— Хотели его «изничтожить» и вот «изничтожили» на свою же голову! Теперь и вовсе нечего будет есть!
Реакция сестры и матери была мгновенной.
— Если вам нечего есть, то мы здесь ни при чем! На нас не сваливай! Ты сама злобствовала, сама лютовала! — нанесли они ответный удар. — Если бы ты его не покрывала, не ставила нам палки в колеса, он не шатался бы целыми днями по борделям и не транжирил бы наши кровные денежки! Ох, чего только мы ему не передавали! Что до нашего котла, то это не твоя забота! Если вам придется голодать, то это вина не наша, а твоя!
— Что вы такое говорите! Кто на вас сваливает?
— Сваливаешь или нет, только ты об этом лучше помолчи!
— Как это «помолчи»? Не буду молчать, все равно скажу, назло скажу! Вам бы только кого-нибудь «изничтожить», а что из этого получится — вы нисколько не думаете!
— Стыда у тебя нет! До чего додумалась!
В атмосфере западного флигеля непрестанно пахло порохом, причиной чего было постоянное состояние тревоги и подавленности, вечная нехватка продуктов и избыток свободного времени, а главное — отсутствие сдерживающих факторов и положительных эмоций.
Ссора кончилась общими слезами, за которыми последовало примирение: «Ты тоже погорячилась, слушать даже было противно!» «Ясное дело! А ведь на самом деле мы втроем — одна семья: один с другим и все вместе! Ты за нас, а мы за тебя. Разве не так?» «У тощей лошади волос длинный, у человека в бедности возможности скромные!» «Если бы не эта жизнь, разве стали бы мы ссориться?! Больше не будем, хватит! Надо сдерживаться. Да и судьба у нас одна!»
И снова были улыбки, смех, а за ними слезы, ссоры и новые надежды. …Дни бежали своей чередой.
Состояние Ни Учэна с каждым днем улучшалось, а когда он бывал здоров, у него возникало два желания. Первое — вкусно поесть (понятно, что рыбьего жира для этого явно недостаточно!). Второе — хорошо помыться.
После того как он торжественно заявил о своем особом пристрастии к блюду из лука с соей и кукурузной кашицей, Цзинъи стала делать его постоянно, питая им мужа по крайней мере раз в пять дней. Что это было? Желание услужить с помощью такого несколько искусственного и чрезмерного проявления верности, или в этом проглядывала попытка приноровиться к обстоятельствам, вызванная бедностью? Недаром говорят: «Толкай лодку по течению». А может быть, здесь была скрыта издевка или намерение его осадить, обуздать каким-то особым способом? Ни Учэн ломал голову, но к определенному выводу так и не пришел. В 1949 году, уже после Освобождения, когда Ни Учэн вспоминал трагикомические сцены с «кукурузной кашицей», он лишний раз убеждался, что метафизика в Китае пустила глубокие корни. Во всяком случае, ее история необычайно длительна. Сейчас один только вид лука и кукурузной кашицы приводил его в содрогание. Он начинал стонать, будто испытывал невыносимую боль. Его желудок сжимался в спазмах, во рту он ощущал неприятный кислый привкус. Лук для него стал самым горьким зельем, а батат с кукурузой — безвкусным воском, который он вынужден молча жевать. После кукурузной кашицы он ощущал в животе совершеннейшую пустоту — все внутри тряслось и болталось! Его организм не получал никаких питательных веществ, наоборот, они, казалось бы, начисто исчезли, отчего он постоянно чувствовал странную опустошенность и изнеможение, что вызывало у него раздражение и приводило к упадку духа. Вот уж правда: «Немой съел горечавку: горечь чувствует, а пожаловаться не может». Дернула же меня нелегкая брякнуть тогда, что больше всего на свете я люблю лук с соей да кукурузную кашицу! Да еще с какой торжественностью заявил! Жалкий человек, жалкая судьба! Жалкое тело с этим жалким брюхом, наполненным такими же жалкими кишками. Ах, Ни Учэн, сколь незначительны, просто мизерны твои потребности, и все же они заставляют тебя страдать, они терзают тебя, мучают, корежат твою душу и волю. Почему человек из-за своих желаний и страстей