- Пойдем в городок? – Под остатками стены Симонова монастыря, в полу квартале отсюда, рос громадный тополь, самый большой, вероятно, во всей Москве, толщиною в шесть охватов! – когда-то Андрей померил, обходя его по кругу. Кажется, про него писал Карамзин. Быть может, в юности тополю случалось видеть Ивана Грозного. И уж, наверняка, царя-Петра. На маковках трех оставшихся монастырских башен, основанием которым служили огромные валуны, выступающие из земли, тяжело поворачивались на ветру железные хоругви-флюгеры. Летали белые голуби, здесь обитали именно подобные красавцы, не сизари. А в дальнем конце сквера подле железного, решетчатого забора, преграждающего долгий спуск к Москве-реке, где внизу располагалась какая-то нефтебаза, в гуще ветвей кроны разросшегося ясеня, прятался круглый шар сорочьего гнезда, – редкость для многомиллионного города. В нынешние времена, когда окрестные заводы замерли, мертвы? воздух в сквере всегда чистый. Это прежде, когда Андрей гулял тут со старшенькой дочерью, первенцем, запросто могло обдать тяжелым лиловым выхлопом, принесенным из литейки ЗИЛа, так что случалось закашляться. А еще удовольствием было зайти в Церковь Рождества Пресвятой Богоматери. Раньше, чтобы попасть туда, приходилось вместе с Верой тащить коляску по переходу над территорией завода «Динамо». Ныне сделали проход по земле. В давние времена Святой Сергий благословлял здесь войско, отправляющееся по старой Калужской дороге на Куликову Битву. И Андрей всегда останавливал дочерей подле белых надгробных камней погибших героев, инока Осляби и Пересвета, похороненных в храме.
- Ну, пойдем?
Маша раздумывала. Она улыбалась.
Он уважал спокойную силу ее характера. Это ж надо – всегда просыпаться с улыбкою в губах. Она, конечно, могла капризничать, озорничать, но в главном – о! О! «Неть.» - Еще не имея двух лет от роду, малышка спокойно отвечала в случае несогласия. «Ну почему, Машенька, почему? Ну, давай?» – «Неть. Неть, и все!» - И, как бы ставя точку, выпускала между сжатых губ воздух, производя звук, каковой, бывает, ненароком издает попка. Насильно с ней сделать было ничего нельзя. Зато, если она говорила «Дя.» – С ней можно было идти, хоть в разведку.
-Пап, а можно я чуть-чуть покачнусь, чуть-чуть? – Дочь показала на видавшие виды дворовые качели, мимо которых проходили.
-Но только не долго, ладно?
Перегнувшись на живот, извиваясь, малышка сама забралась на полку качели. Сама стала пробовать раскачаться. Одним движением сильно толкнув качели, он нетерпеливо вышел на тротуар. Из груди опять поднялся вздох. Голова невольно мотнулась, как бы показывая отрицание. Настроение было неважнецким. И дело было даже не в том, что Вера теперь часто сердится на него. «Опять разбит. Полки мои бегут, забыт друзьями и женою брошен...– Похоже, ты, неудачник, отстал от времени». – Констатировал внутренний голос.
Ощущение невозможности повлиять на болезненную глупость окружающего. Можно ли примериться с возникшей ущербностью мира, в котором живешь, вырос, искал счастья? Последний раз философскую статью у него приняли с полгода назад. И та, как с гуся вода, прошла никем не замеченная. Даже друзьями. В чем дело? Поперек горла встают, не лезут, мысли? Или написано слишком прямолинейно? За два года этой до статьи — напечатали повесть, ее тоже почти никто не читал. Сейчас вообще не читают?
«Ты уже много раз был в таком состоянии. И когда летел на Сахалин. И когда отправился за полярный круг. И когда учился записывать свои чувства. И когда … Но ведь ты пошел своей дорогой добровольно, держись». «Терпи казак, атаманом будешь» - Учил отец.
