– Мой отец тоже очень любил книги, – продолжил герцог.
– И не только книги, – с многозначительной улыбкой заметил Дункан. – Я слышал, он был весьма неравнодушен к женскому полу, причем до самой кончины.
Веки Аргайла дрогнули, взгляд стал ледяным. Ни для кого не было тайной, что девятый герцог Аргайлский, Арчибальд Кэмпбелл, был знатным волокитой. К великому огорчению супруги, супруг не просто изменял ей едва ли не с каждой юбкой, но еще и ухаживал за своими избранницами, дарил им подарки. Уже пребывая на смертном одре, он потребовал, чтобы его последнее увлечение, некую Пегги Элисон, оставили жить в одном из поместий. Однако герцогиня презрела приказ супруга, и, как только он испустил последний вздох, «потаскушку» вышвырнули за ворота.
– Я с грустью убеждаюсь, что представители клана Макиайна так и не научились вести себя пристойно!
Герцог резко повернулся, отчего взметнулись полы его богато расшитого камзола с золотыми петлицами. Он только что вернулся из Стирлинга и еще не успел снять мундир. По‑военному чеканя шаг, он приблизился к полке, на которой в ряд выстроились графины с вином и бутылки виски.
– Марион, дорогая, – начал он, чуть повысив голос, – вам следует быть более внимательной в выборе спутников. Выпьете со мной портвейна или виски?
– Вина, благодарю вас.
Он по очереди перевернул вверх дном три стакана, взял графин с портвейном, проверил на свет свечи прозрачность напитка, после чего налил немного в один стакан. В два других он плеснул виски.
– Я не стану вменять вам в вину вашу грубость, Макдональд.
Протягивая Дункану стакан, герцог посмотрел ему в глаза. Потом взгляд его скользнул по длинному шраму, обезобразившему лицо юноши. Герцог поморщился.
– Шерифмур?
– Да.
– Ваше имя?
– Дункан.
– Ах да, Дункан Макдональд. Кто ваш отец?
– Лиам Макдональд. Он – tacksman [92]в Карнохе. Они с Джоном Макиайном Макдональдом – двоюродные братья.
– Полагаю, мы с ним встречались, – сказал Аргайл, поправляя перевязь из тартана на груди.
Дункан выдержал испытующий взгляд герцога. Почему‑то он представлял себе этого человека более старым. На самом же деле оказалось, что Аргайлу около сорока. Как и у остальных Кэмпбеллов, чьи портреты висели тут же, на стене библиотеки, у него была роскошная рыжая шевелюра. Хозяин дома не мог не заметить, что тоже стал объектом пристального внимания, и нервно кашлянул.
– Да, теперь я вспомнил. Речь шла об освобождении его брата, который очень любит говядину, выращенную на моих землях, – сказал он с усмешкой. – И как они оба поживают?
– Мы приехали не затем, чтобы обсуждать дела моих родных, – сказал Дункан и пригубил напиток, в аромате которого явственно ощущались нотки торфа.
– Виски с острова Малл, – сказал герцог. – Вода в местных источниках пахнет торфом, отсюда и своеобразный аромат. Это виски – двадцатилетней выдержки. Мое мнение, что двадцатилетний – самый лучший, но это дело вкуса, верно? – Поджав губы, он поднял стакан в приветственном жесте, обращенном к гостям, и шутливым тоном спросил: – Марион, ваш отец вернулся в Перт?
– Он уехал, как только получил ваш ответ.
Свое послание лэрд Гленлайона отправил герцогу при посредстве брата последнего, графа Айли. Ответа пришлось дожидаться пять дней. Наконец один из подручных Аргайла привез в Честхилл заветное письмо. Герцог предлагал приехать в Инверари… Марион в сопровождении доверенных лиц, но без оружия.
