Эмоции застыли на лице у Оливии. Медленно до меня начало доходить, что она увидела, когда вошла. Как это выглядело. Я боролся с желанием все ей рассказать. Если я объясню, кто такая Сидни, то придется рассказать про кольцо и дом. Я собирался все объяснить, сделать что угодно, лишь бы стереть выражение лица, когда она впервые сказала, что любила меня.
— Я любила тебя.
Сердце сжалось от боли. Это должен был быть одним из самых счастливых моментов в моей жизни. Но она это сказала не потому, что искренне этого хотела. Она сделала так, чтобы ранить меня. Потому что подумала, что я сделал то, что причинило боль ей.
Я услышал слова матери о том, что она сломлена. Все смешалось. Как бы я хотел, чтобы этого не случилось, но нет. Я не мог исправить её. Не мог любить её достаточно сильно, чтобы уберечь от всей боли, которая сопровождала её. Мои мысли о совместной жизни в доме и дворе полном детей перенеслись к Оливии, плачущей в углу, обвиняющей меня в том, что я втянул её в то, к чему она была не готова.
Затем она обвинила меня в том, что я похож на ее отца.
Это было больно. Особенно после того, как весь прошлый год я провел, пытаясь доказать ей, что не такой, как он. Когда она выбежала из кабинета, думая, что я изменил ей, я не остановил её.
Я стоял, не шевелясь. Коробочка с кольцом прижималась к бедру. Комната вращалась вокруг меня.
Я прислонился руками к столу и зажмурил глаза, дыша через рот. Пять минут. Вся моя жизнь изменилась за пять минут.
Она хотела видеть только плохое. Может, это к лучшему. Может, я видел только свою любовь, но не оценивал её последствия.
Стив вошел в мой кабинет и остановился.
— Я только что видел Оливию?
Я посмотрел на него, мои глаза пылали. Должно быть, он что-то увидел на моем лице.
— Что произошло? — он закрыл дверь и подошел ко мне. Я поднял руку, чтобы остановить его и уронил голову.
— Она видела меня здесь с Сидни. Она подумала…
— Калеб, — сказал Стив. — Иди за ней.
Я резко поднял голову. Это было последнее, что я ожидал услышать. Тем более что не был уверен, как его изменила моя мать.
— Она хочет уйти, — ответил я. — С того самого момента, как мы сошлись. Она всегда находит причину не быть вместе. Какая нас ждет жизнь, если она так делает?
Стив покачал головой.
— С некоторыми людьми труднее, чем с другими. Ты влюбился в очень сложную девушку. Ты можешь обдумывать, насколько тяжело будет вам двоим, но прямо сейчас тебе нужно решить, сможешь ли ты прожить без неё?
Через секунду я вышел из кабинета. Нет. Нет, я не смогу жить без неё.
Я пошел по лестнице. Чтобы выйти из офиса, она воспользовалась бы ею вместо того, чтобы вызвать лифт. Я бежал через две ступеньки. Когда вышел наружу, на улице было уже темно. Боже, когда день успел закончиться? Если бы только я ушел вовремя…
Ее машины не было. Я вернулся в кабинет, чтобы забрать ключи. Она, вероятнее всего, не даст мне объясниться. Если я поеду к ней, то она даже не откроет дверь. Но если мысли о том, что я мог ей изменить, не покинут её голову в ближайшее время, она в это поверит, и пиши пропало. Что же я могу сделать? Как все исправить? Я ходил по кабинету. Она не похожа на других женщин. Я не мог просто появиться перед ней и все объяснить.
Черт. Это плохо. Мне нужно придумать, как найти её.
Кэмми.
— Она со мной, — сказала Кэмми, когда я позвонил ей.
— Дай мне поговорить с ней, пожалуйста.
— Нет, она не хочет с тобой разговаривать. Дай ей остыть.