Последней его работой была — охранником в ресторане-борделе-сауне. По деньгам — место очень хорошее. Да вот продержался он там недолго, всего две суточных смены, — его оттуда попросили: «Вы нам не подходите». Он заступился за девушку, проститутку, которую избивал клиент. Спасаясь, та голая, стараясь накинуть простынь, выбежала в холл. Андрей всего лишь закрыл ее собой, всего лишь придержал руки «молодому господину», старался успокоить расходившегося бизнесмена.
-Пойми ты, да она же проститутка! - Кричал тот Андрею. Перед началом «банного» сеанса именно с ним они вполне доброжелательно разговаривали.
«Так и есть, но зачем же бить девушку?»
После этого эпизода администраторша борделя-сауны высказала Андрею неудовольствие. Мол, его дело смотреть в монитор, чтобы не угнали припаркованные на стоянке автомобили клиентов, а не хватать тех за руки.
Андрея подвело то, что прежде он был «силовиком», и привык наводить порядок, а здесь, в бар-сауне, требовался лакей. До того, до этой службы, он с подачи «Альфушника» Вовы Елисеева, стоял охранником в банке, - элитный банк даже получил от Лужкова «золотой диплом» — банк лопнул. Потом был в личной охране бизнесмена — у того случился инфаркт. Охранял «валютку» на улице 26 Бакинских комиссаров, --и там дело прогорело. Опять взяли на работу старые знакомые Вовки Елисеева, отслужившие в группе «Альфа». — Хорошо, три года он стоял в охране магазина, как влитой, два раза ловил кавказцев - полу бандитов. А потом решил съездить вместе со своей семьей, женой и тремя дочерьми в отпуск, на Азовское море— «Эх, раз живем на свете!» — Колледж, где работала Вера, отправлял туда на отдых отряд обучавшихся детей. Ее подружки-преподаватели уговаривали, чтобы она вместе с ними поехала туда воспитателем.
О том, что съездил, он ни разу не пожалел: красота, веселые, счастливые дети, песчаная коса, теплое море; осетры, рылом разгребающие что-то на дне, шевелящиеся лопухами-жабрами — он видел своими глазами на заброшенной рыбоводческой ферме! — Фермы уже не существовало в общем развале страны, а вот осетры, которые на ней выросли, видимо помнили детство. Вернувшись в Москву, остался без работы: его место оказалось занятым. Чтобы встать на пост, ему предлагали ждать с полгода, когда откроется вакансия. Он уволился, перейдя в контору организованную бывшими милиционерами. Здесь дело не заладилось: он не любил стукачей и лизоблюдов, а такие оказались сплошь все милицейские. В их конторе была специальная служба подслушивания и подглядывания, за своими же. И милицейские, в свою очередь, невзлюбили его. Застукали, когда он в выходной день конторы, которую охранял, и на территории которой не было кроме него ни одного человека, --он разделся по пояс и загорал на весеннем солнце перед дверью. «Голый торец!»- случай даже упомянул в своем отчете перед собранием, борец за порядок, начальник службы. Тут важно было быть чисто побритым, и стоять в застегнутой форме.
Сколько-то времени мыкался «без места». Жена-преподаватель получала гроши. Трое маленьких детей, собака, две кошки. Сапоги у Веры были разбиты вдрызг. Она ходила в них в Московскую слякоть. Были и старые сапоги, почти целые. Она их не надевала, считала их не красивыми. Что ж, он ее уважал. В свои ботинки он, в виде стелек, подкладывал шерсть Барона. Черные терьеры сами не линяют. Однако с него можно было надергать шерсти. Однажды, темным вечером, слякотной Московской зимой, гуляя с собакой возле Старо-Симонова монастыря, он, отправив очередную порцию шерсти в ботинок. И не понял: почему-то все равно оставалось холодно-холодно. Встав на одну ножку, вынул импровизированную стельку из ботинка и посмотрел через ботинок на небо. Мать честная! – Все черное небо было в звездах. От подошвы ботинок осталась только решетка-основание. Во! Раньше делали ботинки, у которых изнашивались шнурки. А теперь…
Однако у него, как у «Ликвидатора Чернобыльской Аварии» были талоны на бесплатное посещение бани. В Донских банях его знали, личностью он был известной, таких «держащих пар» было по пальцам перечесть. Его уважали даже «сталевары», парящиеся по средам. Он один мог размахать пар. И когда он случайно обмолвился о своих обстоятельствах, Виктор, тоже известный «парильщик», сосватал его в «Парадиз», где сам состоял гардеробщиком: «Только держись так же свободно, как держишься здесь».
