– Послушай, Белов, а как же традиция?
– Какая традиция? – не понял носитель камеры, Белов. – Шампанское о форштевень?
– Можно сказать, и шампанское. Меня один старый физик научил. – Рыжий огляделся. – Чтобы все получилось, надо поссать на ускоритель, – сказал он.
– Что?
– Поссать на ускоритель, Ландау так всегда делал. Как построят где реактор новый или ускоритель, так его сразу туда и приглашают. Чтобы он помочился наудачу. Как помочится, так все обязательно хорошо пройдет, открытий разных понасовершают, собаку в космос запустят.
– Ты что, Ландау? – спросил Белов.
– Каждый из нас внутри немного Ландау. Брось, Белов, это традишн. Давай.
– А если замыкание?
Рыжий расхохотался.
– Если случится замыкание, то ты, Белов, вознесешься на небеса самым оригинальным способом.
Глава 15
Возможность восемнадцать
– Это же… – Егор вскочил.
– Тихо, – приказал я. – Сиди смотри.
Я их тоже узнал. Те самые, фотографию которых показывал мне отец Егора. Люди. В касках, в халатах. Даешь Частицу Бога!
Только теперь они стояли не возле гигантской ноги, а в огромном закрытом помещении. И еще народу было много вокруг, но эти были самыми главными. За их спинами помещался…
Я не знал, как это назвать. Размером, пожалуй, с двенадцатиэтажный дом. Наверное, все‑таки прибор, слишком много торчало из него научных штырей, трубок, кабелей и прочих приспособлений, к нему крепилось два лифта и одна большая платформа. По этому прибору ползали люди в синих комбинезонах, на фоне стальной махины похожие на муравьев.
Рядом с основанием установки сверкал стеклом накрытый стол. Бутылки, ведерки, нарезанный хлеб, высокие стаканы, даже свечи горели. Праздник. Настоящий и бесповоротный.
Толстый человек с толстыми седыми усами постучал по бокалу, остальные белохалатники повернулись к нему.
– Минуточку внимания, коллеги! – сказал он мягким голосом. – Минуточку!
Все повернулись к усатому.
– После четырех лет подготовительных работ, отладки оборудования и экспериментальных пусков… после месяцев труда, после бессонных ночей… После жертв…
Толстяк растроганно замолчал, достал платок. Его оттеснил другой, прямо противоположный, тощий и отчетливо желтый.
– Не будем о грустном, – сказал желтый. – К сожалению, прогресс, будь то прогресс научный или прогресс социальный, он требует жертв. Завтрашний день… Его не приблизить, обложившись подушками. И хватит об этом. Сегодня – это сегодня. Если вы помните, запуск Большого Адронного Коллайдера, состоявшийся еще в две тысячи десятом году, должен был ответить на несколько важнейших вопросов. Большой Взрыв, бозон Хиггса, теория суперструн и еще с десяток, не буду их перечислять, вы о них сами знаете. Я не сомневаюсь что в результате сегодняшнего эксперимента мы совершим прорыв. Реальный прорыв, я ничуть не преувеличиваю. Вскоре мы получим ответы на основные вопросы бытия…
Желтый задумался, остальные почтительно слушали.
– Человечество с первых своих шагов стремилось к знанию. Узнать, что на другом берегу, спуститься на дно пещеры, заглянуть за горизонт, долететь до Луны – на этом построена наша цивилизация. Любопытство – вот что отличает человека от животного. Животное довольствуется своей норой, человек стремится расширить свой дом до границ Вселенной. Это заложено в нас Создателем. Нам интересно. Из чего построен мир, и как он построен, и есть ли другие миры рядом. Теория струн, бозон – это, в сущности, частности, шаги, ступени. Мы стремимся к большему, к тому, для чего мы, собственно, и были предназначены. Наша задача – узреть в сумраке Хаоса следы Его пребывания. – Желтый выразительно указал пальцем в потолок.
– Там, среди россыпей звезд, среди океанов огня, среди света Он ждет нас, я в этом уверен. Именно сегодня начнется завтра. Потому что сегодня мы заглянем в глаза Господа.
