26 декабря, 15.00
Опустившись на снег рядом с Шарлоттой, Майкл попытался оценить размер ущерба.
– Ничего страшного. – Шарлотта, поморщившись, села. – Поверхностная рана.
– Я помогу тебе дойти до лазарета.
– Не надо, я и сама справлюсь, – ответила доктор. – Ты лучше верни Элеонор!
Но когда она попыталась встать, у нее подогнулись колени. Майклу пришлось обхватить ее за талию и помочь взобраться по пандусу, а потом отвести в лазарет. Там он опустил Шарлотту на стул и по ее инструкции принес антисептики, антибиотики и бинты. За окном медицинского модуля послышалось звяканье собачьей упряжки. Выглянув в окно, Майкл увидел Синклера. В красно‑золотистом мундире он стоял на полозьях саней. На лице шапка‑маска, а глаза скрыты под солнцезащитными очками; быстро он, однако, сообразил, как надо одеваться в Антарктике. Нарты стремительно проскользили мимо, однако Майкл успел разглядеть Элеонор. Она сидела на дне ярко‑оранжевого грузового поддона, низко склонив голову в плотно затянутом капюшоне.
– Скажи мне, что это Санта‑Клаус возвращается домой, – сказала Шарлотта, пропитывая ватный тампон в антисептике.
– Он направляется на китобойную станцию, – проговорил Майкл. – Больше ему все равно деваться некуда, тем более шторм надвигается.
– Дуй за ними, – подстегнула его Шарлотта. – Только сначала возьми у Мерфи пистолет. – Она поморщилась, приложив тампон к ране на ноге. – И подкрепление вызови.
Майкл успокаивающе похлопал ее по плечу:
– Тебя разве не учили не нападать на мужчин с саблями?
– Вот поработал бы в ночные смены в «Неотложке» – насмотрелся бы и не на такое.
Майкл выскочил в коридор, однако вместо того, чтобы ставить на уши лагерь, помчался прямиком в гараж. На то, чтобы сколотить вооруженный отряд, потребуется какое‑то время, а из пистолета можно случайно ранить не того, кого надо. Майкл был уверен, что на снегоходе запросто перехватит упряжку на полпути. Единственный вопрос заключался в том, сможет ли он догнать их до того, как Элеонор коснется льда и погибнет.
Он оседлал первый попавшийся на глаза снегоход – «арктический кот» желто‑черной окраски, – проверил уровень топлива и запустил двигатель. Машина взревела и пулей вылетела из ангара, бешено рыская по скользкому снежному насту. Майкла чуть было не вышвырнуло из седла. Пришлось сбавить обороты, по крайней мере пока он не покинет пределы базы, но, завернув за угол административного модуля, он едва не задавил Франклина. Тот лишь чудом успел отскочить в сторону.
– Беги на продуктовый склад! – заорал ему Майкл, стараясь перекричать рев мотора. – Проверь, что с Лоусоном!
Майкл старался не думать о том, что могло произойти. Но явно ничего хорошего, раз Синклер вырвался на свободу.
Миновав квадрат основных строений, Майкл крепко ухватился за руль и выкрутил ручку газа до упора. Ему пришлось одной рукой туго затянуть лямки капюшона, чтобы его не сорвало встречным потоком воздуха. Далеко впереди посреди бескрайней снежной долины виднелось красное пятнышко мундира Синклера и ядовито‑оранжевый поддон нарт.
«Боже! – молил он. – Только бы кожа Элеонор была полностью закрыта!»
Вскоре Майкл увидел, что Синклер запряг лаек парами, вместо того чтобы расставить их широким веером. То, что он сделал, в нынешних условиях было крайне опасно. Когда упряжка бежит плотной группой, от сосредоточенной нагрузки хрупкий снежный мост над ледниковой трещиной может с легкостью проломиться, и тогда сначала собаки, а за ними и нарты рухнут в бездонную пропасть.