Дункан и Марион отправились в Инверари с Макгрегорами. По прибытии они оставили своих спутников в маленьком трактире за пределами города. Было решено, что Макгрегоры их «подстрахуют» на случай, если герцог Аргайлский решит завладеть документом нечестным способом. Оставалось только надеяться, что Макгрегоры не напьются к их возвращению. Честно говоря, все эти долгие разговоры вокруг да около успели Дункану порядком надоесть.
– Документ у вас с собой? – спросил он, желая поскорее закончить разговор.
Аргайл вопросительно посмотрел на него и поджал губы.
– Да, – ответил он, прикладывая руку к карману камзола. – Не стану скрывать, это дело доставило мне немало неприятных минут, и я буду рад с ним покончить. И все же я в недоумении, Марион, что заставило вашего брата так поступить с отцом?
Девушка побледнела и оперлась на руку Дункана.
– Вы не догадываетесь, ваша светлость? Что заставляет иных предавать семью, близких? Деньги! Отца одолевают кредиторы, вот Джон и решил ему помочь. Намерения у него были самые похвальные, но способ…
– Долги… Я понимаю, – задумчиво произнес герцог. – Надо признать, я огорчился, не увидев подписи вашего отца на ходатайстве о признании прав короля Георга на престол, которое подписали многие знатные члены нашего клана в августе прошлого года. Но Бредалбэйн встал на сторону якобитов, и у вашего батюшки, верного вассала маркиза Гленорхи, не оставалось выбора.
– Мой отец выбрал свой лагерь из чувства долга, а не по принуждению.
Хмурясь Аргайл отпил глоток виски.
– Лэрды Гленлайона всегда были верны своему королю, моя крошка!
– И мой отец тоже! Он верен своей крови хайлендера, своим корням и служит родине!
Намек заставил герцога вздрогнуть.
– Можно по‑разному служить родине, моя дорогая! Я, например, горжусь тем, что по происхождению – Маккайлин‑Мор. И быть герцогом для меня – не более чем иметь титул и некоторые привилегии, с ним связанные. Когда речь заходит о власти, выбор всегда один: или ты захватываешь ее и заставляешь служить себе, либо это сделает другой, и тебе придется служить ему. В интересах своего народа и имени, которое я ношу, я выбираю первый путь. Сегодня в стране у меня высочайшее положение. И я делаю все, чтобы мои титулы и собственность семьи остались неприкосновенными.
Он налил себе еще виски и поднес бутылку к стакану Дункана, но тот движением головы отклонил угощение. Главнокомандующий королевской армией оперся о стол и невидящими глазами уставился на собак, дремавших у ног.
– Я никогда не забывал о своих корнях, и тем более – о своих предках.
– Но голова вашего деда все‑таки оказалась на пике по обвинению в измене королю Карлу II, который был Стюарт по крови, – возразил Дункан.
Герцог ожег его сердитым взглядом.
– Его казнили, потому что считали слишком могущественным. Он не принес вместе со всеми клятву, как того требовал закон, и это стало предлогом для обвинения и казни. Но его колебания были продиктованы не чем иным, как религиозными убеждениями, ведь согласно этому закону каждый представитель государственной власти в стране обязан причащаться по англиканскому обряду, а он не мог этого делать, поскольку был протестантом. – Аргайл вынул из кармана достославный документ и еще раз внимательно его прочитал. – Что бы вы ни думали, Макдональд, – медленно и спокойно сказал он, – в наших с вами жилах течет одна и та же кровь.
Дункан хмыкнул, и этот звук эхом прокатился по библиотеке. Один из псов поднял голову, посмотрел на юношу, лениво зевнул и снова положил голову на лапы, не спуская с него бдительных глаз. Аргайл бросил свиток на стол, и без того заваленный картами и письмами.
– Если я не хочу, чтобы англичане поработили меня и манипулировали мною, я должен побеждать их на их собственной территории. А разве может быть более действенный способ этого добиться, нежели влиться в их ряды? Это позволяет мне упреждать удары, а иногда и оборачивать их себе на пользу.
