В Будапеште мы уже несколько дней, а я еще не видел города. Лихорадочная суета последних дней захватила всех. У меня вдобавок ко всему еще заботы о репортаже «Известиям».
Чтобы писать о предстоящих соревнованиях, я должен знать претендентов на призовые места. Но осторожные фавориты не склонны к откровенности: зачем раскрывать карты своим соперникам? И потом спорт есть спорт. Всякое может случиться. Лучше отмолчаться. А допытываться мне неловко. Я ведь сам участник. Могут подумать, что «вынюхиваю», дабы наши тренеры вернее расставили силы команды.
Несколько дней по крохам собираю сведения. Вижу затаенную силу, спрятанную в нарочито небрежные движения. Прибавляю к старым наблюдениям новые — картина проясняется. Только бы не промахнуться и не заглотнуть ложной наживки! Здесь особенно опасна умышленная болтливость некоторых тренеров, рассчитанная на то, чтобы запугать противника страшными цифрами, лишить сна, покоя, надежды.
В Будапешт в сентябре 1962 года съехались на чемпионат мира по тяжелой атлетике сильнейшие штангисты мира. Наша команда прилетела несколько дней назад. Мы прибыли с твердым намерением: отстоять первое командное место. С 1957 года оно неизменно за нами. Старшие товарищи передали нам эстафету. Это они вывели советскую тяжелую атлетику вперед. Они разгромили непобедимую сборную США. Они перекроили таблицу мировых рекордов. Серго Амбарцумян, Яков Куценко, Григорий Новак, Рафаэль Чимишкян, Иван Удодов... Славные имена! Мы гордимся ими.
Народ ждал победы от своих посланцев. Десятки телеграмм. Болельщики просили, требовали.
И мы не жалели себя...
Кажется, все ясно. Проведены прикидки, приблизительно известен мой результат, а вот сейчас снова волнуюсь. Я не новичок, выступаю уже четвертый раз, а быть спокойным так и не научился.
То у одного, то у другого из нас мелькают в руках блокноты. И появляются колонки цифр. Эти цифры — результаты соперников. Я уже прикинул возможности Шеманского — главного своего противника. А когда увидел его — начал все заново пересчитывать. Шеманский плотен. Загорелое, спокойное лицо, уверенные движения. Нет, уж лучше я все пересчитаю заново. Так надежнее.
Вчера на тренировке ко мне подошел Владимир Стогов. Он седьмой раз выступает на чемпионатах мира. Взволнован:
— Миякэ в отличной форме.
Миякэ — первый его конкурент, если не считать венгра Фельди. Я пошутил, намекая на силу и опытность Стогова:
— И мы щи не лаптем хлебаем.
Володя даже не улыбнулся: пора шуток наступит для него 16 сентября, когда он выступит, а нас еще будут ждать поединки.
Нет Бергера. И, как сказали американские ребята, из-за плохой спортивной формы. Мы обрадовались за Женю Минаева. Но преждевременно: приехали итальянцы, и оказалось, что чемпион Европы Маннирони в превосходной форме. Тренер Пиньятти проинформнровал об этом большим пальцем правой руки и выразительным возгласом:
— Фортиссимо!
Пока еще нет поляков, и Володя Каплунов томится в безвестности: что ждать от Бажановского?
Курынов щеголяет в новом костюме. Приветлив и жизнерадостен. Его оптимизм понятен: спортивный горизонт чист, конкуренции Александру не предвидится. Правда, говорят, что в иранской команде завелся
полусредневес, покушающийся на внушительную сумму — 425 килограммов. Но его никто не принимает всерьез.
Мне завидно. Признаться, не всегда правы «всезнающие» спортивные журналисты, вставляя в свои отчеты ходульную фразу: «Старые соперники были рады новой возможности померяться силами». Куда веселее получить золотую медаль в спокойной обстановке, без «войны нервов».
В среднем весе как будто все просто. Венгр Вереш — первый... А Коно?! Опять Коно, тот самый Коно, который клялся больше не подходить к штанге и быть только судьей. Когда при встрече я увидел его пополневшее лицо, пожал руку и потрогал бицепсы, — понял: до судейства далеко. Так и вышло: Коно будет выступать.
Еще не прибыли два основных претендента на золотую медаль в полутяжелом весе: поляк Палинский и англичанин Мартин.
Москву все лето поливали дожди. А здесь совсем сухо. Жаркое солнце выжгло землю. Сморщились листья, пожухла трава. Над городом пыльное облако.
Мысль о соревнованиях не дает покоя. Меряю ногами незнакомые улицы одну за другой. Неизвестные памятники, чужие лица...
Шум и солнце утомляют. Сажусь в трамвай и уезжаю на Маргит. В старом вековом парке, не тронутом войной, тихо и прохладно. Штраусовский Дунай, но вовсе не голубой. Серый, утомленный работяга. День и ночь таскает на своей спине пароходы, баржи, буксиры. Грязные мазутные пятна. Мутная, с мусором вода.