должен терпеть многочисленные и нескончаемые мучения, казалось бы малозначительные, но невероятно жестокие. Как было бы хорошо, если бы все эти ничтожные и пошлые, порой смешные, а чаще грустные мелочи жизни не задевали душу, не причиняли ей боль, чтобы все подчинялось твоему телу и духу, твоему возвышенному таланту, интересам и природным дарованиям, которым свойственна устремленность к новому, поиск возвышенного, иначе говоря, постоянное движение вперед, а также способность абстрактного мышления. Разве не можешь ты стать китайским Кантом, Ницше или Декартом? Разве ты не в состоянии внести всеобъемлющий, эпохальный и выдающийся вклад, который принес бы пользу в управлении страной и установлении мира во вселенной! Неужели он, Ни Учэн, живет лишь для того, чтобы страдать, поскольку нормальной жизнью он жить уже не может, и это предопределено ему судьбой, так же как предрешено ему постоянно терзаться из-за того, что он не может удовлетворить даже самые ничтожные свои желания, предрешено из последних сил бороться за свое существование, находясь на грани смерти или уничтожения! Несчастный человек! Интересно, что бы сказал Дарвин, если бы его заставили целый месяц питаться луком с соей да кукурузной похлебкой? Попробовал бы он так пожить! Кроме них — ничего: ни окорока, ни колбасок, ни отбивных, ни копченой рыбы, ни сливочного масла, ни молока, ни сыра, ни тунца, ни кофе, ни сахара. Нет даже чая!
Чистота тела — проблема не менее важная, чем потребность в изысканной пище. Пыль, пот, постоянная испарина… Ни Учэну кажется, что все поры его тела чем-то закупорены и забиты. Из-за этого ему все время душно, он ощущает идущий от тела смрад. «Смердящая плоть!» Все какое-то липкое, все чешется… Разве ты человек? Поистине ты смердящая плоть!
Ни Учэн заявил, что у него сейчас вполне достаточно сил, чтобы сходить в баню и хорошо помыться, а пойдет он вместе с Ни Цзао. Поскольку мальчик был очень щуплый, отец решил взять одно место на двоих, а это значит, что им хватит и одного фэня, ну, понятно, надо еще накинуть какую-то мелочь на чай. Скромные расчеты мужа растрогали Цзинъи. Вообще-то она хотела предложить мужу вымыться дома и тем самым сэкономить на бане. Подогрела бы воду в тазу, и на здоровье! Однако предложение мужа вымыться за один фэнь имело свою притягательную силу, и она в конце концов вынула монету, оставшуюся от тех денег, которые она получила от заклада японской чайницы и которые сумела сэкономить на еде.
— Спасибо, спасибо! — Ни Учэн отвесил жене поклон.
Отец с сыном отправились в баню.
Спустя много лет, когда во время своей поездки в Европу Ни Цзао посетил дом Ши Фугана и встретился с его супругой — госпожой Ши, он, неожиданно вспомнив свое детство, подумал тогда, что из всех событий прошлых лет, которые удержала его память, самое глубокое впечатление на него произвело посещение бани. Если бы в Китае, как в свое время в Европе, сняли бы фильм под названием «Глубокие чувства отцов и детей», то в нем непременно появился бы эпизод об отце, который ведет сына в баню.
Вполне вероятно, что отец водил мальчика в баню и раньше, когда Ни Цзао был совсем маленьким, однако прошлые посещения начисто стерлись из его памяти, запомнилось лишь это, которое случилось после выздоровления отца в погожий осенний день после полудня. «А, господин Ни, наконец-то вы пришли!.. Прошу, прошу, входите, господин Ни! Прошу сюда!» Радостные восклицания банщиков сыпались со всех сторон, едва отец с сыном переступили порог банного заведения. «Господин Ни, куда вы запропастились? Куда-то выезжали или какие-то дела? О, вам немного нездоровилось! Драгоценный организм, так сказать, лишился спокойствия! Не побереглись, а надо было поберечь себя! Изволите чайку? Какого желаете: лунцзинского, а может быть, отведаете „Ароматные палочки“, „Красный юньнаньский“ или „Высокие кончики“? Прекрасно, чайник „Высоких кончиков“ и пару чашек!»