Он обвел комнату рукой, добавив к этому красноречивому жесту многозначительную улыбку.
– Даже если ради этого приходится продавать своих? – не стерпел Дункан. – Преследуя и убивая своих, вы служите родине?
Ответ Аргайла был краток:
– Мятеж ничего не даст.
Он сделал несколько шагов навстречу юноше и остановился в нескольких метрах от него, чуть расставив ноги. Несмотря на ненависть, которую Дункан испытывал к герцогу, он не мог отрицать очевидного: этот человек наделен сильным характером и даром подчинять других своей воле. Аргайл допил виски, несколько секунд смотрел на пустой стакан, потом заговорил снова:
– Англичане хотят покорить Шотландию, вы сами это знаете. И Хайленд стал для них настоящим бельмом в глазу со своими бесконечными межклановыми войнами и привычкой опустошать окрестные земли лоулендеров. Они хотят, чтобы в этих горах наконец воцарился мир, и мне поручено навести порядок, а затем его поддерживать. Разумеется, попутно я прослежу за тем, чтобы моя семья и родственники не пострадали. Да, я служу ганноверской династии! Служу по мере сил, направляя эту армию и сражаясь с мятежниками. Но я каждую минуту помню, что для англичан навсегда останусь шотландцем и хайлендером в придачу. Хотя, признаться, этот ярлык обжигает мне кожу, когда я вижу, как ведут себя иные кланы! Мы живем не в Средневековье, Макдональд! Проснитесь! Англия протянула нам руку помощи, предложив подписать «Акт об унии», и это решение уже начало приносить свои плоды! Посмотрите, в каких плачевных условиях живет большинство из вас! Ваши методы земледелия устарели, вам нужна аграрная реформа. Ваши жилища… Господи, неужели вы до сих пор называете эти жалкие кучи камней и торфа домами?
Дункан почувствовал, что закипает, и ему стоило огромного усилия ответить спокойно.
– И ради этого мы должны продать наши души дьяволу? Чтобы мы проливали нашу кровь там, в сражениях на континенте, – вот чего они хотят! Чтобы мы в поте лица работали, обогащая их еще и еще! Они хотят лишить нас наших традиций и языка, чтобы было удобнее нами управлять! Да лучше умереть, чем стать для sassannachs ломовыми лошадьми!
Дункану потребовалось время, чтобы отдышаться. Марион сжала его руку, призывая успокоиться, дабы не навредить делу, ради которого они приехали. Глядя на юношу, герцог усмехнулся горько, с сарказмом.
– Теперь я понимаю, с чем столкнулся наш ловкач Бредалбэйн во время той встречи глав кланов в Ахаладере, в тысяча шестьсот девяносто первом году.
– Вам никогда этого не понять, ваша светлость, – ответил Дункан уже спокойнее. – Наши взгляды разошлись слишком давно, и теперь нас разделяет пропасть. Вы верно служите sassannachs, дабы не лишиться титулов и земель. А мы… Мы проливаем кровь ради того, чтобы сохранить свои обычаи и свою свободу!
Аргайл помолчал, наблюдая за молодыми людьми из‑под полуопущенных век. Сам того не замечая, он тихонько поглаживал тартан своего клана.
– Где векселя и письмо, о котором вы писали?
Марион подошла к дорожной сумке, которую спрятала за креслом, и достала сверток.
– Но сначала я хочу увидеть документ с подписями якобитов, – заявила она.
Герцог вздрогнул от удивления, но тут же улыбнулся, взял документ и протянул его Марион. Да, этой девчонке дерзости не занимать!
– Думаю, вы переписали все имена, которые значатся в бумаге, – сказала она, пробегая документ глазами.
– Перечень имен мне ни к чему, если я ничем не смогу подкрепить свои обвинения. Впрочем, членам палаты лордов большинство имен и так известны.
Он протянул руку, и Марион вложила в нее сверток с векселями и письмом.