Зорянка высвистывает грустную песню уходящему лету. Нежные флейтовые звуки. У птицы приспущены крылья и вздрагивает хвост, точно дирижирует.
Бегают по газонам дети. Им все дозволено. Шаркают старики в темных костюмах. Как далеки им, молодым и старым, наши переживания! Далеки и непонятны.
...Вечером парад чемпионата. Знамена, музыка...
После парада сижу в зале и смотрю, как сражается Володя Стогов. Против него — венгр Имре Фельди и японец Иосинобу Миякэ. Я знаю всех троих. Конечно, лучше других — нашего Владимира. Мы знакомы давно. Я делал первые шаги в спорте — он получал золотые медали. Немногословный человек, знающий цену силе и слову. Огромная выносливость на тренировках плюс природная сила, плюс невероятная злость на соревнованиях. Для противника эти плюсы оборачиваются минусами. Стогов — пятикратный чемпион мира. Запугивания, небылицы о силе соперников, срывы не действуют на него. Я учился выдержке у этого человека.
Позже я узнал Миякэ. Сначала по газетам. После встретились в Риме на Олимпийских играх. Он самый знаменитый японский штангист. Маленького роста, очень веселый и подвижный. Черные волосы, живые глаза. Наблюдая за ним на помосте, замечаешь преобладание мускулатуры ног над другими мышцами. На ногах они длинные, рельефные и очень объемные для такого маленького человека! Когда Иосинобу поднимает 140 килограммов, кажется — это уже предел, больше он не поднимет. Но вот он встает с весом и думаешь: «Вешай на штангу еще много килограммов — ему нипочем!»
В Вене Иосинобу рассказал мне любопытную историю. Он, наверное, никогда бы не увлекся тяжелой атлетикой, если бы не его одноклассник Юкио Фуруяма и свойственное многим спортивным натурам честолюбие. В 1956 году Фуруяма отправился в составе японской команды в Мельбурн. Юкио выступит на Олимпийских играх! Новость взбудоражила гимназию. В глазах ребят он поднялся на сказочную высоту. Маленького Миякэ грызла зависть: «Почему он, а не я?» Это «почему» не давало покоя. Вскоре он начал тренироваться и... мечтать о победах.
День проходил за днем. Каждую неделю Миякэ тренировался четыре раза. Правда, лишь по два часа. Больше нельзя, надо учиться: Иосинобу — студент университета «Хосей». Хосей — имя богача, содержащего университет на собственные средства.
Не всегда все хорошо. Толчок — его любимое упражнение. Нужно так отработать технику, чтобы молниеносное движение со штангой было наиболее экономично. И упражнение повторяется, повторяется... Однажды усталые руки не выдержали веса, и локти воткнулись в колени. Тяжелый перелом кисти...
Теперь на руке крупный твердый нарост. И все-таки толчок остался его любимым движением. Страх боли был подавлен.
На Олимпиаде в Риме Миякэ нетерпеливо рвется к золотой медали. Одна прикидка следует за другой. Непоправимые глупости. Нервы и сила растрачены до соревнований. Вместо золотой — серебряная медаль. В Вене воля Стогова и та же ненужная горячность снова разбивают заветную мечту.
И вот Миякэ на будапештской сцене. Бледное лицо. Горящие глаза. Проходит минута. Он резко поворачивается и почти бежит на помост к штанге. У штанги снова стоит. Из-за кулис среди полной тишины несется отрывистый вскрик тренера — как удар хлыстом. Секунда — и тренер уже возле помоста. Миякэ что-то кричит в ответ. Тренер подхватывает злой крик. И атлет смыкает пальцы на металлической шее штанги...
С Имре Фельди я познакомился в Вене, когда собирал материал о сильнейших атлетах мира. Имре — шахтер из Татабаньи. Он показал мне свою руку. На трех пальцах не хватает суставов.
— Это от шахты на память: силой наградила недаром. Кое-что и забрала. Отхватило в аварии под землей. Еще дешево отделался...
Среди рабочих Имре, несмотря на маленький рост и вес, выделялся силой. Невысокие и слабые от природы люди почти всегда тянутся к силе. Чаще других они встречаются в зале и усерднее других тренируются. Имре крепок. Руки и ноги в тугих узлах мышц.
...Фельди на помосте. Ему сразу же начинают помогать «родные стены». Зал встречает любимца дружным криком:
— Давай, Фельди!
Но сильнее всех Миякэ.