Я повесил трубку, думая о том, что собирался предпринять. Но через несколько часов все-таки поехал к Кэмми. А когда добрался до неё и не увидел машины Оливии, понял, что она мне соврала. Поэтому я поехал в отель.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Настоящее
Без Оливии всё во мраке. Кажется, что я нахожусь в постоянном ожидании её света. Я не слышал о ней с той ночи, когда ушел из её квартиры после того, как она рассказала о Ное. Прошел месяц, а я понятия не имею, что она решила. Зато знаю, что решил я.
Я отправлю ей сообщение.
Развелась?
Ответ приходит практически сразу же.
О: Отвали.
Ты на работе?
О: Да!
Буду у тебя через десять минут.
О: Нет!
Выключаю телефон и жду. Я уже был на парковке, когда отправлял первое сообщение. Еще примерно минуту сижу в машине, потирая пальцем нижнюю губу. Точно знаю, что она собирается сделать, и ухмыляюсь, когда вижу её, выходящую из здания. Она пытается уехать до моего приезда. Я выхожу из машины и направляюсь к ней. Она замечает меня только в самый последний момент. У неё в руках ключи от машины, но когда она пытается сбежать, каблук её туфель застревает в асфальте.
— Собираешься куда-то?
Ее плечи дергаются, и она оборачивается.
— Почему ты всегда так чертовски рано?
— Почему ты пытаешься сбежать?
Она злобно на меня смотрит, глаза мечутся по сторонам в поисках пути побега.
Я протягиваю руку.
— Да ладно тебе, Герцогиня.
Она быстро оглядывается через плечо, прежде чем протягивает руку. Притягиваю её к себе, и она крошечными шажками идет ко мне. Я не выпускаю её руку, а она не пытается вырваться. Когда я смотрю на неё, она кусает губу. И выглядит испуганной. Ну и правильно.
Открываю перед ней дверцу машины, а потом бегу к своей. На ней красное платье в белый горошек. Глубокое декольте. Она не смотрит на меня, а вместо этого разглядывает свои ноги. Красные туфли на шпильке, красный лак на ногтях. Мило. Её образ — комбинация стилей Жаклин Кеннеди и цыганки — моя прекрасная противоречивость. Волосы убраны в пучок, заколотый ручкой. Я наклоняюсь и вытаскиваю ручку. И её волосы рассыпаются черным каскадом.
Она не спрашивает, куда мы направляемся. Я везу нас на пляж и останавливаюсь на парковке в квартале от него. Она ждет, пока я обойду машину, чтобы открыть ей дверь, и я помогаю ей выйти. До песка мы идем, держась за руки. А потом она останавливается и опирается на мое плечо, чтобы снять туфли. Они покачиваются в её руке, а другой она тянется ко мне. Я беру её, и наши пальцы переплетаются. Во Флориде сейчас зима, поэтому всего несколько человек загорает, большинство из них светловолосые жители Севера. Эта часть пляжа принадлежит отелю. Вокруг стоят крытые тканевые беседки со стульями. Мы находим свободную, и я сажусь, вытянув ноги. Оливия собирается занять соседнее место, но я усаживаю её к себе на колени. Она прислоняется к моей груди. Я обнимаю её одной рукой, а другую кладу за голову. Сердце бешено стучит. Как же давно я не обнимал её. С ней все кажется таким естественным. Я произношу её имя, чтобы просто послушать, как оно звучит. Она тычет меня в бок локтем.
— Не делай этого.
— Не делай чего? — шепчу ей на ушко.
— Ну, во-первых, не говори таким голосом.
Я стараюсь не рассмеяться. Вижу, как по её коже бегут мурашки. Очевидно, мои старые уловки до сих пор срабатывают.
— Итак, у тебя особая любовь к рукам, и ты заводишься от моего голоса?
— Никогда не говорила, что я ручная фетишистка!
— Правда? Значит, ты просто заводишься от моего голоса?
Она начинает вырываться, а я обхватываю её двумя руками, чтобы удержать на месте, и смеюсь.
