Таррин Фишер
«ВОР»
Люби меня во лжи — 3
Автор: Таррин Фишер
Рейтинг: 16+
Серия: Люби меня во лжи #3 (про одних героев)
Номер в серии: 3
Главы: 39 глав + Эпилог
Переводчик: lizzy17
Редакторы: Оля Расторгуева
Вычитка: Екатерина Лигус
Оформление и обложка: [unreal]
ВНИМАНИЕ! Копирование без разрешения переводчиков запрещено!
АННОТАЦИЯ:
Заметка
Любовь терпелива и добра.
Любовь не превозносится и не хвастается.
В любви нет места для высокомерия;
она никогда не бывает грубой, кричащей или неприличной — это не самолюбование.
Любовь трудноразрушима.
Любовь не заблуждается.
Любовь верит, надеется и терпит несмотря ни на что.
Любовь никогда не устаревает.
И я буду бороться за неё.
Вор
Калеб Дрейк никогда не мог оставить позади свою первую любовь. Ни тогда, когда женился. Ни тогда, когда она вышла замуж. И вот, когда внезапно жизнь радикально меняется, Калеб должен решить, как далеко он готов зайти, чтобы заполучить равнодушную и очаровательную Оливию Каспен назад. Но у каждого действия в этой жизни есть свое последствие, и вскоре Калебу предстоит узнать, что иногда за любовь приходится платить непомерно высокую цену.
ВНИМАНИЕ!
Копирование и размещение перевода без разрешения администрации группы, ссылки на группу и переводчиков запрещено!
Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Настоящее
Оливия. Я терял ее трижды. В первый раз это произошло из-за нехватки терпения. Во второй раз это случилось из-за лжи, которая была настолько плотной, что мы не смогли проложить себе путь сквозь нее, и в третий раз — в этот раз — я потерял ее из-за Ноя.
Ной. Хороший парень. Я проверял его. По всем возможным источникам. Но, даже если бы этот парень оказался наследником британского престола, он все равно бы был недостаточно хорош для нее. Оливия — произведение искусства. И нужно понимать, как лучше интерпретировать ее, чтобы разглядеть красоту, скрывающуюся под резкими штрихами ее личности. Когда я думаю о нем, как о ее спутнике жизни, то не могу сдержать в себе желание ударять его кулаком по лицу до тех пор, пока на нем не останется ни одного живого места.
|
|
Она моя. Всегда была моей и всегда ею будет. Мы разбегались в противоположных направлениях на протяжении последних десяти лет, и все равно сталкивались друг с другом на каждом шагу. Иногда это происходило из-за того, что мы сами искали друг друга, а порой из-за того, что судьба сводила нас вместе.
Существует такой вид любви, который накладывает отпечаток на вашу душу, и вы готовы пойти на все, лишь бы снять заклинание, которым она окутала вас. Я много раз пытался изменить себя, пытался избавиться от нее снова и снова, но все попытки оказались тщетными. Её в моих венах больше, чем крови.
Я вижу ее сейчас; её показывают по телевизору. Весь семидесяти двух дюймовый экран заполнен Оливией: черные волосы, нечитаемый взгляд, рубиново-красные ногти, которыми она постукивает по стоящему перед ней столу. Шестой канал освещает последние новости. Добсон Скотт Орчард — печально известный насильник, похитивший восемь девушек за последние двенадцать лет, предстанет перед судом …, и Оливия будет защищать его. Мой живот скрутило. Тот факт, что она решила защищать этого человека, находится выше моего понимания. Возможно, презрение к самой себе подталкивает её на защиту подобных личностей. Однажды она защищала мою жену и, к слову, выиграла дело, хотя могла бы и оставить её за решеткой лет на двадцать. Сейчас же она спокойно сидит рядом со своим клиентом, часто наклоняясь в его сторону, чтобы сказать ему что-то на ухо, пока они ждут появления присяжных, готовых вынести свой вердикт. Я допиваю уже второй стакан виски. Не знаю, переживаю ли я так за неё или же из-за неё. Устремляю взгляд к её рукам. Вы всегда можете понять, что на самом деле испытывает Оливия, взглянув на её руки. Она перестала стучать пальцами по столу. Вместо этого она сжала ладони вокруг своих крошечных запястьев, положив их на крой стола, словно они были скованны цепью. С высоты полета камеры я замечаю обручальное кольцо на её пальце. Наливаю себе еще один стакан виски, выпиваю его и бросаю бутылку в сторону. Камера переключается на комнату для журналистов, в которой специальный корреспондент сообщает о том, что присяжные совещались около шести часов и сейчас готовы озвучить свой вердикт. Внезапно он вздрагивает в кресле, словно кто-то напугал его. Присяжные прошли в зал судебного заседания, где через пару минут судья зачитает вердикт.