Все захлопали.
Желтый поднял пузатую бутылку, затем, к моей полной неожиданности, грохнул ее о железное основание. Бутылка разлетелась на мелкие сияющие осколки, брызнули искры, что‑то хлопнуло наверху, сверху упали блестящие полосы, и просыпался бумажный дождь.
– А теперь пройдемте в ЦУП, – сказал желтый.
Перескок.
Мы очутились в блестящем чистом зале, с мягкими креслами, с многочисленными мониторами, с большим центральным пультом, на котором мигали лампочки и колыхались стрелки. В зале было полно народа и уже никто не смеялся, все были сосредоточены и заняты своим делом.
Вновь появился рыжий, тот самый, который мочился на ускоритель.
– Белов!
– Да?
– Ты ведь снимаешь?! – прошептал рыжий секретным голосом. – Белов, ты снимаешь? Я же знаю, ты протащил камеру…
– Заткнись! Заткнись, кретин!
– Да ладно, не дергайся, я не придурок. Сними меня на фоне Гейнца, – прошептал рыжий. – Потом буду детям показывать. Как это он – «заглянем в глаза Господа»… Масштабно мыслит. А я вот о чем думаю: если бозон действительно выделят – мы же разбогатеем все, наверное. Гейнц обратит песок в чистый палладий и выдаст каждому по пуду.
– Обратит, – согласился Белов. – Но не песок, и не в палладий, и не каждому… Слушай, ты же ученый, а рассуждаешь, как бакалейщик. Мы вот‑вот поймем, как возник мир, а ты мечтаешь о каком‑то палладии…
– Мой папа держал сосисочную и всю жизнь мечтал о палладии, ничего не могу с собой поделать, увы. Так что сними меня с Гейнцем, я сейчас встану…
Рыжий сместился правее, и в поле зрения попал длинный и желтый. Гейнц. И надпись на стене: Центр Управления Потоком.
Длинный и желтый чесал подбородок и изучал записи в пухлом блокноте. На блокноте был знак птичьей лапки, вышит золотом.
Рыжий сделал серьезное лицо, изобразил на нем раздумье.
Неожиданно резко зазвонило, после чего приятный женский голос произнес:
– Готовность третьего уровня.
Все присутствующие почему‑то посмотрели вверх, а затем на желтого Гейнца.
– Сергей Васильевич, – сказал благообразный дедушка. – Мне кажется, пора начинать.
Гейнц кивнул.
– Да, конечно…
Он сунул руку в карман халата и достал молоточек желтого цвета, и все уставились на этот молоточек, сам же долговязый Гейнц посмотрел на молоточек с сомнением.
– Коллеги, – сказал он задумчиво. – Коллеги, мне кажется… Мне кажется, надо не так. Мы все приложили к этому руку, и пока еще неизвестно, кто больше. Я не могу брать на себя… Давайте все‑таки жребий.
Несколько человек попробовали не сильно возмутиться, но Гейнц остановил их жестом руки. Все послушно замолчали.
Он вырвал из блокнота листок и аккуратно разделил его на мелкие части, снял с головы каску, вбросил дольки туда, встряхнул. И отправился с каской по кругу. Каждый вытаскивал маленький листочек, пожимал плечами, или улыбался, или мотал головой. Гейнц обошел круг, протянул каску. Рыжий вытянул, вздохнул. Гейнц протянул каску Белову. Белов вытащил крестик.
Интересно как. Камера вроде как в пилотке, а видно почти все вокруг. Чудо техники. Умели раньше делать…
– Поздравляю, – сказал Гейнц. – Вы войдете в историю.
– Я знаю… – прошептал Белов.
Рыжий хихикал.
Гейнц протянул Белову золотой молоточек, затем отошел в сторону и стал у стенки. Все смотрели на Белова.
На меня.
Я почувствовал. Как через много лет, через электрические вспышки внутри плеера, я почувствовал, как они смотрят на меня. Вот этот Гейнц говорил про потомков, которых они собирались осчастливить. Я вот как раз тот самый потомок, только особо осчастливленным я себя не чувствую. Хотя они наверняка хотели как лучше. Все эти, ученые.