Бар-сауна «Парадиз»: все клиенты голые, в простынях. А из кухни ресторана носят на подносе зажаренных целиком поросят в золотистой корочке, или фазанов(может, на самом деле, это курицы?) в натыканных перьях. В якобы бане было три отсека двухэтажных апартаментов: желтый, зеленый и красный, —. располагавшихся слева от входа, справа и по центру. Во всех апартаментах имелись зал со столами, которые можно было составить в один ряд для общего застолья; и биллиардная, и курительная комната, и комната для утех: стеснительные предпочитали секс в уединении. Спустись по лестнице на пол-этажа — выйдешь к довольно большому бассейну, метров восемь на четыре, к которому примыкает сауна. По бортам бассейна располагались кабинки с ложами, якобы, массажные салоны. И все в приглушенном свете, даже и вода в бассейне: желтом в одном, зеленом—в другом, и красном— в третьем. Апартаменты обеспечивались «видиком», телевизором и музыкальным центром. Обязательный набор.
Было любопытно наблюдать происходящее. Процесс шел непрерывно круглые сутки. Администраторша смены, накрашенная худая брюнетка стервозного типа, общаясь с клиентами, словно надевала маску-улыбку. Особенно противно было видеть и слышать, как она выпрашивает чаевые: «но ведь девочки так постарались…». Со своими она не церемонилась. Разговаривала с одной из трех горничных. Каждая заведовала своим отделением. Нателла заведовала «зеленым».
- Он очень требовательный. – Администраторша нервничала. Речь шла о клиенте за дверью «зеленого отделения», к которому только что привезли на выбор нескольких девушек. То был постоянный клиент, появлявшийся каждую неделю с одним или двумя приятелями. Всех штатных, приписанных к «Парадизу» див он уже перепробовал. Требовались свеженькие «и помоложе, покрасивее».
-Да, наши уже…, - Судя по скепсису в голосе, Нателла тоже была не очень-то высокого мнения о контингенте штатных «девочек».
В ожидании кастинга штук пять ново привезенных особей мялось перед дверью.
- Что, волнуешься? – Одна спросила другую.
-Да, как в первый раз. – Призналась блондинка лет девятнадцати. И, после паузы добавила: - Ведь уже две недели как не было!
Из разговора можно было понять, что она уезжала к родителям, куда-то в Уфу. У нее было очень хорошее, приятное, спокойное лицо, в котором не было ничего вызывающего. Боевая подруга ее успокоила:
- Не волнуйся, сейчас пол страны стоит на панели.
Когда Андрей сам явился сюда устраиваться, директрисе,— это была довольно молодая, лет тридцати, интересная женщина, со вкусом одетая, и не глупая — он понравился. Было понятно по ее взгляду: она и посмотрела в глаза, и оглядела фигуру. И сказала, явно с возникшим интересом:
- Вообще-то у нас много претендентов,- «Наверняка это так, деньги обещали очень и очень неплохие». – Так что дадим Вам два выхода на смены для испытания. Постарайтесь понравиться администраторше вашей смены— мы тут как одна семья, должны подходить друг другу… Да, у Вас есть приличный костюм? А то …
- Найду.- Ответил Андрей, заявившийся в свитере, джинсах, и кроссовках.