|
|
Я наклоняюсь вперед в своем кресле, опираясь локтями о коленки. Мои ноги трясутся — так всегда происходит, когда я нервничаю — и мне хочется, чтоб у меня в руке оказался еще один стакан, наполненный виски. Все в зале встают. Добсон возвышается над Оливией, которая выглядит крошечной фарфоровой куклой рядом с ним. На ней синяя шелковая блузка моего любимого оттенка. Ее волосы собраны сзади, но несколько прядей выбиваются из заколки и вьются, обрамляя лицо. Она невероятно красивая. Я опускаю голову, желая избежать воспоминаний. Но они всё равно всплывают в памяти. И в каждом из них доминируют её кудрявые длинные волосы. Я вижу их на своей подушке, в своих руках, в бассейне, где я впервые поцеловал её. Первое, что вы заметите, когда увидите её, это невысокая девушка, окруженная копной волнистых темных волос. После того, как мы расстались, она постриглась. Я практически не узнал её в музыкальном магазине, в котором мы с ней столкнулись. Изменения в её внешности и побудили меня солгать. Мне захотелось узнать поближе Оливию, которая отрезала свои волосы и солгала, когда проходила мимо меня в помещении магазина, сделав вид, что совсем меня не знает. Ложь, которая звучит настолько безумно, что это заставляет тебя желать и любить эту лгущую женщину. Но Оливия любит тебя во всей этой лжи. Она врет о своих чувствах, о том, как ей больно, когда она говорит, что не хочет тебя, хотя на самом деле все обстоит совсем иначе. Она лжет, чтобы защитить тебя и себя.
|
|
Я наблюдаю за тем, как она неторопливо убирает прядь волос за ухо. Для непосвященного взгляда, это обычный женский жест, но я вижу, как ее запястье дрожит. Она взволнована.
Я улыбаюсь. Улыбка спадает с моего лица, когда судья зачитывает: «Невиновен в связи с невменяемостью». Господи, она это сделала. Я запускаю пальцы в волосы. Не знаю, хочу ли образумить её или поздравить. В удивлении вскинув брови, она откидывается в кресле. Все спешат обнять её и похлопать по спине. Её волосы еще сильнее выбиваются из прически, пока она принимает поздравления. Добсон будет отправлен в больницу для душевнобольных вместо федеральной тюрьмы. Я жду, когда она обнимет его, но она держит дистанцию, послав в его адрес натянутую улыбку. Камера переключается на прокурора; он в ярости. Все в ярости. Она наживает себе врагов — такая уж у неё особенность. Мне хочется защитить её, но она не моя. Надеюсь, Ной справится с этой задачей.
Я хватаю ключи и выхожу на пробежку. Воздух влажный; он пульсирует, отвлекая меня от своих мыслей. Вспотев, едва только выйдя из дома, я сразу поворачиваю налево, направляясь к пляжу. Час пик. На дорогах пробки. Я перебегаю дорогу перед капотами машин, не обращая внимания на возбужденные взгляды, которые провожают меня на всем пути следования. «Мерседесы», «БМВ», «Ауди» — люди, живущие в моем районе, не ограничены в финансах. Во время бега мне становится лучше. Моя квартира находится в миле от пляжа. Нужно пересечь два канала, чтобы попасть туда. Я бросаю свой взгляд на пришвартованные яхты, с трудом успевая увернуться от пары надвигающихся колясок, и вспоминаю о своей лодке. Уже много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз работал над ней. Возможно, провести день на лодке — это как раз то, что мне сейчас нужно. Достигнув воды, я резко сворачиваю налево и бегу вдоль берега. Здесь я справляюсь со своей яростью.
