*
Старший сержант Вилчек жил на Конпеловой. Летом это было вполне уютное место, после работы он мог искупаться в Быстрице или в близлежащем озере. Зато осенью – хоть беги от тоски: делать нечего, только маленькая второсортная забегаловка на Пшемысловой. Однако она не входила в список увеселительных заведений, которые могли в частном порядке посещать полицейские. Ну и «Христианская корчма», существенно дальше, на Бернардинской площади; туда ходить разрешалось, только зачем?
Вернувшись со службы, Вилчек, как каждый день, переоделся в старую одежду, принес жене уголь из подвала, загнал двух сорванцов готовить уроки, после ужина поиграл со старшим сыном в шахматы, и так шло до позднего вечера. Он закурил последнюю папиросу и тихонько включил радио. В конце концов лег спать.
Был, наверное, уже третий час ночи, когда его домочадцев разбудил громкий стук в дверь.
– Что за холера, Вуйчик, что ли, опять дверью ошибся, или еще что? – пробормотал разбуженный Вилчек и поплелся в прихожую.
На пороге стоял его начальник Мачеевский.
– Прокатишься во Львов, – сказал он безо всяких преамбул. – Полиция угощает.
– А почему во Львов, пан комиссар?
– Потому что до Парижа, Вилчек, билеты кончились.
Агент удивился, что младший комиссар швыряется служебными фондами. Всего несколько дней назад он чехвостил Гжевича за пользование пролеткой!
Внезапно они услышали, как скрипнула дверь спальни. Из нее выглянула жена Вилчека в бигуди, и неприветливым взглядом окинула Зыгу.
– Добрый вечер, пани. – Мачеевский приподнял шляпу. – Извините, что разбудил вас.
– Аля, это пан комиссар Мачеевский, – представил ночного гостя Вилчек.
– Пан комиссар? – удивилась женщина. Прикрыла рукой бигуди. – Что-то случилось?
– Ничего особенного, – успокоил ее Зыга. – Но ваш муж должен срочно отправиться в служебную командировку по неотложному делу. Посоветуйтесь друг с другом, не нужно ли чего-нибудь купить во Львове. Я жду в машине.
Меньше чем через четверть часа Вилчек сбегал со второго этажа с маленьким чемоданчиком в одной руке и списком покупок в другой. Под мышкой давила поспешно пристегнутая кобура с револьвером. Задержался на минуту, чтобы ослабить ремни. Увидел стоящее у ворот такси.
Машина рванула с места, не успел еще Вилчек захлопнуть дверцу. Он с трудом втиснулся на задние сиденье, на котором, сдавленные, как сельди в бочке, сидели Зельный, какой-то бородатый тип в очках, Фалневич – ну и теперь еще он.
– Это пан профессор Ахеец. – Мачеевский перегнулся через спинку переднего кресла и указал на бородача. – Вилчек, сопроводите пана профессора до Львова и будете следить, чтобы у него волос с головы не упал, ясно?
– Так точно.
– Сегодня он чуть было не стал «убитым паном профессором». Только что дал показания в комиссариате. Это важный свидетель, понимаешь? Никто не знает, куда мы едем, но береженого… Сами понимаете, Вилчек.
– Так точно, а…
– Больше вам ничего знать не следует, – перебил его младший комиссар. – Избегать толпы, ни на шаг не отходить от профессора, оружие под рукой. Как у вас с боеприпасами?
– Полный барабан и десять запасных.
– Должно хватить, но вот вам еще десять. – Зыга потянулся в карман и протянул агенту горсть патронов.
Автомобиль тем временем переехал через мост и повернул на улицу Фоксаль.
– А здесь, Вилчек, – младший комиссар сунул сыщику несколько банкнот, – у вас сто… двести злотых на всякий случай. Расписываться в получении не требуется, только рот на замок, ясно?
– Так точно, пан комиссар, – подтвердил агент, сжимая в руках почти месячный оклад, причем со служебной прибавкой.
