ДНЕВНИК
1721-1725
Часть третья
Год
Январь
1-го. Рано утром я должен был ехать в Измайлово с поздравлениями от имени его высочества. Как вдовствующая царица, так и герцогиня Мекленбургская и принцесса Прасковия приняли меня очень милостиво и заставили каждая выпить по стакану вина. Царицу я нашел в постели, герцогиню почти совсем одетую, а принцессу только что собравшеюся чесать себе волосы и притом в одной рубашке. Она поспешно сорвала с одной из своих дам мантилью и прикрылась ею; однако ж все-таки протянула мне руку для обычного целования. Маленькая дочь герцогини преспокойно еще спала в своей колыбели. Когда я возвратился домой, Богослужение уже началось. До проповеди многие русские приезжали к нам поздравлять с новым годом; являлись также (даже и после проповеди) в страшном множестве литаврщики, трубачи, певчие, гобоисты и барабанщики, которые выманили из кошелька герцога по крайней мере 100 рублей. Часов в 9 его высочество с Измайловым и с своею свитою поехал в санях к тому месту, где в прошлом году был большой фейерверк по случаю празднования мира, и нашел там его величество императора с некоторыми из его фаворитов. Государь приехал туда, чтоб принять поздравления с новым годом от иностранных министров; но господа эти, хоть их о том и предуведомили, не являлись так долго, что он, не дождавшись их, отправился в церковь. Только когда его уже не было, они один за другим съехались. Его высочество поэтому немало радовался, что выехал так рано и еще застал императора. Его величество был в этот день в гвардейском мундире, и все гвардейские офицеры, которые не явились в мундирах, должны были в наказание пить водку. В число таких попал и наш Измайлов. Около 12 часов, когда кончилась русская обедня, их величества в сопровождении всех вельмож возвратились назад и вскоре сели за стол. Хотя очень боялись, что сегодня будут сильно пить, потому что гвардейские офицеры исправляли должность маршалов и перед всеми дверьми внутри и вне комнат стояли гвардейские солдаты, однако ж все обошлось весьма умеренно: большие стаканы вовсе не являлись на сцену, и всякий мог пить сколько хотел. [12]
Император провозгласил только тоста два, и то в рюмках, а именно — за здоровье его высочества, нашего герцога, и за семейство Ивана Михайловича. Его величество сидел за необыкновенно длинным столом, человек на 80, и имел подле себя с левой стороны — герцога, а с правой — князя Меншикова. За обедом он очень много говорил с его высочеством и был с ним чрезвычайно милостив, но сильно уговаривал его не пить рейн- и мозельвейн (которых герцог почти исключительно придерживается), уверяя, что оба эти сорта нездоровы. После стола его высочество пошел опять к императрице, которой представлялся еще до обеда. Как скоро император откушал, народу был отдан жареный и наполненный всякого рода дичью бык, лежавший на высоких подмостках; но немногим удалось добраться до него, за исключением солдат, которые храбро принялись за дело. С наступлением сумерек зажжен был фейерверк, состоявший из ракет, швермеров, воздушных шаров, огненных колес, пирамид из белого огня и большого девиза из голубого огня, относившегося к покорению Дербента. По окончании всего императрица тотчас уехала со всеми дамами, и его высочество проводил ее до кареты; но император остался еще на несколько времени, герцог также.
2-го его высочество кушал открыто и имел у себя в гостях графа Ферзена, барона Штремфельда, молодого Джона фон Остена (брата полковницы Ягужинской) и статс-комиссара Принценштиерна (который, как говорят, сватается за вдову Ягужинскую). До и после обеда пили довольно сильно. Около 4 часов герцог поехал на концерт, где собрались графиня Поссе (супруга посланника Цедеркрейца), кое-кто из иностранных и некоторые другие. Узнав случайно, что в этот день соберется игрушка (Jgriuschka), т. е. общество молодых девушек, у mademoiselle Койе, его высочество послал туда вперед бригадира Платена, Ферзена и Штремфельда, чтоб посмотреть, из кого оно будет состоять, и, если состав его окажется хорошим, предварительно завладеть им; потом потихоньку отправился за ними и сам. Мы нашли там, кроме упомянутых депутатов наших (которые притворились очень удивленными нашим приездом), двух дам и семь молодых девушек, с которыми сначала сели и начали игру в фанты, называемую тихою музыкою. Но скоро нам помешала громкая и сильная музыка, потому что его высочество велел прийти туда всему своему оркестру, который за дверью вдруг начал играть, вошел и заглушил тихую музыку. Хотя общество было сначала немного озадачено таким неожиданным появлением большой музыки в доме вдовы, однако ж девушки все до одной с удовольствием приняли предложение танцевать. В 12 часов ужинали, и его высочество за столом много шутил с Ферзеном и Брюммером, которые ужасно шалили и болтали по-русски всякий вздор. Танцы продолжались с 9 часов вечера до 5 утра. [13]
3-го герцог до обеда оставался в своей комнате.