Когда она наконец-то успокаивается, убираю её волосы и целую в левое плечо. Оставляю поцелуй на обнаженной коже её шеи, отчего она дрожит. Еще один поцелуй на дюйм повыше, и она наклоняет голову, открывая мне лучший доступ.
— Ты не должен, мы... — её голос прерывается.
— Я люблю тебя, — говорю я ей на ушко. Она пытается вырваться, но я все ещё удерживаю её в руках.
— Не надо, Калеб...
Внезапно её расслабленное состояние проходит, и она начинает яростно дергать своими стройными ногами, пытаясь убежать от меня.
— Почему нет?
— Потому что это неправильно.
— Неправильно, что я люблю тебя? Или то, что ты любишь меня?
Она плачет. Я слышу ее всхлипывания.
— Ни то, ни другое,— её голос, полный эмоций, надрывается. И вместе с ним рушится моя броня, моя игра, мое сердце.
Я начинаю говорить хриплым голосом, глядя на воду.
— Не могу держаться подальше от тебя. Я десять лет пытался.
Она рыдает и опускает голову. Она не пытается вырваться, но старается держать между нами дистанцию. Потом наклоняется вперед, и я тотчас же чувствую потерю. Прожив столько лет без неё, я отказываюсь её терять. Я попал в её ловушку, но хочу обратить это в свою пользу. Наматываю её волосы на кулаки и начинаю медленно притягивать к себе, пока она не оказывается у меня на груди. Она позволяет мне это делать и, похоже, совсем не против быть связанной.
Связанной. Хотел бы я хорошенько наказать любовь всей моей жизни.
Я могу дотянуться только до виска, поэтому целую его и переплетаю наши пальцы. Она прижимается ко мне, и в моей груди зарождается знакомая боль.
— Питер Пэн,— говорю я.
После пяти секунд молчания она произносит:
— Когда я с тобой, все эмоции, которые я ощущаю, выходят из берегов. Я тону в них. Мне хочется бежать к тебе и убегать одновременно.
— Не надо... не надо убегать. Мы справимся.
— Мы не знаем, как правильно любить друг друга.
— Ерунда,— говорю я ей на ухо.— Ты полна любви, которую не можешь выплеснуть наружу. Некоторые вещи ты не можешь сказать вслух. Я смирился с этим. И теперь понимаю. Мы ранили друг друга. Но, Оливия, мы больше не дети. Я хочу тебя, — отпускаю её и поворачиваю так, что теперь она сидит между моих ног.
Беру её лицо в ладони, запускаю пальцы в волосы и наклоняю к себе. Теперь она не сможет отвернуться.
— Я хочу тебя,— я говорил это прежде, но она не поняла. Она по-прежнему думает, что я брошу её. Как было до этого.
Её нижняя губа дрожит.
— Я хочу от тебя детей, и твою злость, и твои холодные голубые глаза... — я задыхаюсь от слов и отвожу взгляд. Снова смотрю на нее и понимаю, что если не смогу убедить её сейчас, то не смогу никогда. — Я хочу ходить с тобой на званые ужины, разворачивать подарки на Рождество. Хочу спорить с тобой о глупостях и ронять на кровать, чтобы доказать свою правоту. Хочу кидаться тортами и ходить в походы. Я хочу твое будущее, Оливия. Пожалуйста, вернись ко мне.
Она дрожит всем телом. Слезы катятся по щеке, и я ловлю их большим пальцем.
Хватаю её за шею и прижимаю к себе так, что наши лбы соприкасаются. И провожу руками по ее спине.
Она шевелит губами, пытается сформулировать слова, и по выражению на её лице я не могу сказать, хочется ли мне их услышать. Наши носы на одном уровне, и если я придвинусь на полдюйма вперед, мы начнем целоваться. Я жду её.
Наше дыхание сливается. Она хватает мою рубашку и сжимает в руках. Я понимаю, как ей это необходимо. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не повалить ее прямо на песок.