Пан Флорчак затормозил перед вокзалом. Фалневич остался в машине, остальные вбежали по лестнице в здание. Поезд Варшава – Рава Руска – Львов уже пыхтел на первом пути.
– Нет времени, билет купите у кондуктора. – Зыга дал Вилчеку еще одну банкноту.
Он огляделся. Вокзал жил, хотя почти весь город уже спал. В запотевшем окне теплого зала ожидания младший комиссар заметил спящую бабу, к которой украдкой придвигался какой-то подросток. Однако тут же отскочил, притворившись, что просто задремал, когда на лавку рядом сели два разговаривающих о чем-то солдата. Баба тоже открыла глаза. Недовольно скривилась, что ей помешали спать, даже и не догадываясь при этом, что обязана им нетронутым узелком с деньгами.
На перроне людей почти не было. В незаполненную еще электричку до Хелма садилась какая-то пожилая супружеская пара. Укутанный паром из локомотива железнодорожный рабочий простукивал молотком колеса пульмановского вагона скорого поезда на Львов. Какой-то усталый машинист в расстегнутой шинели медленно шагал к залу ожидания.
– Помните о телефоне. – Мачеевский подал Ахейцу руку.
– Gentlemen’s agreement[60],– кивнул профессор. – До свидания.
Зыга и Зельный подождали, пока не раздался свисток начальника станции и не прозвучало объявление кондуктора: «Прошу зайти в вагон! Закрыть двери!» Колеса паровоза несколько раз прокрутились на месте и с усилием рванули состав. Заскрежетали колодки, поезд тронулся, оставив на перроне редеющее облако дыма и пара.
– О каких бабках шла речь? – спросил Зельный и тут же предупредительно оговорился: – Если, конечно, можно поинтересоваться, пан начальник …
– Я предпочел не спрашивать, вероятно, сто, может, двести тысяч…
– На всех? – удивился агент.
– Нет, какое там! Для профессора.
– Двести тысяч, пан начальник! – тоскливо вздохнул Зельный. – Если б что, говорю сразу, я бы взял.
– Помечтать можно! Но о том, что слышал, язык держать за зубами, понял?
– Зуб даю, пан начальник! – Зельный состроил оскорбленную мину.
Зыга засмеялся, вспоминая разговор с Закшевским в камере и то, что тогда подумал о своем лучшем сыщике.
– Пошли! – двинулся Мачеевский. – Пан Флорчак ждет.
– Еще одно, пан начальник, – задержал его агент. – А скажите, когда вы выбили из комендатуры фонды для Вилчека? И каким чудом?!
– Как это каким? – усмехнулся младший комиссар. – Ахеец дал. Только зачем Вилчеку об этом знать?
Пятница, 14 ноября 1930 года
О шоферском мастерстве пана Флорчака по городу ходили легенды. Права на вождение автомобиля он получил одним из первых в Люблине. Сначала у него была всего лишь категория II B, и ему разрешалось ездить только на стареньком «Форде Т», но довольно скоро права расширили и на другие виды транспорта: от мотоцикла и до автобуса. Говорят, что пан Флорчак без особого успеха участвовал в каком-то пробеге во Львове, однако главной причиной его славы служила репутация надежнейшего таксиста, которому ни разу не случалось опаздывать на вокзал, а также строгого инструктора и экзаменатора по вождению.
Когда курсант приступал к экзамену на профессионального шофера, пан Флорчак, едва усевшись рядом с водителем на переднее сиденье, наливал рюмочку коньяка и ставил ее на пол у рычага ручного тормоза. Кандидат изумленно наблюдал за его действиями, он же спокойно заклинивал рюмку рейками, чтобы не сдвигалась во время езды. Потом велел ехать от Чехувки до Броновиц – то по асфальту, то по булыжной мостовой Старого Города, то по немощеным улицам предместий. Коньяк тем временем подпрыгивал к самому краю рюмки, легко стекал маслянистыми струйками на дно и снова колыхался. Если у экзаменуемого все шло хорошо, пан Флорчак в конце концов говорил: «А теперь – быстро на вокзал!» И когда автомобиль уже останавливался перед станцией, поднимал рюмочку и проверял рукой, сухой или нет пол машины. Если кандидат в профессиональные шоферы, несмотря на быструю езду и паршивые дороги, не пролил ни капли, пан Флорчак вручал ему рюмку со словами: «Ваше здоровье, поздравляю со сдачей экзамена!» Если же нет, поморщившись, выливал остатки коньяка за окно.