Первая суточная смена должна была начаться назавтра, и дома начался переполох. Три шкафа были забиты вперемешку, куча-мала, вещами семейства. Чтобы закрыть на ключ дверцу, необходимо было быстро умять коленом содержимое. Старшие дочери их так и называли: завал номер один, завал номер два, завал номер три. Придумала название средняя, Полина.
- Придется поднимать все завалы, поняв задачу, - решили они. И вместе с Верой деятельно начали вываливать содержимое на пол, радуясь какой-нибудь неожиданной находке. Дело осложнялось тем, что кроме вещей в шкафах находились мотки шерстяных ниток. Разных цветов. Они наполовину раскрутились. Объясняю: Вера пробовала научиться вязать. Но в отличие от Пенелопы, которая днем ткала, а ночью распускала сделанное ею за день, поступала проще. Просто начав вязание вещи, тут же его и заканчивала. Свободного времени-то не было. Получившийся полуфабрикат вместе с хвостом-клубком ниток, отправлялся «до кучи» в шкаф. И, после ежедневных пертурбаций с поисками вещей, все было основательно перепутано нитками.
-О! — галстук! — подняла, выдрала из кучи, старшая.
- Только его надо погладить, - сказала Вера и включила утюг.
Погладить надо было и обнаружившийся через время пиджак, который ему когда-то выдали в банке «Московия», и брюки, и рубашку.
Андрей оставался пассивен, не в силах уследить за деятельной суетой. Потихоньку находились вещь за вещью. И его стали облачать. Дольше всего не удавалось обнаружить вторую туфлю ботинок, «корочек» настоящей кожи, в которых он дежурил в Банке. В пору было прийти в отчаянье: денег семейства не хватило бы на покупку новых. Наконец, после почти двухчасовой эпопеи, последний атрибут был найден, на самом дне завала номер три.
Облаченный в парадную одежду Андрей стоял посередине комнаты, а Вера и дочери с любопытством, обходили, оглядывали его со всех сторон. Зрелище было невиданное. Дочери даже невольно пришли в изумленье:
- О, да папа-то у нас жентэльмен?! – Молвила средняя, Полина, которой исполнилось девять.
-Жентельмен. - Кивнув, и приложив палец к губам, согласилась старшая, ей было десять.
В «Парадизе» гуляли и бизнесмены, и чиновники, и бандиты. «Ну, они тут, без штанов, не страшные». — Сообщила о последних сомневающемуся Андрею администраторша. Так и было: криминальная компания, их было человек двенадцать, держалась даже как-то застенчиво. Один, как две капли воды похожий на Красноярского криминального авторитета, Быкова, — после ареста того часто показывали по телевизору, — все пытался разговорить Андрея, держась даже немного подобострастно. Потом, выйдя в тамбур, звонил, страшно кого-то ревнуя: «Ты с ним?! Я чувствую — ты с ним, сука! Убью обоих!». Другой персонаж, в точности напоминал актера Сидихина. Всегда играющего положительных героев — грозу бандитского мира. Вела компания себя не очень шумно. Штатные девочки показались им слишком дорогими. Кто-то отлучился и привел трех девиц с улицы, попроще: трех— на всех.
В заведении был порядок: новые банные сланцы-шлепанцы выдавались каждому посетителю бесплатно. Бесплатно так же выдавались презервативы. А так как в бандитской компании все ребята были молодые, этого добра потребовалось много. Так что, когда после сеанса те три девицы выходили из «красных» апартаментов, — горничные разглядывали их с любопытством, переходившим в презрение. Не поднимая глаз, девицы поспешили улизнуть на улицу.