Наши грудные клетки поднимаются и опускаются подобно волнам. Я касаюсь её носом, и это рушит её броню. Она обнимает меня за шею, приоткрывает рот и целует меня.
Сколько месяцев я не целовал мою девочку. Кажется, будто это в первый раз. Она отклоняется назад и мне приходится вытянуть голову, чтобы достать до её губ. Мои руки у неё под платьем, поглаживают бедра. Я чувствую материал её трусиков, но держу себя в руках.
Мы целуемся медленно, только губами. Часто отстраняемся друг от друга, чтобы посмотреть в глаза. Её волосы создают занавес между нами и всем миром. Они спадают нам на лица, закрывая все, кроме наших губ.
— Я люблю тебя,— говорит она мне в рот. Я улыбаюсь так широко, что приходится прервать поцелуй. Мы задействуем в поцелуе языки, и желание нарастает. Оливия любит кусаться, когда целуется. И это очень сильно на меня влияет.
Мое сердце — в горле, разум — в штанах, руки — на её платье. Она отталкивается и встает.
— Ничего не будет, пока я не разведусь,— говорит она.— Отвези меня назад.
Я поднимаюсь и притягиваю её к себе.
— Все, что я слышу, это «возьми меня».
Она обхватывает меня за шею, прикусывая зубами нижнюю губу. Я изучаю её лицо.
— Почему ты не краснеешь? Чтобы я ни сказал, ты не смущаешься.
Она ухмыляется.
— Потому что я чертовски крутая.
— Да, ты такая,— нежно говорю я, целуя её в кончик носа.
Мы идем к моей машине. Как только открываем дверцы, у Оливии звонит телефон.
Она достает его из сумки и меняется в лице.
— Что случилось? — спрашиваю я.
Она отворачивается от меня, её руки застыли в воздухе, всё ещё сжимая телефон.
— Это Ной. Он хочет поговорить.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Ной
Я верчу обручальное кольцо на липкой столешнице. Оно сверкает золотым блеском, делает небольшой пируэт и падает плашмя. Поднимаю его и подкручиваю снова. Бармен в этой дешевой забегаловке смотрит на меня пустым взглядом и наливает ещё пива. Я не просил, но хороший бармен всегда может прочитать желание клиента. Я беру кольцо, кладу его в карман и начинаю медленно пить пиво.
Она не знает, что я вернулся в город. Не уверен, что готов ей об этом сообщить. Четыре дня назад я снял номер в отеле рядом с аэропортом и с тех пор шатаюсь по близлежащим барам. В голове всплывает его образ. Знаю, что она видится с ним. Я даже не злюсь. Я оставил её. Чего я ожидал? Всё началось постепенно. У меня было всё больше и больше командировок за границу, в результате чего я всё чаще и дольше был в отъезде. Это положительно сказывалось на семейном бюджете. Но меня не было рядом в её день рождения, нашу первую годовщину, День благодарения. Я не понимал, что отъезды так сильно могут повлиять на отношения. Разлука заставляет сердце любить ещё сильнее. Ведь так говорят? Оливия никогда не жаловалась. Никогда ни на что не жаловалась. Она была самой сильной, самой независимой девушкой, которую я когда-либо встречал. Несмотря на мое постоянное отсутствие, последней каплей стало то, что я пропустил финальное решение в деле Добсона.
Но Калеб не исчез. И он был первым, к кому она бежала, когда была напугана. Хотелось, чтобы это был я, но не уверен, что у меня хватило бы на это душевных сил. В первую очередь я карьерист. Всегда им был. Меня и сестру вырастила мать. Я часто представлял, каково это — жить с двумя родителями. Не потому, что отчаянно нуждался в отце... я просто хотел, чтобы кто-то заботился о моей матери, как она заботилась о нас.
