На триумфальных вратах:
На самом верху был поставлен российский орел, со щитом на груди, на котором изображалось вензелевое имя его императорского величества: Р. А. (Петр Алексеевич). Две фамы (славы) поддерживали его, а два сфинкса по сторонам представляли бдительность и благоразумие его величества. Несколько пониже были изображены два рога изобилия в знак благословения и довольства, неутомимыми трудами доставленного государем своим владениям, которые представлялись в виде двух зеленеющих лавровых деревьев. Затем следовала надпись:
Petro Magno, Patri Patriae Totius Russiae Imperatori (Т. е. Петру Великому, отцу Отечества, всея России императору.), — титул, поднесенный императору в Петербурге Сенатом. Под ним, с правой стороны, сделано было в натуральную величину изображение Ивана Васильевича I (в старинной царской короне), положившего основание нынешнему величию России, — с надписью: Incepit (начал). С левой же стороны, в такую же величину и в новой императорской короне, изображен был теперешний император, возведший Россию на верх славы, — с надписью: Perfecit (усовершенствовал). Внизу две эмблемы представляли два замечательнейших творения его величества, а именно: с правой стороны — Кронслотскую гавань, сооруженную среди моря, на которую Нептун смотрит с удивлением, — с надписью: Videt et stupescit (видит и изумляется), с левой — С.-Петербург, большой город, в несколько лет выросший среди леса, — с надписью: Urbs ubi sulva fuit (город, где прежде был лес).
(пер. И. Ф. Аммона)
Текст воспроизведен по изданию: Неистовый реформатор. М. Фонд Сергея Дубова. 2000
ФРИДРИХ-ВИЛЬГЕЛЬМ БЕРХГОЛЬЦ
ДНЕВНИК
1721-1725
Часть вторая
Год
Эмблемы в окнах:
1. Белые лебеди с короною вокруг шеи (Штормарский герб), прикрываемый крыльями двух орлов, римского и российского, с надписью: Sub umbra alarum (под сенью крыл).
|
|
2. Город Киль с гаванью и Балтийским морем, на котором видны берега России и Швеции; с каждой стороны плывет к городу корабль; на русском гербе — дева, на шведском — корона. Надпись: Utrimque salus (обоим спасение).
3. Корабль с изображением двух львов (герб герцогства Шлезвигского), который носится по бурному морю и по причине темноты руководствуется только северною звездою, с надписью: Non alia (не иначе).
4. Рука, выходящая из облаков и держащая вниз лавровый венок, с надписью: Constantia et labore (постоянством и трудом). [312]
5. Прямая колонна с короною наверху и с надписью: Sustineor recte (стою прямо).
6. Лист крапивы (Голштинский герб) между двух огней, с надписью: Nee tamen arescit (однако ж не сгорает).
28-го началось празднование заключенного в Нейштате мира. В 11 часов утра его королевское высочество, в величайшем параде, со всею своею свитою, отправился на место торжества, где император приказал построить несколько деревянных балаганов среди открытой площади для большого фейерверка. Когда там отобедали, его величество император роздал всем знатным министрам и генералам, его королевскому высочеству и старшим из его свиты, также офицерам гвардии и многим другим лицам золотые медали в разную цену, весом от 35 до 5 червонцев, с следующими изображениями: на одной стороне представлены в отдалении Петербург и Стокгольм, соединяющиеся радугой, под которой носится по бурным волнам Ноев ковчег, а к нему летит голубь с масличною веткой; при этом написано по-русски вверху: соединены узами мира, внизу: в Нейштате после потопа Северной войны, 1724. На другой стороне написано также по-русски: Всемилостивейшему, державнейшему, благочестивейшему, счастливейшему государю Петру Первому, именем и делами великому российскому императору и отцу, даровавшему мир Северу после двадцатилетних побед, поднесена сия медаль, сделанная из русского золота (Подлинные надписи на этой медали следующие: на одной стороне (над радугою): Союзом мира связуемы и (в абшните) в Нейштате по потопе Северной войны, 1721.; на другой стороне: В. И. Б. Щ. Государю Петру I, именем и делами, предивными Великому Российскому Императору и Отцу, по двадесятилетних триумфах Север умирившему, сия из злата домашнего медаль усерднейше приносится. См. Голикова, Деян. Петра В., ч. VIII, стр. 15.).