4-го, поутру, я должен был ехать в Измайлово, чтоб предуведомить, что его высочество после обеда намерен приехать туда с поздравлениями по случаю нового года. Он отправился тотчас после обеда, потому что хотел пораньше возвратиться, чтоб вечером успеть еще побывать в русской комедии, которая назначена была в гошпитале. Когда мы приехали в Измайлово, там находились старый граф Салтыков, гвардии майор Салтыков, генерал-майор Мамонов и многие другие. Его высочество пошел сперва к герцогине, а потом, вместе с нею и сестрою ее, принцессою Прасковиею, к старой царице, которая опять лежала на постели. После того как он посидел и поговорил здесь несколько времени, герцогиня предложила ему, не хочет ли он немного потанцевать с нею, присовокупив, что музыканты у нее готовы. Отказаться было неловко, почему его высочество согласился, но танцевал однако ж не более часу, извинившись тем, что ее величество императрицу ожидают в русской комедии, на которую он также уже дал обещание приехать. Таким образом он освободился, хотя и очень хорошо знал, что императрица не будет на комедии. Когда мы приехали в дом, где назначался спектакль, нас провели в какую-то конуру, не просторнее и не лучше балагана марионеток в Германии; там было только несколько дам-иностранок и весьма немного порядочных кавалеров. Комедию представляли молодые люди, которые учатся в гошпитале хирургии и анатомии у доктора Бидлоо и которые, конечно, никогда не видали настоящей комедии. Они разыгрывали в лицах “Историю царя Александра и царя Дария”, разделенную ими на 18 действий, из которых 9 давались в первый день и 9 на следующий. После каждого действия следовала веселая интермедия. Но все эти интермедии были из рук вон плохи и всегда оканчивались потасовкой. Комедия, сама по себе хоть и серьезная, разыгрывалась также как нельзя хуже; одним словом, все было дурно. Его высочество дал молодым людям 20 рублей, а император, как говорили, пожаловал им намедни 30.
5-го. Его высочество кушал в своей комнате, а с нами обедал пленный шведский корнет по фамилии Баллье, один из прибывших сюда (в первый день Рождества) из Сибири 120 офицеров, которые все были одарены его высочеством. Это были все офицеры ниже капитанского чина, и между ними находился один полковой пастор.
6-го, в день Св. Крещения, г. Измайлов рано явился ко двору, и его просили узнать, будут ли император и императрица на водосвятии. Проповедь у нас началась с 8 часов в комнате графа Бонде. В 9 часов Измайлов возвратился с ответом, что ни император, ни императрица не приедут на церемонию, почему и его высочество остался дома. После обеда к герцогу приезжал камер-юнкер Балк с [14] поклоном от императрицы, которая изъявляла сожаление, что в этот день не может иметь удовольствия видеть его высочество, потому что князь-папа со всею своею свитою обедает с императором в Старо-Преображенском и на вечер опять приедет туда. Камер-юнкер уверял, что предстоящий маскарад начнется не позже как через две недели, хотя об нем никому еще не дано знать. Император пировал в Слободе у своей матушки (matshka) и старой знакомой, жены почтмейстера Фаденбрехта, которую очень уважает и к которой при каждом своем посещении посылает вина и кушанья. От нее он со всею свитою отправился опять в Преображенское, и императрица смотрела там на весь этот поезд. В 10 часов они снова возвратились в Слободу и заехали к доктору Бидлоо, у которого остались до 2 часов ночи. Прочие немцы, которым были объявлены визиты государя и его общества, как-то: Тамсен, Конау, молодой Мейер и аптекарь Грегори — прождали по-пустому и понесли немалый убыток, потому что понапрасну приготовили угощенья на 300 или 400 человек и через неделю должны будут готовить опять столько же.
7-го его высочество кушал в своей комнате. После обеда бригадира Плате посылали в Преображенское осведомиться о здоровье императрицы. Не найдя там никого из камер-юнкеров, он обращался к г-же Вилльбуа, которая и доставила ему через своего мужа ответ ее величества.
8-го герцог кушал опять в своей комнате, а свита его обедала в разных местах.