Пекинцы, как известно, любят после слов, обозначающих действия или предметы, добавлять частицу «эр». К примеру, если в разговоре кто-то упоминает «кончик чайного листа», то он обязательно добавит к слову частицу «эр». Иное дело, когда речь идет о делах официальных, например, когда говорят о закупке и продаже чая или же о церемонии чаепития. В этом случае никто эту частицу, конечно, не употребит. Поэтому слова «высокие кончики», произнесенные без этой частицы, звучали несколько торжественно, что, разумеется, выглядело довольно комично. Ни Учэн, сделав каменное лицо, без тени улыбки, потребовал «Высокие кончики» и при этом добавил, что они обойдутся одним местом на двоих. Ни Цзао от этих слов стало немного неудобно, но еще большее неудобство он испытал, когда ему пришлось раздеваться в присутствии банщика и обнажить перед ним свое тщедушное, грязное тельце. Отец уже разделся и предстал перед сыном отнюдь не в величественном виде, каким Ни Цзао его обычно видел, но худым, как скелет, с выступающими ребрами, с кривыми ногами, согнутыми колесом, тонкими щиколотками и ссохшимся заостренным задом. Мальчик смотрел на отца почти с ужасом, ему было за него очень стыдно. Отец помог сыну раздеться. Когда грязное тело отца приблизилось к такому же грязному тельцу сына, мальчик испытал неприятное чувство, почти отвращение и невольно отпрянул в сторону. Лицо его залилось румянцем.
Наконец Ни Цзао разделся, и банщик положил его одежду вместе с одеждой отца на полку. Они вошли в банное отделение, куда, оказывается, входить одетым было не положено.
Ни Учэн повел сына в парную, где мальчик чуть не задохнулся от горячего пара. Ноги скользили по полу. Он увидел обнаженные, плохо развитые, красные тела людей, ноги, перевитые лентами синих вен, волосы. Мальчик весь напрягся. Вода в бассейне была горячая, как кипяток. Страшно! Неужели здесь специально ошпаривают людей, а потом сдирают с них кожу? Страшное место! Но особенный ужас вызвала у него «деревянная кровать», на которой лежал совершенно голый человек, а вокруг него орудовал мужчина с полотенцем на бедрах. Он мял и тер лежащего на «кровати», так что тело того человека становилось красным, как морковь. Ни Цзао еще не знал, что эта процедура называется «баней с массажем», и ему представилось, что голого человека сейчас будут разрезать на куски. А какой он сам? Худющий, с черной шеей, все тельце в складках и струпьях, напоминающих рыбью чешую. Его собственное тело, как и тело отца, как тела других, сновавших вокруг него людей, вызывали у Ни Цзао отвращение. Он видел в них какую-то непристойность, поэтому испытывал глубокий стыд.
Отец уже успел погрузиться в один из трех бассейнов, расположенный ближе к наружной стене. Температура воды в нем была несколько ниже, чем в остальных. Он позвал Ни Цзао, но мальчик робко жался к стене возле бассейна, не решаясь спуститься вниз.
— Слишком горячая! — проговорил он.
Ни Учэн, не просидев и минуты, вылез из воды и сел на край водоема. Он похлопал влажной рукой по худенькой спине сына, а потом принялся хлопать его по груди, ногам, ягодицам. Ни Цзао попытался было избежать этих пошлепываний, но скоро игра ему понравилась, и он громко загоготал. Обрадованный отец принялся плескать в него водой. Первые брызги, попавшие на тело, заставили мальчика вздрогнуть и втянуть голову в плечи, но потом он привык и засмеялся. Плеснув на сына пригоршню воды, отец потащил его в бассейн, но мальчик с воплем вырвался. Ни Учэн расхохотался. После долгих и настойчивых уговоров (в этой подготовительной работе отец показал сыну личный пример) отцу все же удалось затащить мальчика в бассейн, наполненный водой умеренной температуры.