Впрочем, сейчас от подобной участи не был застрахован и Майкл. Именно поэтому он старался ехать по оставленному упряжкой следу. Нелегкая задача. Серебристый отблеск от белоснежной равнины резал глаза, а снег со льдом, поднимаемые лыжами «арктического кота», летели назад и оседали на ветровом стекле и очках.
Когда дистанция между ними сократилась, Майкл вдруг задумался, а что он будет делать, когда нагонит упряжку? Он стал судорожно соображать, что может находиться в бардачке снегохода. Аптечка первой помощи? Нейлоновые тросы? GPS‑навигатор? Фонарь?
И тут вспомнил еще об одном важном предмете, который там наверняка лежит, – сигнальная ракетница!
Синклер все равно не увидит разницы между ней и настоящим оружием.
Когда нарты плавно повернули к берегу, Синклер обернулся; теперь лейтенант знал, что его преследуют. Несмотря на эффектное облачение – золотые эполеты ярко блестели на солнце, а сзади, как лисий хвост, развевались красные фалды кавалерийского мундира, – из‑за глухой черной маски на лице он скорее напоминал удирающего грабителя, нежели военного.
Сани огибали угольно‑черный нунатак,[20]а ведь именно там и подстерегала наибольшая опасность. Расселины часто формируются как раз у подножия таких скалистых выступов, причем количество и глубина ледниковых трещин увеличиваются по мере приближения к границе океана. Синклер, разумеется, ничего этого не знал и продолжал отклоняться к береговой линии, видимо, из‑за того, что там легче ориентироваться на местности. С точностью вычислить расстояние и направление в Антарктике очень сложно – ориентиры, за которые может зацепиться глаз, встречаются редко; иной раз ландшафт не меняется на протяжении сотен миль, да и солнце, которое в эти дни висело почти над головой, тоже мало помогает. А собственная тень льнет к ногам, как преданная собака.
Майкл все не мог решить, как ему поступить – быстро обогнать сани (но тогда пришлось бы устроить поединок с лейтенантом на ненадежном снежном покрове) или медленно следовать сзади, дожидаясь, когда они выберутся на твердую почву на станции «Стромвикен». Но то цитадель Синклера, и кто знает, каких сюрпризов от него можно ожидать, доберись он до лагеря китобоев?
Нарты немного притормозили, однако вынужденно. Майкл увидел, что перед упряжкой выросли массивные глыбы сераков,[21]выступающих из ледника, подобно зубцам гигантской, врытой в землю вилки. Собаки осторожно прокладывали путь между ними, двигаясь зигзагами, а Синклер, склонившись над поручнями саней, что есть сил подгонял псов.
Майкл стер налипший на очки снег и пригнулся под защиту ветрового стекла. Небо, подернутое тонкими белесыми облаками, словно кисейной пеленой, приглушало солнечный свет, отчего температура упала еще на несколько градусов. По ощущениям Майкла, сейчас было около тридцати градусов ниже нуля. Снегоход стремительно настигал нарты. Расстояние между ними сократилось уже настолько, что Майкл отчетливо видел саблю Синклера, пляшущую у того на поясе, и торчащую из скорлупы саней голову Элеонор в туго затянутом капюшоне.
Синклер, услышав рев «арктического кота», снова обернулся и что‑то выкрикнул Майклу. Журналист не разобрал слов, однако вряд ли это было предложением сдаться. Если Майкл что и усвоил о Синклере, так это то, что он обладает несгибаемой волей.
Вдруг, к ужасу Майкла, снег под упряжкой неожиданно стал проседать. Раздался истошный, исполненный страха собачий визг, а спустя мгновение снежный мост обрушился, и ведущие собаки скрылись из виду. За ними в расширяющуюся бездну, одна за другой, с диким визгом сползали и остальные животные, закрепленные единой упряжью. Нарты, скрежеща по льду полозьями и вихляясь из стороны в сторону, как каяк на горных порогах, медленно, но верно приближались к трещине.