По окончании этой раздачи средняя императорская принцесса Елизавета была торжественно объявлена совершеннолетнею, что происходило таким образом: император, взяв ее за руку, вывел из покоя императрицы в смежную комнату, где перед тем обедали духовенство, сам государь и все вельможи; здесь поднесли ему ножницы, и он в присутствии государыни, ее высочества старшей принцессы, его королевского высочества герцога, придворных кавалеров, дам и духовенства отрезал крылышки, которые принцесса носила до тех пор сзади на платье, передал их бывшей ее гувернантке и объявил, что принцесса вступила в совершеннолетие, потом нежно поцеловал ее, за что она целовала руки ему и императрице, а всем присутствовавшим подносила сама, или приказывала кавалерам подносить, по стакану вина. Когда кончилась и эта церемония, все дамы удалились опять в свою комнату, куда за ними последовал и его королевское высочество с некоторыми кавалерами. Немного [313] спустя в эту комнату, где собрались в полном параде императрица с принцессами, герцог и дамы, вошел его величество император со всеми орденскими кавалерами и, подойдя прямо к его высочеству, надел на него орден св. Андрея, потом взял его за голову и с живостью поцеловал. Герцог много благодарил их величества за такую милость, потом перецеловался с кавалерами ордена и, по принятому здесь обычаю, подносил императору, императрице, принцессам, новым своим товарищам и всем прочим мужчинам и дамам (весьма многочисленным) по стакану вина, которое все пили за здоровье нового кавалера. При наступлении сумерек зажжен был великолепный фейерверк, продолжавшийся несколько часов. Особенно отличался величиною и изяществом храм Януса, устроенный вообще лучше петербургского (В Петербурге иллюминация по случаю празднования мира была 22 октября 1721 г. См. Днев. Берхгольца, ч. 1, стр. 198.) и роскошно иллюминованный 16-ю или 20-ю тысячами разноцветных шкаликов. Большие двери храма, обращенные к зрителям, были сперва отворены, и за ними представлялся взорам, на высоком пьедестале и более чем в натуральную величину, бог Янус, у ног которого лежало всякого рода оружие. В это время простому народу были отданы три жареных быка и бочки с вином и водкой. Наконец двери заперлись двумя огромными человеческими фигурами в панцирях, освещенными на этот раз, для большой продолжительности и ровности, не голубым огнем, как в Петербурге, а шкаликами; они медленно сдвигались вместе, и когда сблизились настолько, что совершенно закрыли двери, подали друг другу руки. Та, которая была на правой стороне, имела на щите русский герб, а другая — шведский, причем я заметил, что как здесь, так и в Петербурге фигура, представлявшая Россию, была целою головою выше представлявшей Швецию. Кроме многих вещей, составлявших этот фейерверк, были еще два больших девиза из голубого огня. Один из них, по левую сторону храма Януса, изображал военный корабль и галеру на море, над которыми посредине стояло еврейское название Бога: 1егова, написанное еврейскими буквами и окруженное огненными лучами, с русскою по сторонам надписью, смысл которой заключался в том, что Россия обязана миром Богу и флоту. Другой девиз, с правой стороны храма, представлял Ноев ковчег в то время, когда вода уже начала уменьшаться и показались вершины гор, и голубя, летящего к нему с масличною веткою, — также с русскою надписью, относившейся к заключенному миру. Сверху того, в состав фейерверка вошли четыре пирамиды из белого огня, множество потешных ядер, огненных колес и несколько тысяч ракет и швермеров. Когда наконец, по прошествии шести часов, все кончилось и было уже около одиннадцати часов вечера, все разъехались по домам. Замечательно, что [314] рождение старшей императорской принцессы (которое собственно было накануне, но праздновалось в этот день) пришлось во время празднования мира вместе с тезоименитством нашего герцога, т. е. в Карлов день, который как по новому, так и по старому стилю считается 28 января, и что именно в этот день его высочество удостоился получить голубую ленту. В то же время начался и русский пост, называемый масленицею, когда здесь перестают есть мясо, но могут еще употреблять в пищу масло и яйца, воспрещаемые в остальные семь недель поста, почему на этой неделе все особенно предаются веселью.
