Е.М.Юхименко
Старообрядческий центр за Рогожской заставою
Старообрядческое Рогожское кладбище, считающееся, по справедливости, одним из главнейших центров многомиллионного старообрядчества, как это ни странно, до сих пор не имеет своей полной истории, «богатой», по выражению известного писателя Мельникова-Печерского, «любопытными подробностями».
Журнал «Церковь». 1911 г.
Значение Рогожского кладбища в истории старообрядчества общеизвестно: вокруг него объединились не только московские старообрядцы-поповцы, оно стало средоточием церковной и духовной жизни сторонников древнего благочестия всей России, принявших Белокриницкую иерархию. После 1905 г. здесь располагалась старообрядческая архиепископия, а ныне Митрополия Русской Православной старообрядческой Церкви. Однако история Рогожского центра, в которой история самой общины тесно переплелась с историей всего старообрядчества, до сих пор полностью не восстановлена.
Первым историком Рогожского кладбища стал П.И.Мельников (А.Печерский). Как чиновник особых поручений при Министерстве внутренних дел он, с одной стороны, имел доступ к архивным документам этого ведомства, а с другой – разделял официально-тенденциозный взгляд на старообрядчество, что в полной мере отразилось в «Исторических очерках поповщины» (1864–1867), отдельная глава которых посвящена подробному рассмотрению истории Рогожского кладбища и его заведений до середины XIX в. включительно.[1] В 1910 г. к 140-летию существования Рогожского кладбища вышел «Очерк истории Рогожского кладбища в Москве», написанный прихожанином рогожских храмов Владимиром Евсеевичем Макаровым.[2] Автор рецензии на эту работу указал на ряд существенных ее недостатков, в частности на обширные заимствования (без указания на источник) из «Очерков» П.И.Мельникова, фактические ошибки.[3] Но и критически настроенный рецензент признал, что книга В.Е.Макарова «может, пожалуй, служить для общего ознакомления с историей знаменитого Рогожского кладбища».[4] Следует отметить, что в этой работе были использованы отдельные документы, относившиеся ко второй половине XIX – началу XX в., однако, видимо, общее состояние хранения рогожского архива не позволило исследователю в полной мере воспользоваться этими ценнейшими документальными источниками. Без них был вынужден работать над «Краткой историей древлеправославной (старообрядческой) церкви» свидетель и активный участник многих событий начала XX в. Ф.Е.Мельников.[5]
Архив и библиотека Рогожского кладбища были национализированы в 1918 г. и поступили на хранение Государственную библиотеку имени В.И.Ленина (ныне: Российская государственная библиотека). Однако, несмотря на отдельные и весьма успешные попытки обращения к данному архиву,[6] его целенаправленного изучения для установления полной истории Рогожского центра не проводилось. Документы Рогожского архива, дополненные сведениями из других архивных фондов (Московской конторы Синода и Московской старообрядческой архиепископии), лежат в основе настоящего исследования.
Непосредственным поводом для обращения к данной теме стала работа над альбомом «Древности и духовные святыни старообрядчества» (М.: Интербук-бизнес, 2005), приуроченным к 100-летию распечатания алтарей Рогожского кладбища 16 апреля 1905 г. История Рогожского старообрядческого центра, представшая в архивных документах, оказалась столь захватывающе яркой, столь многогранной и интересной в своих подробностях, что вступительная статья под тем же названием, предназначенная для альбома, оказалась слишком малым жанром, чтобы вместить все архивные находки. Поэтому появилась книга.
Пользуюсь возможностью выразить искреннюю благодарность за помощь руководителю Информационно-издательского отдела Митрополии иерею Алексею Лопатину, благочинному приходов Московской области иерею Леонтию Пименову, а также В.В.Волкову, В.А.Любартовичу, А.Я.Стребкову, Т.Т.Николаевой и сотрудникам Отдела рукописей РГБ за помощь в работе.
I. Со времени основания до 40-х гг. XIX в.
НАЧАЛО
Жестокие преследования вынудили противников церковной реформы патриарха Никона бежать на окраины России, где и возникли первые старообрядческие центры – Керженец, Выг, Стародубье и Ветка, Дон. Приверженцы древнего благочестия оставались и в Центральной России, но в городах, а тем более столицах им было крайне трудно существовать официально. Старообрядцы-москвичи получили возможность законным образом иметь свои кладбища и храмы и совершать богослужения лишь вследствие чумы 1771 г. Как ни трудны и драматичны были последующие события, Рогожское и Преображенское кладбища сумели не только выстоять, но и превратиться в средоточие духовной жизни старообрядчества всей России.