9-го был страшный холод. Его высочество назвался в гости к mademoiselle Аммон, которой в этот день исполнилось 15 лет. У нее собралось многочисленное общество иностранок, и он с своею свитою протанцевал с ними почти до 5 часов утра, потому что танцы — преобладающая страсть здешних дам.
10-го. Холод все еще продолжается, и очень многие отмораживают себе лица, руки и ноги; иные даже, не пройдя и нескольких сот шагов, чувствуют уже, что отморозили нос, уши, щеки или подбородок; поэтому все, кому нет крайней необходимости выходить со двора, сидят дома.
11-го. В этот день утром в городе была большая казнь: двум делателям фальшивой монеты опять лили в горло свинец и потом навязали их на колеса. Мы получили также известие, что император накануне начал в Старо-Преображенском военный суд над бароном Шафировым и обер-прокурором Писаревым, в котором сам председательствовал и в который членами назначил генерал-фельдцейхмейстера Брюса, некоторых других сенаторов и нескольких гвардейских офицеров. Брюс сказал будто бы, что если дело пойдет так, как его вчера начали и сегодня продолжали, оно скоро будет приведено к концу. Между тем обер-прокурора до окончания следствия [15] отставили от службы в Сенате, и должность его исправляет покамест один капитан гвардии по фамилии Бибиков, офицер очень образованный, — тот самый, который провожал сюда из Риги герцогиню Мекленбургскую. Говорят, что делами в Сенате все это время будет заведовать князь Меншиков один с великим канцлером Головкиным и остальными сенаторами, не участвующими в вышеупомянутом военном суде. Опасаются немало, что Писареву придется плохо, потому что на него, как рассказывают, поступило очень много жалоб.
12-го, поутру, я еще в постели получил печальное известие, что дом в саду Коха, где мы прошедшею осенью так долго жили и где его высочество намеревался сегодня устроить комедию, на рассвете сгорел. Холод все еще продолжался, однако ж не в такой степени, как дня за два.
13-го, утром, до проповеди, у герцога были камергер Нарышкин и тайный кабинет-секретарь Макаров, в первый раз по возвращении их из Астрахани, и его высочество принял их как нельзя лучше. Ко двору приезжал также в этот день известный барон Бер.
14-го у его высочества обедали граф Ферзен, барон Штремфельд и молодой Кантакузин, и за столом пили довольно сильно. Герцогу очень хотелось устроить бал в честь графа Ферзена, который уезжал из Москвы дня через два или через три; поэтому он составил список всех долженствовавших принять в нем участие, а танцы назначены были на послезавтра.
15-го. Вечером было большое общество у барона Штремфельда, куда приезжал также и его высочество.
16-го. Вечером бал начался у Брюммера, как скоро приехал Ферзен. Музыка состояла из оркестра князя Меншикова. Всего собралось около 15 кавалеров и 15 дам, которые протанцевали до 7 часов утра. Мужчины возвратились домой все пьяные. В этот день после обеда объявляли барабанным боем по всему городу, что завтра у князя-кесаря Ромодановского опять начнутся зимние ассамблеи, и всякий должен был принимать это к сведению. Так ассамблеи всегда объявляются в первый раз; но после полицеймейстер на каждой из них дает знать, когда и у кого собираться в следующий раз.
17-го. После обеда приехал г. Измайлов и доложил герцогу, что вечером будет общество у Ромодановского, причем спросил, не угодно ли и ему быть там. Его высочество дал обещание приехать, особенно когда узнал, что император и императрица также будут у князя; но прежде нежели отправиться принимал еще графа Ферзена, который являлся к нему на прощальную аудиенцию. Когда мы приехали к князю-кесарю, императрица была уже там, но императора еще не было; впрочем и он скоро приехал. Его величество был в отличном [16] расположении духа и долго разговаривал с его высочеством, которого посадил возле себя. В комнате, где они находились, сидело за разными столами множество мужчин, из которых одни курили табак или пили, другие разговаривали, третьи занимались игрою в шахматы. С государем сидели только старый Головкин, тайный советник Остерман, генерал-майор Лефорт, князь Ромодановский и несколько майоров гвардии. До прибытия императора его высочество, по желанию, был проведен князем-кесарем к императрице. Они прошли через две комнаты, наполненные множеством дам. С императрицею были герцогиня Мекленбургская, сестра ее и знатнейшие дамы. Ее величество, увидев герцога, тотчас встала и приняла его очень милостиво. Поговорив с ним немного, она опять села с герцогинею и принцессою Прасковиею; но вскоре после того прошла в другую комнату, где кушала кофе или чай. Его высочество в это время потихоньку удалился в комнату мужчин. Император заходил также на несколько минут к императрице и потом скоро уехал домой. Герцог в этот вечер посетил еще графа Ферзена, чтоб окончательно проститься с ним.