Ни Учэн принялся соскабливать с тела сына грязь. Окатив его водой, отец провел большим пальцем по коже, в результате чего грязь образовала на теле узоры: замысловатые линии и закорючки. Ни Учэн внушал сыну, что особое внимание при мытье следует обращать на локти, колени, подмышки и тыльную сторону ладоней, не забывая при этом пяток, шеи и мест за ушами. Ни Учэн предложил мальчику свою помощь, но, едва рука отца коснулась сына, тот, согнувшись в три погибели, залился смехом. Кожа мальчика оказалась невероятно восприимчивой к постороннему прикосновению, ему чудилось, что отец непрестанно его щекочет, поэтому Ни Учэн перенес направление своей деятельности на спину сына, которую тот не мог достать рукой, предоставив мыть остальные места самому Ни Цзао, при этом отец проверял качество мытья. Когда дело дошло до намыливания головы, возникла сложность. Пена попала мальчику в глаза, и глаза сильно защипало. Ни Цзао скривил рот, что вызвало у отца презрительное хмыканье. Ни Цзао от злости заплакал и принялся колотить отца рукой, но в конце концов мыльную пену с головы удалось смыть, а остатки ее, собравшиеся возле уголков глаз, стереть рукой.
После бани мальчик почувствовал в теле удивительную легкость. Ему казалось, что он, подобно ласточке, может сейчас вспорхнуть в поднебесье. Отец с сыном хорошенько вытерлись горячим полотенцем и приступили к чаепитию. Потом оба принялись за ногти. Туалет завершила расческа. Радостные сердцем и духом, они покинули банное заведение.
— До чего же здорово в бане! — воскликнул довольный Ни Цзао.
Слова сына обрадовали отца, он почувствовал, что в носу у него сильно защипало.
Ни Учэн испытывал блаженное чувство расслабленности и удовлетворения, так как от тела вновь исходил запах чистоты. Но после бани он почувствовал в своем желудке еще бо́льшую, чем прежде, пустоту. По дороге домой им попалась харчевня, в которой готовили запеченное мясо. Нос Ни Учэна сразу же уловил аромат блюд, смешанный с запахом смолы, горящих дров. Его глаза запечатлели сияющие от удовольствия лица людей, выходивших из харчевни, их блестевшие от жира губы. Он увидел возбужденные физиономии тех, кто собирался переступить порог заведения. Их брови были приподняты, лица в радостном возбуждении. Ему почудился сладостный аромат, исходящий от запеченного мяса, и запах вина. Он облизал губы. Его слюнные железы, желудок, кишки начали обильно выделять соки. В горле заклокотало, в пустом желудке послышалось урчанье. Обе стенки его опустошенного желудка стали тереться друг о друга в ожидании пищи. Он сразу вспомнил слова его земляков: «Жадный червь от алчности вылезает наружу».
Что за «жадный червь»? Неужели на самом деле в его животе сидит какой-то червяк, который делает человека алчным, и человек не в состоянии это чувство в себе подавить? Удивительно образное и точное сравнение! Он в своем голодном нетерпении как раз и напоминает того червя, который корчится, извивается в его чреве, стараясь вылезти наружу, поскольку терпеть мучений больше не может.
На самом деле, конечно, никакого «жадного червя» не существует. Если у кого-то при ощущении сладкого запаха действительно появится изо рта червяк, то этот червь может быть лишь паразитом, вроде ужасной аскариды, которая действительно может выползать изо рта больного. В его памяти сразу всплыла картина многочисленных выгребных ям и отхожих мест в родной деревне. Сколько в них было червей!