Разрешение на основание в трех верстах за Рогожской заставой, между Владимирской и Коломенскими дорогами, по дороге в село Рогож (ныне г. Богородск Московской обл.) кладбища и строительство при нем часовни[7] было дано командированным императрицей Екатериной II в Москву по случаю чумы графом Г.Г.Орловым. Этот шаг, хотя и вызванный чрезвычайными обстоятельствами, с полным основанием можно рассматривать в комплексе мер Екатерининского времени, направленных на ослабление гражданского и религиозного притеснения старообрядцев.[8] По всей видимости, именно вследствие особых условий данного разрешения[9] и того обстоятельства, что выделенная старообрядцам земля находилась на окраине города,[10] документы по ранней истории Рогожского центра практически отсутствуют. На это сетовал еще московский обер-полицмейстер Н.К.Арапов в рапорте московскому генерал-губернатору В.А.Долгорукову от 10 февраля 1878 г.: «Требуемых Министерством внутренних дел сведений о том, к какому именно времени относится возведение всех находящихся ныне на земле, принадлежащей Рогожскому богаделенному дому, зданий, с чьего разрешения существующие ныне здания были возводимы и для какой именно цели они, в частности, предназначались, в делах местной полиции и моей канцелярии не имеется, равным образом определить время постройки, порядок разрешения оной и предназначение для известной цели означенных в упомянутых рапортах моих 8 каменных двухэтажных зданий не представляется возможным за неимением специальных на это документов, которые во время бывшего в богадельне пожара 13 июня 1840 года сгорели».[11] Поэтому составителям рапорта, поданного затем в вышестоящие инстанции, приходилось опираться на сведения неофициального происхождения: «По частным же сведениям, Рогожское кладбище, переименованное впоследствии в Рогожский богаделенный дом, основано с высочайшего соизволения государыни императрицы Екатерины II-й, последовавшего в 25-й день марта 1771 года по случаю бывшей тогда в Москве моровой язвы, с отчуждением для означенного кладбища земли: от государственных крестьян деревни Ново-Андроновки, от ямщиков Рогожской ямской слободы и от московского городского выгона, в количестве 24 десятин 2184 сажени и с освобождением этой земли от городских налогов. После того обществу раскольников разрешено правительством построить три храма: св. Николая в 1776, Покрова в 1790 и Рождества в 1804 годах и более 50 разного рода зданий».[12]
Приведенный фрагмент рапорта 1878 г. содержит все основные известные на сегодняшний день и приводимые в литературе без ссылок на источники сведения по начальной истории Рогожского центра. Обращает на себя внимание, сколь быстро шло освоение выделенной территории: под кладбище была оставлена северная часть участка, в центре уже через тридцать с небольшим лет вырос замечательный храмовый комплекс, вокруг которого со временем сложился обширный поселок из небольших одно- и двухэтажных каменных, а по большей части деревянных построек. По типу монастыря вся территория была обнесена оградой, главные, западные ворота назывались Святыми.
Рогожское кладбище с самого начала формировалось как церковный центр московского старообрядчества. Домашние моленные в богатых купеческих домах существовали и ранее, сохранились они и позже; во второй половине XIX в. в связи с событиями, о которых будет сказано далее, их значение даже возросло, однако Рогожское кладбище всегда осознавалось как средоточие духовной, культурной и социальной жизни сторонников древнего благочестия. Делом чести старообрядческого купечества Москвы стала забота о материальном благосостоянии этого центра, благолепии его храмов и обеспечении благотворительных заведений.