Белов, наверное, ощущал ответственность.
Ее ощутил и я. Как ни странно.
Дедушка улыбнулся, взял Белова за руку и проводил к пульту.
Кнопка. Забранная прозрачной хрустальной сферой.
Два звонка. Все вздрогнули.
– Готовность второго уровня, – сообщил голос.
Присутствующие принялись занимать свои места за компьютерами и пультами.
Некоторое время не происходило ничего. Я думал, что будет гудеть. Такие большие научные приборы должны гудеть. Но гудения не слышалось.
– Почти половинная мощность, – сообщил дедушка через некоторое время.
Белов поглядел на Гейнца. Тот продолжал стоять у стены.
Началась перекличка. Ученые обменивались вслух непонятным, Белов смотрел на них. Рыжий то и дело помахивал Белову. Белов разглядывал молоток.
Это продолжалось больше часа.
Перекличка, молоток, рыжий.
Мы с Егором смотрели. Почти не дышали. Что‑то вот‑вот должно было случиться. Я знал это, и Егор это знал, будущее, такое, каким знали его мы, приближалось. А они не знали.
Частица Бога.
Которая сама все наладит. Земля начнет плодоносить, воды станут чисты и прозрачны, воздух будет пахнуть дождем, а люди позабудут все свои темные мысли…
Будущее приближалось.
Кажется, я начал читать тропарь, не помню, какой именно, да и не важно какой. Егор прикусил губу, да и я тоже, сердце не стучало, уже почти выпрыгивало, било в голову толчками. Я отвернулся и стукнул себя по носу, бережно, аккуратно, чтобы не сломать. Кровь брызнула, потекла, через минуту мне стало легче.
Я представил, что ощущали они.
Иногда Белов смотрел в сторону Гейнца. Тот выглядел спокойно и даже невозмутимо. Если это был он… Тот человек, который опрокинул мир… Не похож. Он должен выглядеть по‑другому. Страшно. Сатана обязан иметь все присущие ему причиндалы – обилие клыков, шипов, пластинчатый панцирь, рога, ну и хвост. Но этот был слишком обычный, желтый только, наверное, от того, что много думал. А когда враг рода человеческого сам человек и есть, когда он даже не знает, к чему это все приведет.
Страшно.
Мы молчали. За весь этот час мы не произнесли ни слова, смотрели.
Прозвонило три раза.
– Готовность первого уровня, – объявил голос.
– Время пришло, – прошептал дед Белову. – Вперед.
Гейнц кивнул. Все снова уставились на Белова. Он потрогал голову. Изображение дрогнуло.
Интересно, а если бы они обнаружили маленькую камеру, спрятанную в пилотку? Мир бы устоял?
Дурацкая мысль. Но вполне нормальная. Это могло случиться. Белов мог уронить камеру, и тогда…
Я почувствовал, как рот наполнился солью, видимо, я тоже прикусил или язык, или щеку.
– Восемьдесят процентов, – сообщил дед громко. – Установка выходит на пик. Белов, начинайте.
Молоточек. Белов протер его о рукав. Колпак из полированной стали. Белов снял колпак. Под ним обнаружилась прозрачная хрустальная сфера, Белов потрогал ее пальцем. Разбил хрусталь.
– Начинаем обратный отсчет. Девяносто девять…
Белов скрипнул зубами.
И Егор тоже. Наверное, и я.
– Девяносто два, – произнес голос. – Девяносто один…
Отсчет. Обратный отсчет.
Мы видели кнопку. Красную и выпуклую, в осколках стекла.
Большую Красную Кнопку.
– К черту отсчет, – сказал Гейнц. – К черту дешевый драматизм, Белов, нажимайте.
– Но…
Белов посмотрел на свою ладонь.
– Нажимайте.
Белов нажал на кнопку.
Камера погасла.
Темно.
Запись возобновилась через тридцать четыре минуты.