18-го император пировал у купца Тамсена.
19-го. Кухмистер императрицы, Ганс Юрген Пактан, привез герцогу в подарок от ее величества разного рода припасов, присланных из Архангельска, как-то: телят и баранов (которые здесь ценятся очень дорого и бывают так жирны, как нигде на свете), копченых и свежих лососей и т. п. Этот кухмистер уверял, что отсюда действительно отправлен в Петербург курьер с приказанием насчет приезда в Москву принцесс, о чем я, впрочем, уже прежде от кого-то слышал.
20-го. Прибывший сюда из Сибири с последними шведскими офицерами полковой пастор говорил утром при дворе проповедь на шведском языке, и более сорока этих офицеров присутствовало при том. Десять из них остались с нами обедать. Его высочество охотно пригласил бы к столу и всех, если б мы наперед распорядились и знали, что они явятся. Император обедал в этот день у брата вдовствующей царицы, графа Салтыкова, и от него проехал в Измайлово, где пировал с своею свитой. После он явился еще в Слободу (Немецкую), чтоб продолжать пированье у аптекаря Грегори, у которого, впрочем, остался не более четверти часа, потому что прежде много пил, да и приехал уже около 9 часов. Вечером здешний купец Тамсен рассказывал нам, что его величество был вчера у него и при этом случае по всем правилам и своими собственными инструментами выдернул зуб его долговязой голландской девке, потому что считает себя хорошим зубным врачом и всегда охотно берется вырвать [17] кому-нибудь зуб. Он за несколько дней перед тем (услышав, что девка жалуется на зубную боль) обещал ей приехать сегодня и избавить ее от страдания.
21-го. Получено наконец опять письмо от тайного советника Бассевича (от 7 числа этого месяца), в котором он уведомлял, что проехал 7 миль за Або и что до этого места должен был большею частию пробираться на волах. Он желал, чтоб вода, покрытая льдом, поскорее очистилась от него и позволила ему ускорить путешествие, присовокупляя, что в противном случае принужден будет решиться отправиться по льду пешком. Его высочество в тот же день вечером совещался об этих письмах с тайным советником Геспеном.
22-го. Герцог кушал в своей комнате. После обеда кухмистер императрицы привез ему в подарок рыбу, известную здесь под названием белуги, однако ж далеко не такую большую, как та, которую мы получили в прошлом году. Около 5 часов явился Измайлов, и его высочество вскоре после того поехал с ним к князю Меншикову, у которого в этот день было собрание. Мы нашли там большое общество лиц обоего пола. Иностранные министры на сей раз также решились приехать: на первую ассамблею они не хотели явиться, потому что их не известили об ней как следует; слушаться же барабана им казалось неприличным. Ни императора, ни императрицы не было на этом собрании. Князь Меншиков (который до сих пор все хворал) сначала был совсем одет; но мы застали его опять в халате, потому что ему перед нашим приездом сделалось дурно и он принужден был лечь на несколько времени в постель. Здесь объявили гостям во всеуслышание, что в следующее воскресенье общество имеет быть у императора в Старо-Преображенском и что все дамы старее 10 лет должны явиться туда, если не хотят подвергнуться тяжкому наказанию. Рассказывали также, что поутру князю уже сообщили о приказе, полученном всеми коллегиями, которым предписано в течение месяца изготовиться к отъезду в Петербург. Поэтому из приезда сюда принцесс, кажется, ничего не выйдет. Так как у князя не танцевали и все шло очень тихо, то его высочество, которому, следовательно, нечего было там делать, скоро отправился опять назад в Слободу.
23-го. Поутру был у меня немецкий служитель герцогини и объявил, что она нездорова.
24-го. У его высочества болела голова, и он посылал извиниться, что не может приехать на ассамблею, которая в этот день была у великого канцлера Головкина. Его величество император приезжал туда и был очень весел; но императрицы на сей раз там не было.
