Ее голос прервал мой эгоистичный порыв. Во всем этом не было её вины. Я уже ждал целый год. Подожду и другой — это мое решение. Она этого достойна.
Я хотел её.
— Все эти обжимания — это просто медленный переход к сексу. Сначала руки, потом губы, а потом, прежде чем успеваешь что-то понять, начинаешь заниматься этим всё время.
Она покраснела.
— Как только начнешь, уже не сможешь остановиться. Это медленное продвижение к сексу. Так что если ты не готова к сексу, лучше не надо всех этих зажиманий. Вот и всё.
Я открыл бутылку воды, стоявшую в подставке для стаканов, и сделал глоток. Автомойка шумела вокруг нас, полоски мыльной резины шлепались о металл. И я чувствовал эти удары.
Она забралась обратно ко мне на колени. Боже, надеюсь, она не чувствует моей эрекции. Потом положила руки мне на лицо и прижалась своим носом к моему. Ее нос такой холодный. Это была мягкая сторона Оливии. Она пробуждала во мне альфа самца, желающего защищать её и разрывать зубами каждого, кто к ней приблизится.
— Прости меня, Калеб. Прости, я так запуталась.
Мои руки опустились на её талию.
— Ты не запуталась, ты просто сексуально сдержанная.
Она хихикнула. Это было так кокетливо и мило. Когда женщина издает такой звук, я не могу не улыбнуться.
Я посмотрел на её загорелые ноги. Всё, что мне нужно было сделать, это расстегнуть штаны, она уже была прямо на…
— Тебе стоит вернуться на свое сиденье, — мой голос был хрипловатым.
С виноватым видом она пересела обратно.
Несколько минут мы сидели в тишине, пока работали сушилки. Я смотрел, как капли воды, бежали по лобовому стеклу, а потом исчезали. Во что я себя втянул? Я влюбился в ту, которую не мог исправить. Мой тренер назвал меня фиксером (Прим. слово fixer — существительное, образованное от англ. глагола to fix – исправлять). Это началось на втором курсе, когда я заметил парочку новичков в команде, у которых не клеилась игра. Я отдельно позанимался с ними, пока их навыки не улучшились. Тренер всегда использовал мой талант для работы с новыми ребятами. В предпоследний год ко мне подошло десять парней с просьбой тренировать их. Не знаю, почему, но я был хорош в этом. Сейчас моя потребность все исправлять вылилась на девушку, которая влекла меня. Я подумывал вернуться к своей бывшей — Джессике. Она была идеальна, до...
|
|
Я стиснул зубы. Может, поэтому у нас ничего не получалось. Она была слишком идеальна. Оливия же так прекрасно разбита. Тонкие трещины ее личности были скорее произведениями искусства, нежели недостатками. Я любил искусство с изъяном. Статуя Лоренцо рук Микеланджело с искривленной подставкой, предназначенной для укрепления ноги, отсутствующие брови у Моны Лизы. Недостатки так сильно недооценивают. А они могут быть прекрасны, если просто внимательно посмотреть.
Я знал, что обманываю себя, думая, будто смогу её исправить. Но было слишком поздно — я не знал, как остановиться. Она первая нарушила тишину.
— Хотела бы я знать, о чём ты думаешь, — произнесла она.
— Всегда есть возможность меня спросить, — я завёл мотор и поехал вперед. Она, как обычно, изучала мою руку на рычаге переключения передач.
С мойкой машины покончено. С безумным желанием оказаться в ней — нет.
— У меня такое чувство, что ты постоянно пытаешься проникнуть в мои мысли. Ты как Питер Пэн — все время залезаешь в окна и создаешь неприятности.
|
|
Она скривилась.
— Ты действительно только что назвал меня Питером Пэном?
— Я называл тебя и похуже, — я выехал на дорогу.
— Ламой, — ответила она. — Мне понравилось.