Пана Флорчака терзало одно: если кто-нибудь из знаменитых мастеров спортивной езды, по примеру более крупных городов, откроет в Люблине свою автошколу, то наверняка отберет у него учеников. Чтобы заранее застраховать себя от ущерба, он заключил неформальное соглашение с полицией, надежнее, чем страховочный полис во Всеобщем взаимном страховании. Поскольку машин в комиссариатах недоставало, да и большинство водителей-полицейских не могли с ним равняться, он возил ментов на своем «фиате». Взамен же его никогда не штрафовали и по мере возможности направляли ему клиентов.
– До тех пор, пока какой-нибудь из ваших учеников не въедет автомобилем в витрину, – заметил только как-то раз младший комиссар.
– Само собой, – согласился шофер.
А поскольку витрины магазинов били по большей части хулиганы, договоренность уже третий год оставалась в силе.
Доставив профессора к поезду, они поехали на улицу У Креста. Из разговора агентов таксист понял, что там живет какой-то знакомый Мачеевского. Младший комиссар вышел из машины и долгую минуту вглядывался в темные окна на втором этаже. Потом решился позвонить. Подождал несколько минут, пока приплелся дворник и приоткрыл дверь подъезда.
– Чего надо? – рявкнул тот, увидев физиономию Зыги. – Шел бы ты отсюда, пан, не то полицию вызову.
Но увидев бляху Мачеевского, тут же отворил пошире. Выслушал какой-то вопрос, помотал головой и развел руками.
Младший комиссар вернулся к машине.
– Вот холера, нету его! – буркнул он. Он был уверен, что адвокат не исчезнет из города и что его с тем же успехом можно будет допросить и завтра, однако хотел побыстрее оставить это позади и окончательно убедиться в том, насколько сильно замешан его приятель.
– Может, «Фраскатти», пан начальник? – подсказал Зельный.
– Нет, Леннерт туда не ходит, он скорее у очередной любовницы. Подождем.
Флорчак выключил фары. Ночь была достаточно теплая, но неприятная: влажная и туманная, а ветер, хоть и дул, но не мог разогнать тучи. Свет фонарей – так же, как и раньше свет фар, – едва пробивался сквозь густую как вата завесу, луны было почти не видно – слишком мало у нее ватт.
Зыга несколько раз выходил на тротуар. Курил, опираясь о крест, вроде бы обозначающий старую городскую заставу, и прислушивался, не приближается ли какое-нибудь авто. Однако туман поглощал не только свет, но и звуки. Тишина аж звенела в ушах. Глядя на трех полицейских, пан Флорчак обратил внимание, что всё как-то подозрительно тихо.
Минуты ожидания тянулись немилосердно. Таксист охотно бы почитал газету под фонариком, но младший комиссар велел погасить свет. В конце концов Мачеевский не выдержал.
– Поехали, пан Флорчак. Сделаем кружок по городу.
Водитель вздохнул с облегчением. Посмотрел на часы и удивился: всего около трех. Он был уверен, что они простояли здесь не меньше часа, а отнюдь не пятнадцать минут. Медленно доехал до перекрестка и повернул направо, в сторону театра. Внезапно где-то сзади, кажется, с Шопена, вырвался свет фар, и в следующее мгновение шофер увидел бордовый «Пежо 201»: настоящая игрушка, хотя для такси и маловата. Водитель «пежо», похоже, хотел повернуть в ту же сторону, что и они, но резко затормозил, как будто заколебался.