ХРАМЫ
Церковное строительство на Рогожском кладбище, учитывая весьма сложное и переменчивое положение старообрядцев в императорской России, являлось, надо полагать, главным и первоочередным направлением деятельности московских старообрядцев-поповцев. Уже через 5 лет, в 1776 г., первая кладбищенская деревянная часовня во имя Чудотворца Николы была перестроена в 5-главый каменный храм. Еще более масштабным планировалось начавшееся в 1790 г. возведение летней (т.е. холодной) церкви во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Обеспокоенные размахом этого строительства церковные и светские власти заставили внести по ходу строительства существенные изменения в проект,[13] чем и объясняются видимые архитектурные «погрешности» здания. Эти обстоятельства подробно изложены в донесении московского главнокомандующего князя А.А.Прозоровского Екатерине II от 25 октября 1792 г.[14] Первоначально заказанный архитектору М.Ф.Казакову проект храма старообрядцы заменили снятым ими самими планом с церкви Рождества Богородицы в Бутырской слободе и заложили (А.А.Прозоровский называет годом закладки церкви 1791 г.) церковь «велику и с выпусками для алтаря и намерены поставить пять глав». Главнокомандующий велел «выпуски для алтаря отломать, величины убавить и сделать план с одной главой и крестом». Старообрядцам удалось отстоять размеры храма, ссылаясь на большое количество прихожан (до 20 тысяч). К осени 1792 г. церковь была доведена до карниза. В результате Покровский храм, выстроенный «в два света» (с двумя рядами окон по фасаду), имеет одну главу, увенчанную небольшим куполом; внутреннее пространство молитвенного помещения уменьшилось из счет выделения из него алтарной части. И тем не менее Покровский собор, строительство которого было завершено в 1793 г.,[15] и в свое время, и на сегодняшний день является одним из самых обширных московских храмов.
В 1804 г. по проекту архитектора И.Д.Жукова началось строительство обширного зимнего храма во имя Рождества Христова. Построенный в неоготическом стиле, он, тем не менее, соединял в себе традиционные церковные объемы – храма и трапезной. Не позднее первой четверти XIX в. между Никольским и Покровским храмами была возведена небольшая звонница.
Оформление храмовых интерьеров началось сразу после окончания строительства. В Покровском соборе до настоящего времени сохранились по крайней мере две иконы, точно датируемые концом XVIII в. и выполненные под конкретное место в храме. Большая икона «Апостол Павел в житии» на северной грани третьего правого столпа имеет надпись: «Написана от Адама лета 7302 (1794)». На западной грани первого правого столпа помещается также большая икона «Богоматерь Тихвинская» в резном позолоченном ампирном киоте, поминальный вклад купеческой вдовы Н.Е.Гольской 1800 г., о чем свидетельствует надпись в продолговатом картуше под иконой: «Отдана сия святая икона Тихфинския Пресвятыя Богородицы вкладу на старообрядческое кладбище в каменною болшу чесовню по изустному приказанию покойнаго московскаго первай гилдии купца Назара Стефановича сына Голскаго для поминовения его души и родительницы ево во инокинях Анфисы и любезнаго покойнаго нашего сына Петра Назаровича и усердиемъ супруги его, болшаго, Настасии Ефремовнаи Голскаи 1800 года маия 25».
П.И.Мельников, замечательный писатель и опиравшийся на архивные материалы исследователь старообрядчества, так описал внутренний вид рогожских храмов (точность этого описания можно проверить и сейчас, зайдя в Покровский собор): «Часовни были украшены великолепно. Иконы превосходного древнего письма – рублевские, строгановские и др., в богатых сребропозлащенных ризах с драгоценными камнями и жемчугом, серебряные паникадила и подсвечники с пудовыми свечами, богатые плащаницы, золоченые иконостасы, великолепная утварь – все свидетельствовало как об усердии, так и о богатстве рогожских прихожан».[16] Внутренний вид Покровского храма потрясал и другого исследователям старообрядчества – Н.И.Субботина, который, несмотря на явную недоброжелательность по отношению к приверженцам церковной старины, не мог скрыть восхищения: «Летняя Рогожская часовня истинно поражает своею обширностию, красотою линий и общим великолепием, когда, чрез большую паперть, вы войдете в нее западными дверями. На четырех (неточность, должно быть: шести) высоких колоннах покоятся далеко уходящие вверх стрельчатые красивые своды, сплошь покрытые превосходною старинною живописью в строгом греческом стиле; колонны четвероугольной формы покрыты снизу вызолоченными киотами, в которых поставлены дорогие старинные иконы. Большие окна, обильно освящая все широкое пространство часовни, сплошь покрытой священными изображениями, дают полную возможность видеть все ее великолепие. Только впереди огромный с большими местными образами иконостас выдается потускневшей позолотой и темным фоном икон».[17]
Учитывая несомненное желание москвичей как можно скорее должным образом украсить интерьеры рогожских храмов, а также последующие исторические перипетии (в 1827 г. какие-либо переделки в молитвенных домах старообрядцев были запрещены), можно полагать, что в основных чертах внутренний облик трех храмов сложился уже в первой четверти XIX в.