Большую часть жизни я провел в одиночестве. Когда мне исполнилось тридцать восемь, я внезапно ощутил срочную необходимость завести семью. Не обычную семью с детьми, а просто жену. Чтобы с кем-то пить кофе по утрам и делить постель по ночам. Воображение в голове было ярким и прекрасным — дом, рождественские огни и совместные ужины. Всё было прекрасно, за исключением того, что лишь немногие женщины готовы были исключить из мечты ребенка.
Я не романтик, но люблю послушать хорошую историю. Когда Оливия рассказала мне свою во время того рейса в Рим, я был очарован. Мысль о том, как реальные люди попадают в такие ситуации, где любовь преобладает над разумом, поразила меня, ведь я не был с этим знаком. Она была так честна, так сурова к себе. Я не тот человек, кто верит в любовь с первого взгляда. Но когда Оливия произнесла «Я влюбилась под деревом», я просто обо всем забыл и попросил её выйти за меня прямо там. Она была моей противоположностью, но мне хотелось стать похожим на неё. Мне хотелось влюбиться под деревом, быстро и сильно. Хотелось, чтобы кто-то забыл меня, а потом вспомнил душой, как это сделал Калеб.
Я сразу же подумал, что мы совпадаем. Не душами. Мы просто идеальные части, которые нужно сопоставить вместе, чтобы увидеть полную картину. Я был для нее ограничителем. А она была той, которая может научить меня жить. Я любил её. Боже, я любил её. Но она хотела того, чего я не мог дать. Она хотела ребенка. Когда споры перешли в ожесточенную борьбу, я ушёл. Когда она не передумала, я решил подать на развод. Это было неправильное решение. Брак — это компромисс.
Я оплатил счет и вышел навстречу теплому воздуху улицы. Мы можем прийти к компромиссу. Усыновить. Черт, да мы можем открыть сиротский дом в стране третьего мира. Я просто не могу иметь своего ребенка. Слишком много риска.
Мне нужно встретиться с ней. Хватит прятаться. Достаю телефон из кармана и пишу ей.
Мы можем поговорить?
Она отвечает только через три часа:
О: О чем?
О нас.
О: Мы, разве, еще не все обсудили?
У меня есть к тебе предложение.
Проходит двадцать минут, прежде чем приходит новое сообщение.
О: Хорошо
Слава Богу. Я не дам ему отнять её у меня. Он упустил её в Риме. Он разбил ей сердце... снова. В ту ночь, когда мы с Оливией попрощались после ужина, я вернулся в отель и размышлял о жизни. О том, какая она пустая. К тому времени, как она в слезах позвонила в мой номер, я принял решение изменить свою жизнь. Я поймал такси до её отеля и сидел с ней, пока она жаловалась на него. Она говорила, что это в последний раз, что она уже столько раз была сломлена. Она не хотела, чтобы я прикасался к ней. Но мне так хотелось её обнять. Она сидела на краю кровати с прямой спиной, закрыв глаза, а слезы тихо катились по её щекам. Никогда прежде не видел, чтобы кто-нибудь справлялся с болью с таким самообладанием. Мое сердце разрывалось от того, что она не издает ни единого звука. В конце концов, я включил телевизор, и мы смотрели «Грязные танцы». На итальянском. Не знаю, как Оливия, но я тысячи раз смотрел его с сестрой и знал все диалоги наизусть. Когда взошло солнце, я всё ещё сидел рядом с ней. Отметил все встречи, заставил её одеться и повел гулять по Риму. Поначалу она сопротивлялась, говоря, что лучше останется в отеле, но затем я распахнул занавески и заставил встать перед ними.
— Посмотри. Посмотри где ты,— сказал я.
Она стояла позади меня, и от увиденного её лицо озарилось.
— Хорошо,— сказала она.
Сначала Колизей, затем мы ели пиццу возле небольшого магазинчика рядом с Ватиканом. Она расплакалась, когда стояла под полотном Да Винчи. Потом повернулась ко мне и строго сказала: «Я плачу не из-за него. А потому, что я там, где всегда хотела побывать». Затем она обняла меня и поблагодарила.