Я бегу до тех пор, пока не становится трудно продолжать движение, и тогда я сажусь на песок, тяжело дыша. Нужно взять себя в руки. Если я и дальше буду погружаться в водоворот мыслей, то никогда не смогу уже из него выбраться. Вытащив телефон из кармана, я нажимаю клавишу вызова. Моя мать отвечает, тяжело дыша, словно только что занималась на своем эллиптическом тренажёре. Мы соблюдаем определенные тонкости в общении. Не важно, что происходит и каким отчаянным будет мой голос, моя мать всегда вежливо спросит, как я, а затем коротко расскажет о своих розах. Я жду, пока она закончит, а потом говорю более сдавленным голосом, чем собирался:
— Я планирую согласиться на работу в Лондоне.
С минуту длится шокированное молчание, а затем она отвечает. Ее голос звучит чрезмерно счастливо.
— Калеб, это верное решение. Слава Богу, тебе снова сделали это предложение. Отказавшись в прошлый раз от такой возможности ради той девчонки, ты совершил ошиб….
Я перебиваю её, сказав, что перезвоню ей завтра после разговора с лондонским офисом. Бросив последний взгляд на океан, я возвращаюсь домой. Завтра я уезжаю в Лондон.
Но этого не происходит.
Я просыпаюсь от стука. Поначалу, мне кажется, что в моем доме ведется ремонт. В квартире №760 переделывают кухню. Я прячу голову под подушку, но даже это не может заглушить звук. Ругаясь, я отшвыриваю подушку в сторону. Стук раздается где-то поблизости. Я перекатываюсь на спину и начинаю прислушиваться. Комната начинает вращаться вокруг своей оси. Слишком много виски. Опять. Стук исходит со стороны входной двери. Свесив ноги с кровати, я поднимаю с пола и надеваю серые пижамные штаны, после чего встаю и прохожу через гостиную, раскидывая в стороны обувь и груды одежды, которые накопились за неделю. Я распахиваю дверь, и все замирает. Дыхание... сердцебиение... мысли.
Пока мы оцениваем друг друга взглядом, никто из нас не произносит ни слова. Потом она отталкивает меня в сторону и начинает ходить по моей гостиной, словно её появление здесь — самая естественная вещь на свете. Я все ещё стою у открытой двери, в замешательстве наблюдая за ней, когда она поворачивается ко мне. Мне требуется около минуты, чтобы начать разговор и осознать, что это происходит на самом деле. Я слышу, как в квартире надо мной что-то сверлят. Вижу птицу, пролетающую по небу прямо за моим окном, но говорю себе, что из-за её появления все мои чувства обманывают меня. Она не может находиться здесь, только не после всех этих лет.
— Что ты здесь делаешь, Герцогиня?
Я впитываю её в себя, поглощаю. Она выглядит слегка маниакальной. Её волосы заплетены в косу, которая спускается вниз по спине, но некоторые пряди выбились, обрамляя её лицо. Ее подведенные тенями глаза переполнены эмоциями. Я никогда прежде не видел, чтобы она так красилась. Она широко разводит руки; жест недовольства. Я готовлюсь к потоку ругательств с ее стороны, которые обычно сопровождают её злость.
— Что? Ты больше не убираешься?
Не совсем то, чего я ожидал. Захлопываю ногой дверь и провожу рукой по шее. Я не брился уже три дня, и все, что на мне сейчас надето, это лишь пижамные штаны. Моя квартира напоминает общежитие колледжа.
Я скромно пробираюсь к дивану, словно это не моя гостиная, и сажусь. Мне не комфортно. Я сижу и наблюдаю за её походкой.
Внезапно, она останавливается.
— Я выпустила его, вытащила этого чертова психопата! — произнося последнее слово, она ударяет кулаком по своей раскрытой ладони. Коснувшись ногой пустой бутылки виски, она толкает её в сторону. Бутылка катится по деревянному полу, пока не исчезает под столом.
— Что, черт побери, с тобой происходит? — спрашивает она, оглядываясь вокруг.
Я облокачиваюсь на спинку и обхватываю шею руками, пытаясь оценить ее глазами весь масштаб бедствия, творящегося в моей квартире.
— Надо было думать об этом, прежде чем браться за это дело.
Она выглядит так, словно вот-вот меня ударит. Её взгляд скользит по моим волосам, затем спускается к бороде, немного задерживается на груди и снова возвращается к лицу. Внезапно, она отрезвляется. Я вижу, как осознание того, что она пришла сюда, хотя ей и не следовало этого делать, заполняет её глаза. Мы начинаем двигаться одновременно. Она несется к двери; я вскакиваю и блокирую её.
Она сохраняет дистанцию, прикусив нижнюю губу. Подведенные глаза теряют уверенность.