Что говорить Стогову в утешение? Ругаю плохих судей. Стогов соглашается:
— Факт. Сбили меня с первых подходов. Но не в этом суть. Устал я за эти годы. И потом бесконечные прикидки: все решаем, кто первый номер в нашей сборной. Воюем друг с другом на родной земле, выкладывая силы. Ерунда какая-то. А я уже не молод: не могу выдержать лишнюю нервотрепку. Вот... — Стогов отвернулся и закусил губу. Швырнул ботинки в свой знаменитый портфель-ветеран.
В отель я вернулся разбитый, снедаемый горькой обидой за товарища. Надо было писать отчет в газету. Писать не хотелось. С вожделением глянув на кровать, сел за стол.
Я размышлял о проигрыше Стогова и о грустных словах, сказанных им, а перед глазами стоял счастливый японец. И шумел восторженно зал. Кое-как я составил и передал рано утром заметку в Москву.
«Старт будапештского чемпионата мира по штанге оказался неудачным для нашей команды: пятикратный чемпион мира Владимир Стогов остался третим.
Дважды японский штангист Миякэ пытался завоевать золотую медаль чемпионата мира в легчайшем весе. Впервые это было на Римских Олимпийских играх в 1960 году. Тогда его погубила неопытность. Он поражал рекордами на тренировках, а на соревнованиях был, как выжатый лимон, и едва не получил нулевую оценку в одном из движений троеборья — толчке. Год спустя в Вене опыт Стогова опять оказался более сильным оружием, нежели удивительные мускулы Миякэ. Лишь на чемпионате мира в 1962 году сбылась мечта японского студента-литератора: он «вырвал» долгожданную победу с внушительным рекордом в сумме троеборья — 352,5 килограмма.
Второе место вновь досталось венгерскому атлету Фельди».
...Каждый вечер соревнования. Семь весовых категорий. Семь вечеров. Каждый день великая трансформация происходит с человеком, выступившим накануне.
Если проиграл — смиренная покорность судьбе и засевшая глубоко в сердце надежда на обязательный успех в будущем. Такие тренируются неистово и помногу.
Некоторых победа делает нахалами. Человек становится заносчивым и едва цедит слова сквозь зубы.
Третьих победа кружит, как в танце. Им кажется, что мир только и делает, что интересуется их особами.
Тот, кто побеждает не первый раз, в той или иной степени проходит через все это. Но встречаются атлеты, как бы застывшие в одном состоянии и реагирующие на успех всегда одинаково.
...Весь день моросил дождь. На открытых трибунах Малого стадиона, где проходил чемпионат атлетов полулегкого веса, не найти сухого места. И лишь редкие группки зрителей жались под случайными навесами. Выступать в такую погоду тяжело.
На этот раз не было прославленного американца Бергера. Весельчак и любитель выпить, хозяин небольшого ресторана, он предпочел суетные житейские радости славе чемпиона. Поэтому никто не оказал Евгению Минаеву достойного сопротивления. Он и выиграл золотую медаль с результатом 362,5 килограмма, восстановив равновесие с Бергером: советский спортсмен и американец имеют по три золотые медали.
Конкурентов на остальные трофеи в полулегком весе было более чем достаточно. Наш дебютант Евгений Кацура набрал в троеборье 357,5 килограмма и получил серебряную медаль — для дебютанта отлично. Только недостаток опыта помешал ему достичь большего.
Нервозность, технические погрешности, тактические просчеты подвели итальянца Маннирони. Находясь в отличной форме, чемпион Европы слишком «горел», слишком стремился быть первым. В итоге — даже не призовое, а шестое место. Знакомая картина, грустная и поучительная, — со слезами после выступления и упреками тренеру.
Бронзовую медаль завоевал молодой польский атлет Козловский (352,5 килограмма).
Ждешь, ждешь... В такие дни начинаешь ненавидеть спорт. За завтраком разговоры о вчерашних поединках. За обедом — о сегодняшних. Газеты пишут о чемпионате. Телевизоры кричат о чемпионате. На улицах — плакаты чемпионата. Знакомые и незнакомые говорят только о штанге, атлетах, судьях.
...Утром слегка потренировался. Потом пришел один местный журналист и попросил написать для его газеты о соревнованиях и о себе. К обеду я закончил эту статью.
«Привыкает ли спортсмен к большим соревнованиям? Нет. Уже много лет подряд я выступаю в сборной команде Советского Союза по тяжелой атлетике, и каждый раз для меня это большое волнение.
Нельзя привыкнуть к этим дням, полным ожидания и неизвестности. Когда у великого русского артиста Ф. И. Шаляпина спросили, волнуется ли он перед спектаклем, Шаляпин даже не удивился, а мутился, воскликнув: «Да что я, чурбан, что ли?!»