|
|
|
|
29-го, поутру, один из камер-юнкеров императрицы привез его королевскому высочеству золотую табакерку. Так как ее величество императрица простудилась во время вчерашнего фейерверка, то маскарад, который должен был начаться сегодня, отложили до следующего дня; однако ж всем велено было оставаться замаскированными. Чтобы не совсем понапрасну одеваться, его королевское высочество, со всею своею свитою и с полною музыкою, отправился пешком к князю Меншикову, чтобы показаться ему и в то же время сделать визит. Опишу при этом случае вкратце наш наряд. Его королевское высочество выбрал для себя и для своей свиты костюм остенфельдских крестьян. Он слишком известен, и потому скажу только, что наши музыканты были одеты точь-в-точь как эти крестьяне; мы же, для отличия, имели вместо их черных шнурков узкие серебряные галуны, а его высочество золотые, пошире наших; сверх того наряд его был бархатный, а не суконный. Несмотря на то что костюмы наши не совсем походили на крестьянские, они все-таки были очень хороши и всем нравились. В руках у нас были палки вроде тех, какие обыкновенно носят крестьяне. Они нам очень пригодились, потому что по дороге теснота была страшная. Группу нашу составляли: четыре музыканта, из которых один играл на чудесной польской волынке, сделанной в виде козла с большими золотыми рогами, особенно нравившимися здешнему простому народу, двое на скрипках и еще один на гобое, что все вместе составляло славную крестьянскую музыку; оба валторниста его королевского высочества, одетые охотниками и трубившие попеременно с музыкою; два пажа, также в крестьянском костюме, и наконец мы, в числе тринадцати человек, не считая его высочества, в совершенно одинаковом платье, а именно: русский камергер, состоящий при герцоге, и двенадцать наших кавалеров (его высочество приказал сделать один запасной костюм для секретаря тайного советника Геспена на тот случай, если кому-нибудь из нас, по болезни или по другой какой причине, нельзя будет участвовать в маскараде). Таким образом всех нас было 22 человека; но из них, как сказано, один всегда оставался дома. К князю мы [315] шли в следующем порядке: впереди музыканты (из которых трое были лакеи герцога, а волынщик — слуга тайного советника Геспена), за ними валторнисты, потом пажи; за пажами его королевское высочество, один, как староста прочих крестьян, и наконец мы все двенадцать, по три в ряд, большие ростом впереди, меньшие позади. После этого визита мы гуляли еще несколько времени, потом пришли к тайному советнику Бассевичу, где все вместе ужинали и очень весело провели первый вечер маскарада.
На другой день, 30-го, в 9 часов утра, мы поехали в наших больших маскарадных санях к князю Меншикову, у которого был назначен первый общий сбор маскам. Эти сани стоили его королевскому высочеству около 500 любских марок (Монета = тогда 1 1/4 нашего рубля.). Они были сделаны в виде большой лодки (в двадцать футов длиной), поставленной на огромные полозья. На переднем конце ее был приделан большой резной и вызолоченный лев с мечом в правой лапе, а сзади, у кормы, поставлена Паллада (Греческое название богини Минервы.), также хорошей резной работы и сильно посеребренная и позолоченная. Вымпел, развевавшийся посредине, был двухцветный, голубой и красный. Мы поместились в этом экипаже следующим образом: впереди, вне лодки, стали валторнисты (лодка, как обыкновенно, спереди и сзади суживалась, сани же были одинаково широки во всю длину); на первых двух скамьях сели музыканты, а за ними мы все двенадцать, по три на каждой скамье, причем первые три ряда были обращены лицом к музыкантам, а четвертый к его королевскому высочеству, сидевшему отдельно у кормы и имевшему позади себя двух гренадеров, которые стояли вне лодки, на полозьях. Оба пажа, в крестьянских костюмах, ехали верхом по сторонам. В сани было запряжено 8 гнедых каретных лошадей с большим плюмажем на головах и в превосходной позолоченной сбруе, недавно присланной из Берлина (к ней было сделано в Москве еще два прибора, которые стоили с лишком 320 марок). Наш цуг бросался в глаза, потому что ни у кого не было своих и так хорошо подобранных лошадей: у всех, кроме ее величества императрицы, были наемные ямские лошади. Что касается до плюмажа, то он почти вовсе не был здесь известен, и теперь его нигде не было видно. Только после на шляпах кучера императрицы явились перья по образцу наших небольших плюмажей. Когда мы приехали к князю Меншикову, там собрались уже почти все маски; не было только