25-го, до обеда, его высочество через особых похоронных депутатов (Leichenbitter) был приглашен со всею своею свитою на завтра в 2 часа пополудни на погребение умершего английского купца [18] Персона. После обеда я ездил верхом в Измайлово, чтоб осведомиться от имени его высочества о здоровье тамошних больных (как царица, так и герцогиня с принцессою были с некоторого времени не совсем здоровы). Я нашел у них Василия Петровича, денщика и фаворита императорского, с Салтыковым, братом старой царицы, которые там обедали и были уже совершенно пьяны. Находившиеся тут же дамы также сильно пили. Герцогиня лежала в постели и так охрипла, что едва могла говорить; однако ж делала над собою усилия и разговаривала со мною, стоявшим у ее кровати, более двух часов. Так как в числе дам была и старая княгиня Ромодановская, которая против воли, по настоянию Василия Петровича, тоже выпила лишнюю рюмочку, то больная все подтрунивала над нею и немало дразнила ее графом Бонде. Мы говорили между прочим и о предстоявшем скоро отъезде в Петербург, и герцогиня сказала мне в шутку, будто слышала, что его высочество не хочет туда ехать, а думает остаться в Москве.
26-го. В 9 часов утра к его высочеству пришел г. Измайлов с докладом о том, что въезд турецкого посланника назначен в 10 часов. В 11 мы вышли на улицу и оттуда смотрели на всю эту церемонию. Впереди всех ехал эскадрон вновь сформированных всадников, состоявший из 100 человек и имевший во главе литавры и трубы князя Меншикова. Затем следовало 9 карет в 6 лошадей каждая, частию со свитою посланника, частию пустые. Далее ехали два офицера гвардии с 24 молодыми гвардейскими унтер-офицерами, одетыми хотя по обыкновенной своей форме, но очень щеголевато, на превосходных и богато убранных конях. Это были все князья и дворяне. Они ехали по три в ряд, с обнаженными шпагами, имея впереди одного из своих офицеров. За ними следовала императорская карета, в которой сидел посланник. Перед нею ехали верхом 6 передовых императрицы в парадных ливреях и один из турок, а по сторонам шли вооруженные турки. Посланник сидел по правую сторону и имел подле себя приехавшего недавно из Турции теперешнего здешнего обер-почт-директора Дашкова с шляпою на голове; но перед ними сидел еще кто-то в немецком костюме и без шляпы — вероятно, турецкий или здешний переводчик. В одной из вышеупомянутых карет ехал какой-то старый турок, присланный, как говорили, от великого визиря к здешнему великому канцлеру Головкину; возле него, с левой стороны, сидел один из здешних майоров, также с шляпою на голове. По сторонам этой кареты тоже шло несколько турок, но без оружия. Недалеко позади кареты посланника ехали его свита и багаж, состоявший, впрочем, только из немногих русских дорожных и багажных саней. Посмотрев на этот поезд, его высочество отправился назад с г. Измайловым, которого оставил у себя обедать. По возвращении домой мы нашли в [19] передней герцога незнакомого офицера, который сказал швейцару, что его высочество приказал ему явиться к нам в этот день. Его высочество однако ж велел предварительно узнать, кто он такой; оказалось, что он состоял прежде капитаном в шведской службе, но выдавал себя за майора и что фамилия его — Морвилль. Так как герцогу понаслышке было известно имя этого господина, принадлежавшего к числу тех милых особ, которые проживали в Данциге для перехватывания его писем, то он на сей раз не был принят; его под благовидным предлогом выпроводили и притом дали ему понять, что если он ищет чего-нибудь, то может обратиться к тайному советнику Геспену. Узнав, что ни князь Меншиков, ни Брюс, ни прочие господа не приедут на погребение Персона, его высочество решился также остаться дома и поручил тайному советнику отправиться в дом покойного с извинениями. В 5 часов после обеда погребальная процессия в следующем порядке прошла мимо моей квартиры: сперва шли 6 пасторов, именно наш, три здешних лютеранских, голландский и английский; за ними четыре распорядителя (Umbitter); потом везли тело на открытых, в две лошади, санях, по сторонам которых шли двенадцать купцов в качестве носильщиков (Trager). За гробом шло около ста человек, все в длинных мантиях. Тайный советник Геспен и конференции советник Альфельд вели впереди траурного (Trauermann) — родного брата Персона; все прочие, по три в ряд, следовали за ними, как кому пришлось. В этом порядке процессия дошла до английского кладбища, откуда большая часть участвовавших в ней тотчас разъехалась; но некоторые возвратились опять в дом умершего, где их угощали разным кушаньем, сластями, пуншем и вином. Все присутствовавшие при выносе или, правильнее сказать, перед выносом тела, получили от распорядителей каждый вещей, равнявшихся по цене 5 1/2 рублям, именно по кольцу в 4 рубля (на котором внутри было вырезано имя и время рождения и смерти покойного, а снаружи приделана мертвая голова из эмали; таких колец, говорят, было заказано до двухсот пятидесяти), по длинному куску флера, по паре белых перчаток и по маленькому букету какой-нибудь зелени. Рассказывали, что эти похороны вообще стоили до 3 000 рублей. В этот же день в моем доме было большое смятение: рано поутру умер хозяин графа Ферзена, маклер Сурбург, за которого покойный муж моей хозяйки и еще трое поручились в 19 000 рублях, а он, как кажется, не оставил и 19 000 шиллингов.