В 1959 году на Варшавском чемпионате в борьбе за золотую медаль я столкнулся с американцем Джимом Брэдфордом и едва не проиграл. Он буквально подавил меня в первом упражнении — жиме, опередив на десять килограммов. Я был совсем новичком и впервые выступал на таких соревнованиях. И я растерялся. Растерялся настолько, что мне подумалось: победить теперь невозможно. Штанга валилась из рук. На душе было скверно. А впереди, несколько часов борьбы и два упражнения — рывок и толчок. Казалось, уже не было силы, которая смогла бы заставить мой мышцы драться за победу. Как сейчас, вижу: журналисты толпой перекочевывают к Брэдфорду, друзья растерянно жмутся к стене. Лишь мой тренер С. Богдасаровпродолжал тведить:
— Это ерунда, это все ерунда. Ты победишь.
Я плохо слушал его и, признаться, мало верил: «Успокаивает», — вертелась вялая мысль. С кресла меня поднял Аркадий Воробьев. На разминке он говорил: «У меня бывало и хуже. Тяжелые травмы, еле двигал ногами. Главное — нервы. Ну, куда делась твоя сила?! Те же самые мышцы, руки, ноги, голова, сердце. Это ты! Ты много раз поднимал эти веса на тренировках. Твоя сила с тобою — возьми себя в руки. Слышишь? Возьми себя в руки!»
И мало-помалу я пришел в себя. Мои движения со штангой обрели уверенность. Друзья были рядом. И я победил.
Противники каждый раз новые. В Варшаве им был могучий Джим Брэдфорд, весящий почти 140 килограммов. Огромные крутые плечи. Незаурядный опыт международных встреч. Он боролся на помостах с такими «звездами» тяжелой атлетики, как восьмикратный чемпион мира негр Джон Дэвис, легендарный силач Даг Хэпбурн, известный всему миру Пауль Андерсон и наш Алексей Медведев. Разные имена и, конечно, разные судьбы.
Джон Дэвис. Краса и гордость спортивной Америки. В 1952 году он в последний раз стал чемпионом мира. В 1958 году непобедимый Джон Дэвис впервые проиграл канадцу Дагу Хэпбурну. Негр, да еще с «подмоченными» лаврами, Дэвис теперь не может найти себе лучшего места, чем должность надзирателя в Йоркской тюрьме.
Даг Хэпбурн. Юношей он решил стать чемпионом мира. И восемь лет шел к этой цели. И вот он в Стокгольме. 1953 год. На груди — медаль самого сильного человека мира, а Хэпбурн уходит из спорта! После стольких лет тренировок — прощай, спорт! Для сладкой жизни нужны деньги, и в мире появился другой Хэпбурн — не великан с неукротимой волей, а тучный хозяин спортивных залов.
Пауль Андерсон перевернул вверх ногами представление о человеческой силе. Он почти юношей оставляет помост, чтобы сколотить свой миллион. Силовые трюки в прокуренных барах, рекламные номера в интересах различных фирм...
На чемпионате в Будапеште мой основной соперник — американец Норберт Шеманский. Он в превосходной спортивной форме. Борьба с подобным атлетом опасна. Срывы не допустимы. Такой противник буквально крадется по твоим следам, ожидая удобного случая для решающей атаки.
Мой сезон в 1962 году сложился крайне неудачно. Находясь весной в отличной форме, я на майском чемпионате СССР в Тбилиси получил сразу три травмы: шеи, спины и коленного сустава. Две недели провел в госпитале, а потом месяц вынужденного отпуска. Войти в хорошую форму я так и не успел. Но на победу надеюсь».
...Когда начались соревнования атлетов легкого веса, показалось на мгновение, что ничего не изменилось по сравнению с прошлогодним чемпионатом: похожий зал, зрители, помост, в центре внимания — поляки Бажановский и Зелинский. Только теперь возле штанги вместо нашего Сергея Лопатина наш Владимир Каплунов.
Мои старые товарищи и тренеры пережили столько соревнований, что некоторые даже стерлись из их памяти. Они видели легендарных людей спорта, выступали вместе с ними и сами были героями легенд. Но даже их поразило то, что произошло на Малом стадионе.
Свою комнату наша команда делит со штангистами Японии. В их углу — электрическая плитка, батареи кастрюль, склянок, бутылок. Кухонные ароматы. После взвешивания японцы тут же восполняют сброшенный поневоле вес.
У Володи Каплунова малиновое от волнения лицо. Я спрашиваю, как он чувствует себя. Володя молчит и пожимает плечами. Потом так же молча уходит на помост. Начинается яростная борьба в жиме. Зафиксировав 132,5 килограмма, Каплунов отрывается от Бажановского на семь с половиной килограммов. Потом они отдыхают, а их более слабые товарищи соревнуются в рывке. Возле кулис толпятся тренеры. Неистовыми криками, перекрывающими грохот штанги, они подбадривают своих учеников.
Последний подход Владимира в рывке — 122,5 килограмма. Бажановский поднимает 127,5 со второй попытки.