Я посмеялся над очевидным сарказмом, и чары вожделения были разрушены. Теперь мне просто хотелось быть рядом с ней.
— Питер Пэн хочет проникнуть в твои мысли и узнать, о чем ты думаешь, — снова попыталась она. Её взгляд был такой непреклонный, что я сдался.
Мы остановились на красный свет. Я потянулся и взял её за руку. Хорошо, если она хотела узнать мои мысли, я собирался ей рассказать. Может, ей пойдет на пользу — выяснить, что в голове у нормального взрослого парня. Может, в следующий раз она будет более осторожна в своих играх с «нормальным взрослым парнем». Я поднес её пальцы к губам и поцеловал. Снова представил её на своих коленях и понизил голос, чтобы она понимала, что я говорю серьезно.
— Если ты заберешься ко мне на колени в этой юбке и ещё раз так поцелуешь, я сниму твои трусики и оттрахаю тебя.
Её лицо покраснело. Боже. Мне нужно по-настоящему её напугать, чтобы она не пыталась это повторить. Я не Супермен. Я — парень, который очень хотел заняться любовью со своей девушкой.
Она не отпустила руку, а сжала её еще сильнее. Я посмотрел на неё краем глаза. Она кусала нижнюю губу, глядя прямо перед собой, не моргая.
Я подавился смешком. Боже, думаю, я на самом деле завел её. Моя маленькая Герцогиня всегда полна сюрпризов.
С этого дня Питер Пэн стал для нас кодовым словом. Как думаете, для чего?
|
|
— Питер Пэн.
— Отстань.
— Ты придумала эту игру.
Мы лежали на полу и, по идее, должны были готовиться к занятиям. На ее губах всё ещё были следы от наших поцелуев.
— Я вся в крошках от «Читос» и пытаюсь заниматься. Меня раздражает, что последние сорок минут ты таращишься на меня, не давая сосредоточиться, — она съедает еще один снэк. Я хватаю её за руку и облизываю палец, съедая все крошки от «Читос». Это был мой новый Оливизм.
Она округляет глаза, и я отпускаю руку.
— С каких пор ты читаешь газеты? — листок лежал прямо под ней. Она приподняла грудную клетку, дав возможность его вытащить, и я перевернулся на спину.
— Увидела её, когда стояла у кассы в магазине, — она выглядела слегка виноватой. Я развернул газету и взглянул на первую страницу.
— Лаура, — произнес я. Не хотел говорить этого вслух, но ее фотография застала меня врасплох. Каждый раз, когда я думал об этом, у меня скручивало живот.
— Новые подробности в деле Лауры Хилберсон, — прочёл я. В статье говорилось, что одна из её кредитных карт была использована на заправке в Миссисиппи. Но так как там не было камер наблюдения, они не могли точно сказать, кто воспользовался картой. Подросток за кассой был под кайфом и ничего не помнит.
— Ты встречался с ней, — сказала Оливия. Я кивнул. Она убрала тетрадь в сторону и положила голову на руки. — Какой она была? Думаешь, она могла просто исчезнуть? Или кто-то похитил её?
Я почесал живот.
— Мы были вместе около недели. Я не очень хорошо её знал.
Это не так. Почему я обманываю?
Оливия поняла, что я соврал.
— Расскажи мне, — попросила она.
— Не о чем рассказывать, Герцогиня.
— Калеб, ты один из самых проницательных людей, которых я когда-либо встречала. И ты говоришь, что понятия не имеешь, что происходит?
Мой мозг переклинило, и я не знал, что на это ответить. Это была скользкая тема. Я собирался снова ей соврать — или, может, сказать правду, когда Кэмми влетела в комнату, спасая меня.
— О, мой Бог! Вы что, занимались сексом?
Я скрестил руки за головой, наблюдая за их шуточной перепалкой.
Где же Лаура? Это какое-то безумие.