— Твой ход, — говорю я.
Я вижу комок, застрявший в её горле, пока она пытается проглотить свои мысли и наши десять лет.
— Хорошо... хорошо! — наконец, произносит она, после чего обходит диван и садится в кресло. Мы начинаем нашу обычную игру в кошки-мышки. Мне комфортно в такой обстановке.
Я сажусь на диван и выжидающе смотрю на неё. Большим пальцем она вращает свое обручальное кольцо. Она замечает, что я наблюдаю за ней, и останавливается. Я практически смеюсь, когда она съезжает к подножию кресла и откидывается назад.
— У тебя есть «Кола»?
Я встаю и достаю для неё бутылку из холодильника. Я сам не пью «Колу», но она всегда есть в моем холодильнике. Может быть, для неё, я не знаю. Она открывает крышку, прижимает горлышко к губам и начинает пить большими глотками.
Когда она заканчивает, то вытирает тыльной стороной руки рот и смотрит на меня, словно я змея. Хотя змея тут она.
— Может, попробуем быть друзьями?
Я развожу в стороны ладони и наклоняю голову так, словно не понимаю, о чем она говорит. Хотя, честно говоря, я всё понимаю. Мы не можем держаться в стороне друг от друга, поэтому какая у нас может быть альтернатива? Она икает от колы.
— Знаешь, я никогда не встречала человека, который говорит столько же, сколько и ты, при этом не произнося ни единого слова.
Я ухмыляюсь. Обычно, если я позволяю ей выговориться, не перебивая ее, она рассказывает мне гораздо больше, чем планирует сама.
— Я ненавижу себя. Я та, кто вышвырнула Кэйси чертову Энтони на улицу. (Прим. Кейси Энтони были предъявлены обвинения в убийстве своей дочери — двухлетней Кэйли Энтони. Несмотря на то, что все улики указывали на то, что девочку убила ее мать, присяжные признали Кейси Энтони невиновной по всем пунктам обвинения. Журнал «Time» охарактеризовал этот процесс как «суд века»).
— Где Ной?
— В Германии.
Я удивленно поднимаю брови.
— Его не было в стране, когда выносили приговор?
— Заткнись. Мы не знали, как долго присяжные будут принимать решение.
— Ты должна праздновать,— я откидываюсь назад и закидываю руки за спинку дивана.
Она начинает плакать с каменным выражением лица. Слезы льются, словно вода из открытого крана.
Я не двигаюсь. Мне хочется броситься к ней и успокоить, но когда я дотрагиваюсь до неё, мне потом бывает трудно остановиться.
— Помнишь, как в колледже ты начала плакать, потому что думала, что провалишь тест, а профессор подумал, что у тебя припадок?
Она начинает безудержно хохотать. Я расслабляюсь.
— Ты сделала свою работу, Герцогиня, — мягко говорю я. — И ты сделала её хорошо.
Она кивает, поднимаясь. Наше время окончено.
— Калеб... Я…
Я качаю головой. Мне не хочется, чтобы она извинялась за то, что пришла, или же говорила, что это больше не должно повториться.
Я провожаю её до двери.
— Полагаю, мне следует сказать, что я сожалею из-за того, что случилось с Лией? — она смотрит на меня из-под ресниц. Из-за слез её тушь собралась в комочки. На другой женщине это смотрелось бы неряшливо, но на Оливии это смотрится очень сексуально.
— Я бы не поверил тебе, если бы ты это сказала.
Она улыбается; улыбка начинается в её глазах и медленно переходит на губы.
— Приходи на ужин. Ной всегда хотел познакомиться с тобой, — должно быть, она замечает скептицизм на моем лице, потому что начинает смеяться.— Он замечательный. Правда. Придешь со второй половинкой?
Я провожу рукой по лицу и качаю головой.
— Ужин с твоим мужем не входит в список того, что мне нужно успеть сделать перед смертью.
— Так же, как защита твоей бывшей жены в зале суда не входила в мой.
Я вздрагиваю.
— Оуч.
— Увидимся в следующий вторник в семь? — она подмигивает мне и ускользает из квартиры.
Я не согласен, но она знает, что я буду там.
Черт. Я влип.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Настоящее
Я позвонил своей половинке. Она, как обычно, опаздывает. Последние три месяца я вижусь с ней около двух раз в неделю. Для меня стало сюрпризом, что я наслаждаюсь её обществом, особенно после того, что произошло с Лией. Поначалу мне хотелось завязать с женщинами на некоторое время, но, похоже, я наркоман.