– Не понимаю, зачем вашему сыну впутывать вас в заговор, имеющий целью убийство особы королевской крови? – с вызовом спросила она.
Аргайл поджал губы, швырнул векселя на стол и медленно развернул письмо. По мере того как он читал строки, начертанные неуверенной рукой сына, лицо его бледнело все сильнее. Закончив чтение, он положил документ поверх векселей и несколько секунд не мог отвести от него взгляд.
– Гленлайон утверждает, что это письмо перехватили Макгрегоры и посыльному было велено доставить его из Форт‑Уильяма в Эдинбург…
– Это правда, – подтвердила Марион. – И на нем не стояло имя получателя. Только вот этот значок. Похоже на меч или, может быть, крест…
– Тот, кому адресовано письмо, наверняка знает, что это за значок.
– Ваш сын не особо задумывался, подставляя вашу голову под секиру палача, – зло проговорил Дункан. – Не говоря уже о том, как он тратит состояние, которое столь дорого вашему сердцу…
Тяжелый вздох вырвался из груди герцога.
– Я не спрашивал вашего мнения, Макдональд. – Он снова устремил взгляд на письмо. – Интересно, первое ли это послание… с моей подписью? – пробормотал он, явно стараясь что‑то припомнить. Потом кивнул, сложил письмо и спрятал в тот же карман, откуда совсем недавно извлек обличающий якобитов документ, после чего принял снисходительный вид и снова обратился к молодым людям: – Полагаю, вы составили себе неверное представление о причинах, которые заставили меня согласиться на эту маленькую… гм… сделку. Речь идет о жизни и смерти Претендента. Цена сделки очень высока. Насколько я теперь вижу, воображение у моего сына весьма буйное. Наверняка он решил, что моя подпись под приказом придаст ему веса. И вполне может быть, что… Но, как бы то ни было, он не спросил моего согласия, и именно это меня злит. Ни эшафот, ни поцелуй Вдовы меня не страшат. Исход восстания предрешен, и все это понимают. По моим сведениям, армия моего давнего товарища, графа Мара, тает, словно снег на солнце. И я знаю, что могу доверять этому источнику, до сегодняшнего дня он меня не подводил. Второй важный момент: Мар не поддерживает в армии должную дисциплину. Я хорошо его знаю, мы заседали вместе в палате лордов. Он – никуда не годный стратег и не умеет поддерживать боевой дух своих солдат. Да и сама цель восстания весьма расплывчата, замечу я вам! У вас слишком разные мотивы. Иные из вас верят, что престол по закону принадлежит Якову, пусть даже он и католик. Те, кто против объединения с Англией, видят в восстании единственную возможность возродить независимость Шотландии. Есть еще и те, кто таким путем желает вернуть ту жизнь и методы управления страной, которые веками оставались неизменными. Грустно это осознавать, но история повторяется: каждый клан сам за себя, каждый в клане сам за себя! У меня на глазах при Шерифмуре маркиз Хантли удрал с поля боя. Очень плохое предзнаменование, вы не считаете? Что до ваших политических целей, то должен заметить…
Дункан до боли стиснул зубы. Он знал, что Аргайл говорит правду, и это его бесило. Численность армии герцога за последнее время значительно выросла. По донесениям шпионов, из Голландии прибывали все новые и новые войска. Армия же якобитов, наоборот, в численности серьезно потеряла. Обещанная Францией помощь все никак не приходила. На море то и дело появлялись корабли, но ни один из них так и не пристал к берегу. Герцога Орлеанского, который стал регентом после кончины короля Людовика XIV, проблемы Шотландии волновали мало. Немалую роль в создавшемся бедственном положении сыграло и отсутствие инициативы со стороны графа Мара. И если раньше их противник полагал, что на окончательное подавление мятежа уйдут недели, то теперь счет шел уже на дни.