Лаура Хилберсон была патологической лгуньей. Я понял это за три свидания. Она была хорошенькой, застенчивой девушкой, и казалось, все вокруг её знают. Возможно, потому, что у её родителей была яхта, и она приглашала всех на выходные. Мы учились в частном колледже. Оливия была одной из немногих студентов, которые получили полную стипендию. Большинству же она была просто не нужна.
Я пригласил Лауру на свидание после того, как мы оказались в одной группе на занятиях по ораторскому искусству. На первом свидании она рассказала мне о том, как её лучшая подруга погибла в автомобильной аварии три года назад. Она плакала и говорила, что та была ей ближе родных братьев и сестер. Когда я спросил, сколько их у нее, она, тяжело вздохнув, ответила, что их у неё восемь.
«Восемь. Вау!» — подумал я. Как же её родители умудряются обнять всех в один день?
Второе свидание мы провели на яхте её родителей. Несмотря на все деньги, они оказались очень простыми людьми. Её мать приготовила нам на ланч сэндвичи с кусочком индейки, белым хлебом и помидором. Они рассказывали о церкви и миссионерских поездках, в которых участвовала Лаура, когда училась в старшей школе. Когда я спросил, ездили ли её братья и сестры с ней, они непонимающе посмотрели на меня. Потом Лаура увидела в воде дельфинов, и мы все наблюдали, как они играют. Вечером мы поехали к ним домой, чтобы я смог забрать машину. Они жили в скромном двухэтажном доме, видимо, единственным подтверждением их богатства была яхта, которую они называли хвастовством.
Она показывала мне дом, пока её мать искала нам колу в гаражном холодильнике. Я посчитал спальни: одна, две, три, четыре. Во всех были двуспальные кровати, кроме комнаты Лауры — она сказала, что предпочитает полуторную. Когда я спросил, где же все спят, она ответила, что большинство братьев и сестер старше её и уже съехали.
Внутренняя тревога пропала, когда я прощался с её семьей в фойе. На стене напротив входной двери висели семейные фотографии. Бабушки и дедушки, рождественские фотографии, фото дней рождения — я пробежался по всем глазами, пока мы болтали про школу и выпускной. Попрощавшись, я пошел к машине, зная две вещи: Лаура была единственным ребенком и патологической лгуньей.
Третьего свидания вообще не должно было быть. После того, как я всё понял, у меня напрочь отпало желание. Это было групповое свидание, и я был парой Лауры. Мы собирались на игру «Янкиз» против «Рейс» (Прим. «Нью-Йорк Янкиз» и «Тампа-Бэй Рейс» — профессиональные бейсбольные клубы, выступающие в Восточном дивизионе Американской лиги, Главной лиги бейсбола). Все знали, что «Рейс» проиграют, но мы хотели выбраться из города и повеселиться, прежде чем экзамены окончательно нас добьют. Лаура ехала со мной и ещё одной парой. Она села на переднее сиденье, болтая про свою последнюю поездку в Тампу, где её сестра потерялась на пляже, и родителям пришлось вызвать полицию.
— Я думал, что ты самая младшая, — сказал я.
— Это было давно. Ей тогда было пять, насколько я помню, — ответила она.
— Сколько же было тебе?
— Три, — быстро ответила она.
— И ты помнишь, что произошло?
Она замолчала.
— Нет. Но мои родители постоянно об этом рассказывают.
— Твоя сестра сейчас в колледже?
— Нет. Она служит в армии.
— А в каких войсках?
— Она — морской котик.
Мои брови приподнялись. Я посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы узнать, слышали ли её Джон и Эми.
Но они оба уснули.
Черт.
Было темно. И я обрадовался, что она не видит выражение моего лица. Среди морских котиков нет ни одной женщины. Может, я и не коренной американец, но это общеизвестный факт. По крайней мере, я так думал.
— Что ж, это впечатляет, — сказал я, не придумав ничего лучше. — Ты, должно быть, гордишься.