Тренер и хозяин американской команды Боб Гофман сегодня опекает своего новичка Гарси, маленького учителя из Йорка. Гарси оставляет впечатление большой неистраченной силы, но заметно, что его измотала сгонка веса. Сбросить целых четыре килограмма! Многовато. В толчке американец шатается от слабости. Штанга едва не сбивает его с ног...
Крики, топот, потом общее дружное «тс-с!» — и тишина, в которой слышишь, как бьется собственное сердце.
И вот разыгрался последний акт великолепного спектакля силы. Каплунов толкает 150 килограммов, Зелинский — тоже. Каплунов — 155, Зелинский — тоже. И Бажановский — тоже. У Каплунова остается последняя попытка, а наседают двое.
Один неожиданно пытается сбить Каплунова с верного второго места на третье. Это Зелинский. Он нацелился на «серебро» и пока выжидает.
Другой, Бажановский, рвется только к победе.
Володя никогда в жизни не поднимал 160 килограммов. Теперь надо! Только этот результат может остановить поляков. И Каплунов поднимает их! Зелинский сдается. А Бажановский — нет. Он просит установить на штангу 162,5 килограмма. Как и год назад, от этого подхода зависит все. Но история не повторяется: на этот раз штанга «сильнее» поляка. Он спускается с помоста, и в его глазах отчаяние.
А рядом в объятиях друзей — Каплунов. Охрипшим от усталости и счастья голосом шепчет:
— Рекорд мира! И я чемпион мира. Ребята, не сон ли это?!
Сон? Нет. Новая легенда? Возможно. И ее герой — выше всяких похвал. Его мировой рекорд в сумме троеборья — 415 килограммов — на два с половиной килограмма превышает прежний и не нуждается в комментариях.
Подготовка спортсменов к Олимпийским играм и накал борьбы на них совсем иные, нежели на чемпионатах мира. Золотая олимпийская медаль — пожалуй, наивысшая спортивная награда. И на будапештском чемпионате мира по штанге ради будущих побед советской команды были проэкзаменованы два молодых наших атлета — Е. Кацура (полулегкий вес) и М. Хомченко (полусредний). «Обстрел» новичков проходил в выгодной для них обстановке. Вместе с ними выступали опытные мастера, чемпионы мира. Хомченко, безусловно, очень способный атлет, обладающий недюжинной силой. Его спокойствию, хладнокровию можно только позавидовать. Но даже этого выдержанного человека вывел из равновесия поединок с чемпионом мира. Хомченко явно растерялся и как-то обмяк. И отсюда результат: пятое место, сумма троеборья — 410 килограммов.
На соревновании штангистов полусреднего веса было немало сюрпризов: неожиданная серебряная медаль венгра Хуски (415 килограммов) и бронзовая — иранца Тейрани (412,5 килограмма).
Александр Курынов в третий раз завоевал золотую медаль. Сумма в троеборье для него невысока — 422,5 килограмма. Но, право же, трудно каждый раз показывать свой лучший результат. Когда спортсмены-фавориты выступают не «ах» или проигрывают, частенько забываются их былые достижения, и атлеты слышат только упреки. Так случалось со многими. Я, близко знающий Курынова, ни в чем не могу его упрекнуть: на этот раз Александр «собрал» все, что мог, до единого килограмма.
В среднем весе советская команда участника не выставила. Рудольф Плюкфельдер много болел и не подготовился. А ему нет достойной смены.
Из-за плохой погоды состязания средневесов были перенесены с открытой арены в Большой спортивный зал Народного стадиона. Здесь душно. Зал переполнен как никогда: выступает любимец будапештской публики — Дьезе Вереш. Все жаждут увидеть его схватку с американцем Коно. В дальнейшем зрители приняли непосредственное участие в этом поединке. Такого угрожающего рева и топота в адрес судей слышать еще не доводилось. Временами казалось, что вот-вот вспыхнет потасовка.
Перед соревнованиями я занимаюсь в тренировочном зале. Рядом тренируются поляки Бажановский и Зелинский. Жалуюсь Бажановскому, как тяжело выступать последним, как томительно тянется время. Бажановский печально качает головой:
— Я согласен ждать еще неделю, месяц и еще много-много дней, только бы быть первым.
Проигрывать тоже надо уметь. Я понял это, когда проиграл Бажановский. Без театральных жестов, ссылок на действительные и мнимые болезни, без упреков неизвестно кому и неизвестно за что, мужественно и благородно принял он удар судьбы.
Спор между Верешем и Коно вспыхнул не на шутку с первого же движения — жима. Коно набирает 150 килограммов. Вереш — 155. Но судьи не засчитывают этот вес венгру. В зале начинается что-то невообразимое. Рев, свист... Одна, три, пять минут... Наконец апелляционное жюри отменяет решение судей на помосте. В едином радостном порыве зал встает и скандирует:
— Хорошо, Вереш!