Аргайл, похоже, понимал, о чем он думает. С улыбкой превосходства он заговорил снова:
– Разумеется, я не стану вдаваться в детали. Если я начну выдавать противнику военные секреты, то эшафота мне точно не избежать! – Герцог красноречиво провел пальцем по шее над кружевным жабо и цинично хохотнул. – В наших с вами общих интересах забыть, о чем мы тут беседовали. Сам факт вашего пребывания в этом замке может быть истолкован превратно. Что до Претендента, то за его голову назначена награда в сто тысяч английских фунтов, а, как известно, деньги и дьявол не знают отдыха…
Предприятие их увенчалось успехом, и все же на душе у Дункана было тяжело. Справедливость слов Аргайла охладила его воинственный пыл не хуже ведра ледяной воды и лишила остатков надежды. Что ж, герцог нанес точный удар…
Из Инверари они отправились, понурив голову. Уже стемнело, но по заснеженной дороге еще можно было проехать. На небе ярко светила голубоватая луна. Наконец дорога свернула в лес. Пустив Марион вперед, Дункан то и дело оглядывался, чтобы удостовериться, что никто за ними не следит. Как будто никого, и все же чувство тревоги не давало ему расслабиться. Внутреннее чутье подсказывало, что… И тут он их увидел. На прогалину между деревьями, в пятно лунного света, выехали два всадника. Он догнал Марион, взял заряженный пистолет в одну руку, а другой мягко закрыл рот девушки.
– У нас незваные спутники, – шепотом сказал он.
Она обернулась, и глаза ее расширились от страха.
– Поезжай веред! Когда я свистну, галопом скачи в лес и спрячься. Поняла?
Марион кивнула. Дункан притянул ее к себе, поцеловал и отстранился.
– Их всего двое, – сказал он, чтобы успокоить девушку. – Думаю, я с ними справлюсь.
– Дункан!
– Tuch! Делай, как я говорю, и жди, пока я тебя позову. Только спрячься хорошенько.
– Хорошо.
– Поезжай!
Он ударил ее лошадь по крупу, и она пустилась бодрой рысью. Дункан оглянулся, чтобы оценить разделявшее его и преследователей расстояние. Метров пятьдесят, может, меньше. И они приближались. Нельзя было терять ни секунды.
Он осмотрелся. Марион успела ускакать на приличное расстояние. Он отвел свою лошадь глубже в лес, спрыгнул на землю и свистнул. Потом поднял с земли длинную тяжелую ветку, покрытую коркой снега. Сердце его билось стремительно, как у загнанного зверя. Свист встревожил преследователей, и они пришпорили коней. Дункан замахнулся палкой, моля Бога, чтобы удар достиг цели. Десять метров, пять метров…
Ветка с такой силой врезалась в скакавшего впереди всадника, что тот свалился с седла и с тошнотворным хрустом упал на землю. Его спутник успел натянуть поводья, и лошадь с ржанием встала на дыбы. Крик его эхом прокатился по лесу. Перепрыгнув через противника, который без сознания лежал на снегу, Дункан выскочил из тени и навел на незнакомца пистолет. Тот выругался сквозь зубы.
– Слезай! – приказал юноша.
Мужчина попытался выхватить пистолет, но Дункан предвосхитил его выстрелом в воздух. Он не хотел его убивать. Мужчина вздрогнул. Дункан воспользовался мгновением замешательства, подскочил и грубо сдернул его с седла. После короткой борьбы он прижал противника к земле и приставил к его горлу нож. Глаза мужчины расширились от ужаса.
– Почему вы едете за нами? – спросил Дункан, удерживая противника за воротник.
– Я… Я выполняю приказ!
– Приказ? Чей же?
– Документ…
– Кто приказал его забрать? Аргайл?
Взбешенный Дункан сильнее нажал на клинок, и на шее мужчины появилась рана. Он застонал от боли.
– Д‑да…
– Герцог? Чертов предатель! Нужно было попортить ему фасад…
Глаза мужчины расширились, хотя, казалось, они уже и так едва держались в орбитах.