Еще любопытно: пока в правом, «красном» отделении уже развлекались бандиты, в левом— «желтом», обосновалась компания чиновников. Деятели какой-то нефтяной компании, полугосударственной теперь, а прежде…— в общем, типичные чиновники-пузаны и, к тому же, в возрасте. Тоже захотели испытать прелести жизни. А чего?- положение и деньги, которые сыплются с неба, позволяют. Их было пятеро. Прежде чем войти в «Парадиз», компания остановилась на крыльце. А в здание проник их представитель. Он выглядел помоложе остальных, полненький, подвижный. Поинтересовался у Андрея, к кому обратиться. Быстро подошел к администраторше, шустро оглянулся по сторонам. Дверь в «красные апартаменты приоткрылась, к стойке администраторши проследовал голый парень в простыне. Протянул просящую руку — на плече открылась блатная татуировка, на пальцах тоже были вытатуированные перстни, — и, получив желаемое, проследовал обратно.
- Что, криминал? – На секунду всполошился шустрый, забегав глазенками. — Может, вызвать милицию?
Администраторша успокоительно улыбнулась. Объяснила, что для его протеже будет совсем другое отделение. Мол, здесь никто ни с кем не пересекается. Успокоившись, тот, однако, шустрить не перестал. Его повели осматривать «желтые» апартаменты:- «Как начальник службы безопасности компании, я должен осмотреть помещение!» Он вышел вполне довольным, и открыл дверь на крыльцо:
-Заходите!
- Как заходить? По одному? – Таинственно, будто в шпионском фильме спросил главный, из группки переминающихся дядек-пузанов.
- А-а, можно всем сразу.- Махнув благодушно рукой, разрешил Начальник службы безопасности.
Этих тоже обслуживали по полной программе. Носили водку, шампанское, блюда из ресторана. Обеспечили девочками. Однако Начальник службы безопасности с девочками не развлекался. Пил наравне с подопечными, но бодрствовал:
- Я должен быть начеку! - сказал Андрею, в котором, как в охраннике искал родственную душу. Начальнику безопасности было скучно в одиночестве: пузаны-визави разбрелись с девочками по кабинетам. Он вышел в холл «Парадиза», и долго прилипчиво-пьяно уговаривал администраторшу отпустить Андрея поиграть с ним в бильярд. Переходил от него к ней и обратно. Подобное было не по правилам, и компанию ему Андрей не составил. Не унывая, опечаленный шустрик скрылся в апартаментах, чтобы минут через пятнадцать появиться оттуда голым, с разбитой головой, и контуженным: он затеял помыться в душе, поскользнулся, упал и треснулся башкой о край раковины. Горничные и администраторша кое-как его голову обмотали бинтами. Однако, ему следовало обратиться в травмпункт. Когда его выводили к служебному автомобилю, покидая «Парадиз», он, устрашив всех, пообещал:
- Сейчас меня там быстренько обработают, и я опять к Вам!
Но Бог миловал.
Следующая смена суточного дежурства для Андрея оказалась последней. Опять подвела нестандартная реакция на события. В тот день, вечером, в «красных» апартаментах собралась большая компания. Какой-то молодой удачливый бизнесмен отмечал свой день рожденья, организовал мальчишник. С ним было четырнадцать молодых мужчин — его круга. Всего пятнадцать человек. Каждого надо было обеспечить девушкой и администраторше пришлось покрутиться: она звонила по разным телефонам. Надо было найти не просто пятнадцать девушек, а еще и обеспечить выбор. Пришлось задействовать несколько «фирм». Так что к назначенному часу торжества в холле «Парадиза» было густо— фасоны открытых платьев, мини-юбки, запахи дорогих духов, ароматы косметики. По счету Андрея, девушек было не менее тридцати пяти. Каждый из приглашенных гостей выбрал себе одну по собственному вкусу. Остальные девушки, вздохнув с сожаленьем, разъехались. ИХ развезли куда-то «в прекрасное далеко». И все было бы хорошо. Да не тут-то было. Компания развлекалась уже часа полтора. По полной программе. Целиком зажаренный поросенок был пронесен туда на блюде-подносе, шампанское, шампанское.