Мы договорились встретиться у Оливии вместо того, чтобы приезжать туда вместе. Я отправил ей адрес Оливии, пока подбривал свою бороду до эспаньолки. Я решаю выглядеть как Джеймс Дин и надеваю голубые джинсы и белую рубашку. На пальце, где когда-то было обручальное кольцо, все ещё виднеется незагорелый след. В первый месяц после развода я постоянно ощущал присутствие кольца на пальце и паниковал каждый раз, когда видел пустой палец, думая, что потерял кольцо. Правда всегда душила меня, словно я набивал полный рот ваты. Я потерял свой брак, а не кольцо, и это была моя вина. Наша «вечность» продлилась всего лишь пять лет, а та часть клятвы, в которой говорилось «пока смерть не разлучит нас», трансформировалась в «непримиримые разногласия». Я все ещё скучаю по браку, а, может быть, и по самой идее брака. Моя мать всегда говорила, что я рожден, чтобы быть женатым.
Я стою в фойе её здания, ожидая лифт.
Она всё ещё живет в той квартире. Я приходил сюда один раз во время судебного разбирательства по делу Лии. Её апартаменты примерно в три раза больше моих, с окнами от пола до потолка, из которых открывается прекрасный вид на океан. Оливия выпендривается. Она даже не любит океан. Самое близкое расстояние, на которое она подходила к нему, такое, чтобы она могла дотянуться до воды большим пальцем ноги. Оливия живет на последнем этаже. Я сжимаю бутылку, когда открываются двери лифта. На этом этаже находится только одна квартира.
Я осматриваю вещи, находящиеся в коридоре: пара мужских теннисных туфель — его, растение — его, металлическая табличка на двери, на которой написано «Убирайся!», — её. Я смотрю на всё это с опаской. Я должен быть паинькой — никакого флирта, прикосновений и раздевания глазами. Я должен сфокусироваться на своей половинке, и тогда это не станет для меня проблемой. Я мысленно улыбаюсь, предвидя реакцию Оливии. Дверь открывается прежде, чем я успеваю дотронуться до звонка. Мужчина заполняет пространство. Мы смотрим друг на друга около десяти секунд, и у меня проскальзывает легкое чувство смущения. Она что, забыла ему сказать, что я приду? Затем он проводит рукой по слегка влажным волосам, и на его лице появляется улыбка.
— Калеб, — говорит он.
Йон.
Я даю ему быструю оценку. Он на несколько дюймов ниже меня, но при этом коренастее — хорошее телосложение. У него темные, коротко подстриженные волосы с сединою на висках. Я дам ему лет тридцать пять, хотя от частного детектива, которого я нанимал, я узнал, что ему тридцать девять. Он еврей, и если его внешность не говорит об этом, то звезда Давида на шее точно об этом заявляет. Внешне он очень приятный парень.
— Ной, — произносит он и протягивает мне руку. Я ухмыляюсь, пока пожимаю её. Ирония момента, заключающаяся в том, что мы оба трогали этими руками его жену, позволяет мне немного позлорадствовать.
— Она послала меня сюда, чтобы я убрал их, — говорит он, пиная теннисные туфли. — Не давай ей знать, что ты видел их. Она становится нацисткой, когда речь заходит о беспорядке.
Я смеюсь над тем, как её муж-еврей называет Оливию нацисткой, и следую за ним внутрь. Войдя в фойе, я быстро моргаю несколько раз. Тут много чего изменилось с того момента, когда я был здесь в прошлый раз. Она заменила холодные белые и черные цвета на более теплые тона. Квартира изнутри стала напоминать дом — деревянные полы, ковры, всякие безделушки. Ревность разрывает меня изнутри, и я стараюсь её оттолкнуть, когда Оливия появляется со стороны кухни, снимая фартук.
Она отбрасывает его в сторону и обнимает меня. На секунду все кажется таким нормальным, ведь она приближается ко мне с такой решительностью. Но потом она напрягает свое тело, вместо того, чтобы позволить ему раствориться в моих руках. Я чувствую себя слегка сбитым с толку и выдавливаю улыбку, которая всегда появляется с трудом, когда она рядом. Ной смотрит на нас, поэтому я передаю ей вино.
— Привет, Гер… Оливия. Я не знал, что будет на ужин, поэтому принес красное.