СВЯЩЕНСТВО. ОБИТЕЛИ
Однако величественные храмы из-за отсутствия тогда в старообрядчестве архиерея не могли быть освящены и оставались по сути дела часовнями, литургия в них не совершалась, служились только вечерни, утрени и часы. Угроза навлечь на себя новые притеснения ограничивала использование походных церквей (такая церковь появилась на Рогожском кладбище уже в 1789 г.)[18] и временных алтарей; действительно, все подобные попытки вскоре пресекались властями. Решение этой проблемы составляло предмет постоянных забот попечителей Рогожского кладбища на протяжении всего XIX в.
Первым священником на Рогожском кладбище был Василий Степанов, из г. Чебоксар Казанской епархии, в 1764 г. в возрасте 37 лет перешедший в старообрядчество и с тех пор проживавший в Москве и служивший в разных домашних моленных. В 1772 г., как следует из его показаний, данных в Духовной консистории в 1788 г., «когда за Рогожскою заставою на раскольническом кладбище построена была часовня, то он первый в оной исправлял часы, утрени, вечерни и всякия требы с беглым же из г. Пронска диаконом Харлампием и разными знающими грамоте раскольниками. С Рогожского кладбища он отлучался в гг. Тулу, Калугу, С.-Петербург, Саратов, в Стародубские слободы и на реке Иргизе в раскольнических церквах священнослужение и всякия требы по старопечатным книгам исправлял».[19] В 1788 г. помимо Василия Степанова были еще два священника: Алексей Федоров из Тамбовской епархии и Илья Васильев из г. Саратова, которые, как и он, «жительство имеют на том кладбище в построенных кельях, а более у раскольников в разных домах».[20]
В 1812 г. благодаря деятельной энергии священника Ивана Матвеевича Ястребова удалось сохранить главные древности и святыни Рогожского кладбища. Спрятанные в земле, они пережили нашествие французов, один из отрядов которых разместился непосредственно в зданиях кладбища. В местном ряду Рождественского храма находился житийный образ св. Николы Чудотворца, серебряный оклад которого удивительным образом уцелел, о чем на обороте иконы была сделана надпись: «Лета 7320 (1812) при губительном нашествии полчищ Наполеона, насильственною рукою везде и в сем божественном храме обнажавших святыню боголепного ее украшения, похищавших и самые малоценнейшие вещи, видимое на сем святом образе позлащенное сребро, находившееся непрестанно пред очами оных злодеев, не хранимое никем и незащищаемое, прославляяй Господь чудесами великого угодника своего святителя Николу благоволи соблюсти невредимым и от вражеских святотатственных рук неприкосновенным».[21] «Следы неистовства неприятелей» в виде пяти порубов на южной двери иконостаса того же храма, оставленные, как сказано в надписи, «сентября 3 дня 1812 года»,[22] также опровергают досужую легенду, что Рогожское кладбище сохранилось в целости, поскольку якобы тщательно охранялось неприятелем.
После 1812 г. Рогожский центр переживал очевидный подъем. Экономические условия способствовали развитию фабричного и кустарного производства, что привело к переселению в столицу крестьян из подмосковных деревень, в основном это были старообрядцы.