Как вдруг в холл с криком выбежала голая девушка, не целиком закутанная в простыню— показывала рукой в сторону апартаментов. Оказывается, у одной проститутки случился эпилептический припадок. И она голая билась там на полу. Сладко полненькая девчонка с большими карими глазами, ее подружка, просила вызвать «скорую». Андрей направился к администраторше. И получил гневную отповедь:
- Там столько мужчин, без тебя разберутся! Не вяжись не в свое дело! Это они теперь за тех девок отвечают! Не впутывай «Парадиз»! …Твое дело смотреть в монитор, за двором с автомобилями.
«Твое дело смотреть, чтобы не угнали автомобили».
Надо терпеть. Верить в себя, и в то, что называется Богом, в то, что ты делаешь. Ты сделаешь то, что тебе надо сделать.
Раскачиваясь, Маша вскинула на него распахнутые глаза:
- Пап, лучки замелзли! – В этот миг она походила на Веру так, что у него обмерло сердце. Тот же овал лица, разрез глаз, только они были не серо-голубые, а серо-зеленые.
- Мы забыли надеть валежки! - Поделилась озареньем. Ей приходилось крепко держаться за раму качели, а железо было холодным. Температура ночью была около ноля, да и сейчас, когда они выходили из дома, термометр за окном показывал всего + 4.
-Нет, какие варежки, курям на смех! Через час будет тепло, пошли отсюда скорее. Пошли на солнце, в городок! Слезай с качелей! Ты же обещала, что не будешь качаться долго! Ну, пошли в городок, там погуляем!.. В церковь зайдем. — Маша любила зажигать и ставить в церкви свечи, рассматривать стенные росписи, сплошь покрывающие внутренние пределы, и он пытался ее соблазнить.
Однако, судя по сомнению в смышленых глазах, у нее была другая идея.
- Нет, пап, я хочу на Кашулинскую.
-На Каширскую? Как в прошлый раз?
Лукаво глядя, она кивнула.
Прошлой субботой у них получилась замечательное путешествие. Они проехали две остановки на метро, поднялись наверх и зашли в парк «Коломенское» с дальней стороны. Весна, и почти полное безлюдье.
Село «Дьяковское», стоявшее на том месте еще в пору его обучения в расположенном неподалеку престижном институте, снесли, а одичавшие сады остались. На деревьях набухали почки, уже собирались зацвести вишни. От темной, влажной земли начинали поднимать желтые головки мать-и-мачехи. Пахло черемухой, хотя ее цветы, белые грозди-гирляндочки, еще не распустились. Побродив, они вышли на асфальтированную дорожку, ведущую к храму Усекновения Головы Иоанна-Крестителя, белой колонной высящемуся из дерев. Что это именно храм усекновения головы Иоанна Крестителя, он узнал, как раз гуляя с малышкой дочерью, прошлой осенью(дорожка, на которой они сейчас оказались, в то время не была асфальтирована). Прежде-то, когда он бывал у Храма со старшими, тот стоял заколоченный, облупившийся, заброшенный.
Им попался единственный обитаемый дом, на краю обрыва верхнего уровня парка, над спуском к Москва-реке, жилище смотрителя. Со двора дома закричал-закукарекал петушок, приведя Машу в восторг. Но, как раз тут, устремляясь к дому, асфальтовую дорожку им перебежала черная кошка. И хотя Андрей не верил в приметы, младшенькая ему была так бесконечно дорога, что он круто изменил маршрут. Тем более, что на глаза попалось иное продолжение пути. Прямо к тротуару подходила щель оврага. Взяв на руки дочь, по узенькой и очень-очень крутой тропинке, где даже были вырублены земляные ступени, местами осыпавшиеся, а местами еще укрепленные останками почерневших от времени дубовых досок, спустился с ней в змеящуюся балку. Решил, лучше они этим оврагом выйдут к Москве-реке. И пройдут по речному берегу, а храм посмотрят в другой раз, тем более, что пока там почти пусто, идет реставрация. На дне оврага тропинка потеряла крутизну. Опустил дочь на землю, и Машенька побежала впереди, следуя поворотам глубокого и узкого, как щель, распадка. Получилось даже интереснее, нежели бы они шли поверху. Здесь будто не ступала нога человека. Густо растущему по сторонам кустарнику не везде удавалось обжить крутые склоны балки. Там и сям рыжели глинистые обвалы. За поворотом, впереди на земле валялись пух и перья. Хорек, или одичавшая кошка совсем недавно разодрали тут ворону или грача. Тельца жертвы не было, и кровь высохла, а там, где она впиталась, на земле было заметно бурое пятно. Андрей и глазом не успел сморгнуть, как бегущая метрах в пяти перед ним Маша схватила перья в горсть.