В рывке, подняв 135 килограммов, Коно сравнивается с Верешем. Но в толчке венгр добивается ощутимого перевеса. Он побеждает с результатом в 460 килограммов. У Коно — 455.
«Бронзового» призера зрители снова встречают ликованием: это венгр Тот. Его сумма в троеборье равна 422,5 килограмма.
Блестящий мировой рекорд установил финский атлет Яко Кайлаярви. Он вырвал штангу весом в 146,5 килограмма.
...С удовольствием читаю в газете под своими заметками: «Спец. корр.». И в скобочках: «По телефону». Газетная романтика.
Писать о чемпионате — это все равно что писать репортажи о своей семье. Положение двусмысленное. Я выступаю сам. Порой кажется, что занят не своим делом. И если проиграю, то как я, судья другим, посмотрю тогда в глаза людям? Судить, критиковать — не сложно. Самому не проиграть — вот это да! И потом ребята. Все хорошо знакомы, близки. А дело-то спортивное — случаются и проигрыши и неудачи. Напишешь не так — обидишь. Приходится тщательно взвешивать каждое слово.
Победителю в соревнованиях штангистов полутяжелого веса англичанину Мартину могут позавидовать даже атлеты тяжелого веса. Установленный им вчера мировой рекорд в сумме троеборья — 480 килограммов — великолепен, несмотря на то, что в последние годы обновление рекордов в тяжелой атлетике — явление заурядное. Вспоминаю слова одного французского спортивного журналиста, который в ответ на пересуды о пределах физической силы сказал: «Если такой предел настанет и результаты замрут, это будет гибель человеческой цивилизации». Журналист прав.
Англичанин Луис Мартин впервые заставил говорить о себе в 1959 году на чемпионате в Варшаве, когда отвоевал золотую медаль у советского атлета Воробьева. И вот Будапешт. В жиме, показав 155 килограммов, Мартин отрывается от поляка Палинского на целых 10 килограммов. Тот ценой невероятных усилий отыгрывает в рывке два с половиной килограмма. Третье движение — толчок — дается Мартину необычайно тяжело. Штангу в 185 килограммов он поднимал так долго и так трудно, что хотелось громко спросить, почему он еще держится на ногах. И все же Мартин не только выстоял, но довольно легко вытолкнул штангу на прямые руки! Я ставлю себя на его место, и мне делается не по себе: вспоминаю, как в глазах плавает ночь и радужные пятна, как шумит кровь в ушах.
Но Палинский не сдавался. Толкнув 182,5 килограма, он сделал две отчаянные попытки обойти Мартина. И каждый раз штанга в 195 килограммов отрывалась от пола, чтобы через несколько секунд упасть рядом с обессиленным поляком.
Бронзовую медаль завоевал американец Марч, набрав в троеборье 460 килограммов. Советская команда в полутяжелом весе участника не выставляла.
Пришел и мой день.
Выступать пришлось на открытом воздухе. Зрителей было очень много. И в каждом взгляде — острое любопытство. Я видел это, когда стоял на параде рядом с американскими штангистами Шеманским и Губнером.
Скорей бы!
Шеманский гораздо опытнее и хитрее меня. Задолго до соревнований он демонстрировал свою якобы плохую спортивную форму. Небольшие тяжести на тренировках он поднимал с гримасами и с таким внешним напряжением, будто выжимал тонны. За несколько дней до соревнований Шеманский «получил травму». Хромал, был мрачен и неразговорчив. Словом, вовсю старался, чтобы я уверовал в легкую победу.
И вот после жима и рывка я плетусь за Шеманским. Чувствую, что я сильнее американца, но технически выполняю упражнения гораздо хуже, а то и просто примитивно. Чувствую, но ничего не могу с собой поделать.
А Шеманский! Он, по-моему, никогда еще не был так хорош и силен. По сосредоточенной работе, очень серьезному выражению лица ясно, что для него эти соревнования — главные в жизни. 39-летний атлет дрался отчаянно, не жалея себя. Поэтому в третьем движении мне ничего не оставалось делать, как начать с двухсот килограммов. Шеманский остановился на цифре 195. Потом я толкнул 207,5 килограмма и вышел на первое место, набрав в троеборье 540 килограммов.
К этому времени корреспонденты иностранных агентств успели передать в редакции, что я проиграл. Они не сомневались в своих прорицаниях. Говорили и писали, что я бледен, растерян. Да, я был бледен. Но не от страха. Очень тяжело бороться одновременно с холодным металлом, великолепным соперником и безграничным внутренним волнением.
Я люблю и уважаю людей, которые верят в человека до конца. Для всех ты погиб, а этот человек — с тобой и, верит. Я благодарен своим друзьям: они верили в меня и были со мной.