императора, потому что императрица все еще не совсем оправилась. В ожидании государя принялись за завтрак; но лишь только его величество приехал, последовало повеление изготовиться к поезду. Тогда все отправились к своим экипажам, [316] на которые были уже поставлены большие шесты с нумерами, для каждого назначенными. В положенном порядке мы поехали со двора князя в деревню, принадлежащую милитинской царице (Деревня эта нынешнее село Всесвятское (дворцового ведомства), находящееся за Тверскою заставою, влево от петербургского шоссе.) (в 4 верстах от города, но от дома князя верстах в 7 или 8), чтобы переночевать там и уж на другой день совершить торжественный въезд в Москву через четверо великолепных триумфальных ворот, поставленных по случаю празднования мира. Первые из них были воздвигнуты одним богатым русским, Строгановым, вторые — здешним духовенством, третьи — князем Меншиковым, четвертые — русским купечеством (См. об этом подробнее у Голикова, Дополн. к Деян. Петра Великого, т. XII, стр. 233-234. Там сказано, что ворота Строганова были у Тверских ворот, духовенства — у Казанского собора, купечества — на Мясницкой и кн. Меншикова — у Чистого Пруда, против его дома.). В этот первый раз поезд наш был не совсем правилен, но зато на другой день все шло прекрасно. По прибытии в деревню, когда пушечною пальбою с императорского корабля (который будет описан в свое время) подали сигнал расходиться всем по назначенным нам квартирам, мы отправились искать свою партию дам. По распределению, почти каждая партия мужчин должна была иметь свою партию дам или, как это называли, свой нумер. К счастью, нам пришлось быть вместе с княгинею Валашскою и ее сестрою, которые обе хорошо говорят по-немецки, и еще с некоторыми очень любезными дамами. Поэтому мы, не теряя времени, пустились толковать и уговариваться с ними, как бы приятнее провести вечер, и дело устроилось как нельзя лучше. Когда его величество император, который приехал в деревню прежде нас, удалился и можно было свободно развернуться, мы принялись весело танцевать под свою крестьянскую музыку; потом отправились домой, поужинали и заблаговременно легли спать, потому что на другой день, как о том возвестили, надобно было опять рано вставать.
31-го, в 5 часов утра, мы все собрались, а около 7 пошли к императору, которого застали за завтраком, и, побыв там несколько времени, последовали за его величеством к милитинской царице, владетельнице деревни (где она постоянно живет) и женщине уже немолодой. У нее опять закусывали; после чего, в 9 часов, поезд отправился в путь. Подъехав к крайнему предместью города, мы увидели ее величество императрицу с ее придворными дамами в барке или гондоле. Здесь все остановились, чтобы изготовиться к въезду, и мы запрягли опять своих парадных лошадей, которых перед тем нарочно отправили вперед и заменили, подобно другим, ямскими, чтобы сохранить их неутомленными и свежими. Опишу [317] теперь в немногих словах наш поезд. Впереди всех ехала маска в качестве маршала передовой забавной группы. За нею следовал так называемый князь-папа, глава Пьяной коллегии, учрежденной императором для своей забавы. Он сидел в больших санях, на возвышении в виде трона, в папском своем одеянии, т. е. в длинной красной бархатной мантии, подбитой горностаем. В ногах у него, верхом на бочке, сидел Бахус, держа в правой руке большой бокал (Romer), а в левой посудину с вином. Этот молодец, отличавшийся в той же роли на петербургском маскараде, так натурально представлял Бахуса, как только было возможно. Потом ехала свита князя-папы, т. е.господа кардиналы, в своих кардинальских облачениях. Их было на сей раз только шесть, и они сидели верхом на оседланных волах; но за ними, для большего парада, вели еще трех таких коней без всадников. Хотя между кардиналами находились знатные дворяне, князья и действительные губернаторы, получившие это звание в наказание за дурное поведение, однако ж все они должны были терпеливо сносить свой позор, да не смели даже и смотреть косо. После них четыре не очень большие пестрые свиньи везли маленькие санки, в которых сидел также замечательный господин. Затем следовал Нептун (которого представлял один придворный полушут) в своей короне, с длинною белою бородою и с трезубцем в правой руке. Он сидел в санях, сделанных в виде большой раковины, и имел перед собою, в ногах, двух сирен или морских чудовищ. За ним ехала в гондоле мать г. Остермана (?), красивая молодая дама лет 50 или 60, в костюме аббатисы, с прекрасным