- Машуся, брось!
Однако глаза дочери сияли. Она хотела взять перья с собой.
-Нет, Машенька, нельзя. На перышках может быть болезнь. На птичкиных перышках часто бывает болезнь. У тебя могут заболеть глазки. – Вспомнились слышанные рассказы про глаукому.
Но дочь оставила в руках только самые большие и красивые перья:
-Только тли, папа, только тли.
Огромные, доверяющие тебе, светлые глаза.
В ручонке у нее действительно оставались три пера. Именно три, ни больше, ни меньше. Она сосчитала правильно. Доверчивые глаза заставляли вспомнить маленького себя. Ведь он, конечно, поступил бы на ее месте так же. Помнится, в таком же возрасте, он вожделенно, когда никто не видел, сламывал белые гусиные перья из крыла, которым любимая бабушка Сима сметала со стола оставшуюся после приготовления теста муку.
И Андрей сдался, подумав, что когда выйдут к Москва-реке, которая уже совсем неподалеку, дочь станет бросать в воду камушки – и сама про них забудет, потеряет. А, коли нет, то уж он сам как-нибудь незаметно их выбросит.
Москва-река, по сравнению с той, какою бывает летом, оказалась прозрачной, чистой. И с очень низкой водой: весь гранит набережной стоял на сухом желтом песке. Андрей спрыгнул на рыжевато-желтый песок, спустил сюда дочку. И так, вдоль шелестящей воды, да по теплому, доброму солнышку, они дошли аж до самого Нагатинского шлюза. Там сели на автобус, привезший домой. «Папа - мой друг!» - с гордостью объявила Маша. И он тоже испытал внутреннюю гордость.
Сегодня цветов мать и мачехи должно было быть еще больше. И вишня, наверняка, уже подцветает. И вообще, спуск с диких холмов, вид на Москва-реку и заречье – самое живописное место в Москве, куда там Крылатским холмам! Так что он с удовольствием согласился.
В пору его обучения в МИФИ, из метро «Каширское» ему приходилось выходить каждый день. Он почти никогда не ездил на автобусе, предпочитая добираться пешком, чтобы не унижать себя соблазном не платить за проезд пятачок, чем грешили практически все студенты. Однажды его вызывали распекать в комитет комсомола за пропуск лекций и игнорирование общественных мероприятий. Говорили правильные слова. Да он нисколько не тушевался. Ибо накануне видел председателя комитета, как тот блудливо убегал от ревизоров в автобусе, да и другие комитетчики были того же поля ягоды. Ну, и каково было б воспринимать их всерьез? Нет, пешком было идти и честней и интересней. В ту пору по правой стороне каширского шоссе тесно стояли покосившиеся, одноэтажные частные домишки, с побеленными или черными, дощатыми или бревенчатыми стенами. По грязи стекол низеньких маленьких оконцев часто даже бежали трещины. По левой стороне, со стороны Дьяковского, идти было куда веселее. Ныне домишек не осталось ни одного. Дьяковское тоже снесли. Так что все происходившие в окрестностях изменения прошли буквально на его глазах.
Выйдя из метро, он перенес дочь через проезжую часть, и опять отпустил ее. Тротуар вел прямехонько к парку. Однако девочка еще не запомнила дорогу. И, подбежав к проходу-тоннелю под шоссе, которое теперь называлось проспектом Андропова, вопросительно обернулась.
-Да, да, Машенька, беги!