– Нет… Вы не поняли… Не герцог, – пробормотал он, всхлипывая от страха. – Его сын!
– Джон?
– Да.
Значит, герцог не нарушил уговор… Зато его мерзавец сынок никак не хочет угомониться и продолжает плести интриги у отца за спиной!
Дункан выругался.
– Вы же не станете… убивать меня?
– Убивать тебя? – Он косо усмехнулся. – Мертвые не говорят, приятель! А я хочу, чтобы ты передал кое‑что от меня своему хозяину.
– Да‑да, я передам…
– Скажи ему, что если он еще вздумает нам докучать, то я сдеру с него шкуру и сделаю из нее щит. Это ясно?
– Ясно, щит…
Дункан посмотрел на перепуганного противника. В нос ему ударил резкий запах мочи. Он отстранился и увидел, что между ног у того мокро.
– На поле боя при Шерифмуре ты бы долго не задержался… М‑да, хороших же исполнителей находит этот поганец Джон для своих грязных делишек!
– Прошу, отпустите! – взмолился мужчина. – Я все передам…
Дункан полоснул ножом по его левой щеке.
– Это – за Шерифмур, подонок!
Кто‑то за его спиной пронзительно вскрикнул. Дункан вскочил на ноги и замахнулся ножом. Марион стояла над вторым противником, тем, что лежал на земле без сознания, нацелив на него пистолет Дункана, который тот выронил, когда сбивал с лошади второго всадника. Оружие плясало в руке девушки, и ей с трудом удавалось держать лежащего противника на мушке. Одновременно она испуганно косилась на типа, который стонал от боли, схватившись за щеку.
– Ты что тут делаешь? – вскричал Дункан. – Я же приказал тебе спрятаться!
– Мне стало страшно! Я услышала выстрел и подумала…
Губы Марион дрожали, как и ее руки. Дункан в отчаянии вздохнул, повернулся к раненому, выхватил у него из‑за ремня пистолет и отшвырнул в сторону. То же самое он хотел проделать и с пистолетом второго, того, что до сих пор не очнулся, но передумал и сунул его себе за пояс.
– Марион, едем!
Несколько километров, и они подъехали к трактиру, в котором их дожидались Макгрегоры. Марион соскочила с лошади и… разрыдалась. Дункан поспешил ее обнять.
– Теперь все хорошо, mo aingeal, – шепнул он ей на ушко.
– О Дункан! Я так испугалась! Я подумала, что… Я… Я решила, что они тебя…
– Разве я не говорил, что не позволю какому‑то паршивому Кэмпбеллу себя убить? – спросил он с улыбкой.
– Это не смешно, Дункан Макдональд! Мне было страшно!
И она смерила его отнюдь не испуганным, а сердитым взглядом.
– Но у тебя хватило смелости наставить на того типа мой пистолет! Скажи, а что бы ты стала делать, если бы он шевельнулся?
– Выстрелила, а что еще?
Дункан расхохотался.
– Он не был заряжен, mo aingeal!
Глава 22
Душевные муки
В глубоком раздумье Аласдар Ог Макдональд нервно мерил шагами маленькую комнатку, которую мы сняли на улице Святого Джона, в нескольких шагах от церкви Сент‑Джон‑Кёрк, чьи колокола несколько дней назад возвестили миру о наступлении нового года. Лиам только что попросил у Аласдара позволения отправиться в Инвернесс со мной и Колином.
– Послушай, Сэнди, я прошу всего две недели, самое большее – три, – сказал Лиам.
– Я дам тебе пять, если нужно, Лиам, – ответил на это Аласдар. – Не в этом дело. Мне страшно отпускать вас без сопровождения. Аргайл ждет подкрепление, и мы не знаем, где состоится высадка. Если в Инвернессе, то вам оттуда живыми не выбраться.