«Или врешь», — добавил я мысленно.
Все оставшееся время я расспрашивал её о каждом брате и сестре, и у нее всегда находился ответ.
Тогда я просто развлекался. На следующий день во время игры, я уселся между двумя друзьями, чтобы не находиться рядом с ней. Ложь утомляла меня. Но тем же вечером я отправился за новой порцией.
Я расспрашивал о миссионерских поездках, пытаясь хоть немного её понять. По идее, христиане не должны лгать, по крайней мере, так много. Но это было заблуждением. Может, у неё не всё в порядке с головой. Хотя вела она себя нормально. Боже. Это взрывало мой мозг. И я жалел, что не изучаю психологию вместо бизнеса. Позже я спросил про Лауру у одной из девчонок в нашей группе.
— Она классная. Тихоня, — ответила та.
— Да. Наверное, потому, что она самая младшая в семье, — сказал я.
Тори нахмурилась.
— У нее только брат и сестра. И оба учатся за границей.
Черт побери.
Больше я не разговаривал с Лаурой. Я не мог понять, знала ли она, что врет, или делала это, потому что крыша поехала. Или, может, она считала это забавным. Кто знает? И я не хотел выяснять. Когда мне рассказали об ее исчезновении, я сразу подумал, что это неслучайно. Но потом почувствовал себя виноватым.
Может, её похитили, а я всё придумал, чтобы объяснить себе её поведение.
Её обнаружили в аэропорту Майами. Когда в газетах напечатали, что её похитил мужчина по имени Дэвон, я старался их не читать. Но Оливию этот случай захватил. Она изучала все, что находила. Может, потому что она изучала право, или это был личный интерес к Лауре. Я держал свое мнение при себе и надеялся, что с ней все в порядке.
Кое-что произошло в ночь после рождения Эстеллы. Я готовил обед, а по телевизору шли новости. Я услышал её имя. Негромко, но все же. Вышел из кухни и увидел Лию, собирающуюся переключить канал.
— Не надо, — сказал я. Оливия появилась на моем плоском экране, идущая рядом с мужчиной, которого звали Добсон Орчард. Она отмахнулась от прессы и села с ним в машину.
Нет, Оливия.
Я хотел сказать ей, чтобы она держалась подальше от этого дела. Держалась подальше от него. Хотел схватить ее за черные, шелковистые волосы и укрыть в своих объятьях. К началу рекламы во рту пересохло.
Тогда я осознал, что они показали фотографию Лауры, назвав её одной из его первых жертв. Добсона/Дэвона...
«Забудь об этом», — подумал я. Она была под кайфом. Может быть, она неправильно назвала имя. Может, в новостях ошиблись. Может, она запрыгнула в поезд Добсона, потому что хотела прокатиться. В колледже она желала стать частью чего-то, быть одной из восьми детей. Может быть, она нашла семью в лице запуганных жертв Добсона.
Черт, если бы я не западал на странных женщин...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Настоящее
— Где мы? — Кэмми выпрямляется на сидении и трет глаза.
— В Нэйплс, — я еду по оживленной улице, и она в тревоге оглядывается по сторонам.
— Дрейк, какого черта?
Оливия, которая молчала всю дорогу, безразлично смотрит в окно. Я волнуюсь за неё. Она ни разу не спросила, куда мы едем. Либо она мне доверяет, либо ей все равно. Оба варианта меня устраивают.
Дорога уходит в сторону, и я сворачиваю на узкую улочку. Здесь дома расположены на приличном расстоянии друг от друга. Десять из них стоят на берегу озера, окруженные пятью акрами земли (Прим. Примерно 2 гектара). Ближайший сосед владеет лошадьми. Я вижу, как они пасутся за белым забором. Когда мы проезжаем мимо, Оливия наклоняет голову, чтобы получше их рассмотреть.