27-го. После обеда приехал г. Кампредон в глубочайшем трауре и передал его королевскому высочеству два письма, в которых извещалось о смерти матери регента Франции. По этому случаю траур при императорском дворе будет наложен уже завтра, а при нашем послезавтра. После 5 часов его королевское высочество с [20] Измайловым и со всею своею свитою в величайшем параде отправился в Старо-Преображенское, где назначено было праздновать день рождения старшей императорской принцессы Анны. Мы нашли там императрицу, герцогиню Мекленбургскую, сестру ее — принцессу Прасковию и всех находящихся в Москва знатных дам, начиная с 10-летнего возраста, также множество мужчин. Все они уже заняты были танцами, продолжавшимися до 11 часов, когда приехал император, который перед тем пировал в нашей Слободе сперва у купца Конау, потом у молодого купца Мейера. Императрица в этот раз много говорила с его королевским высочеством, нашим герцогом, равно как и император, разговаривавший, впрочем, в продолжение короткого времени, проведенного им с нами, большей частью с приехавшим накануне из Франции послом Долгоруким (Известным князем Василием Лукичом.). В то время как герцог в ожидании его величества прохаживался в передней, мы увидели там дочь несчастного Писарева (Генерал-майора и обер-прокурора Григория Григорьевича Скорнякова-Писарева, судимого по делу его о ссоре с бароном Шафировым.), до того закутанную и убитую горестью, что ее почти нельзя было узнать. Она говорила с капитаном, который исправлял теперь должность обер-прокурора, и намеревалась, если будет удобный случай, пасть к ногам императрицы и просить за своего несчастного отца. Между тем нам сообщили за верное, что у Шафирова уже вчера Брюс отобрал голубую ленту, а Мамонов шпагу; также что последний запечатал все шафировские и писаревские вещи и из первых уже несколько сундуков отвез в Преображенское. Прежде чем общество разошлось, полицеймейстер всем объявил, что послезавтра собранию назначено быть у его высочества, нашего герцога, и что гости обязаны явиться туда в черном платье. Обо всем этом мы ничего не знали до тех пор, пока г. Измайлов незадолго до означенной повестки не сказал его высочеству, что император приказал, чтоб ассамблея тотчас после него была у нас. Надобно было согласиться, несмотря на всю краткость срока.
28-го, в день тезоименитства его королевского высочества, посланники и многие другие были у нас с поздравлениями. В час пополудни герцог поехал к тайному советнику Геспену, который в этот день угощал всех иностранных министров и его высочество со всем его двором. У него было приготовлено два стола, и за один из них сели: его высочество, Мардефельд, Вестфален, Кампредон, Цедеркрейц, Лефорт, Остерман, Гогенгольц, генерал-майор Лефорт, капитан Измайлов, Левольд, Книперкрона, Штремфельд, Альфельд, Плате и Штамке; также один “езваный и весьма неприятный гость, именно здешний придворный шут Ла-Коста, занявший место тайного советника Остермана, который обещал приехать, но не приехал. [21]
За другим столом, накрытым на 10 приборов, поместились мы, остальные, которым за большим недостало места. На последний ставили два раза по 18 блюд. Как во время самого обеда, так и после постоянно играла музыка и очень сильно пили.