– Это еще одна причина, почему нам не нужно сопровождение: зачем посылать людей прямиком в волчью пасть? – возразил Лиам. – Какая разница, будет нас трое или шестеро против армии в две‑три тысячи солдат?
Заложив руки за спину и уставившись в потолок, Аласдар снова заходил по комнате. Недавно ему исполнилось пятьдесят, и волосы его были так же белы, как снежное покрывало, укрывающее холмы Шотландии в зимнюю пору. Однако его живой взгляд и энергичность по‑прежнему свидетельствовали о силе и крепком здоровье.
В отсутствие Джона, главы клана, младший сын великого Макиайна железной рукой управлял своими людьми. В жизни братья прекрасно дополняли друг друга. Словно старик Макийан остался жить в двух ипостасях: Джон унаследовал от отца мудрость, терпение и умение сочувствовать, а Аласдар – его мятежный, непокорный нрав. С годами я составила себе представление о том, каким был их отец – Аласдар Макиайн Абрах Макдональд из Гленко, так подло и жестоко убитый двадцатью тремя годами ранее. Сэнди, как его ласково называл Лиам, протер глаза и вздохнул.
– Не знаю, не знаю… Но каким же болваном оказался этот Тревор Макдональд! – воскликнул он, воздевая руки к небу. – Напасть на отряд, сопровождавший обоз с провизией, да еще со столь малым количеством людей!
– Хочу тебе напомнить, речь идет о муже моей дочери, – с мягкой укоризной сказал Лиам.
– Я помню.
Он помолчал, снова вздохнул, и плечи его устало поникли.
– Будь по‑твоему! У меня все равно нет выбора. Претендент уже в Перте, и Мар наверняка со дня на день начнет собирать войска.
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал Колин.
– Уже! Они уже высадились! – объявил он, с трудом переводя дыхание. – Почти шесть тысяч солдат, с полным вооружением!
Мы все уставились на Колина, удрученные этой ужасной новостью. Он медленно закрыл дверь, прислонился к ней спиной и начал рассказывать:
– Я только что говорил с Адамом и Джоном Кэмеронами из Лохила. А они получили известие, что шесть тысяч голландцев высадились в Бервике. Часть этой армии вместе с отрядом шотландцев Аргайла отправилась в Эдинбург. Там они пересекли залив Ферт‑оф‑Форт и захватили Бернтайленд. Как только наши войска, занимавшие окрестные деревни, об этом узнали, сразу же ретировались в Перт. Так что теперь врагу оставлены все земли к северу от Ферт‑оф‑Форта.
В комнате установилась тяжелая тишина, временами нарушаемая лишь сухим покашливанием Лиама. Я посмотрела на него растерянно. Он пожал плечами, словно говоря: «Что мы‑то с этим можем поделать?»
– И это еще не все, – продолжал Колин, которому роль подателя дурных вестей тоже была не в радость. – Мы проиграли.
– Кто тебе такое сказал? – удивился Аласдар. – Что за чушь!
– Это не домыслы и не слухи. Об этом объявлено во всеуслышание. Наши военачальники решили свернуть войска, как только Аргайл начнет наступление. И решение это было принято несколько недель назад. Мар держал его в тайне, чтобы не подорвать окончательно боевой дух своих солдат и… чтобы избежать восстания своих, в Перте. Но по лагерю все равно распространились слухи, и…
Кровь застыла у меня в жилах. Мар решил отступить? Все те, кто не вернулся с Шерифмура, погибли напрасно? Нет, не может быть! Все это мне просто снится!
– Но откуда ты это узнал?
Колин усмехнулся и потер шею. На щеках его выступил легкий румянец.
– От Гризели. Она служит в горничных у графа Мара.
– От горничной? – со смехом воскликнул Аласдар. – Колин, это несерьезно! Девчонка наверняка наплела с три короба, чтобы привлечь к себе внимание!