вызолоченным жезлом. Ее окружали монахини, но в весьма небольшом числе. После нее ехал князь Меншиков в качестве уже настоящего маршала маскарада, в таком же экипаже, как наш, с тою только разницей, что у кормы у него стояла не Паллада, а Фортуна. Музыку его составляли стоявшие спереди литаврщик и два трубача. Он сам и вся его свита были наряжены аббатами и сидели — князь отдельно у кормы, прочие на скамьях, по три на каждой. За ним следовала в закрытой (с окнами) барке, или гондоле, княгиня, его супруга, с своею сестрою и некоторыми другими дамами; она была его нумером и имела костюм благородных испанок. Потом ехал князь-кесарь Ромодановский в мантии, подбитой горностаем, имея с собою кого-то в курфиршеской мантии и еще нескольких других смешных наперсников. Он сидел в большой лодке, украшенной спереди и сзади медвежьими чучелами, чрезвычайно похожими на живых медведей. Его нумером были вдовствующая Царица с дочерью — первая в старинной русской одежде, вторая в костюме пастушки. Они ехали также в закрытой гондоле и имели при себе некоторых дам, в том числе супругу князя-кесаря и других. Далее следовал великий адмирал Апраксин с своею [318] свитою. Он и сидевший с ним брат его были одеты как гамбургские бургомистры; экипаж у них был — галера с поднятыми парусами, очень натуральная и делавшая прекрасный вид. Их нумер состоял из немногих придворных дам вдовствующей царицы, которые сидели в старой настоящей шлюпке, поставленной на сани и уж конечно никогда не назначавшейся для маскарада. После того следовала шлюпка с лоцманами, прилежно бросавшими лот. Это были все морские офицеры. За ними шел большой корабль императора (длиною в 30 футов), сделанный совершенно наподобие линейного корабля “Фредемакер” теми же мастерами, которые строили последний. На нем было 8 или 10 настоящих небольших пушек, из которых по временам палили, и еще множество деревянных и слепых. Кроме того, он имел большую каюту с окнами, три мачты со всеми их принадлежностями, паруса — одним словом, до того походил на настоящее большое судно, что можно было найти при нем все до последней бечевки, даже и маленькую корабельную лодочку позади, где могли поместиться человека два. Сам император командовал им в качестве корабельщика и командора, имея при себе 8 или 9 маленьких мальчиков в одинаковых боцманских костюмах и одного роста, нескольких генералов, одетых барабанщиками и некоторых из своих денщиков и фаворитов. Его величество веселился истинно по-царски. Не имея здесь, в Москве, возможности носиться так по водам, как в Петербурге, и несмотря на зиму, он делал однако ж с своими маленькими ловкими боцманами на сухом пути все маневры, возможные только на море. Когда мы ехали по ветру, он распускал все паруса, что, конечно, немало помогало 15-ти лошадям, тянувшим корабль. Если дул боковой ветер, то и паруса тотчас направлялись как следовало. При поворотах также поступаемо было точь-в-точь как на море. При наступлении темноты его величество приказывал — как это делается на кораблях — собирать верхние паруса, и сам, с тремя или четырьмя находившимися при нем генералами, бил зорю (он имел костюм корабельного барабанщика и барабанил с большим искусством). Нельзя было без истинного удовольствия смотреть, как его маленькие юнги лазили по мачтам и по канатам. Они делали это с такою ловкостью, какой можно было ожидать только от лучших и опытнейших матросов. За кораблем государя ехала императрица со своими придворными дамами в великолепной вызолоченной барке, или гондоле, имевшей небольшую печь и обитой внутри красным бархатом и широкими галунами. Везли ее восемь хороших каретных лошадей. Форейторы и кучер были в зеленых матросских костюмах с золотою оторочкою и имели на шапках небольшие плюмажи. Спереди сидели придворные кавалеры ее величества, одетые в первый день арапами, потом матросами, а позади стояли и трубили два [319] валторниста в охотничьих костюмах. Кроме того, у кормы стоял мундшенк императрицы, представлявший квартирмейстера барки (так называют здесь кормчего) и одетый в великолепный красный бархатный костюм с золотыми галунами. Ее величество императрица, сидевшая в закрытой со всех сторон барке так же хорошо и покойно, как в комнате, в первый день была одета простою голландкою, а потом со всеми своими дамами имела костюм амазонок, и оба эти наряда чрезвычайно ей шли. Она несколько раз меняла платья, являясь то в красном бархатном, богато обложенном серебром, то в голубом с разными камзолами и другими принадлежностями. Вместе