«Красота спасет мир». Ее ровные ножки сыпали, точно пляс палочек ксилофона в веселой и доброй мелодии. «Твои вздохи оттого, что ты никак не можешь добиться своей цели. Вообще, ты, кажется, потерял цель». – «Блаженны нищие духом» — словами библии попробовал он, то ли оправдаться, то ли возразить; впрочем, это прозвучало куда тише. -«Spiro-spero», Дыши, надейся,- говорили древние. Кай во дворце Снежной Королевы из кубиков льда выкладывал слово «вечность».
Выбранный ими маршрут был особенно хорош еще и тем, что солнце сияло в лицо. Оно набрало уже столько силы, что требовалось большое усилие, выдержать прямой взгляд светила. Упрямо-приятно было раз за разом упирать взор в сияющий диск. Когда-то «голова» их лаборатории, занимающейся атомоходами, Олег Лебедев рассказал, что в обычае йогов обязательно наблюдать восходящее и заходящее солнце. В тот день с утра до ночи Олег уговаривал его, молодого инженера-физика не увольняться из ИАЭ. Они сидели под дубочками в Филевском парке, смотрели на солнце и Москву-реку. Андрей, конечно бы, остался в лаборатории, ведь он любил своих старших товарищей-коллег, да и умная работа, сродни занятному увлеченью, была мила. Сердце ныло. Однако, верный правилу горе и унынье обращать в противоположность(у него были личные неприятности из-за Елены после ее «южных» приключений: она показывала ему письма, приходившие оттуда, из Крыма, от влюбленного в нее. Показывала, спрашивала совета — продолжала незыблемо уважать.)
Однако его семья кончилась. Он принимал решение отправиться в зовущее неизвестное. На Тихий Океан. «Нельзя объять необъятное», заключил Козьма Прутковод, для верности повторив мысль трижды. «Плюнь тому в глаза, кто скажет: «можно объять необъятное!» Но все-таки, будем стремиться? Стояло благословенное бабье лето, и все вокруг было усыпано желтыми дубовыми и красно-желтыми кленовыми листьями. А из динамика, висящего на столбе главной аллеи парка, браво доносился голос Пугачевой: «Все могут короли, все могут короли…».
За тоннелем уже были видны решетка забора и кирпичная будка у ворот парка. Глаз отметил безлюдье в этой просторной, широко раскинувшейся, состоящей по большинству из луговин части Коломенского парка. И это было хорошо. Хотелось одиночества. Многолюдье приятно, когда тебе весело, и, напротив — угнетает, заставляет сжиматься, не дает расправиться мыслям, когда надо что-то понять.«Сила воли — единственное, что необходимо для достижения цели», — кажется, так звучит главный лозунг американской военной академии в Вест-Пойнте?» — «Сила воли, это способность каждый раз начинать заново».
Странное дело, в нынешние времена, самым близким ему на Земле человеком — была его младшая дочь. У всех остальных к нему есть претензии. У Веры. У матери. У отца. У друзей, которые все в чем-то на него рассчитывают, и приходится соответствовать. У всех-всех: у кого больше, у кого меньше. У него у самого к себе полным-полно требований и упреков. Только у этого маленького существа нет ничего кроме распахнутой радости и безграничного доверия.
Доверительные отношения у них установились еще позапрошлым летом, позапрошлым! когда они оказались на Истринском водохранилище, где Андрея попросили поработать инструктором в маленьком яхт-клубе, принадлежавшем физическому институту. И, волею судеб, стали неразлучны. Что он знал о ней до той поры?
В Коломенском парке ни налево, ни на право по асфальтированному тротуару они не пошли, а по грунтовой тропинке направились вперед к аллее молодых березок. В синем небе не было ни облачка. Ни ветерка. День обещал быть погожим-препогожим. Однако все еще было свежо, едва ли не холодно, так, что пальцы даже невольно проверили, застегнута ли его собственная куртка.
-Машунтия, ты не замерзла?