– Поверь, она и без вранья получила, что хотела…
Колин метнул в мою сторону быстрый взгляд и, смутившись, отвернулся. Лиам это заметил, но принял равнодушный вид, хотя я заметила, как у него заходили желваки. Кровь ударила мне в виски. Мерзавец Мар! Уму непостижимо! Выходит, столько наших погибло напрасно?
Колин между тем заговорил снова:
– Честно сказать, я тоже не сразу поверил. Тогда она сказала, что подслушала разговор Мара с Сифортом. Тогда я пошел поговорить с Лохилом. Он не сказал, что это – правда, но и опровергать тоже ничего не стал. И по глазам его я прочел, что это все‑таки правда. Мы проиграли. И я все никак не могу в это поверить. Но почему, почему?
Аласдар и Лиам обменялись многозначительными взглядами. Ноги у меня вдруг стали ватными, и я уцепилась за край стола, чтобы не упасть.
– Это значит, что нас надували все это время? – воскликнула я, обуреваемая яростью. – Все эти планы захватить власть в стране и короновать Претендента…
– Мар похоронил все наши шансы на победу! – подхватил Колин, которого тоже захлестнула волна злости. – Краснобай и дрянной стратег – вот кто у нас за главнокомандующего! Нужно было напасть на Аргайла несколько недель назад, когда преимущество было на нашей стороне. Французы и испанцы, которые плавают возле наших берегов, давно бы высадились, если бы Мар предложил стóящий план атаки. Но этот идиот своей нерешительностью лишил нас малейшего шанса. Ему, видите ли, хотелось дождаться Претендента! Но пока он ждал, половина лагеря опустела. Теперь у Аргайла десять тысяч солдат, а у нас – едва наберется четыре. Поздно, слишком поздно!
Холодная ярость заполнила собой каждую клеточку моего тела. Не в силах больше сдерживаться, я взвыла, выплескивая в этом вопле всю свою ненависть и боль:
– Мерзавцы! Да за кого они нас держат? Разве мы – пешки, которые можно смахнуть с доски, как только исход партии становится очевидным? Значит, мой сын умер напрасно?
– Кейтлин!
Лиам подошел и попытался меня обнять. Но я яростно его оттолкнула. Мне нужно было освободиться от яда, пожиравшего мое сердце с того часа, как я оказалась в Перте, пять дней тому назад. Невозможно было не видеть, что солдаты разочарованы, удручены происходящим…
Только половина из них была надлежащим образом вооружена. У остальных были лишь пики, секиры, ржавые мечи или вилы. На ногах у многих были старые броги [93], дырявые и изношенные. И это они называли армией? Дурная шутка, фарс!
– Лиам, зачем тогда Мар призвал вас к оружию, ты можешь мне объяснить? Чтобы потом пустить все на воздух? И почему король… Нет, этот лжец, именующий себя королем… Зачем он тогда сюда приехал, скажи? Чтобы посмотреть, не пошевельнув и пальцем, как его подданных убивают, словно собак, солдаты Георга?
Удушающий гнев, копившийся во мне неделями, исторгся словами, заструился слезами по моим щекам. Трое мужчин растерянно смотрели на меня. Я упала на колени и закрыла лицо дрожащими от волнения руками.
– Этот лицемер Мар, будь он проклят… Это из‑за него умер Ранальд, умер напрасно! О Лиам!
Лиам обхватил мою голову своими широкими ладонями. Я вцепилась в его килт и прижалась к нему лицом.
– Наш сын погиб ни за что?
Я услышала шепот, потом звук удаляющихся шагов. Дверь открылась, захлопнулась, и в комнате стало очень тихо. Лиам опустился на колени и крепко меня обнял.
– A ghràidh, – ласково прошептал он, – Ран погиб, потому что был верен своим убеждениям, как и мы все.
– А ты? Ты до сих пор во все это веришь? Лиам, скажи мне правду!
Он опустил глаза, однако я успела прочитать в его взгляде разочарование. Губы его приоткрылись и тут же искривились в горькой усмешке.