с тем ее величество надевала осыпанную бриллиантами шпагу и обыкновенный свой орден (низко спущенный, как у орденских кавалеров) с прекрасною бриллиантовою звездою на груди, держала в руке копье и имела на голове белокурый парик и шляпу с белым пером, которое взяла у нашего герцога, потому что другого не могли здесь достать. За государем ехал в чем-то вроде буера ее маршал со многими другими кавалерами. Затем следовал так называемый беспокойный монастырь (Настоящее название этого шуточного общества было — Неусыпаемая обитель.), принадлежавший на маскараде собственно к обществу императора. Сани его — громадная машина — были устроены особенным образом, а именно со скамьями, которые сначала, спереди, шли ровно, потом поднимались все выше и выше, в виде амфитеатра, так что сидевшие вверху были ногами наравне с головами сидевших внизу. Позади этой машины, изображавшей нечто вроде головы дракона, стояло несколько смешных масок. За нею тянулось более 20 маленьких саней, привязанных одних к другим и вместе с тем прицепленных к большим саням. Все они были обиты полотном и имели фута на два от земли скамьи для сидения и для ног, вмещая в себя каждая по одному человеку. Так как большие сани были наполнены всевозможными уморительными масками, как, например, разного рода драконами, арлекинами, скарамушами, даже людьми, переодетыми в журавлей, то трудно рассказать, как необыкновенно странно и смешно было все это. Сюда же принадлежали еще два очень забавных цуга, а именно, во-первых, сани, запряженные шестернею одинаковых медведей, которыми правил человек, весь зашитый в медвежью шкуру и чрезвычайно похожий на настоящего медведя, и, во-вторых, длинные, очень легкие сибирские сани, которые везли 10 собак и на которых сидел старый сибиряк в своем национальном костюме; иногда с ним садился еще Другой, одетый как сибиряк. После того следовали наши сани. Перед ними ехали верхом два драгуна, состоящие, кроме [320] гвардейского караула, ежедневно на ординарцах у его королевского высочества, гоф-фурьер и четыре лакея, потому что перед санями императрицы были также передовые. Тотчас за ними ехал сперва наш нумер, т. е. княгиня Валашская; но после, когда присоединились к маскараду иностранные министры (они сначала были немного недовольны, что им вовсе не назначили нумера), было приказано, чтобы непосредственно за нами следовали они. Таким образом эти господа попали между нами и нашим нумером. Их было семеро — все в голубых шелковых домино. Лодка их, перед которою ехали верхом четыре лакея также в домино, была вроде нашей и имела позади большой вымпел из голубой тафты с изображением на обеих сторонах золотых виноградных кистей, в середине больших, по углам поменьше. За ними ехали наши приятные дамы в большой лодке с палаткой из красного сукна. Они большею частью были одеты скарамушами, но походили на ангелов. Подле них ехал верхом один из их людей, одетый турком, которого они, как и его королевское высочество своих пажей, употребляли для рассылок, а в важных депешах с обеих сторон, конечно, не было недостатка, потому что во все время маскарада мы жили с своим нумером весьма дружно. Позади их следовал князь Валашский на турецком судне, имевшем пять небольших пушек, из которых он всякий раз отвечал, когда палили с императорского корабля. На заднем конце этого судна было устроено возвышение, уложенное множеством подушек, на которых князь восседал по-турецки под балдахином из белой тафты. Вымпел у него был также из белой тафты с изображением золотого полумесяца, потому что в первые дни он представлял муфти и вся его свита имела турецкий костюм. Сам он был одет великолепно, имел большую бороду, прекрасную чалму на голове и как человек, долго живший в Турции и хорошо знающий ее язык и обычаи, исполнял вообще отлично свою роль. Окружавшие его были также одеты очень хорошо, и один из них ехал подле его саней на маленьком осле. В оба последних дня маскарада князь Валашский, с гораздо многочисленнейшею свитою, чем в первые дни, представлял великого визиря и разъезжал верхом на превосходном турецком жеребце, которого (на большом гулянье, где мы под конец собирались) в присутствии его королевского высочества и их величеств заставлял делать быстрейшие повороты и потом остановки на всем скаку, каких я сроду не видывал. Он с необыкновенною ловкостью представлял также, как турки бросают копье, при чем, скача во весь галоп, вдруг останавливал и поворачивал лошадь, и многие другие штуки. Рассказав о замечательнейшем в нашем