Тишина. Первое, что я услышал. Тихо. Звук растворился. Это был все тот же зал. Центр Управления Потоком. Но в нем произошли перемены. Суета. Паника. Ученые носились по нему, перепрыгивали от компьютера к компьютеру, нажимали на кнопки, кричали, толкали друг друга, снова кричали. Без звука, звук ушел.
Дед лежал на полу, халат его был перемазан кровью, кроме того, из‑под него тоже растекалась кровь, черной лужей.
В воздухе, примерно в метре от пола висела кружка. Просто висела, безо всяких причин, медленно переворачивалась.
Рыжий прилип к компьютеру, бил пальцами по клавишам и оглядывался. Он постоянно оглядывался, с ужасом, каждые несколько секунд.
Гейнц стоял у стены и задумчиво листал свой блокнот. Наверное, это было самое дикое. Слюнявил палец, переворачивал страницы, покачивал головой, почти незаметно, краешком губ, улыбался.
– Ты видишь? – спросил Егор.
– Кружку?
– Нет, слева.
Я посмотрел в левую часть экрана. Там что‑то происходило. Мельтешение какое‑то, словно кто‑то невидимый уцепил экран за край и стал его натягивать.
И вдруг замерцало, по‑другому я не могу это назвать, именно замерцало. Но не светом, а… Вот если поймать шершня, но не прихлопывать сразу, а взять за пузо и глядеть на мир сквозь мельтешенье его крыльев. Сначала вроде бы все как оно и есть, а затем начинает медленно расплываться, как бы утрачивая внутренние связи, затуманивается, даже солнце. Вот и здесь. Изображение ЦУПа расслаивалось на нити, тонкие, как волосы.
А потом, разом, точно прорвался надутый до звона пузырь, ворвалась мгла. Густо‑бордового цвета.
– Все? – спросил Егор. – Что произошло? Кассета остановилась?
– Вертится… А не кажет.
– Нет никакого изображения, цифры не скачут… Перемотаю лучше.
Егор нажал на кнопку, дождался, пока цифры опять не запрыгали.
– Опять ни черта не видно… Два с половиной часа прошло. Сейчас налажу…
Егор принялся вертеть какие‑то ручки на плеере, и через несколько секунд появилось мутное изображение, сделанное точно через красное стекло.
Рыжий. Он стоял у стены, прижимая к груди руку. То есть он держал в правой руке свою левую руку. Оторванную. По белому халату расползалось пятно. Рыжий трясся.
Егор покрутил еще, и появился звук, красная муть немного убралась, и стали различимы цвета.
– Брось… Брось ее!
– Не могу, – ответил рыжий. – Не могу…
Белов отобрал руку, замер. Он не знал, что с этой рукой делать, выкинуть было неудобно, и, немного подумав, Белов вернул руку рыжему.
– Сделай еще укол, – попросил тот. – Боюсь я, не вытерплю…
– Осталось три ампулы, – ответил Белов. – Какая‑то сволочь распотрошила аптечки…
– Пирожкин… Торчок проклятый, хвастался.
– Должно хватить до поверхности. Я с анальгином смешал.
– Все равно больно, – рыжий погладил руку. – И в башке что‑то… Муть… А сначала ничего не почувствовал, чудно…
– Ты видел, кто это?
– Нет, – рыжий помотал головой. – Нет, оно… Что это?
– Не знаю. Надо уходить. К лестницам.
Они двинулись по коридору. Белов шагал первым, оглядывался. Рыжий отставал. Боль он начинал чувствовать, он стонал и запинался. Коридор выглядел необычно. Неровный и косой, точно его слегка сплющило с боков и подперло снизу, поломанный и скрученный.
– Оно прыгнуло, ты видел? – спросил рыжий. – Ты видел, как оно разорвало Дежкина?
– Да…
– Что это?!
– Не знаю… Надо выбираться на поверхность.
– Нужно оружие… Откуда у нас оружие?..