На следующий день мы расстались, но когда я вернулся в Майами, то позвонил ей. Несколько раз мы ужинали вместе. Просто ужинали. Ничего не происходило, пока я не поцеловал её. Я не планировал этого, но мы прощались у ресторана, и я просто поцеловал её, не раздумывая. Прошли месяцы, прежде чем мы впервые переспали. Она была робкой, нерешительной. Понадобилось время, чтобы она доверилась мне. Но ведь доверилась. И я не собираюсь отпускать её так легко, как он.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Прошлое
За шесть месяцев до встречи с Оливией в музыкальном магазине я купил кольцо для Лии. Оно лежало рядом с кольцом Оливии в ящике для носков. Мне казалось неправильным держать их вместе. Я купил для Оливии винтажное кольцо. Очень элегантное. Когда мы расстались, я не знал, что с ним делать. Продать? Сдать в ломбард? Оставить на черт-знает-какой случай? В конце концов, я не смог расстаться с прошлым, и оно до сих пор лежит в комоде. Для Лии я выбрал кольцо с бриллиантом в огранке «Принцесса». Большое и сияющее, оно произвело бы впечатление на её друзей. Я планировал сделать предложение, когда мы будем в отпуске в Колорадо. Дважды в год мы катались там на лыжах. Меня тошнило от катания по кругу с её нелепыми друзьями, которые назвали детей Пэйсли, Пэйтон и Пресли. Имена без души. Мне кажется, что если называть детей именами по образцу, то они впоследствии станут раздолбаями. Моя мать назвала меня в честь библейского шпиона. Он был стремительным и смелым. Разумеется, имя что-то значит.
Я думал, что мы поедем вдвоем. Поначалу она отказывалась ехать без «своих людей», но думаю, поняла, что дело пахнет предложением, и быстро изменила свое решение. Я начал паниковать за месяц до поездки. Это была не внутренняя, скрытая паника. А та, которую заливают алкоголем, когда я каждый день пробегал шесть миль, слушая Eminem и Dre, и ночами гуглил имя Оливии под песни Coldplay. Я нашел её. Она работала секретарем в юридической фирме. У меня не было шанса встретиться с ней, а потом я попал в аварию и придумал ложь, которая изменила мою жизнь.
Я увидел её в тот день, когда уже два месяца врал о своей амнезии и просто бродил по округе в надежде найти её. Никогда не заходил на работу к Оливии, но постоянно шпионил за ней на парковке. И так и не встретился бы с ней лично, если бы в тот день она не зашла в «Музыкальный гриб». Я собирался рассказать ей правду о том, как врал семье и друзьям, потому что не мог оставить её в прошлом, хотя должен был. И в ту самую секунду, когда я спросил об этом чертовом диске, она выглядела такой испуганной, такой разбитой, что я ещё глубже утонул во лжи. И не мог ничего с собой поделать. Я наблюдал, как расширяются её глаза, как она нервно дышит, словно пытается решить, что сказать. Но, по крайней мере, она не ругалась. И то хорошо.
— Хмм, — вот, что она решилась мне сказать. Я слышал её голос впервые за долгое время и не мог сдержать улыбки. Она зародилась в уголках губ и перешла на глаза, как будто и не было этих последних трех лет. Она держала в руках упакованный в целован диск мальчиковой группы и выглядела чертовски смущенной.
— Извини, я не это искал, — было жестоко играть на её удивлении, но я хотел разговорить её.
— Оу, они нормальные,— сказала она. — Но не совсем в твоем вкусе.
Я чувствовал, что ей хочется отвязаться. Она поставила диск на полку, её глаза метнулись к двери. Я должен что-то сделать. Что-то сказать. Прости меня. Я был дураком. Я женюсь на тебе сегодня же, если ты согласишься...