Советская команда заняла первое место. Четыре золотые, серебряная и бронзовая медали — это триумф. Окончательно сломленные, далеко назад откатились американцы. Потерпели неудачу наши друзья — польские штангисты: ни одного первого места. Зато замечательно выступили венгерские атлеты. Они заняли второе командное место.
1962 г.
Поэзия силы
Я вкладываю в машинку чистый лист бумаги и думаю, как лучше написать о Луисе Мартине, новом чемпионе мира. Я думаю о Луисе Мартине и вспоминаю нашего Аркадия Воробьева, потом поляка Иренеуша Палинского.
Невольно приходит мысль о времени. Извечная старая истина о быстротекущем, неумолимом времени. Оживают люди, события...
Старик Георг Гаккеншмидт, «русский лев», как почтительно величали его газеты, не кажется мне таким уж ветхим, седым старцем. Я вижу его руки с морщинами, синими венами, сухой тонкой кожей в пятнах. Он вручает мне приз Британской ассоциации тяжелой атлетики. А вечером на банкете плачет, когда я рассказываю ему о далекой Родине и о том, что его там помнят.
Сейчас я смотрю на фотографию, подаренную Гаккеншмидтом. Она лежит у меня на столе под стеклом. На снимке он рослый красавец. Чемпион мира 1903 года. Фотография сделана в Вене. На превосходной бумаге — тисненый королевский герб.
«Да, да, всему виною время», — думаю я. И решаю писать очерк о Луисе Мартине, разматывая клубок времени...
Я пытался заснуть. Ворочался, и хотя в комнате было тихо, сон не шел. Я лежал в номере Воробьева. Окна моего номера выходили на шумную центральную улицу Варшавы, и Воробьев буквально силой увел меня в свою комнату.
— Здесь будет тише, — не сказал, а приказал он. Взял чемоданчик и ушел. Я остался один. Лежал и думал о соревнованиях. Думал о том, что сейчас Воробьев на помосте.
В номере темно и очень спокойно. А я никак не могу заснуть. Наверное, минуло несколько часов, прежде чем задремал.
Это был чуткий, напряженный сон. Когда услышал шорох и чьи-то приглушенные голоса, мгновенно проснулся. По комнате на цыпочках ходил Аркадий и шепотом отвечал тренеру. Он заметил, что я проснулся.
— Все в порядке. Хорошо. Ты спи. Завтра тебе выступать. Спи... — И поспешно вышел.
«Все в порядке, значит он первый», — засыпая, решил я. Но какое-то нехорошее подозрение встревожило меня: не понравились его сдавленный голос и нервная поспешность.
Утром опасения оправдались. Накануне в тяжелой борьбе на мировом первенстве 1959 года неоднократный чемпион мира Воробьев проиграл никому не известному негру — англичанину Луису Мартину.
Я познакомился с чемпионом. Он, ошалевший от неожиданного счастья, стоял в вестибюле гостиницы и раздавал автографы. Знакомился я с ним, как выяснилось, уже во второй раз. Узнал его, когда подал руку. Это был тот самый парень-весельчак с необыкновенно красивыми пропорциями тела и превосходными рельефными мускулами. Он тренировался рядом с нашими ребятами. Штангу поднимал коряво. Про него говорили, что силен, но никто не принимал предостережений всерьез. Зато, когда Луис раздевался и демонстрировал свои необыкновенные мышцы, вокруг собиралась толпа. Восторгам не было конца. И, признаться, было от чего ахнуть. А Мартин открывал в улыбке сахарные зубы и смеялся.
Тогда ему просто повезло. Бывает такое. Имея рекорд мира в сумме троеборья 470 килограммов, Воробьев, конечно, был недосягаемым противником для Мартина. Но в острейшем поединке с Виталием Двигуном на Спартакиаде народов СССР Воробьев получил тяжелую травму. Больница. Перерыв. Форсированные тренировки... и незалеченная нога.
Никто не верил в «звезду» Мартина. Для этого он был еще слишком юн. Но когда на соревнованиях все увидели: Воробьев не тот, Воробьев слаб, — взгляды и симпатии публики обратились к новому фавориту. Публика ревела, приветствуя Мартина. А он, подхлестываемый всеобщим энтузиазмом, рвался к победе.
Последний вес! Если он возьмет его, он возьмет и золотую медаль чемпиона, потому что этот вес выводит его на первое место...
Глаза Мартина вылезли из орбит. Крупная дрожь. Разве можно его подвиг назвать просто толчком?!
А потом парень, обезумевший от счастья, тут же на помосте сбросил ремень, майку и изогнулся в приступе восторга. Потное тело сверкало в лучах прожекторов.
Газеты захлебывались от восхищения. Ругали Воробьева. И славили нового чемпиона.