поезде и боясь, чтоб рассказ мой не показался слишком длинным, даже наконец скучным, удовольствуюсь упомянуть еще вкратце, [321] что, по моему счету, весь поезд состоял из 25 больших женских и 36 таких же мужских саней. Перед самыми небольшими было по крайней мере по шести лошадей. Ряд, следовательно, выходил порядочно длинный, почему и приказано было десяти унтер-офицерам гвардии, посаженным на коней, разъезжать постоянно для наблюдения за порядком. Остальные сани, о которых я не упомянул, были устроены как наши и б о льшая часть названных выше, только были одни больше, другие меньше. Всех лучше расписан и вообще красивее других был ботик генерал-фельдцейхмейстера Брюса. Они ехали позади нас в том же порядке, разумеется, пока доставало женских саней. Справа следовали всегда мужские, потом женские сани и так далее. Маски в тех и в других были очень разнообразны, и некоторые из них особенно хороши; так, например, офицеры гвардии, одетые латниками, здешние английские купцы в костюме английских скаковых ездоков, немецкие купцы, переодетые ост-индскими мореходами, и многие другие. Молодые дамы большею частью были одеты испанками, скарамушами, крестьянками, пастушками и т. п.; пожилые же преимущественно имели старинные русский и польский костюмы, как более теплые и покойные для них. Самые последние большие сани поезда были сделаны как обыкновенные колбасные повозки (Wurstwagen); в них сидело 8 или 10 слуг князя-папы, которых император содержит и одевает для него и которые все до того заикаются, что иногда в четверть часа едва могут выговорить одно слово. Несмотря на то, папа ни в коем случае не смеет заменять их другими, и это одно из величайших его мучений. Они носят длинные красные кафтаны и высокие, кверху совершенно заостренные шапки. После этих почтенных господ ехал, один и в очень маленьких санках, генерал-майор Матюшкин, который, в качестве вице-маршала маскарада, заключал поезд. Он был одет гамбургским бургомистром и делал свое дело очень хорошо. В таком порядке мы ехали до первых триумфальных ворот, воздвигнутых, как сказано, одним богатым русским по имени Строганов, который и угощал в особо построенном там доме, пока снимали верхние мачты и паруса с императорского корабля (он иначе не проходил в арки, почему и в одних из городских ворот, через которые нам непременно следовало ехать, срыли землю с лишком на три локтя). Так как комнаты в этом доме были очень малы, то туда, кроме придворных и нашей группы, попали немногие или почти никто; остальные должны были между тем мерзнуть. Отсюда мы проехали на большую площадь (Известной под названием Красной Площади.), где оставались несколько времени, потом сделали конца два по Кремлю; но корабль императора остановился на [322] площади, потому что по величине своей не мог пройти в ворота. Эта прогулка продолжалась почти до 5 часов вечера, после чего все получили позволение отправиться по домам.
Февраль
1-го, в час пополудни, мы отправились на назначенное день перед тем сборное место у четвертых триумфальных ворот, воздвигнутых русским гражданством, которое также угощало нас вином, пивом и водкой. Когда император окончил свой послеобеденный отдых и лодки были размещены в надлежащем порядке, наряженные тронулись и ехали с полмили до удобного места в открытом поле, где сделали несколько кругов (tour a la mode), чтобы поближе видеть и хорошенько рассмотреть друг друга и таким образом еще больше насладиться маскарадом. При этом случае можно было заметить, кто более всех нравился, и надобно сказать правду, что все беспристрастные зрители отдавали преимущество его королевскому высочеству как в отношении порядка во всем, стройности и красоты, так и в отношении музыки и украшений на лошадях. Там ездили все до сумерек, когда велено было остановиться. В это время мы имели счастье видеть императорских принцесс и несколько раз проезжали очень близко от них. Они выезжали за город в карете посмотреть на наш поезд, но сами в маскараде не участвовали. Везде дано было знать, чтобы все мужчины собрались у императорского корабля как скоро раздадутся пушечные выстрелы и трубы, что и не замедлило последовать к общей нашей радости, потому что многие начинали уже сильно зябнуть. Особенно жаль было бедных дам, которые сидели в открытых лодках, не имея почти ничего на головах. Дамы нашего нумера были еще довольно хорошо укутаны; но нам хотелось также внутренно согреть их, и его высочество послал им для этого своего лучшего венгерского вина, которое они и выпили с