Пан Флорчак тоже убрал ногу с педали газа. Мгновение две машины стояли, как два незнакомых пса, неуверенные, то ли залиться лаем, то ли завилять хвостом.
– Дорогу мне уступает, что ли? – пробормотал удивленный таксист. – У него приоритет. А места тут – на целый полк…
Заурчал мотор, и «пежо» тронулся.
– А теперь – за ним, пан Флорчак! – громко приказал младший комиссар.
В выхваченном фарами такси бордовом авто на долю секунды мелькнул силуэт водителя. Если б не пышные усы, Зыга мог бы присягнуть, что видит Леннерта.
– Ну давай! За ним! – повторил Мачеевский.
– Как в американском фильме! – засмеялся Зельный.
– Вот именно, что в американском, – язвительно согласился Зыга. – Let’s go, mister Флорчак![61]
*
Водитель «пежо» для начала пронесся широкими и пустыми Зыгмунтовскими аллеями в сторону рабочего района Броновице, миновал небольшой городской парк и поселок. Потом резко свернул на Вронскую, примыкающую к аэродрому рядом с самолетостроительным заводом Плягге и Ляшкевича. После чего замедлил ход, трясясь на немощеном Татарском Майдане. Пан Флорчак, следуя за «пежо», дрожал за рессоры своего «фиата».
– Ничего, мы его поймаем, – бросил младший комиссар. – Вы сумеете его обогнать?
– Здесь? Да вы шутите! – фыркнул Флорчак. Он раз за разом то прибавлял газ, то снимал ногу с педали, когда колеса начинали буксовать в грязи и лужах на улочке.
Наконец они выехали на более или менее укрепленный щебенкой участок дороги между сельскими домишками. За заборами разгавкались дворняги, проснулся даже какой-то петух. Бордовое авто перед ними снова свернуло направо, в сторону города. За оградой возникли освещенные фарами ангар и два стоящих около него «фоккера»-семерки: один зеленого цвета военной авиации, другой, явно только что собранный, еще без всяких отметок.
Пан Флорчак прибавил газу. Они проехали между участками строений Нового Косьминека и мирными скоплениями пригородных домиков с палисадниками. «Пежо» двигался к новому мосту через укрытую за фруктовыми садами речку Чернейувку. Наконец, когда они уже достигли Десятки – района вилл, авто вырвалось вперед, устремившись по широкой улице Быхавской в сторону центра. Не «фиату» Флорчака было с ним тягаться. Облако выхлопного газа «пежо» исчезло во мгле, туман поглотил даже рокот мотора удаляющейся машины.
– Чтоб его! – Зыга хлопнул себя ладонью по ляжке. – Езжай, пан, к ближайшему комиссариату.
– Ладно, значит к железнодорожному. – Флорчак облегченно вздохнул. Ночная подработка явно близилась к концу, а авто было целое.
Они ехали мимо все боле высоких домов, втиснутых между небольшими заводиками, дорогу пересекали короткие улочки, обрывающиеся через десяток метров и ведущие прямо в картофельные поля. Наконец слева показались более широкая улица Новый Свят и железнодорожная ветка. «Пежо» оставил их далеко позади, зато привокзальный комиссариат был близко. Фары такси уже заглянули в глубь виадука под полотном, высветили мощные опоры, выложенные керамической плиткой, и тут внезапно они увидели справа несколько бегущих фигур. Из темноты Гарбарской, с дрожжевой фабрики зазвучали выстрелы, одна из пуль чиркнула по брусчатке. «Фиат» занесло.
– Задели? – Младший комиссар схватил таксиста за плечо.
– Курва, а я что, знаю? – выдохнул Флорчак.
Не успел он затормозить, взвизгнув покрышками, как Зельный выскочил на ступень авто и выстрелили в воздух.
– Стоять, полиция! – Он нацелился в одну из теней, промелькнувших в свете фар. – Стой, стрелять буду!
Зыга выскочил из машины, отбежал на пару метров, нажал на спуск, но опоздал; пуля с пронзительным писком отрикошетила от забора дрожжевой фабрики. Бандиты были уже по ту сторону ограды.