Мы живем как свиньи! Его глаза заволокло слезами.
Ни Цзао, взглянув на отца, сразу все понял, хотя был совсем маленьким мальчиком. Он даже остолбенел от неожиданности, увидев в лице отца такое страстное желание попасть в харчевню и поесть запеченного мяса. Вместе с жалостью к отцу у него родилось и чувство неприязни. В этой алчности ему почудилось что-то низменное, странное выражение его лица сразу же бросалось в глаза. Губы отца как-то странно двигались, и мальчику сразу же вспомнилась кошка, за которой он ухаживал вместе с сестрой. Несчастная кошка была все время голодной, поэтому, когда Ни Цзао начинал есть, она садилась рядом и неотрывно смотрела на него, а ртом производила движения, сопровождавшие движения губ Ни Цзао, словно в этот момент кошку дергали за ниточку. Сердце Ни Цзао не выдерживало, он вынимал изо рта кусочек, который еще не успел проглотить, и давал кошке. Животное с благодарным мурлыканьем перебиралось ближе и принюхивалось к пище, но не ело, а снова устремляло на мальчика жалобные глаза. Кошка не решалась принять этот дар, поскольку кусок пахнул очень скверно. Потом кошка отправилась в рай, а ее тело зарыли во дворе.
Ни Учэн взглянул на застывшего в молчании сына, и его сердце пронзила боль. Какой же я отец? Никакого от меня проку! Я не могу даже сводить мальчика в обыкновенную харчевню и всласть накормить печеным мясом. Имею ли я право после этого жить?!
Будь что будет, а мяса мы непременно отведаем! И пусть рухнут наземь небеса, пусть повернут вспять воды Хуанхэ! Лицо Ни Учэна стало торжественно-серьезным, на нем лежала печать горя и гнева. Распаренное и красное после бани, оно приобрело синеватый оттенок.
— Пошли! — Он решительно потянул мальчика за руку. — Нам вон туда! — Он показал в сторону.
— Куда мы идем? Разве мы не домой?
— К одному моему другу. Этот дядя знает кучу разных вещей.
— Я не пойду!
— Мы только на десять минут!
— Нет, не пойду!
— Пойдешь! Будь послушным! А по дороге домой я куплю тебе сборник детских рассказов!
— Не, не хочу, не покупай. Да у тебя и денег-то нет!
— Они у меня будут! — Ни Учэн взволнованно схватил сына за руку. — Верь папе, у него непременно будут деньги!.. Прошу тебя, мой мальчик, ну пойдем! Это совсем рядом, всего две остановки, на трамвае. Посидим минут десять, не больше.
Они подошли к дому Ду Шэньсина. В зале для гостей, через который им пришлось пройти, стояли кадки и горшки с хризантемами самых разных оттенков и видов: золотисто-желтые и бледные с зеленоватым оттенком, лиловатые с тоненькими, неживыми лепестками или совершенно белые. Красота зала и атмосфера изысканной праздности, которая в нем царила, поразили не только сына, но и отца. Они повернули направо и очутились в кабинете, где хозяин обычно принимал гостей. Здесь было тепло, будто уже наступила весна. В комнате они увидели печурку для обогрева марки «Новый народ» с ярко начищенной трубой. На плите стоял железный чайник, урчанье которого напоминало монотонную декламацию стихов. Вдоль северной стены до самого потолка поднимались книжные полки, уставленные многочисленными изданиями в дорогих переплетах. Нос ощущал запах бумаги и туши. До чего же много здесь книг! У мальчика захватило дух от восторга. Он сразу же проникся к хозяину этого дома большим уважением.