Майкл направил снегоход к одному из возвышающихся сераков и ударил по тормозам. Когда он спрыгнул с седла и поднял очки, то увидел, что нарты балансируют на краю пропасти, а Синклер отчаянно бьет по педали тормоза на санях, но безуспешно – клыки едва вгрызаются в ледяную корку. Майкл знал, что ледниковая трещина может извиваться в любом направлении – и может даже находиться прямо у него под ногами, – но лыжной палки, чтобы прозондировать снежный покров, не было. Все, что ему оставалось, – это приближаться под острым углом и надеяться на лучшее. Он открыл бардачок, выхватил из него тросы с карабинами, но не успел одолеть и десяти ярдов, как задняя часть саней приподнялась, словно корма тонущего корабля, покачалась на краю пару секунд и вместе с Элеонор и Синклером, который продолжал держаться за поручень, соскользнула вниз.
– Элеонор! – завопил Майкл и, забыв про всякую осторожность, ринулся вперед по скользкому льду.
Добравшись до расселины, он опустился на четвереньки, подполз к самой кромке и со страхом заглянул вниз.
Расселина представляла собой глубокое ледяное ущелье голубого цвета, однако сани пролетели лишь десять – двенадцать футов и застряли между узких стен. Собаки чудовищной гирляндой висели под нартами. Они извивались в ошейниках и шлейках, угрожая своим весом и яростными попытками высвободиться выдернуть сани из объятий льда и отправить их в пропасть.
– Режь поводки! – закричал Майкл. – И постромки!
Синклер, кое‑как удерживаясь на задней части саней, неуверенно поглядел вверх, затем вытащил саблю и стал перерезать элементы упряжи в пределах его досягаемости.
К счастью, Элеонор все еще находилась в поддоне, и лицо ее было полностью скрыто капюшоном.
Сначала одна, за ней еще несколько собак полетели вниз, натыкаясь на ледяные стены и кувыркаясь в полете, и с глухими хлюпающими звуками врезались в невидимое ложе расселины. Со дна голубого каньона донеслось отрывистое эхо предсмертного завывания лаек, но вскоре оно стихло.
Майкл торопливо обмотал веревку вокруг руки, затем связал петлю и спустил ее в пропасть.
– Элеонор! – Майкл лежал на животе, высунув над краем обрыва голову и плечи. – Я хочу, чтобы вы пропустили веревку под мышками, а затем обвязали вокруг себя.
Она выглянула из‑под капюшона и, увидев веревочную петлю, которая раскачивалась над головой как удавка, ухватилась за нее рукавицами.
– Когда закончите, выбирайтесь из саней, но только очень осторожно, – сказал Майкл.
Синклер перерезал еще один поводок, и очередная пара собак отправилась в черно‑фиолетовую бездну. Но даже после этого нос саней посунулся вниз еще на пару футов.
– Привязала, – донесся из недр капюшона глухой голос Элеонор.
– Хорошо. Теперь держитесь.
Было бы нелишним прочно закрепить веревку, например, примотать ее к камню или снегоходу, но ничего такого поблизости не было. Приходилось уповать только на силу собственных рук. Он сел, заглубил каблуки ботинок в снег и, преодолевая боль в больном плече, потянул трос на себя.
– По возможности упирайтесь ногами в неровности в стене и отталкивайтесь от них.
Она выкарабкалась из саней и тут же, покачнувшись на веревке, врезалась в стену. Майкл услышал, как она охнула, затем увидел, что носками черных сапог девушка зацепилась за уступ во льду. Он еще раз обвил трос вокруг руки и приналег посильнее. Майкл явственно почувствовал, как натянулось сухожилие.
«Только не вздумай выскочить. Только не сейчас!» – мысленно молил он свой плечевой сустав.