– Там, пан начальник! – указал рукой Фалневич.
По Быхавской к ним бежали двое полицейских. Старший снимал с плеча винтовку, младший задул в свисток.
– Следственный отдел, младший комиссар Мачеевский! – крикнул им Зыга. – Вызовите подкрепление. Мы преследуем подозреваемых в убийстве.
– Мы из Двойки, – тяжело дыша, проговорил старший, подбежав к такси. – Бегом, Янек! – приказал он младшему. – Это рядом, пан… пан комиссар…
– Вы что, сдурели?! Фалневич, займись! – крикнул Зыга и двинулся вдоль забора.
– В железнодорожный комиссариат, живо! – заорал агент. – В служебном порядке им захотелось!
Младший полицейский вернулся, начал взбираться на насыпь. Неуклюже перескочил через пути и исчез во мраке.
– А вы – за мной! – приказал Фалневич старшему постовому, снимая с предохранителя револьвер.
И тут он увидел, что Флорчак вытаскивает из-под сиденья увесистый гаечный ключ и тоже направляется в сторону дрожжевой фабрики.
– А вы куда? – выдавил удивленный агент.
– А что, я один тут стоять должен как дурак? – возмутился таксист. – Они мне кузов продырявили.
– Именно так, пан Флорчак, стой тут как дурак. Не то мне шеф ноги поотрывает.
Сыщик бросился в глубь Гарбарской. Из-за ограды до него донеслись звуки двух выстрелов, но никто не закричал и не упал. Одна из досок забора была отодвинута. Участковый как раз протискивался в щель. Агент посмотрел сначала в отверстие, потом на свое брюхо, спрятал оружие и ухватился за край забора. Услышал резкий звук рвущейся ткани и отлетевшей пуговицы.
– Холера! – буркнул он, подтягиваясь на руках.
Мачеевский сидел на корточках в нескольких метрах от ограды у поставленного на кирпичи прицепа без колес. Зельный, чуть высунувшись с другой стороны прицепа, наблюдал территорию. Участковый как раз вылезал из дыры в изгороди, опираясь на винтовку.
Фалневич пару раз глубоко вздохнул и перекинулся через ограду. Приземляясь на неровной брусчатке, покрывавшей фабричный двор, краем глаза заметил блеск выстрела из-за угла нового цеха ректификации. Зельный и младший комиссар ответили огнем. Бандит, однако, успел скрыться.
– Найдите телефон! – скомандовал Зыга участковому, когда тот добрался до них. – Он может быть там, в администрации, – и указал на здание, примыкающее к Быхавской.
Полицейский, кивнув, побежал.
– Ниже голову! – крикнул ему вслед Зельный.
Однако тот, очевидно, заметив какое-то движение с другой стороны фабрики, выпрямился, как на стрельбище, и приложил винтовку к плечу.
– Пригнись! – заорал Мачеевский.
Слишком поздно. Раздался выстрел, участковый выпустил оружие и, скорчившись, свалился на землю.
– Курва мать! – рявкнул младший комиссар. – Прикройте меня.
Через минуту все трое уже склонились над лежащим. Он держался за бок, перебирая ногами, как будто ехал на невидимом велосипеде, и причитал:
– Господи Иисусе, Господи Иисусе!…
Свет дальнего фонаря тускло отразился в открытых дверях старой фабрики. Они услышали скрежет взломанного замка, скрип петель и грохот. Зыга прижал раненого к земле. Ощупал рану.
– Обыкновенная царапина, – констатировал он. – Идем. Есть у кого-нибудь фонарик?
– Мы ж на бал собирались… – пробурчал Зельный.
– Ладно, потанцуем в потемках.
Они побежали, пригнувшись, вдоль здания, останавливаясь у каждого из трех подвальных окошек, отделявших их от ступеней главного входа. Фалневич миновал платформу свисающей с крыши грузовой лебедки, подскочил к краю крыльца, огороженного металлическими перилами, и прицелился вверх, в сторону двери. Зельный и Мачеевский пронеслись мимо него и вскочили на лестницу с другой стороны. Младший комиссар первым заглянул внутрь.