Я улыбаюсь про себя. Значит, она не совсем выпала из реальности.
Останавливаюсь рядом с коваными белыми воротами и ищу в бардачке автоматический ключ. Рука касается её колена, отчего она подскакивает.
— Приятно знать, что всё ещё оказываю на тебя такое воздействие, — говорю я, направляя ключ на ворота. Как только они начинают открываться, она ударяет меня в грудь.
Но прежде, чем она успевает убрать руку, я хватаю её и прижимаю к сердцу. Она не сопротивляется.
Кэмми посапывает на заднем сидении, и я отпускаю её.
Подъездная дорожка вымощена кремов-коричневым кирпичом. Мы едем по нему двести ярдов (Прим. Примерно 180 метров), пока не подъезжаем к дому. Я паркую машину, а Оливия наблюдает за моей рукой.
Я смотрю на неё, потом на свою руку. А когда она поднимает глаза, улыбаюсь ей.
— Где мы?
— В Нэйплс, — повторяю, открывая дверь. Я опускаю сидение, давая Кэмми возможность выйти, и обхожу машину, чтобы открыть дверь Оливии.
Она выходит и потягивается, осматривая дом.
Я ожидаю её реакцию.
— Здесь красиво, — говорит она. Я ухмыляюсь, и моё бешено стучащее сердце успокаивается.
— Чей это дом?
— Мой.
Она выгибает брови и идет за мной по ступеням. Дом трехэтажный, с кирпичной башенкой и балкончиком на крыше, откуда открывается восхитительный вид на озеро. Когда мы подходим к входной двери, она вздыхает.
На массивной деревянной двери расположен дверной молоток в форме короны.
Я останавливаюсь у двери и смотрю на неё.
— И твой.
Её ноздри раздуваются, ресницы быстро порхают, а рот изгибается в недовольной гримасе.
Я поворачиваю ключ в замке, и мы входим в дом.
Тут нереально жарко, так что я направляюсь прямо к термостату. Кэмми ругается, и я рад, что они не видят моего лица.
Дом полностью обставлен. Кое-кто приходит раз в месяц, чтобы протереть пыль и почистить бассейн, которым ещё ни разу не пользовались. Я перехожу из комнаты в комнату, чтобы открыть занавески. Девушки следуют за мной.
Когда мы заходим на кухню, Оливия обнимает себя руками и осматривается.
— Нравится? — спрашиваю я, наблюдая за ней.
— Ты сам придумал дизайн, да?
Мне нравится, что она так хорошо меня знает. Моя бывшая жена любила, чтобы все было в современном стиле: безупречная сталь, плитка и стерильно белый цвет. В моем доме всё было в теплых тонах. Кухня в деревенском стиле. Много камня, древесины и меди. Я попросил, чтобы декоратор использовал красный цвет, потому что он напоминает мне об Оливии. У Лии были огненные волосы, у Оливии же огненной была её сущность. Так что я убежден, что для меня красный цвет связан с любовью.
Кэмми бродит по гостиной, затем плюхается на диван и включает телевизор. Мы с Оливией стоим рядом, наблюдая за ней. В моих мыслях она должна была увидеть всё это при совсем других обстоятельствах.
— Хочешь, покажу остальную часть твоего дома?
Она кивает, мы выходим из кухни и идем прямо к винтовой лестнице.
— Лия…
— Нет, — отвечаю я. — Я не хочу разговаривать о Лие.
— Ладно, — говорит она.
— Где Ной?
Она отворачивается.
— Пожалуйста, прекрати меня об этом спрашивать.
— Почему?
— Потому что больно отвечать.
Несколько мгновений я внимательно смотрю на неё, а затем киваю.
— В конце концов, ты всё равно мне об этом расскажешь.
— В конце концов, — она вздыхает. — Это выражение про нас, правда? В конце концов, ты признаешься мне, что на самом деле не терял память. В конце концов, я расскажу, что притворялась, будто не знаю тебя. В конце концов, мы снова будем вместе, разбежимся и опять сойдемся.