Ни Цзао поздоровался с хозяином, назвав его «дядей Ду», и сделал поклон, потом ответил на кое-какие вопросы и принялся рассматривать книги. Возле полок стояла раздвижная лестница, распяленная наподобие иероглифа «человек». «Она нужна, чтобы доставать книги с верхней полки», — решил Ни Цзао. Мальчик почувствовал благоговейный трепет. «Интересно, сколько потребуется времени, чтобы прочесть все эти книги?» — подумал он и понял, что человек, прочитавший всю эту груду, должен знать очень и очень много. Разговор отца с хозяином дома, то и дело менявшим тему, долетал до ушей Ни Цзао, но не занимал его внимания. И вдруг…
— Господин Ду! Я испытываю некоторые трудности…
Слова отца внезапно ворвались в сознание Ни Цзао, случилось нечто страшное: сейчас отец будет просить взаймы. Но произошло еще более гадкое: дядя Ду достал небольшую сумму денег и с миной отвращения протянул отцу. Денег было раз в десять меньше той суммы, которую просил отец.
Отец просиял, с уст его сорвался смех, правда довольно натянутый. Как противно слушать его! Наконец смех прекратился, но потом снова раздался без всякой причины. Отец хохотнул еще раза три, как петух, которому не хочется возвещать о наступлении утра, но которому все-таки приходится кукарекать, так как человеческая рука в этот момент сжимает его горло.
Гости простились с хозяином и вышли. Мальчик испытывал стыд, и, когда отец предложил ему пойти в какой-нибудь ресторан, он, заплакав, отказался.
— Не пойду, не пойду! — заливаясь слезами, он побежал домой.
Оторопевший от неожиданности, отец бросился за сыном вдогонку. Надутые, они вместе шли по дороге домой, не разговаривая друг с другом. Скоро на пути им попалась галантерейная лавка. Отец остановился и стал внимательно осматривать товары, пока не увидел барометр, который тут же и решил купить. «Барометр символизирует современную науку!» — обрадованно заявил он. Ему хотелось, чтобы в их доме было побольше всего научного, чтобы чувствовались в семье признаки западной цивилизации. После покупки барометра настроение отца резко изменилось. Всю дорогу домой он рассказывал сыну о принципах устройства барометра, поведал ему о Фаренгейте, Цельсии и Реомюре. В середине своего рассказа он вдруг замолчал, потому что неожиданно понял, что говорит что-то не то. Его знаний в этой области было явно недостаточно.
Цзинъи восприняла появление барометра как дурной знак и стала с пристрастием выпытывать у сына, что произошло. Ни Цзао смутно чувствовал, что каждый такой поход с отцом рано или поздно должен закончиться какой-нибудь катастрофой. Цзинъи заплакала: семья бедствует, а муж покупает эту никому не нужную безделицу. Зачем?
Ни Учэн между тем посмеивался, но был сдержан. Он с удовольствием, как ребенок, рассматривал цифры на шкале, дул на стеклянный стерженек, грел его рукой. Научный закон о расширении тел при повышении температуры и сжатии их при охлаждении претворялся в жизнь на глазах. Ни Учэн был в восторге. «Да здравствует наука!» — заявил он.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Игра «Складные картинки» натолкнула Ни Цзао на мысль, что человек как бы состоит из трех основных частей, каждая из которых имеет свои особенные наряды и покровы. Первая — голова в шляпе или без шляпы или обмотанная полотенцем или без него. Вторая — тело, облаченное в какое-нибудь платье. Третья — ноги, прикрытые штанами или юбкой, обутые в сапоги, туфли или деревянные сандалии. Каждая из частей способна свободно перемещаться, легко подменять одна другую. Например, девочка, голову которой украшает бамбуковая шляпка, вдруг приобретает туловище толстяка, одетого в европейский костюм, или сухощавого субъекта в ладно пригнанном платье, или повернувшейся куда-то вбок фигуры в кожаном жакете. Почему эта фигурка женщины наклонена? Легко объяснить. Совершенно ясно, женщина повернулась, чтобы посмотреть на вас. А вот и ноги — они самые разные: их прикрывают панталоны, или широкие шаровары, или длинный халат, ниспадающий до пят, или короткие штанишки, едва прикрывающие щиколотку. На ногах соломенные сандалии или еще какая-нибудь обувь. Словом, одна и та же голова может венчать туловища разных людей и, наоборот, к одному и тому же телу могут быть приставлены различные головы и ноги. Так, в игре создается великое множество фигурок, которые претерпевают тысячи всевозможных изменений и превращений. Три части тела, сложенные вместе, хорошо согласуются друг с другом, но порой они выглядят и довольно неуклюже, даже как-то неестественно, что вызывает смех, а иногда отвращение и даже ужас. Однако как было бы здорово, если бы человек по собственному хотению мог менять каждую из этих трех основных частей. Увы, все это многообразие фигур и обликов способно лишь радовать глаз — не больше. Ни Цзао вместе с сестрой принялся составлять фигурки, которые им особенно понравились. «Вот эта хорошая! А эта еще лучше!» Фигурки быстро менялись, так что у детей зарябило в глазах.