Прямо напротив он увидел какую-то большую и темную форму. От двух других, стоящих чуть дальше справа, отражался свет фонарей с Быхавской. Он узнал стальной чан, служивший, очевидно, для размножения дрожжей. Этот весьма полезный процесс возмутил бы любого самогонщика, поскольку основывался на столь интенсивном кормлении и аэрации невидимых невооруженным глазом грибов, что вместо того, чтобы производить алкоголь, они занимались исключительно собственными потребностями. Сейчас, на рассвете, чаны стояли как мертвые.
Зыга проскользнул поглубже в зал и прижался к стене. Зельный подскочил к первому резервуару, выставив вперед руку с револьвером. Фалневич был уже в дверях. Они прислушивались.
Внезапно щелкнули рубильники, и полицейских ослепил резкий блеск. Свет разлился по всему залу, чаны отражали его, как линзы, били в глаза, словно лампа на столе следователя.
Младший комиссар опустился на колени и прицелился вслепую. До него донесся звук выстрела, но пуля лишь ударилась о металлическую крышку какого-то чана, зазвенело разбитое рикошетом окно. Прошло несколько секунд, прежде чем к Мачеевскому вернулось зрение и он смог различить силуэты людей. Он перекатился по бетонному полу, пропитавшемуся легким запахом солода, кислоты и этанола. Прогремело шесть выстрелов с разных сторон, но ни один бандит не попал. Хоть они и были к этому готовы, лампы ослепили их так же, как и агентов.
«Кто-то из них здесь работает или работал», – понял Зыга.
Выхватил взглядом высокую фигуру в светлом пальто, которая исчезла в двери на лестничную клетку.
– Там! – воскликнул он. Поднялся на колени и выстрелил.
Поздно – беглецу удалось уйти. Мачеевский поднялся, но тут с грохотом отворились раздвижные ворота в соседнее помещение. Зыга увидел три дула.
– Ложись! – закричал он своим агентам, которые уже двинулись к лестнице.
Фалневич инстинктивно отскочил за чан. Ударился об него плечом так, что тот даже глухо зазвенел. Зельный был слишком далеко. Он колебался, падать на грязный пол или нет, лишних полсекунды. Кто-то выстрелил, и сыщик, уже не думая о костюме, тяжело пополз в сторону стального резервуара.
– Пан начальник, Зельного задело! – закричал Фалневич. – Зельного задело!
Они молча обменялись короткими кивками. Как только раненый успел укрыться за чаном, Зыга метнулся вправо, к передней стене, Фалневич – к задней. Младший комиссар на бегу раз за разом нажимал на спуск, пока не опустел барабан, и едва они плечом к плечу с агентом присели за очередным металлическим баком, насторожил слух. Никто не стрелял, лишь звякнуло разбитое окно, и кто-то выскочил на брусчатку в фабричный двор. Мачеевский поспешно высыпал из магазина гильзы и затолкал на ощупь три последних патрона, оставшиеся у него в кармане. Перед ними кто-то со стонами полз по полу.
Они подбежали. Зыга наступил раненному бандиту на пальцы, чтобы тот не смог дотянуться до лежащего рядом револьвера. Фалневич, держа оружие на вытянутой руке, обвел взглядом помещение, в которое они ворвались.
Здесь стоял единственный исполинский чан, и его вершина исчезала в отверстии в потолке. Из брюха этой огромной бочки выходило сплетение латунных труб, бежавших к главному залу.
– Возвращайся к Зельному, мы ничего уже не добьемся, – велел Мачеевский. Не обращая внимания на стоны и проклятия, он приковал подстреленного к какой-то торчащей из стены рукоятке и присел на корточки рядом с разбитым окном. Снаружи никого не было.
Вдруг что-то заставило его насторожиться, и он молниеносно повернулся с оружием наизготовку.