Число прихожан постоянно росло: в начале XIX в. их насчитывалось 20000, в 1822 г. – 35000, в 1825 г. – до 68000 человек[23]. По установившейся традиции, службы с Пасхи до Покрова проходили в Покровской церкви, после Покрова и до Пасхи в Рождественской, Никольская часовня была кладбищенской. Храмы Рогожского кладбища собирали под своими сводами не только москвичей и жителей Московской губернии, но и старообрядцев других городов России. Здесь принимались исповеди, совершались крещения, венчания, причащения, служились молебны и панихиды. О размахе церковной жизни этого времени красноречиво свидетельствуют цифры: в середине XIX в. в Рождественской церкви хранилось 20 пар бронзовых венцов и 46 купелей.[24]
Красоту церковной жизни описывали очевидны: «... Тогда было цветуще время кладбища. Было там более десяти священников, которые свободно отправляли богослужение в великолепной и богато украшенной кладбищенской часовне. В большие праздники огромный храм этот едва вмещал усердных богомольцев, съезжавшихся со всех концов Москвы; пред древними иконами в драгоценных ризах, блистающих золотом и каменьями, зажигались пудовые свечи; служба шла чинно, со всем соблюдением устава; на клиросе пел по-старинному хороший хор певчих. Особенною торжественностью отличались на кладбище крестные ходы на воду в день Богоявления, Преполовения и др. Впереди шли с хоругвями избранные носильщики, все в кафтанах старого покроя; за ними следовали такие же избранные прихожане с иконами, потом священники в дорогих ризах, – и все это чинно, в строгом порядке... Зрелище, до глубины сердца умилявшее истого старообрядца!»[25]
Значение Рогожского кладбища как крупного старообрядческого центра определялось также тем, что в первой половине XIX в. здесь находились женские обители, или монастыри. В 1845 г. их было пять: обитель инокини Пульхерии (в миру Пелагея Анисимовна Шелюкова) с 6 монахинями и 40 послушницами; инокини Александры с 28 монахинями и послушницами, инокини Деворы с 38 послушницами, инокини Маргарины с 4 монахинями и 38 послушницами и инокини Мелании с 10 послушницами. Матушки пользовались большим духовным авторитетом у московских и подмосковских старообрядцев; у инокини Пульхерии была полотняная церковь, в которой изредка и по обстоятельствам того времени тайно служилась литургия, всегда имелись запасные дары, разсылавшиеся ею в разные места.[26]
Женские обители Рогожского кладбища были устроены на принципах общежития. Монахини и послушницы вели службу вечерни, утрени и часов, читали Псалтырь по умершим (по заказам), занимались рукоделиями. Помимо «черных» работ (прядение льна, изготовление холста и полотна) существовали «белые»: «вышивание по канве шелками, синелью и шерсть, вязание кошельков, поясов, лестовок, золотошвейные и бисерные работы».[27] Эти изделия предназначались в основном для подарков, а не на продажу. Можно предположить, что рогожские мастерицы могли принимать участие в изготовлении облачений и богослужебных предметов из ткани. На ряде ранних предметов рогожской ризницы мы встречаем образцы богатого золотного шитья и украшения фольгой, художественной вышивки и вышивки бисером.[28]
ПРИТЕСНЕНИЯ ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX В.
С середины 1820-х гг. начинается постепенное изменение правительственной политики по отношению к старообрядчеству, что самым существенным образом сказалось на дальнейшей истории Рогожского кладбища. Особая напряженность вокруг московских старообрядческих центров была связана с тем, что с 1821 по 1867 г. престол митрополита Московского и Коломенского занимал Филарет (Дроздов), крайне негативно относившийся к ревнителям древнего благочестия.
В январе 1823 г. церковным властям поступил донос московского 3 гильдии купца Якова Игнатьева, что 13 и 14 января на Рогожском кладбище «открыто служена была литургия в полотняной якобы освященной церкви и сбор народа был необыкновенный».[29] В отношении к министру духовных дел и народного просвещения кн. А.Н.Голицыну от 19 марта 1823 г., митрополит Филарет не только сообщал о факте служения литургии, но особо подчеркивал «вред для православной церкви от такого оказательства раскола» в древней столице.[30] Синод указом от 20 марта 1823 г. постановил, что в силу узаконений, принятых 22 декабря 1817 г. и 26 марта 1822 г., походная церковь на Рогожском кладбище «терпима быть не может и что допущение ея тем паче может послужить к усилению раскола».[31] Московский военный генерал-губернатор кн. Д.В.Голицын предписал обер-полицмейстеру «секретно объявить кому следует на Рогожском кладбище, дабы сия полотняная церковь без огласки отправлена была в тот старообрядческий так именуемый Верхне-Спасопреображенский монастырь, где она будто освящена была».[32] Попечители кладбища дали подписку, что литургии впредь служиться не будут, однако, хотя и очень редко и с большими предосторожностями, литургии все же совершались, прежде всего для освящения запасных даров.