Я наблюдаю, как она изучает картину на стене, и обдумываю её слова. То, что она говорит, по-настоящему задевает меня. Она позволяет кусочку своей души соскользнуть с губ, но это всегда грубо и необыкновенно печально.
— Калеб, что это за дом?
Я стою у неё за спиной, когда она заглядывает в главную спальню, и дергаю её за кончики волос.
— Я построил его для тебя. Собирался привести сюда в тот день, когда решу сделать предложение. Он был пустой, но мне хотелось тебе показать, что мы можем построить вместе.
Она выдыхает через нос и качает головой. Так она обычно прогоняет навернувшиеся слезы.
— Ты собирался сделать мне предложение?
Я быстро прикинул, стоит ли рассказать ей историю о той ночи, когда она появилась в моем офисе, но решил эмоционально на неё не давить.
— Почему ты всё ещё держишь этот дом? Обставляешь его?
— Проект, Герцогиня, — мягко говорю я. — Мне нужно что-то исправлять.
Она смеется.
— У тебя не получилось исправить меня или ту чокнутую рыжую, поэтому ты принялся за дом?
— Это гораздо полезнее.
Она фыркает. Хотя я бы предпочел, чтобы она засмеялась.
Она щелкает выключателем и осторожно входит в спальню, словно пол вот-вот провалится под ней.
— Ты когда-нибудь тут спал?
Я наблюдаю, как она проводит пальцем по роскошному белому одеялу и садится на край кровати. А потом несколько раз подпрыгивает, чем вызывает у меня улыбку.
— Нет.
Она ложится на спину и внезапно два раза переворачивается на кровати, пока не оказывается на другой стороне. Так иногда делают дети. И как всегда, когда слово «дети» проносится у меня в голове, мой желудок скручивает от боли.
Эстелла. Мое сердце падает и затем снова с легкостью взлетает, когда она улыбается мне.
— Тут немного девчачья обстановка, — говорит она.
Уголок моего рта ползет вверх.
— Ну, я намеревался делить эту спальню с женщиной.
Она надувает губы и кивает.
— Павлиний синий очень даже уместен.
На комоде стоит ваза с павлиньими перьями. Уголки ее рта взлетают вверх, словно она вспоминает что-то из прошлого.
Я показываю ей остальные спальни и веду по лестнице на чердак, который переделал в библиотеку. Она вскрикивает от восторга, когда видит книги, и мне практически приходится тащить её, чтобы показать балкон. Она хватает две книги, но когда выходит на солнечный свет, кладет их на складной стул, широко распахнув глаза.
— Боже мой, — говорит она, потом вскидывает руки вверх и кружится. — Так красиво. Я бы все время проводила здесь, если…
Мы оба одновременно отворачиваемся. Я иду посмотреть на деревья; а она остается возле озера.
Если…
— Если бы ты не солгал мне, — вздыхает она.
Действительно ли я этого не ожидал? Она просто королева подколов. Я смеюсь от всей души. Смеюсь так сильно, что Кэмми открывает заднюю дверь и выглядывает наружу. Увидев нас, она качает головой и возвращается назад. Такое чувство, что меня только что отругали.
Я смотрю на Оливию. Она берет книги и садится на стул.
— Я буду здесь, если понадоблюсь тебе, Дрейк.
Подхожу и целую её в макушку.
— Ладно, Герцогиня. Пойду готовить обед. Не позволяй никому украсть тебя.
Два дня спустя они поймали Добсона в доме Оливии. Он пришёл за ней. Мне хотелось убить Ноя. Что, если бы она мне не позвонила? Добсон скрывался от полиции практически десять дней. Что, если бы он подобрался к Оливии? Я даже не хочу думать об этом. Когда нам позвонили, я понял, что пора вернуть её назад, но мы задержались ещё на день. Даже Кэмми не особо стремится уехать отсюда. На четвертый день, когда мы заканчиваем обед, состоящий из жареного лосося и спаржи, я поднимаю тему отъезда. Кэмми вежливо встает из-за стола и уходит в дом. Оливия кладет салат на тарелку и старательно избегает моего взгляда.
