крупнейший писатель эпохи Просвещения. – Примеч. пер.
[55] Станислав Сташиц (1755—1826) - польский просветитель, учёный, философ, публицист. – Примеч. пер.
[56] В 1930 г. В.Костек-Бернацкий был назначен комендантом Брестской крепости, которая в те годы служила тюрьмой для политзаключенных, противников Пилсудского. – Примеч. пер.
[57] Стефан Жеромский (1864-1925) – польский писатель, драматург, публицист, политический деятель. – Примеч. пер.
[58] Психиатрическая больница в окрестностях Варшавы. – Примеч. пер.
[59] Шустак (шестигрошевик) — серебряная монета в 6 грошей, чеканенная с 1528 года в соответствии с монетным уставом польского короля Сигизмунда I Вазы (1506-1548) с чистым весом 4,6 грамма серебра при общем весе 5,3 грамма. – Примеч. пер.
[60] Джентльменское соглашение (англ.).
[61] Вперед, мистер Флорчак! (англ.).
[62] «CWS» - первый польский серийный автомобиль, выпускался с 1925 по 1932 гг. – Примеч. пер.
[63] Портативный детекторный радиоприемник с наушниками, производившийся в Польше в 1930-1939 гг. – Примеч. пер.
[64] Элигиуш Невядомский (1869 —1923) — польский художник, преподаватель и художественный критик, борец за независимость Польши, убивший первого президента Польши Габриэля Нарутовича. – Примеч. пер.