— Не в моем вкусе? — я повторил её слова, пока пытался сформулировать собственные. В этот момент она выглядела такой жалкой, что я радовался её красоте больше, чем когда-либо.
— А что, по-твоему, в моем вкусе? — я немедленно осознал свою ошибку. Так мы обычно флиртовали. Если я хотел, чтобы она меня простила, то должен был придумать...
— Хм, ты парень, любящий классический рок... но я могу ошибаться.
Она была права, так права. Она дышала ртом, её полные губы приоткрылись.
— Классический рок? — повторил я. Она знала меня. Лия, скорей всего, сказала бы, что я люблю альтернативу. Не то, чтобы она не разбиралась в музыке, просто слушала топ-100, словно библейские заповеди. Я отбросил горькие мысли о Лие и вернулся к Оливии. Она выглядела напуганной. Я увидел выражение её лица, и мне словно нанесли удар. В нем не было гнева. Только сожаление. Как и у меня.
У нас был шанс убежать от прошлого.
— Прости меня, — сказал я. И снова полезла ложь, которую я постоянно повторял последние два месяца. Она выходила легко, капала с языка, словно отрава для отношений.
«Ты защищаешь её», — твердил я себе.
Но, на самом деле, защищал себя.
Я был всё тем же эгоистичным дерьмом, который когда-то сделал ей больно. Я уже собирался уйти. Убежать от того, что только что сделал, когда услышал, как она зовет меня. Вот оно. Она собиралась сказать, что знает меня, и я бы рассказал, что у меня нет амнезии. Вся эта игра была из-за неё. Вместо этого она пошла в другой отдел. Я смотрел на её темные волосы, когда она пробиралась мимо людей, стоявших у неё на пути.
Мое сердце забилось быстрее. Когда она вернулась, в руках у нее был диск. Я взглянул на него — Pink Floyd. Мой любимый альбом. Она купилась на мою ложь и принесла мой любимый диск.
— Тебе понравится, — сказала она и протянула его мне. Я ждал, пока она скажет, что знает, кто я такой. Но она этого не сделала. Я переживал каждый удар, который причинил ей, каждую ложь, каждое предательство.
Она пыталась помочь мне с выбором музыки, а я врал ей. Я пошел. Пошел. Прямо к выходу.
Я не собирался снова с ней встречаться. Это конец. У меня был шанс, и он упущен. Я вернулся в квартиру и поставил этот диск, включив громкость на полную, надеясь, что это напомнит мне о том, кто я есть. Кем на самом деле хотел бы стать. А потом я снова увидел её. Все произошло случайно. Это была судьба. Я не мог ничего поделать. Словно каждая секунда, минута, час, который я провел без нее последние три года, ударили меня в лицо, пока я смотрел, как она нажимает на табло с выбором мороженого. Я опустился на землю, чтобы поднять его. Волосы у нее были короткие, по плечи. Ассиметричная стрижка: спереди длиннее, чем сзади. Казалось, что если я дотронусь до них, то порежусь.
Она была не той Оливией с длинными, непослушными волосами и непокорным взглядом, которую я помнил. Эта Оливия была мягче, сдержаннее. Но в глазах не было прежней искорки. Интересно, куда она делась, кто её отнял. Это ранило меня. Боже, как сильно ранило. Мне хотелось вернуть свет в её глаза.
Я пошёл прямо к Лие. Сказать, что так больше не может продолжаться. Она восприняла это так, словно я сказал, что не смогу быть в отношениях с тем, кого не помню.
— Калеб, я знаю, что сейчас ты потерян, но когда вернется твоя память, всё снова обретет смысл.
Когда вернулась память, ничего не обрело смысл. Вот почему я лгал.
Я покачал головой.
— Мне нужно время, Лия. Прости. Я знаю, что это кошмар. Не хочу причинять тебе боль, но мне нужно кое о чем позаботиться.