Большое любопытство у детей вызвал и барометр. Интересно, почему красный столбик в трубке то поднимается, то опускается, становится то длинным, то коротким? А может быть, он живой? Может, внутри его скрывается какой-нибудь шаловливый бесенок? Ни Цзао внимательно разглядывал диковинный прибор не меньше десяти минут. Ему собственными глазами хотелось увидеть весь процесс удлинения и укорочения столбика от начала до конца. В чем секрет фокуса, какова хитрость этого бесенка? Но разве способен простой глаз в один прием увидеть весь ход превращения бутона в цветок? Увы, глазу это не подвластно. Зато стоит хоть на мгновение забыть про цветок и прервать наблюдение, и вдруг ты замечаешь, что он совершенно преобразился. Мальчик так и не увидел процесса всех изменений, которые происходили в барометре. Он замечал лишь конечный их результат — движение спиртового столбика, подкрашенного красной краской.
Брат и сестра получили сборник детских рассказов, а вместе с ним прекрасно иллюстрированную книжку «Биографии знаменитых людей мира», но купил все эти подарки вовсе не папа, а его длинноносый друг — дядя Ши, который и преподнес все детям. Ши Фуган — европеец. Он вовсю зубрит китайский язык — пекинский диалект, а потому в его речи то и дело появляются слова с частичкой «эр» на конце и всякие выражения вроде «Ну а ты, а?» «Во здорово!», «Страх какой!». Дядя Ши всегда очень чисто одет и неизменно находится в отличном расположении духа, о чем свидетельствует его постоянная улыбка. Он появился у них в доме спустя месяц после выздоровления отца. Во время встречи мужчины обсуждали план создания журнала с переводными статьями из европейских научных работ. Дядя Ши проявил большое расположение к маме, немного поболтал с ней о разных мелочах, после чего мама сказала, что господин Ши весьма достойный человек. Ши Фуган пожелал познакомиться с бабушкой и тетей, но тетя от встречи отказалась, а бабушка, наоборот, по этому случаю надела черную шелковую кофту. Европейский гость называл бабушку «почтенной госпожой» и употреблял старинные вежливые обороты речи: «Сколь велико ваше долголетие? От вас исходит аромат счастья. Каждая косточка вашего тела необычайно крепка!» Словом, говорил он чрезвычайно складно и проникновенно, заставляя бабушку заливаться радостным смехом. Примечательно, что бабушка вовсе не была старой, но пребывала в возрасте достойном и весьма почетном.
После беседы с гостем бабушка со вздохом призналась: «Вот уж никогда бы не подумала, что „заморский волосатик“ такой разумный и почтительный человек». Она вспомнила свое детство в деревне и то, как к ним однажды пришли ихэтуани. Вспомнила, как брат-наставник, собравшись с духом, расколол одним ударом кулака сразу двенадцать кирпичей, а потом стал показывать разные фокусы, в которых он был большой мастак. Ихэтуани в то время бросили клич: «Поддержим Цинов, уничтожим иностранцев!» Как было бы хорошо, если бы все иностранцы были вот такие культурные и разумные, как Ши Фуган.