— Не чувствуешь себя готовой? — спрашиваю я.
— Не в этом дело, — отвечает она. — Просто было…
— Хорошо, — заканчиваю я за нее. Она кивает.
— Можешь несколько дней пожить в моей квартире, — предлагаю я.
Она удивленно смотрит на меня.
— Предлагаешь спать между тобой и Джессикой?
Я ухмыляюсь.
— Откуда ты знаешь, что я все еще встречаюсь с Джессикой?
Она вздыхает.
— Я слежу за тобой.
— Преследуешь меня, — говорю я. Когда она не реагирует, я провожу пальцем по выделяющейся вене на её руке.
— Все нормально. Я тоже за тобой слежу.
— С Джессикой все также? Как было в колледже?
— Хочешь знать, влюблен ли я в неё?
— А что, звучит так, словно я спрашиваю об этом?
Я прикрываю лицо руками и драматично вздыхаю.
— Если ты хочешь задавать личные и чересчур неудобные вопросы, то вперед. Я расскажу все, что захочешь. Но ради Бога, спрашивай прямо.
— Хорошо, — говорит она. — Ты влюблен в Джессику?
— Нет.
Она выглядит удивленной.
— А был? Ну, в колледже?
— Нет.
— Ты бы женился на ней, если бы она оставила ребенка?
— Да.
Она прикусывает губу, и её глаза увлажняются.
— Не ты вынудила Джессику сделать аборт, Оливия.
Катятся слезы.
— Я. Я отвезла её в клинику. Я должна была отговорить её, но не стала. Глубоко в душе я знала, что ты женишься на ней, если узнаешь, что она беременна. Стоило ей это сказать, и она бы ничего не сделала.
— Джессика не хочет детей, — говорю я. — Никогда не хотела. Это своего рода камень преткновения между нами.
Она вытирает глаза рукавом и шмыгает носом. Так трогательно и мило.
— Но вы вместе. Какой смысл в ваших отношениях, если они никуда не ведут?
Я смеюсь и кончиком пальца вытираю слезинку с ее подбородка.
— В этом вся ты. Ничего не делаешь просто так. Вот почему с самого начала ты не давала мне шанса. Ты не видела себя замужем за мной, поэтому даже разговор об этом не заводила.
Она пожимает плечами и слегка улыбается.
— Ты не знаешь меня, дурачок.
— Нет, знаю. Ты заставила меня вывернуться наизнанку перед тобой, прежде чем согласилась хотя бы подумать о свидания.
— К чему ты клонишь, Дрейк?
— Джессика рассталась с кем-то, прежде чем переехала сюда. Я развелся. У нас двоих беспорядок в голове, и нам нравится быть вместе.
— И ты любишь трахаться, — говорит она.
— Да. Нам нравится трахаться. Ревнуешь?
Она закатывает глаза, но я-то знаю.
Темнеет. Скрываясь за деревьями, солнце прожигает дыру в небе, от чего все кажется желтым и оранжевым.
— Знаешь, — говорю я, наклоняясь над столом и беря её за руку. — У меня может быть секс с тысячей женщин, но ничто не сравнится с той ночью в апельсиновой роще.
Она выдергивает руку и поворачивается всем телом, чтобы посмотреть на закат. Я улыбаюсь, глядя на ее затылок, и начинаю собирать тарелки.
— Отрицание — мерзкая штука, Герцогиня.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Прошлое
— Покажите мне вот это.