— «Мальбек», — говорит она, улыбаясь Ною. — Твоё любимое.
Я вижу подлинную любовь в её глазах, когда она смотрит на него. Интересно, если я так же смотрел на Лию, то как Оливия терпела подобное все те месяцы, которые длилось судебное разбирательство.
— У нас ягненок, — говорит она. — Поэтому вино просто идеально подойдет.
Раздается звонок в дверь. Я моментально приободряюсь. Оливия поворачивается ко мне, пытаясь понять по моим глазам, чему же я так обрадовался. Улыбка медленно расползается по моему лицу. Наконец-то я узнаю, испытывает ли она то же самое, что и я, или же нет. Ной уходит открывать дверь, и мы остаемся вдвоем. Она напряжена и ожидает того, что я для неё приготовил. Я слышу за спиной голос своей девушки. Взгляд Оливии перемещается от меня туда, где предположительно должна стоять моя вторая половинка, но Ной закрыл собой весь обзор, поэтому ему приходиться отступить в сторону, после чего я вижу то, чего с таким нетерпением ждал. Оливия в шоке. Оливия обезоружена. Оливия в гневе. Оливия бледная. Её рука тянется к шее, чтобы схватиться за свое ожерелье — бриллиант, висящий на простенькой цепочке. Ной стоит позади меня. Я оборачиваюсь, чтобы улыбнуться Джессике. Джессике Александр.
— Джесс, помнишь Оливию? — спрашиваю я. Она кивает и лучезарно улыбается темноволосой злодейке, которая вышвырнула её из моей жизни, словно кеглю для боулинга.
— Привет, незнакомка, — говорит она, выходя вперед и обнимая Оливию. — Сколько лет, сколько зим…
Джессика Александр нашла меня на «Фэйсбуке». Она сообщила, что снова живет в Майами и хочет встретиться за парой бокалов. Я был пьян, когда прочитал сообщение и в ответном послал ей свой номер. Мы встретились на следующий день в баре «Луи». Она практически не изменилась: длинные волосы, длинные ноги, короткая юбка. Мои вкусы так и не изменилась со времен колледжа, в плюс ко всему этому ещё сыграла её внешность — она стала еще слаще, чем была. Мне нужна была доза чего-нибудь милого и сладкого после последних двух гадюк, которых я любил. Никто из нас не воспитывал детей, но я рассказал ей об Эстелле. Насколько я понял, она не имеет ни малейшего понятия о том, какую роль сыграла Оливия в нашем расставании. После этого мы с ней стали регулярно встречаться. Нам ещё предстоит делить с ней одну постель.
Я смотрю на лицо Оливии, выглядывая из-за плеча Джесс. Она всегда обладала искусством самоконтроля. Но затем она делает очень нелепую вещь. Она смеется и обнимает Джесс, словно они старые подруги. Я настолько шокирован, что отступаю на шаг назад. Ной смотрит на происходящее с любопытством. Не сомневаюсь, что все мы для него просто персонажи.
— Проходите, проходите, — провожает нас в гостиную Оливия и бросает мне торжествующий взгляд. Я понимаю, что она не стала лучше. Просто она очень хорошая актриса.
Становится всё интереснее и интереснее.
Джесс убегает на кухню, чтобы помочь Оливии, оставляя нас с Ноем вдвоем наедине с тарелкой сыра «Бри» и крекерами. Мы ведем светскую беседу в течение минут десяти. Главная тема чисто мужская — спорт. Мы говорим о «Marlins», «Heat», «Dolphins» (Прим.: Названия бейсбольных команд)... квотербэках, нападающих, питчерах — в общем, о том, что меня вообще не волнует.
— Тебе некомфортно?
Я смотрю на него с удивлением. Он знает. Что ж, ладно. Надо быть честным.
— Хочешь? — он протягивает мне виски. Односолодовый. Достойный выбор. После чего садится напротив меня и ухмыляется.
Ной не переживает из-за меня. Интересно, как много, на самом деле, он знает? Хотя... хотя он, возможно, настолько уверен в своих отношениях, что думает, что ему не о чем беспокоиться. Я сижу и смотрю на ситуацию с новой точки зрения. Очевидно, он не ревнивец.
— Если у тебя нет проблем с этим, то у меня тем более, — говорю я.
Он кладет лодыжку на колено другой ноги и облокачивается на стул.