29-го. Нам целое утро немало было хлопот, чтоб все привести при дворе в порядок. Мы в этот день облеклись в полутраур (т. е. надели черное исподнее платье), но при здешнем императорском дворе наложен был уже полный. В 2 часа пополудни к нам явился полицеймейстер, чтоб посмотреть, все ли готово и довольно ли у нас места для всех гостей. Он привел с собою 5 писарей, которые должны были записывать всякого, кто приедет, и расставил их в разных местах, где они каждого приезжавшего спрашивали, как его фамилия. В 3 часа начали уже съезжаться дамы и кавалеры. Всех дам собралось до 70-ти; но из них около 10 принуждены были уехать назад, потому что или по неведению, или за неимением траурного платья (вещи весьма здесь редкой) явились в пестрых нарядах. Бриллиантов, золота и серебра в этот день также никто не мог иметь на себе, кроме императрицы, почему некоторые дамы, не знавшие об этом, сняли уже у нас все свои украшения. Император приехал около 6 часов, а императрица в половине седьмого. Когда его высочество, думая, что приехала она, вышел навстречу государю, его величество начал смеяться и сказал: “Еу, dat is nit permittert” (э, это не позволяется) (действительно, это было против правила, потому что хозяин должен встречать и провожать только императрицу). Император тотчас по прибытии отправился в комнаты мужчин; однако ж потом ходил несколько раз и к дамам. В зале весь наш оркестр стоял наготове, но мы по причине траура не смели заставить его играть до тех пор, пока не последовало на то разрешения государя, который после нескольких концертов дозволил и танцы. Его королевское высочество открыл их польским с императрицею, причем вместе с ними танцевали также герцогиня и принцесса. Ее величество императрица оставалась на нашей ассамблее до 10 часов, но император, которой постоянно ходил взад и вперед то в комнате государыни, то в комнате мужчин, пробыл до половины двенадцатого. Как их величества, так и все прочие присутствовавшие были очень веселы, а его высочество и мы употребляли всевозможное старание, чтоб угодить нашим гостям, так что все шло как нельзя лучше. Дамам мы подавали чай, кофе, оржад, мед и сласти, а кавалеров угощали пивом и всякого рода винами, при чем они курили табак и играли в карты и шахматы. Так как император через полицейского майора (Роliceymajor) приказал дамам остаться еще с час после императрицы, то они очень охотно принялись снова за танцы, которые и продолжались таким образом до двенадцатого часа. Герцог [22] императрице, герцогине Мекленбургской и ее сестре, когда они приехали, поднес прекрасные букеты из натуральных цветов. Государь и государыня были чрезвычайно милостивы и добры с его высочеством; все прочие гости казались также очень веселыми и довольными, а потому он немало радовался, тем более еще, что все у нас шло необыкновенно порядочно и хорошо.
30-го при нашем дворе наложен был траур.
31-го. Его высочество после обеда поехал к полковнику Витверу, у которого были крестины, и нашел там герцогиню, княгиню Меншикову с сестрою, г-жу Балк, великого канцлера Головкина и Салтыкова. Около 5 часов приехал также и император. Герцогиня была восприемницею младенца от купели. По окончании церемонии государь, герцог и прочие кавалеры сели за один стол, а дамы за другой. Его величество пробыл здесь часа полтора, и когда он уехал, его королевское высочество отправился на ассамблею, бывшую в этот день у Долгорукова, куда потом пожаловал и государь.
Февраль
1-го не случилось ничего особенного.
2-го. О торжественной аудиенции, которую в этот день имел у императора турецкий посланник, г. фон Альфельд, находившийся при ней, рассказывал следующее. В кремлевском дворце поставлены были внизу батальон, а вверху рота гвардейских гренадер. Посланник явился с своею свитою в трех каретах, каждая в 6 лошадей, и был введен генерал-почт-директором Дашковым в большую аудиенц-залу, где на троне о трех ступенях под большим балдахином стоял у кресла император, окруженный справа и слева здешними своими министрами и другими знатными сановниками. Как сам государь, так и весь двор были в черном по случаю траура. Его величество имел на голове белокурый парик и держал под мышкою шляпу; но обеими этими вещами он запасся уже в зале и по окончании аудиенции тотчас опять отдал их, потому что приехал в шапке, в которой после и отправился назад. Войдя в аудиенц-залу, турецкий посланник со многими поклонами подошел к трону и стал на нижней его ступени. Кредитивную грамоту, которая была несена им обеими руками на большой парчовой подушке, он поцеловал три раза, потом прикоснулся к ней головою и уж затем передал великому канцлеру Головкину, который положил ее на стоявший вправо от государя стол. Посланник сказал также краткую речь, переведенную тут же его толмачом с турецкого языка на русский, и великий канцлер отвечал на нее в немногих словах. Потом он взял у одного из сопровождавших его турок письмо великого визиря, поцеловал его один раз и также передал; но оно было принято только Дашковым, который, отдав его кому-то стоявшему за ним, сделал [23] посланнику знак, что аудиенция кончена, после чего последний тотчас же отретировался, даже без всякого реверанса. Дашков на сей раз и не провожал его, так что он вышел один с своею свитою. Император же был очень рад, когда все кончилось, потому что терпеть не может подобных церемоний.