Элеонор поднялась примерно на ярд, но тут ее ноги неожиданно сорвались с ледяной ступеньки и беспомощно повисли в воздухе.
– Майкл! – завизжала она, покачиваясь над нартами и зияющей пропастью.
Майкл глубже вонзил каблуки в снег, однако сцепления все равно не хватало. Его самого неумолимо стаскивало к краю трещины, а руки от неимоверного напряжения сотрясала почти неконтролируемая дрожь. Как раз в тот момент, когда он уже решил, что не сможет удерживать ее ни секундой дольше, Синклер перегнулся через поручень саней и, упершись своими толстенными перчатками в подошвы сапог Элеонор, стал толкать ее наверх. Несмотря на то что лицо Синклера было полностью скрыто черной маской и очками, Майкл мог легко представить, каким страхом и болью оно сейчас искажено. Элеонор приподнялась, совсем немного, но и этого оказалось достаточно, чтобы Майкл ухватился за опоясывающую ее веревку и перетащил девушку через край.
Жадно хватая ртом воздух, она поползла прочь от обрыва. Сквозь узкое отверстие капюшона на лице были видны лишь зеленые глаза, круглые от ужаса.
– Встань! – крикнул Майкл. – Лед!
Ее парка, рукавицы и обувь были запорошены снегом. Тыльной стороной руки он, как смог, смахнул с Элеонор снежную крупу и быстро поставил на ноги.
– Веревка, – сказал он. – Мне нужна веревка.
Но узлы затянулись так сильно, что Майкл не мог их развязать. Он снова перегнулся через край трещины – нарты успели соскользнуть еще ниже, и теперь угол их наклона достиг критической величины – и, насколько смог, протянул руку вниз.
– Заберись на самую верхнюю точку саней и попытайся ухватиться за руку! – крикнул Майкл Синклеру.
Но стоило Синклеру сделать хоть малейшее движение, как сани, угрожающе скрежеща полозьями по ледяной стене, тут же сползали вниз. Он сбросил с лица очки с маской, затем аккуратно отстегнул портупею и отправил в темную пропасть.
– Быстрее! – крикнул Майкл. – Пока сани держатся!
Синклер осторожно перебрался с полозьев в жесткую оранжевую скорлупу саней. Затем расставил руки в стороны, как акробат, и, скребя ботинками по скользкой пластиковой поверхности, сделал шажок на нос саней. Он потянулся и взял Майкла за руку. Глаза мужчин встретились.
– Держись! – крикнул журналист.
Но вес Синклера оказался слишком большим, и передняя часть нарт с надсадным скрежетом стала оползать вниз.
– Только не выпускай руку! – умолял Майкл, хотя его самого тащило к краю обрыва.
В горле у Майкла першило так, словно ему туда засунули паяльную лампу.
Кусочки льда и снежный наст под его рукой начали трескаться и белой пудрой срываться в темную бездну.
– Я тебя держу! – заорал журналист, и в этот миг на усы и щеки молодого лейтенанта упало несколько ледяных осколков.
Лицо Синклера вмиг перекосило странное выражение недоумения. Он попытался что‑то сказать, но губы затянулись белесым инеем и сделались мертвенно‑бледными. Язык стал твердым, как деревянная палка. По челюсти Синклера пробежала искрящаяся ледяная зыбь и скользнула вниз по шее настолько стремительно, что все тело моментально окоченело. Цепляющиеся за руку Майкла пальцы непроизвольно разжались.
Сани с громким хрустом сдвинулись вниз еще на пару футов.
– Синклер! – воскликнул Майкл.
Единственное, в чем, казалось, остались признаки жизни, были глаза лейтенанта; правда, спустя секунду помутнели и они. Тело Синклера оставалось в вертикальном положении еще какую‑то долю секунды, после чего нарты выскользнули из тисков льда и носом вниз полетели на дно синеющей расселины. Раздался ужасный скрежет, за которым последовал звонкий грохот, словно внизу на тысячу звенящих осколков разбилась хрустальная люстра. По изрезанным стенам прокатилось резонирующее эхо, однако пропасть была слишком глубока, и, сколько Майкл ни всматривался, он так и не увидел ни Синклера, ни того, что от него осталось.