Коридор расширился, и они воткнулись в велосипеды, много, целый завал, стали пробираться через них, и в самом велосипедном разгаре встретили трупы. С вывернутыми конечностями. Рыжему было трудно преодолевать велосипеды, он дважды терял руку, и Белову приходилось ее доставать, потому что без руки рыжий начинал плакать.
За велосипедами обнаружился холл, квадратный и широкий, перевернутые диваны и снова трупы, все в белых халатах.
– Вода из аквариума исчезла, – прошептал рыжий. – Рыбки исчезли…
Белов подошел к стене.
– Правильно, – сказал рыжий. – Пожарный кран. Там топоры. И багор, мне нужен багор…
Белов открыл ящик, достал топор.
– Багра нет.
Рыжий поглядел на руку, зажал ее под мышкой, снял часы, спрятал в карман. После чего убрал руку в пожарный ящик и закрыл ее.
Я чуть не засмеялся. Я прекрасно понимал, что сейчас, вот прямо на моих глазах уничтожается история. У нашего мира была своя судьба. И вот эта судьба запнулась о кочку и скатилась в канаву. Самый важный момент во всей истории человечества. А какой‑то человек был сильно озадачен тем, куда пристроить свою оторванную руку.
– Смотри… – прошептал рыжий. – Там, возле двери.
Белов посмотрел.
Из стены торчали ноги. Обычные человеческие ноги, в ботинках, на правом развязанные шнурки.
– Там их раньше не было, – сказал рыжий. – Ног.
Он опустился на пол и заплакал.
Белов вздохнул. Он направился к высокому железному ящику, осторожно перешагивая через мертвецов. В ящике хранились бутылки, только достать их у Белова не получилось, тогда он вдруг впал в ярость и разрубил ящик топором. На пол просыпались бутылки и жестяные банки, Белов поднял банку, вскрыл, но напиться не смог, отбросил в сторону. И его тут же стошнило.
– Я тоже… – прошептал рыжий. – Тоже хочу… Пить…
– Это не вода!
Белов открыл еще несколько бутылок и банок, и все были непригодны, Белов отбрасывал их с видимым отвращением.
– Эй, Белов, слушай…
Белов приблизился к рыжему.
– Есть система, – рыжий вытер нос. – Мы монтировали ее почти пять лет. Над нами почти километр технических сооружений. Три градирни – сам знаешь, сколько тепла выделяет Установка. Между теплообменниками баки… Это даже не баки, это почти водохранилища, в каждом может подводная лодка развернуться… И шесть газгольдеров. Система безопасности…
– Зачем?
– Затем. Затем! Они хотели все предусмотреть… Все были детьми…
Рыжий закашлялся.
– Все были детьми, все смотрели фильмы ужасов. Если что‑то пойдет не так, сначала в тоннель пустят газ, затем пойдет вода. По спиральным трубам, смешиваясь с сухим раствором… Это старый фокус, Белов…
Фильмы ужасов?
Мы с Егором переглянулись. Фильмы ужасов. Зачем делать фильм, от которого страшно? Предкам не хватало ужаса в жизни, и они придумывали его специально. Хорошо жили, но хотели еще лучше жить, не надо стремиться к лучшему, надо сберегать хорошее.
– В случае, если что‑то пойдет не так, они зальют Установку бетоном. Во всяком случае, детекторы и выходы.
– Что значит не так? – спросил Белов. – Они что, не были уверены в результате?!
– Зомби… – хихикнул рыжий. – Черная дыра, экспедиция в преисподнюю, Дум Два, кина, что ли, не видел? Там всегда опаздывают… Надо вакуумную бомбу кидать, а они мирных жителей жалеют. Спецназ высылать, резать инфицированных из огнеметов, а они о гуманизме… Вот и сейчас, кажется, опоздали…
– Почему?
– Потому что мы еще живы…
Рыжий посмотрел на потолок.
– Мы еще живы. А Установка работает. Контуры должны были разомкнуть, там пять кубов гель‑взрывчатки.
– Что?! Там гель?!!
Рыжий кивнул. Белов потер виски, даже почесал.