Она посмотрела на меня, как на подделку «Louis Vuitton». Я видел этот взгляд миллион раз. Отвращение, смущение. Однажды она сделала едкое замечание в магазине, пока мы стояли позади женщины, пытающейся разобраться с купонами. Через плечо у нее была перекинута сумка «Louis Vuitton».
— Люди, которые могут позволить себе «Louis…», не пользуются купонами,— сказала она громко. — Вот как можно понять, что это подделка.
— Может, люди, которые пользуются купонами, стараются сэкономить деньги на более брендовые сумки, — прошипел я сзади. — Прекрати быть такой надменной и осуждающей.
Два дня она обижалась. Жаловалась, что я нападал на неё, вместо того, чтобы защитить. Мы спорили о том, как она судит о людях. И поворотным моментом для меня стало то, какое значение она придает вещам. После того как она успокоилась, у меня было два дня тишины, за которые я серьезно подумывал о том, чтобы закончить наши отношения.
Пока она не появилась в моей квартире с пирогом собственного приготовления и кучей извинений. Она принесла сумочку «Chanel», и я в восторге смотрел, как она ножницами режет её на моих глазах. Это казалось таким искренним и раскаивающимся жестом, что я смягчился. Но она не изменилась, так же, как и я. Я всё ещё был влюблен в другую. Всё ещё притворялся с Лией.
Но я так устал.
— Мне нужно идти, — сказал я, вставая. — Мне нужно кое с кем встретиться за чашечкой кофе.
— С девушкой? — спросила она напрямик.
— Да.
Наши глаза встретились. Я ожидал увидеть боль, возможно, слезы, но обнаружил лишь гнев. Поэтому поцеловал её в лоб и вышел.
Возможно, я поступал неправильно, эгоистично, трусливо, но я собирался сделать это.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Настоящее
Я высаживаю Оливию у офиса. По пути туда она и двух слов не произносит. После того, что произошло между нами, я тоже не представляю, что сказать. Но одно знаю точно — Ной хочет вернуть её. Мне даже смешно. Присоединяйся к клубу, придурок.
Его не было три месяца, и теперь он решил объявиться.
Когда мы подъезжаем к парковке, на улице моросит дождь. Она открывает дверь и выходит, ни разу не взглянув на меня. Я смотрю, как она идет к своей машине, опустив плечи. Внезапно открываю дверь и оббегаю машину, чтобы поймать её. Я хватаю её за руку, как только она тянется к дверной ручке, заставляя повернуться ко мне лицом. И прижимаю её своим телом к машине. Она замирает, руки упираются мне в грудь, словно она не понимает, что я творю. Кладу руку ей на затылок и притягиваю к себе для поцелуя. Целую глубоко, как целовал тогда, когда мы занимались сексом. Наше дыхание громче, чем движение машин позади нас, громче, чем раскаты грома за спиной.
Она задыхается, когда я отрываюсь от неё. Мои руки лежат по обе стороны от её лица, и я, глядя на её рот, нежно говорю:
— Помнишь апельсиновую рощу, Оливия?
Она медленно кивает. Её глаза широко распахнуты.
— Хорошо,— говорю я, проводя большим пальцем по её нижней губе.— Хорошо, и я тоже. Иногда я впадаю в такое онемение, что вспоминаю это, чтобы начать снова чувствовать.
Я отрываюсь от неё и возвращаюсь в машину. И когда отъезжаю, смотрю в зеркало заднего вида, чтобы мельком увидеть её. Она всё ещё стоит там, прижав руку к груди.
Я — достойный противник. Несомненно, он никогда не врал ей, не разбивал сердце и назло ей не женился на другой. Но она моя, и на этот раз я не собираюсь отдавать её без борьбы.
Я жду несколько дней и пишу ей, сидя на работе.
Чего он хотел?
Закрываю дверь в кабинет, ослабляю галстук и вытягиваю ноги на столе.
О: Он хочет прийти к компромиссу
Знал, что так и будет, но все равно чувствую боль в груди. К черту все это.