За большим чаном он заметил котел поменьше, а на нем, все еще сжимая в руке ствол, полулежал еще один бандит. Зыга резко метнулся к нему, однако тот даже не шелохнулся, а когда младший комиссар толкнул его стволом револьвера, упал на пол. Из раны в груди с тихим бульканьем вытекло немного крови.
Мачеевский подбежал к Зельному. Фалневич уже помог агенту сесть и зажимал рану своим носовым платком.
– Вот ведь не свезло, пан начальник… – пробормотал Зельный. – Мой… Новый пиджак… Почти сто злотых отдал…
– Не беспокойся, щеголь. Для гроба сойдет. А впрочем, нас в мундирах хоронят.
– И агентов тоже?
– Тоже. А представь, как буду выглядеть я с портупеей и Крестом за Заслуги!
– Как… Как пожарный на праздник Тела Господня, пан начальник!
– Ну, значит, выживешь, Зельный. Ты видел, кто это был?
– Там, из-за того котла, пан начальник. – Сыщик указал рукой на большой чан, за которым теперь лежал труп бандита. – Вот ведь, курва, как пулей заденет, так завсегда ясно, откуда.
– Ладно. Фалневич, говори с ним.
Мачеевский снова пошел во второе помещение, встал над трупом и вынул из кармана платок. Поднял через него револьвер мертвого бандита и приблизился ко второму, прикованному к стене. Парень был молодой, лет двадцати, но уже успел заработать на морде шрамы от ножа. Младший комиссар высыпал в конверт барабан поднятого револьвера, потом вложил оружие в руку раненого.
– Ну вот, получишь как минимум за покушение на убийство полицейского при исполнении служебных обязанностей, – сказал он. Крепко сжал ему руку на рукояти и спусковом крючке, после чего осторожно спрятал вещественное доказательство в карман пальто. – Не стану говорить, что тебе за это сделают охранники в КПЗ, пусть это будет для тебя сюрпризом. Так как, сдаешь сообщников или хочешь, чтобы я тебе там пальцем поковырял? – с усмешкой спросил он, коснувшись простреленного плеча бандита.
– Ты еще посмотришь, мент, и на тебя управа найдется. Ты меня еще не знаешь!
– Да ну? А свидетели у тебя тоже есть?
Зыга сунул палец чуть поглубже. С полминуты раненный выл, как пес на цепи, а потом заговорил, и говорил так много и быстро, что даже Фалневич не успевал бы записывать.
*
Было уже самое начало пятого, когда чуть ли не весь состав ночной смены люблинской полиции разбежался по улицам Косьминека в поисках бордового «пежо». У немногочисленных прохожих, которые только что встали, чтобы идти на работу, едва они выходили из подъездов, тут же проверяли документы и записывали. Если кто-то имел несчастье носить усы, полицейские решительно провожали его на угол Гарбарской и Длугой, где стоял «воронок», а рядом с ним смолил папиросу за папиросой младший комиссар Мачеевский.
Зельного и раненого участкового увезли на «скорой». Фалневич побежал звонить по телефону, а подстреленного бандита, наверное, зашивали без анестезии в амбулатории Замка. Зыга в бешенстве выхаживал вдоль небольшого магазина «Товары прод. и разные», хозяин которого ежеминутно нерешительно выглядывал из окна на втором этаже.
Арестованный, Мачей Грабик alias Граба, вполне успел расколоться, прежде чем, уже согласно процедуре, его забрали полицейские. В его показаниях тоже появился таинственный Усач в светлом пальто, которого Мачеевский какое-то мгновение видел собственными глазами. Как и в прошлый раз, с цензором, это он дал работу банде из Косьминека, теперь они должны были на Быхавской замочить одного клиента, едущего на такси с чемоданом, набитым бабками, из пригородной Десятки. Тип, однако, не появился, ну а единственное такси, которое они увидели, везло ментов…
– Подробнее, как выглядел этот Усач? – допытывался у Грабы младший комиссар.