3-го его высочество в 3 часа после обеда поехал со всем своим двором в Старо-Преображенское, где праздновалось тезоименитство старшей императорской принцессы Анны. Около 5 часов прибыла туда императрица с прочими членами императорской фамилии, а спустя полчаса приехал и император. Он прошел сперва на короткое время к государыне и к дамам, но потом отправился с герцогом в смежную комнату к столу, где его высочество сел возле него с правой стороны, а старый Бутурлин с левой. Тосты провозглашал обер-шенк Апраксин, брат генерал-адмирала, причем не было забыто и здоровье семейства Ивана Михайловича (под которым разумеется весь русский флот); его положено пить на всех празднествах, в особенности в присутствии шута (lustige Rath) Ла-Коста, который в противном случае имеет право требовать с императора 1000 рублей (В другом месте Берхгольц говорит, что Ла-Коста мог в таком случае требовать 100 000 руб. См. Дневник ч. 1, стр. 265, но это, вероятно, опечатка.) и который здесь говорил длинную речь на русском языке. После обеда начались танцы, продолжавшиеся до 10 часов, и в заключение был сожжен небольшой фейерверк. Когда на это празднество явился и князь Меншиков, недавно оправившийся от своей болезни, император не только расцеловался с ним, но и вообще принял его очень милостиво. Время покажет, было ли то притворство или нет, потому что некоторые говорят, что шафировское дело еще не забыто.
4-го. В этот день извещали с барабанным боем, чтоб все, кому оказана какая-нибудь несправедливость в Преображенском приказе, давали о себе знать под страхом тяжкого наказания. Иностранным купцам разосланы были также повестки, чтоб они около 12 числа приготовились к маскараду.
5-го, поутру, снова объявляли с барабанным боем, чтоб все те, которые в продолжение известных лет вели счеты с Шафировым или имели в руках что-либо из его имущества, немедленно, под смертною казнью, извещали о себе. Около 5 часов вечера его высочество поехал к великому адмиралу Апраксину, у которого в этот день было собрание. Он нашел там большое общество дам и кавалеров; танцев однако ж не было, и император приехал только в 7 часов, когда большая часть гостей уже разъехалась и когда иностранные министры также уже собирались домой. Но последние после того остались еще несколько времени. [24]
6-го. У нас при дворе обедал молодой Апраксин, которым его высочество очень занимается. Он был в карауле в качестве сержанта.
7-го. В этот день вечером собрание было у генерал-майора Чернышева, и император хотя также приезжал туда, однако ж не танцевали.
8-го у нас обедали два молодых князя Голицына, которые были в числе рядовых, пришедших в караул к его высочеству. После обеда три комиссара, назначенные для освидетельствования наследства, оставленного герцогским камердинером Дау (которое одними наличными деньгами состояло из 500 червонных), собирались в его квартире для составления надлежащей описи. Покойный все свое имущество отказал частью своей невесте, находящейся в Голштинии, частью своему товарищу, камердинеру Миддельбургу.
9-го. Сегодня меня уверяли, что какой-то иностранный купец уже донес, что имеет в руках для приращения процентами 10 000 рублей, принадлежащих барону Шафирову; говорили также, что немецкий секретарь последнего, Кениг, вследствие известного дела (В Судном деле над Шафировым и Писаревым, напечатанном в Журн. Мин. Юстиции, сентябрь, 1859, об этом секретаре нигде не упоминается.) был наказан кнутом (Т. е. пытан.).
10-го. На сегодняшней прогулке мы два раза встретили императрицу; император же в этот день вечером пировал у купца Тамсена, к которому приехал от старого Мейера. Мне рассказывали нынче за верное, что арестованный обер-фискал (Нестеров, казненный в январе 1724 года.) признался императору, что заслужил смертную казнь, но будто бы при этом просил, чтоб ему дали время для обнаружения других, еще больших обманщиков; говорят, он уже и приступил к тому, начав с Преображенского или собственного его величества Приказа, где многих обвинил.
11-го. Тотчас после обеда его высочество простился с графинею Поссе, которая намеревалась на другой день ехать вперед в Петербург.
12-го. Поутру флотский капитан Лопухин и поручик гвардии Мамонов приезжали ко двору приглашать герцога на послезавтра на свадьбу молодого барона Строганова; но не могли видеться и говорить с его высочеством. Собрание в этот день было у графа Толстого, но его высочество послал к нему с извинением, что не может быть, тайного советника Геспена, который из