В «Биографиях знаменитых людей» было собрано свыше трехсот историй. На каждой странице книги помещался портрет человека, а под ним текст. Среди знаменитостей были Сократ, Платон, Пастер, Нобель, Эдисон, Коперник, Галилей, Клемансо, прозванный Тигром, Бисмарк — Железный канцлер, «Святая дева» — Жанна д’Арк, писатель Диккенс и многие другие. Из этой книги Ни Цзао узнал (и надолго запомнил), что Коперник и Галилей были сожжены на костре (во всяком случае, так было написано в книге, хотя на самом деле им удалось избежать смерти), это сильно огорчило мальчика. Он расспрашивал об этом отца, однако тот ему толком ничего не ответил. В истории о Бисмарке Ни Цзао прочитал, что в молодые годы тот как-то оказался возле постоялого двора, ища пристанища. Он несколько раз позвонил в дверной колокольчик, но на его зов никто из слуг не появился. Тогда Бисмарк достал пистолет и принялся палить по крыше. В этой истории про Бисмарка мальчик не увидел ничего героического, напротив, ему показалось, что такой человек похож на грубияна и дикаря, он способен совершать жестокие поступки и творить разные бесчинства. Из истории о Жанне д’Арк он узнал, что ее сожгли на костре английские солдаты-завоеватели. Картина с изображением несчастной девушки вызвала у Ни Цзао большое уважение к великомученице. А Диккенс, оказывается, во время игры в футбол повредил себе ногу, из-за чего вынужден был оставить прежнюю профессию, но зато сделался писателем. Эта история показалась мальчику чрезвычайно забавной. Разве быть писателем менее интересно, чем играть в футбол? А если бы Диккенс не повредил себе ногу, неужели все свои силы он направил бы на игру в мяч, а не на писательство?
Но почему в книжке утверждается, что Диккенс стал писателем потому, что поранил ногу во время футбола?
Из более чем трех сотен биографий знаменитостей мира Ни Цзао обнаружил лишь одно жизнеописание китайца — Конфуция, названного в книжке «Первоучителем Высокой мудрости и Великих свершений». В каждом классе школы, где учился Ни Цзао, на передней стене висел портрет Учителя Куна. Мальчик никак не мог взять в толк, почему на одежде мудреца так много складок. Еще большее недоумение вызывал меч (или нож?), пристегнутый к поясу. Конфуций был изображен сгорбленным человеком весьма почтенного возраста. Зачем ему оружие? Умеет ли он им пользоваться?
Больше всего Ни Цзао понравился Эдисон, выросший в бедности, поэтому мальчик проникся к ученому большим сочувствием. Однажды, когда Эдисон продавал газеты в поезде, его ударили по уху, и он оглох. Понятно, что для Эдисона это была большая беда, но он умудрился изобрести лампочку и множество других полезных вещей. Как, наверное, интересно быть изобретателем! Любопытно, что изобретет он, Ни Цзао, когда вырастет?
К Конфуцию он относился без особой симпатии. Что касается самой книги, то она, с ее глянцевой обложкой, постоянно притягивала его внимание. В ней мальчик открывал для себя огромный и страшно интересный мир. Оказывается, мир — это вовсе не его семья, где все и всегда ссорятся, это и не школа, в классных комнатах которой постоянно холодно, потому что в печке никогда нет огня, и окоченевшие дети часто плачут и мочатся в штаны. Мир — это и не Пекин, захваченный японцами, город, где сейчас развернулась четвертая по счету кампания по укреплению порядка. Мир, который был отражен в книжке, казался Ни Цзао куда более настоящим, чем тот, в котором он жил. «Знаменитые люди» своим странным обликом: одеянием, прическами, бородами — вызывали у него удивление. Разглядывание картинок порождало разнообразные мысли.
Главное, что понял Ни Цзао, — это то, что у всех героев книги есть свое дело в жизни. Каждый знает, что ему нужно делать, и во имя своего дела он всю жизнь хлопочет и ведет борьбу. А в его семье все наоборот — никто не знает, что ему надо делать. Как горько!