Мне нравились эти люди, я успел это отметить. Они оказались в пугающей ситуации, вокруг трупы и вообще черт знает что, тьма и трепет, один даже руки лишился, а паниковали совсем недолго. Вот уже сидят, пытаются решить проблему.
– Они же смотрели фильмы ужасов, все, особенно… Гагарин, восьмая директива…
– Что?! – Белов вздрогнул.
– Гагарин распорядился, лично. Пить охота… Служба безопасности, Гейнц не в курсе. Ты же знаешь, все военные параноики, они протащили почти пять кубометров геля в армейских термосах. Я обсчитывал криоконтуры. В случае непредвиденной ситуации емкости с гелем отключаются от питания, и через полтора часа взрыв…
– Сколько прошло?! – насторожился Белов.
– Почти четыре. Ничего не получилось, Белов. Газ, бетон, гель‑взрывчатка, ничего не сработало. Ученые не смогли остановить Поток, Гагарин не подорвал гель… Много случайностей…
– Слишком много, – сказал Белов. – Для обычного‑то эксперимента… Почему остальные не знали? У нас под боком гелевая бомба, а мы… А если она сейчас взорвется? Полгорода рухнет в расплавленную яму…
– Бомба прервет Поток. Механически.
Рыжий сложил кольцо из двух пальцев, разомкнул его.
– А Гейнц ошибся, – рыжий плюнул черным. – Ошибся, все развернулось просто ужасно, он гений, а облажался… Так обгадился…
Они уставились друг на друга.
Рыжий расхохотался. С безумием, видимо, все‑таки заражение. Я видел такое – утром человек царапается о старую кость, или на гвоздь наступает, или заноза, а вечером столбняк, а к утру все, уже пятна по шее.
– Насколько я знаю, Гейнц не ошибается, – негромко сказал Белов. – Во всяком случае, он ни разу не ошибался за тридцать с лишним лет, никогда. Все ошибались, только не он.
Оба замолчали, и молчали долго.
– Ты хочешь сказать, – начал хрипло рыжий, – ты хочешь сказать, что Гейнц это предвидел?
– Ты сам говорил, что он какой‑то сектант.
– Сайентолог, – поправил рыжий. – Сайентолог… Ты хочешь сказать, что он это специально?
Хорошая все‑таки техника – слышно каждое слово, сто лет прошло, а все равно каждое слово, точно эти люди стоят вот тут, рядом, руку протянуть.
– Легко, – сказал Белов. – Частица Бога… А что, если ему плевать было на бозон? Плевать на струны? На этот твой гамма‑всплеск плевать?! Если он хотел как раз все это устроить? Из любопытства? Помнишь его зеркала? Придумал жидкие зеркала и чуть не обвалил мировую экономику! А потом выяснилось, что он всего лишь хотел сделать каток для своей дочки! Каток из бутылки – и летом и зимой, при любой температуре – свинтил пробку, разлил – и катайся. Только перестарался, эти катки были настолько скользкие, что на них не могли даже хоккеисты удержаться… Так что с Гейнца могло статься. Мы все думали, что он готовит прорыв в науке, а он на самом деле… Собирался построить гигантский миксер…
– И взбить яйца. Это у него получилось. Таким, как Гейнц, на все плевать. Ты видел, чем он занимался, когда все это началось?
– Блокнот листал.
– Он рисовал чебурашек, – прошептал рыжий. – Он в свои блокноты никогда ничего не записывает, он в них чебурашек рисует. Тощих, толстых, косоглазых. У него почти две тысячи блокнотов с чебурашками. Дело, на которое многие потратили полжизни, летело к черту под откос, а Гейнц рисовал чебурашек!
Рыжий прижал к себе руку.
– Он рисовал чебурашек…Что‑то я устал, Белов, а?
– Пойдем.
Белов попытался поднять рыжего, но тот осел тяжелым мешком. К стене. Глаза его собрались к переносице, остекленевшие, с расплывшимися зрачками. Он умирал, это было сразу видно. Потеря крови. Страх. Страх вернее, видно, когда человек умирает от страха.