– Как бы как фраер, но когда получил пером по клешне, то вмазал, будто боксер. Ну, с виду важный такой, пан начальник. Я же ж его никогда так совсем-то изблизя не видел.
«Когда получил пером по клешне, то вмазал, будто боксер», – мысленно повторил Зыга. У него перед глазами снова предстал Леннерт, рассказывающий, как его покусал в воскресенье пекинес Сальвичовой.
– Когда это было? Ну, быстро!
– В воскресенье ночью. Пусти, пан! – Бандит сжался, пытаясь высвободить плечо.
– Не так быстро. А сколько вы загребли в понедельник? Освежу тебе память: фраер, которого пырнули ножом на Жмигруде, у борделя…
– Не знаю, не я же ж считал. Но в кармане у него была куча бабла. Двадцатки, даже сотни… Это не я его замочил! Я хотел только пощипать фраера. Он по городу с таким форсом шарашил, как будто ему дала каштанка маршала. Он сам нарвался, пан начальник.
То, что Ежик получил взятку, было вполне очевидно. Только зачем он шлялся ночью с деньгами за пазухой? Видать, содовая в голову ударила.
– А на Влосчанской, там что? – сблефовал Мачеевский.
– Нет, Богом клянусь, нет! На Влосчанской я же ж только в подъезде топтался. Наверх – это он туда пошел с остальными. Я честный вор. Честное слово, чтоб я сдох!
– Это-то можно уладить… А кто был ближе к нему? Ну, кто?! – Зыга всадил в рану полпальца.
– Бигай Станислав… Куцыыыыый!!! – взвыл бандит. Он потерял сознание, и на сем допрос завершился.
Зыга отшвырнул окурок «Сокола». Папироса зашипела и погасла на мокрой мостовой. Внезапно, как раз когда он потянулся за следующей, раздался полицейский свисток, и на Длугую вкатил бордовый «пежо». Посмотрев прямо на регистрационный номер, Зыга окончательно убедился, что это авто адвоката. Внутри было четверо мужчин. Когда авто приблизилось, он увидел, что на месте водителя сидит… Леннерт с усами.
«Усач ряженый!» – в бешенстве подумал младший комиссар, вваливаясь в кабину «воронка».
– Трогай! – велел он водителю. – Перекрой дорогу.
Шофер несколько секунд обливался холодным потом, дергая стартер. Однако мотор только кашлял и не хотел заводиться.
– Рухлядь, холера, рухлядь, пан комиссар! – злился полицейский, пытаясь завести машину.
Зыга выскочил из кабины.
– Леннерт, стой! – закричал он, выбегая на середину улицы. Он прицелился между электрическими зенками авто, но дуло револьвера дрожало. Тем временем некто, сидевший за рулем бордового «пежо», переключил передачу, и авто зарычало громче, двигаясь прямо на младшего комиссара.
Мачеевский дважды выстрелил в воздух.
– Леннерт, стой! – вновь закричал он, целясь в маскировку на морде машины.
Он сам не заметил, как рефлекторно принял боксерскую стойку: стиснул левую руку в кулак и выставил ее вперед, перед правой, вооруженной револьвером. Чувствовал, как липнет к потной ладони перчатка.
– Леннерт, стоооой!!!
И оказался на мостовой, почти уткнувшись носом в зловонную сточную канаву. Авто промелькнуло сбоку.
Зыга не представлял, каким образом оно сумело его задеть и отшвырнуть в сторону. Он все понял, только когда, повернув голову, увидел лежащего за ним Фалневича. Весь переполненный эмоциями, он не отфиксировал, как этот сильный агент подскочил к нему и спихнул его с дороги, почти из-под автомобиля.
– С вами все в порядке, начальник? – спросил Фалневич, помогая младшему комиссару подняться.
– Не знаю… Мне благодарить тебя или материть?
– Благодарить. Я взял машину из воеводской комендатуры. Вот. – Он показал на угол Рувной, с которой выезжал мощный черный «CWS Kareta»[62].