Желанию правительственных кругов перевести старообрядчество на «начала единоверия» и тем самым подчинить его официальной церкви противостояла твердая позиция старшего священника Иоанна Матвеевича Ястребова. В частности, в 1837 г. московский Секретный совещательный комитет рассматривал дело по сообщению двух церковных иерархов архиепископа Владимирского Парфения (Черткова) и епископа Саратовского Иакова (Вечеркова) о том, что «единоверческого Воскресенского монастыря архимандрит Платон в бытность его в Москве у раскольников дознал, что из числа раскольников Рогожского кладбища изъявили желание обратиться к православной церкви, а другие остаться при прежнем зловерии и за всеми несогласиями их предложено было сотворить молитву и после положить окончательное решение. Почему с вечера отправляли всенощное бдение, на другой день отпели часы и сделали крестный ход с иконами вокруг часовни, по окончании всего первенствующий их поп Иван Матвеев пред всем собранием сказал, чтобы стоять в их вере до последней капли крови, и поцеловал Евангелие, чему последовали и другие».[33]
Иерею Иоанну Матвеевичу Ястребову (1770–19 декабря 1853), до перехода в старообрядчество священствовавшему в селе Пенкине Юрьевской округи Владимирской епархии,[34] принадлежит особая роль в истории Рогожского кладбища. В течение 49 лет (с 1803 г.) он был настоятелем рогожских храмов, пользовался огромным авторитетом в старообрядческой среде. Его принципиальность и решительность проявились и в 1812 г., и в 1830-е гг. Он благословил поиски архиерея[35] и в 1846 г. признал над собою власть белокриницкого митрополита Амвросия, во многом определили дальнейшую историю Рогожского центра. Известно несколько вкладов о. Иоанна Ястребова в храмы кладбища. В 1826 г. им было пожертвовано серебряное кадило весом 85 золотников со вкладной надписью: «Сие кадило сооружено иждивением московского старообрядческого Рогожского кладбища священником Иваном Матвеевым»[36] (не сохранилось). 8 октября 1834 г., в день смерти супруги Евфимии, на помин ее души иерей сделал богатый книжный вклад – комплекс из четырех певчих богослужебных книг, написанных в первой трети XIX в. и богато украшенных миниатюрами и орнаментом гуслицкого типа (Обиход, Праздники, Трезвоны и Песнопения постной и цветной Триоди).[37] Портреты о. Иоанна Ястребова и его супруги висели в помещении конторы Рогожского богаделенного дома[38]; первый из них, написанный неизвестным художником в 40-е гг. XIX в. сохранился.[39]
В 1822 г., когда правительство приняло правила о «беглых попах», рогожцы заявили о 12 священниках, многие из них уже были в преклонных летах (названы Иван Ефимов, Иван Матвеев Ястребов, Тимофей Алексеев, Петр Алексеев, Иоаким Петров, Ефим Федоров, Петр Никифоров, Александр Иванович Арсеньев, Петр Ермилович Русанов, Иван Максимов, Иван Михайлов, Василий Михайлов) и 4 диаконах.[40] К 1827 г., когда был введен запрет на переход священников из господствующей церкви в старообрядчество, на Рогожском кладбище остались только 5 иереев. В 1841 г. служили старший священник Иван Матвеевич Ястребов и священники Александр Иванович Арсеньев, Петр Ермилович Русанов, Иван Максимов.[41] Проблема сохранения священства стояла очень остро. Поэтому попечители Рогожского кладбища и видные прихожане в 1832 г. провели собор, вошедший в историю под названием «Рогожского собора», на котором приняли решение начать поиски архиерея, сохранившего предания древлеправославной церкви.[42] Это начинание, требовавшее настойчивости и больших знаний, сопряженное с угрозой полицейских преследований и большими денежными затратами, увенчалось присоединением к старообрядчеству в 1846 г. боснийского митрополита Амвросия, положившего начало белокриницкой иерархии. 19 июня 1850 г. в одной из богаделенных палат на Рогожском кладбище епископом Софронием (Жировым) была тайно отслужена первая архиерейская литургия.[43]