большим удовольствием за наше здоровье. Как скоро император приказал ударить сбор, все немедленно отправились к большому кораблю, где получили приказание разъезжаться по домам, но с тем, чтобы на другой день, в обыкновенное время, снова быть на нашем общем сборном месте, у триумфальных ворот. Возвращаясь к своей лодке, его высочество подошел к императрице, которая еще сидела в гондоле. Вслед за тем туда пришел и император. Поговорив немного с государынею и простясь с нею, он обнял также его королевское высочество и, уходя, сказал ему: Morgen saud ick met mine Compagnie en met mine Fru tho ju kamen (завтра я приеду к тебе с моим обществом и с женою); почему мы поспешили отправиться домой, чтобы к следующему дню сделать все нужные распоряжения. [323]
2-го мы собрались опять, в известное время, у триумфальных ворот; но император приехал не прежде четырех часов или даже еще позднее. Немного спустя после того маски поднялись и отправились, но без соблюдения порядка, прямо к князю Меншикову. Там положено было сперва танцевать в прекрасной зале, потом ехать к нам. Его королевское высочество в маленьких санках поехал с некоторыми из нас прямо с сборного места домой, чтобы сделать еще некоторые распоряжения, но маскарадным саням с остальными кавалерами приказал следовать за большим поездом. Потом он однако ж все-таки возвратился еще к князю Меншикову, где получил позволение от императора пригласить к себе князя с супругою и прочих орденских кавалеров, также вице-маршала маскарада Матюшкина с женою; иначе никто не смеет быть там, куда император приезжает веселиться с своею компаниею. Потанцевав немного и заметив, что император уже скоро станет собираться к нему, герцог отправился домой вперед, чтоб иметь время встретить его величество. Государь приехал около 7 часов и тотчас сел с своим обществом за стол. Скоро приехала и императрица, но только с очень немногими дамами, и также села за стол, заняв с своею свитою не более 16 мест, тогда как мы приготовили и красиво убрали 2 дамских стола, так что всего приборов у нас было на 130 или на 140 человек (мы наполнили столами 4 комнаты, и ни один из них не остался незанятым). Я имел счастье накладывать кушанья за столом императрицы и своими руками подносить их ее величеству. Тайный советник Бассевич распорядился так, чтоб в каждой комнате было по нескольку наших кавалеров для прислуги гостям. Тайный советник Геспен, посланник Штамке, полковник Лорх (стоявший за стулом государыни) и я были назначены к столу императрицы; прочие кавалеры находились в других комнатах. Сам его королевское высочество и тайный советник Бассевич ходили из одной комнаты в другую и прислуживали то императору, то императрице. Так как Василий, денщик и фаворит императора, был также тут, то его королевское высочество, давно искавший случая сделать ему подарок, дал ему 50 червонцев. Тот сперва не решался принять их; но когда ему по-русски объяснили, что у нас обычай — при получении подарка от знатного лица отдаривать самого приближенного к нему человека и что его королевское высочество, считая его, Василия, таким, просит принять этот подарок, он взял деньги и от радости даже напился пьян. Во время обеда у стола императрицы играла прекрасная музыка. Часов в девять ее величество послала одного из своих камер-юнкеров к его королевскому высочеству, находившемуся в это время у императора, просить извинить ее, если она так скоро уедет, потому что завтра должна очень рано встать, а до дому ей далеко, и сказать, что [324] когда-нибудь в другой раз останется подольше. После того она встала и уехала. Герцог проводил ее до кареты, где тайный советник Бассевич поднес ей объяснение иллюминации дома его королевского высочества. Вскоре император также встал и, простясь очень милостиво с его высочеством, провожавшим его до саней, уехал, по-видимому, вполне довольный. По отъезде их величеств и большей части вельмож его королевское высочество, в полном удовольствии, что все сошло как нельзя лучше, сел с графом Кинским, единственным иностранным министром на нашем обеде, графом Сапегою и некоторыми другими еще не уехавшими иностранцами за стол, за которым сидела императрица, и кушал и пил с большим аппетитом. Тайный советник Бассевич сел с ними и, после своего моциона, ел также не без удовольствия; но, я уверен, постель была ему потом еще вдесятеро приятнее, потому что он в продолжение 24 часов, так сказать, не сгибал колен и хлопотал из всех сил, чтоб все было приготовлено для угощения наших дорогих гостей.