Жизнь — прекрасная штука, если уроки, преподнесенные ею, не запоздали. И если остались силы, чтобы все расставить по своим местам. Для Воробьева 1960 год был далеко не лучшим. Проигрыш звания чемпиона СССР Трофиму Ломакину. Общее недоверие. Шушуканье за спиной. Что и говорить, такое не радует.
Но один из дней Олимпийских игр, 9 сентября 1960 года, восстановил истину. После ожесточенной борьбы с Ломакиным, многих месяцев гложущего сомнения пришла победа. Да еще какая! Новый мировой рекорд — 472,5 килограмма, вторая золотая олимпийская медаль и долгожданный реванш!
Луис Мартин стоял на пьедестале почета над цифрой «три» и виновато улыбался. Он больше не слышал похвал. Его забыли. Слава и победа соперника в одну ночь лишили всего. Но, наверное, в то мгновение и родился мужественный атлет — Мартин. Потому что триумф твоего спортивного противника — слишком сложное испытание. А он его выдержал и запомнил на всю жизнь. Лишиться того, чем он обладал? Никогда!
...1961 год. Венский «Штадтхалле». Огромное бетонное сооружение. От рева публики дрожат стены, пол, потолок. Я сижу в раздевалке и шнурую ботинки. Через десять минут начнутся соревнования тяжеловесов. Я слушаю, как по коридору из зала несется гулкое эхо. Зрители чествуют нового победителя — поляка Иренеуша Палинского. Публика не хочет успокаиваться и кричит, топает ногами.
Я шнурую ботинки, потом бинтую кисти и... боюсь смотреть в глаза Воробьеву. Он проиграл. Он третий. «Каково ему?!» — думаю я и нарочито долго вожусь с бинтами. Быть пятикратным чемпионом мира, чемпионом Олимпийских игр, десятки раз расправляться с рекордами. Теперь стоять и слушать здесь весь этот шум. Говорить слова утешения? Таким людям, как Воробьев, они не нужны. И я молчу.
Потом газеты хвалили мужество и силу поляка. О Воробьеве предпочитали не упоминать.
А Луис Мартин набирал силы. Стройный юноша вырос в статного могучего мужчину. Раздались плечи. Серьезнее и печальнее смотрели глаза. Он готовился к «своему» дню. Он верил: такой день придет. Об этом пели его мышцы. Пело наливающееся силой тело. Серебряные медали не для таких. Такие рождены быть первыми. Злые, упрямые, умные!
...Я в Лондоне. После соревнований беседуем с Мартином. Это было накануне венского чемпионата мира. Луис рассказывает. Я записываю.
— Тяжелая атлетика — неудачное название для такого красивого и интересного спорта, как наш, — говорит он не спеша. — Не знаю, как у вас, на русском языке, а по-английски это буквально так: «Lifting». «Поднимание» — это грубо и очень неправильно...
Голос у него чистый и низкий. Его приятно слушать.
— Спорт — это поэзия силы. Это ритмы и напевы моего любимого Шелли, если вам так угодно.
После Луис жалуется мне на больную ногу.
...Будапешт. 21 сентября 1962 года. По своему обыкновению, чтобы «не сгореть» раньше времени, я не пошел на соревнования полутяжеловесов. Сижу в холле отеля «Ройяль» и жду. Через холл путь в ресторан. Время ужина, и я рассчитываю узнать здесь последние новости.
Перебираю в памяти прошедшие дни. Палинский был взволнован и сумрачен. Я спросил о нем у ребят из польской команды. Говорят, не совсем готов. А Мартин цветет. Будет драка.
Первым появился в холле взъерошенный итальянский арбитр Марсано, мой давнишний приятель. Накануне он чрезмерно строго судил соревнования легковесов, и публика освистала его. Тогда он очень расстроился и все спрашивал меня:
— Ведь я судил как надо: строго, но по правилам. А?
— Строго и по правилам, — подтвердил я. — Но, Марсано, друг мой, ведь поднимать это чертово «железо» не так легко. Ты же знаешь. Сила силой, а придирки придирками.
На том мы и сошлись. А сейчас Марсано стоял напротив меня в своем голубом пиджаке и сыпал новостями:
— Мартин первый! Новый рекорд — 480 килограммов! О, что за зрелище, бог мой! Он бесподобен, этот англичанин. Мартин, Мартин!..
Вот и вся история Луиса Мартина, негра с Ямайки, рабочего из английского города Дерби. Сильный человек, гордость английского спорта, каждый год по крохам собирающий деньги, чтобы поехать на очередной чемпионат мира.
1962 г.
Леденец на палочке
Должно быть, есть что-то гнилое в самой сердцевине такой социальной системы, которая увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает нищету...
К. Маркс, Население, преступность, пауперизм.
С Сергеем Андриановичем Кондратьевым судьба столкнула меня в венской гостинице. Я вышел из лифта. Навстречу поднялся старик и спросил по-русски:
— Господин Романов?
— Да. <