На Рогожском кладбище с самого его основания существовал институт попечительства (до 1869 г. этот принцип самоорганизации общины не регулировался никакими государственными узаконениями). Попечители выбирались общим собранием членов общины, имеющих недвижимость, из числа активных прихожан («лучших людей»), как правило, из именитого купечества; одновременно могло быть до шести попечителей, к середине 1830-х гг. их число сократилось до двух. Выборы сопровождались так называемым «приговором», в котором фиксировались обязанности попечителей и который скрепляли своими подписями члены общины. Материалы по истории Рогожского кладбища за первую половину XIX в. сохранились очень фрагментарно, и в настоящее время мы располагаем только одним подобным «приговором» этого периода. Он был дан 1 июля 1823 г. выбранным на 2 года попечителям Андрею Филиповичу Шишигину, Ивану Васильевичу Окорокову, Трифону Петровичу Лубкову и Давыду Григорьевичу Щекину, обязанности которых были изложены в 16 пунктах.[44] При вступлении в должность им следовало «принять по учиненной описи все церковные вещи и хранить оныя с подобающею святыне честию», по установленным формам вести денежную отчетность, заботиться об обеспечении богаделен; примечательно, что особым пунктом была записана необходимость «о юных пещись, чтоб обученные были российской грамоте и писать, для чего определять к тому способных людей во учрежденном покое» (училище было закрыто властями 12 апреля 1835 г.). На попечителей возлагались проверка законности вновь приходящих священников и забота о прежде поступивших священниках и диаконах, а также наблюдение за духовными делами. До двух тысяч рублей разрешалось тратить на украшение храмов и богаделенные постройки по собственному усмотрению. В заключении приговора подчеркивалось, что «место, вверяемое вашему попечению устроено для возношения молитв Господу Богу <…> и благотворить не имущим крова и пристанища, что все оное нам любезно и дражае всего в сем мире, почему мы вас и просим надзирать за всем тем бдительно и неусыпно».[45]
В 1835 г. правительство в целях «борьбы с расколом» преобразовало Рогожское кладбище в богаделенный дом, ограничив деятельность старообрядческого центра исключительно содержанием богаделен. В марте 1836 г. московским секретным совещательным по делам раскола комитетом были утверждены специальные инструкции для смотрителя (специального чиновника, назначавшегося министерством внутренних дел для надзора за старообрядцами) и попечителя Рогожского богаделенного дома, которым вменялся в обязанность строгий контроль за соблюдением правил проживания в богадельне, запрета на прием новых священнослужителей и возведение новых построек и ремонт старых.[46] Особо деликатная роль, согласно пунктам 28 и 29 инструкции, выпадала на долю смотрителя, который «должен наблюдать без всякой огласки, в самом кротком и скромном виде за всеми действиями старообрядцев, не вкрадываются ли правила, противные общественному порядку и настоящим положениям, впрочем ни в какия внутренния распоряжения между ими не входить. Смотритель должен стараться достигнуть полной их доверенности и чрез то раскрывать все их тайны, сношения и действия, о противных же общему порядку, уверяясь на самых верных доказательствах, доносить военному генерал-губернатору».[47]
Инструктивные указания властей, согласно которым при Рогожском богаделенном доме должен быть один попечитель, вошли в противоречие с существовавшей там практикой. По этому поводу возникла официальная переписка, дело перешло в секретный комитет и окончательную резолюцию собственноручно наложил 4 мая 1836 г. митрополит Филарет (Дроздов): «держатся данного правила об одном ответственном пред начальством попечителе; есть ли же раскольники для внутренних распоряжений присоединяют к нему другого, в разсмотрение сего не входить до тех пор, пока не откроется каких-либо особенных обстоятельств, требующих внимания начальства».[48]
Инструкция 1836 г. обязывала смотрителя ежемесячно подавать московскому генерал-губернатору ведомость о всех проживающих в Рогожском богаделенном доме. Сохранившийся в архиве подобный документ за июнь 1838 г. поражает степенью своей подробности.[49] Оформленный в виде развернутой таблицы, он учитывает количество мужчин и женщин по 8 разрядам лиц, которым разрешено постоянное или временное проживание в богадельне, на 1 июня и 1 июля 1838 г. Итоговая цифра составляла 1134 человека (288 мужчин и 846 женщин). Также отмечалось, что за месяц «принесено умерших тел для похоронения из Москвы муж. 33, жен. 33, из разных селений муж. 3, жен. 6 чел.» и на крестных ходах на церковные праздники 23, 24 и 29 июня «богомольцов было довольно».[50]