Он наклонился к блестящей стеклянной витрине и достал кое-что менее броское, чем предыдущее. Спустя какое-то время все обручальные кольца выглядят одинаково. Помню, когда я был ребенком, то произносил свое имя снова и снова, пока оно не начинало звучать как что-то непонятное, совсем нее похожее на имя. Он протянул через прилавок еще одно украшение, на этот раз чуть покрупнее. Оно лежало на подставке из черного бархата. Я поднял его и надел на мизинец, чтобы хорошенько рассмотреть.
— Три карата, абсолютно прозрачный. Бриллианты такой чистоты содержат мельчайшие вкрапления, которые практически невидны даже при 10-кратном увеличении, — сказал Томас. Самот.
— Оно прекрасно, правда. Но, думаю, я ищу что-то более… уникальное, — я отдал кольцо ему.
— Расскажите мне о ней, — ответил он. — Может быть, я смогу лучше понять, какое кольцо вам нужно.
Я ухмыльнулся.
— Она до ужаса независимая. Всегда отказывается от чьей-либо помощи, даже моей. Ей нравятся милые вещи, но она стыдится этого. Она не хочет выглядеть поверхностной. И она не такая. Боже, она очень проницательна… и знает себя. И она добрая. Только этого она не знает. Считает себя холодной, но на самом деле у неё очень доброе сердце.
Когда я взглянул на него, его брови медленно поползли вверх. Мы одновременно засмеялись. Я наклонился к прилавку и закрыл лицо руками.
— Что ж, вы абсолютно точно влюблены, — сказал он.
— Да, так и есть.
Он ненадолго отошел и вернулся с другим кольцом.
— Это из нашей эксклюзивной коллекции. Камень приковывает к себе все внимание. Но, как видите, все вместе выглядит достаточно оригинально.
Я взял кольцо. В центре кольца бриллиант овальной формы, вытянутый в ширину. Отклонение от нормы — мне уже кажется, что ей оно понравится. Присмотревшись, я заметил, что на ободке белым золотом выгравированы ветки и крошечные листья. Кольцо было похоже на те, которые были в моде в прошлом столетии. Современное и винтажное. Как Оливия.
— Это оно, — сказал я. — Оно идеально, учитывая то, что мы впервые встретились под деревом.
Я вышел из магазина и шагнул навстречу удушающей жаре. Жить во Флориде — значит ощущать, как будто ты постоянно окунаешься в миску с гороховым супом. Но сегодня меня это не заботило. Я улыбался. У меня в кармане лежало кольцо. Кольцо для Оливии. Люди могли подумать, что я сумасшедший, раз прошу выйти за меня девушку, с которой ещё ни разу не переспал. Вот почему я никому не рассказал о моих планах. Если моя семья и друзья не могли меня поддержать, то и знать им об этом совсем не обязательно. Мне не нужно заниматься с ней сексом, чтобы разобраться в своих чувствах. Она могла отказывать мне хоть каждый день до конца нашей жизни, но я все равно выбрал бы её. Вот как глубоко я в этом погряз.
У меня был план. Через шесть недель я попрошу Оливию — нет, я скажу Оливии — выйти за меня замуж. Скорее всего, она откажется, но я буду продолжать спрашивать — или говорить. Вот что происходит, когда ты одержим женщиной. Внезапно ты перестаешь бежать от любви и начинаешь нарушать свои собственные правила… выставлять себя дураком. Но я был готов к этому.
Я набрал номер её мобильного, пытаясь сохранить голос спокойным.
— Привет, — выдохнула она.
— Привет, малышка.
После наших приветствий всегда была краткая пауза. Мне нравилось думать об этом, как о насыщении. Она однажды сказала, что каждый раз, когда произносит мое имя, у неё в животе просыпаются бабочки. А я ощущал щемящую дрожь в груди. Но эта боль была приятной — как сердечный оргазм.
— Я стоил планы на следующие несколько недель. И подумал, может мы выберемся куда-нибудь на пару дней, как вариант — Дейтона.