– Пойдем, – сказал Белов. – Надо выбраться на поверхность.
– Я останусь. Останусь…
– Я тебя вытащу.
– Идиот! – скрипнул зубами рыжий. – Не это важно…
– А что? – спросил Белов.
– Надо разомкнуть… прервать Поток…
– Надо выбраться…
Рыжий застонал.
– Выбраться потом, ты успеешь выбраться, там есть боковая шахта!
Это он почти крикнул.
– Главная градирня, – сказал рыжий уже тише. – Бомба под ней. Двадцать баллонов. Система охлаждения дублирована, замкнутый цикл, может пятьсот лет работать. Надо просто все сломать. Топором или кувалдой. Затем к лифту.
– Лифты вряд ли работают, все вспомогательные системы отключены.
Рыжий застонал.
– Это уж точно, лифты сдохли. Там есть зеленая лестница, по ней не ходи, Гагарин шизофреник, кто его знает, мог и заминировать… Справа зеленая лестница, по ней не ходи. Уйдешь через грузовой лифт, там внутри есть лесенка. Это тяжело, но ты вылезешь.
Белов постарался поднять рыжего еще раз, но тот рыкнул и отполз в сторону.
– Прекрати, – попросил Белов. – Это же пошло. Ты сам говорил про кино, а мы не в кино. Брось, пойдем, надо спасаться.
– Я не влезу.
– Посмотрим. Нельзя так.
– Ладно. – Рыжий кивнул.
Глаза у него блестели, даже сквозь бурую полумглу это вполне различалось. Заражение. Если руку ему на самом деле отхватила тварь, то в рану могла попасть слюна или яд, такое бывает от укуса кенги. И руки они любят откусывать, вообще всякие конечности.
– Ладно, – повторил рыжий. – Ладно, попробуем.
Белов вытащил рыжего с пола, и они двинулись дальше.
Коридоры. Широкие, и узкие, и поломанные. Неяркий свет, мельтешение под потолком. Трупы. Много, и не все целые, некоторые по частям. Живых не было почти, встретили одну женщину, она, кажется, сошла с ума. Бросилась на Белова со стулом. Сначала он пытался ее образумить, старался поймать за руки, но женщина вырывалась, царапалась и визжала, тогда Белов выхватил у нее стул и ударил им. Кажется, голову проломил. Во всяком случае, женщина больше не поднялась.
– Это… – рыжий посмотрел на женщину. – Это, кажется, Сильверстова, она от РАН здесь, наблюдателем… А ты ее убил табуреткой.
Рыжий болезненно расхохотался.
Вполне может быть, газ все‑таки пустили? Какая‑нибудь антишоковая смесь, с какой радости они так беспечны? Ничего вроде пока смешного не происходит. И этот рыжий, почему он от боли не стонет?
– Все равно она лесбиянка… – рыжий плюнул. – Была… Пойдем отсюда, пойдем…
Снова коридоры. Кабели на стенах, лампы под потолком. Велосипеды, но редко. Брошенные вещи. Громкое дыхание. Отчаянье.
– Странно, – сказал рыжий. – Почему все умерли, а мы нет? А?
– Повезло, – ответил Белов. – Иногда везет.
– Я математик, я в везенье разбираюсь. С точки зрения математики, везенья просто не существует… У меня ноги дрожат, ремень ослаб…
Рыжий принялся перетягивать ремень на обрубке руки. Крови он потерял, наверное, много, но пока держался.
– Тупик, – выдохнул Белов.
Коридор обрывался. То есть вот только что он был. И все, земля, она всыпалась, вдавливалась внутрь.
– Это еще что… – Белов подобрал комок, понюхал. – Земля. На самом деле земля, самая настоящая…
– Наверное, оползень. Вибрации вызвали смещение… коридоры срезаны. Надо в обход, – сказал рыжий. – Надо вернуться и в обход.
Они двинулись обратно и стали искать обход. Три коридора, и каждый обрывался землей. Белов молчал, рыжий болтал и просил пить. Они встретили еще несколько стеклянных шкафов с водой, но вода в каждом оказалась непригодной, в одном из коридоров кабели были разрублены, сыпалось электричество, что‑то горело, дым стлался по полу почти до колен, Белов достал фонарик.