— Ты следил за мной?
— Проверял биографические данные в трех разных странах, — я делаю глоток и наслаждаюсь восхитительным вкусом.
Ной кивает, словно именно этого он и ожидал.
— Нашел что-нибудь, что тебе не понравилось?
Я пожимаю плечами.
— Ты женился на моей первой любви, чем уже мне не понравился.
Он улыбается понимающей улыбкой и медленно кивает.
— Ты заботишься о ней, Калеб, и я нормально к этому отношусь. У нас с тобой не будет проблем, пока ты держишь свои руки подальше от моей жены.
Входят девушки. Мы встаем. Оливия может учуять любую перебранку. Её вечно холодные глаза перемещаются между ним и мной.
Выбери меня.
Её взгляд падает на Ноя. Их близость вызывает во мне чувство ревности. Неистовое. Я начинаю скрежетать зубами, пока Оливия не заметит. Я останавливаюсь сразу же, как только её взгляд падает на мою челюсть, но уже слишком поздно. Она заметила, что я сейчас испытываю.
Идеальная бровь приподнимается.
Господи. Ненавижу, когда она так делает.
Хочется шлепнуть её.
Ягненок пережаренный, да и спаржа кашеобразная. Я так впечатлен, что её крохотные злобные ручонки теперь готовят, что опустошаю тарелку за несколько минут. Она выпивает три бокала вина, и я задумываюсь, вошло ли это у неё в привычку или же этот ужин заставляет её так нервничать. Мы обсуждаем её клиентов, и она смеется на протяжении всего разговора. Ной явно увлечен ею. С легкой улыбкой на губах он наблюдает за всем, что она делает. Он напоминает меня. Оливия задает Джессике вопрос о том, чем она занимается по жизни. От этого мне становится некомфортно. Я стараюсь разговаривать со всеми, а не только с Оливией, стараюсь не смотреть на неё слишком часто, стараюсь не отворачиваться, когда она разговаривает с Ноем, из-за того, что это задевает меня. Сложно устоять перед изучением их отношений. Она искренне любит его. Я заметил, что она становится мягче, когда он рядом. Она ни разу не выругалась с тех пор, как я переступил порог их дома — и это, пожалуй, самой длительный промежуток времени, когда рот Оливии остается чистым.
Её рот.
Ной оказывается одной из тех редких личностей, которые оказывают успокаивающее влияние на потенциально острую ситуацию. Я не могу ничего с этим поделать, но мне нравится этот парень. У него есть яйца, чтобы сопротивляться мне.
Когда мы прощаемся в фойе, Оливия отказывается встречаться со мной взглядом. Она выглядит уставшей, словно этот вечер забрал все её эмоции. Она встает поближе к Ною, и я вижу, как она касается его руки. Мне хочется знать, что она чувствует. Я хочу быть тем единственным, кто успокоит её.
Джесс едет домой вместе со мной и проводит у меня ночь. Моя мать оставила четыре сообщения, спрашивая о моем переезде в Лондон.
Я просыпаюсь от запаха бекона. Я слышу, как звенит посуда и как течет вода в раковине. Обнаженный я иду на кухню. Джесс делает завтрак. Я прислоняюсь к стойке, наблюдая за ней. Я был женат на женщине пять лет и не думаю, что когда-либо видел, как она разбивает яйцо. Джесс надела одну из моих футболок. Её волосы убраны в неряшливый пучок. Смотрится очень сексуально. Я перевожу взгляд на её ноги, они бесконечны. Признаюсь, я — парень, западающий на ноги. Та сцена из «Красотки», где Вивиан называет Ричарду длину своих ног, является одной из лучших сцен за всю историю кинематографа. Многое можно простить женщине, если у неё длинные ноги.
Ноги Джессики бесподобны.
Я сажусь, и она протягивает мне кружку кофе, смущенно улыбаясь, словно мы никогда так раньше не делали. Она действительно мне нравится. Однажды я уже влюбился в неё; не сложно будет влюбиться в эту женщину снова. Она красивая — красивее Лии, красивее Оливии. Кто-нибудь вообще может быть красивее Оливии?
— Я не хотела тебя будить, — говорит она, — поэтому решила приготовить тебе завтрак и хорошенько накормить.
— Накормить меня, — повторяю я. Мне это нравится.
— Мне нравится готовить для тебя, — она кокетливо улыбается. — Я скучала по тебе, Калеб.