– Кажется, тут свободно, – прошептал он. – Земли нет.
– Почему ты шепчешь?
– Там кто‑то есть…
– Живой?
– Не знаю. Осторожно.
Они прижались к правой стене.
– Это… – Рыжий вглядывался во тьму. – Это он… Это ведь он…
Белов сжал топор и сделал вперед несколько шагов.
Из тьмы выступил человек. Я узнал его. Тот самый. Гейнц. Который рисовал в блокнотах. Гений. Он был спокоен, сидел на вращающемся стуле.
Листал блокнот.
– Здравствуйте… – глупо сказал Белов.
Гейнц не оторвался от блокнота.
– Что происходит? – спросил Белов. – Вы можете объяснить?
Гейнц пожал плечами.
– Вы можете объяснить?! – спросил Белов уже настойчивей. – Люди погибли…
– Возможность восемнадцать, – ответил Гейнц.
– Простите?
– Возможность восемнадцать. Крайне малая вероятность, гораздо меньше, чем возникновение черной дыры. Черная дыра у нас шла под четырнадцатым пунктом.
Гейнц сделал отметку в блокноте. Он выглядел совершенно спокойно. Как будто в шашки проиграл.
– Дезинтеграция, разрушение времени, гравитационный коллапс, еще что‑то, я не большой знаток апокрифической физики. И никогда всерьез не рассматривал ни одну вероятность выше восьмой. Что ж, тем интереснее… Видимо, нам придется пересмотреть некоторые разделы физики… Чрезвычайно интересно.
Гейнц замолчал.
– И астрономии. Не исключено, что и биологии – за последние три часа я наблюдал по крайней мере пять эпизодов ксеноактивности.
– Пять эпизодов ксеноактивности? – взвизгнул рыжий. – Мне что‑то руку отожрало! Какая ксеноактивность?!! Я подыхаю, ты видишь!
Рыжий сунул Гейнцу кровавый обрубок.
Гейнц не отстранился, на халате осталось круглое пятно.
– Что такое возможность восемнадцать?! – спросил Белов.
– Вы слышали про Нибиру? – вопросом на вопрос ответил Гейнц.
Рыжий застонал.
– Вы это серьезно?!
– В известной мере, – кивнул Гейнц. – То есть я лично не рассматривал такую возможность, но некоторые в нашей группе… Например, Лю. Он считал, что это вполне вероятно.
– Кто такая Нибиру? – спросил рыжий.
– Вторая Земля, – улыбнулся Гейнц и снова черкнул в записной книжке. – Антиземля. Родина Атлантов. Двойник. Мифология, одним словом. Древние считали, что за Солнцем, на той же орбите, что и Земля, существует другая планета. То ли шумеры, то ли майя, я в древней жизни не очень хорошо ориентируюсь.
– Сказки… – выдохнул рыжий. – Какого ты кормишь нас сказками?..
Он попытался кинуться на Гейнца, Белов удержал. Гейнц посмотрел на это равнодушно, защищаться не пытался. Вообще этот Гейнц на меня странное впечатление произвел, какой‑то чересчур спокойный. Как старая змея, приготовившаяся к смерти. От таких людей исходит заметный липкий холод, вроде бы с виду и не боец, а спиной поворачиваться не хочется.
– Я продолжу? – осведомился Гейнц.
– Пожалуйста, – кивнул Белов. – Продолжайте…
Рыжий завыл.
– Эти древние цивилизации полагали, что в некоторые годы Нибиру приближается к Земле на опасное расстояние, и тогда на нашей планете происходят катаклизмы. Наводнения, землетрясения, извержение вулканов. Жители же Нибиру, обликом схожие с демонами, совершают набеги, жгут мирные селения, отравляют воду, пожирают людей. Есть опять же старое поверье, что когда Нибиру и Земля сойдутся совсем близко, тогда и наступит Конец Света.