Когда отголоски эха стихли, Майкл окликнул Синклера. Несколько раз. Ответом ему был лишь тихий шепот ветра, гуляющего в недрах ледяной трещины.
Он подобрал ноющие занемевшие руки и перекатился на спину. В легких жгло так сильно, что казалось, еще немного, и они взорвутся. Элеонор стояла там же, где он ее оставил, повернувшись спиной к ветру и обхватив тело руками. Голова ее была низко опущена, а лицо скрывалось в глубине капюшона – не было ни одного открытого непогоде участка кожи.
– Он погиб? – спросила девушка.
Из капюшона ее голос был едва слышен.
– Да, – ответил Майкл. – Он погиб.
Капюшон грустно кивнул.
– А мне даже заплакать нельзя. Иначе слезы превратятся в лед.
Майкл поднялся, подошел к ней и обхватил рукой за талию. Элеонор сразу стала такой слабой, что Майкл опасался, как бы она не осела на снег. Может быть, даже намеренно. Когда он осторожно провел ее вдоль кромки расселины, ставшей вечной безымянной могилой, девушка остановилась и что‑то тихо произнесла. Майкл не разобрал слов, но не стал переспрашивать – слова предназначались не ему. Не разобрал он и того, что за вещицу девушка прижала к губам, прежде чем бросить в синюю пропасть. Но когда вниз бабочкой полетело нечто, сверкающее перламутром и золотом, он понял, что это было.
По усеянному острыми сераками ледяному полю, над которым безжизненным бледным диском висело полярное солнце, они побрели назад.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
29 декабря, 2.45
Когда в салоне загорелись лампы освещения и пилот попросил приготовиться к посадке, Майкл допил скотч и выглянул в иллюминатор.
Даже в столь поздний час Майами сиял длинными яркими полосами света, которые обрывались только у черного побережья океана.
Подошла стюардесса и забрала у него пластиковый стаканчик и опустошенную бутылку. Парень, сидящий у прохода, поднял спинку кресла и спрятал ноутбук, который продержал на коленях несколько часов. Майклу он отрекомендовался как «ресурсный специалист» (одному Богу известно, что это значит) и сказал, что работает на одну американскую компанию, прокладывающую в Чили телекоммуникационную сеть.
Майкл несколько дней не смыкал глаз и думал только об Элеонор в багажном отсеке самолета.
– Как летим? – спросил парень у прохода. – Только на четыре часа опаздываем?
Майкл кивнул. Каждый дополнительный час задержки был для него сущей пыткой.
Что ж, по крайней мере таможенный досмотр посреди ночи проходил быстрее обычного. Правда, только до тех пор, пока Майкл не сообщил, что перевозит усопшего, и не поинтересовался, куда обратиться, чтобы задекларировать багаж.
– Сожалею о вашей утрате, сэр, – посочувствовал ему таможенный контролер. – Когда выйдете, сверните налево и обратитесь в отдел международных грузоперевозок. Они вам помогут.
В отделе грузовых перевозок паренек в синей униформе, совсем еще юнец, которому бы спать сладким сном, а не работать, медленно пролистал формуляры ННФ, предоставленные Мерфи, и заполненные Шарлоттой медицинские документы. Майкл изо всех сил пытался скрыть нетерпение. Необходимо было сохранять невозмутимость и постараться ничем не привлечь внимание таможенника. Юноша подозвал старшего сотрудника; ламинированный бейджик, висящий на толстой шее мужчины, гласил, что его зовут Курт Кертис. Лично перепроверив бумаги и заглянув в загранпаспорт и удостоверение личности, тот сказал:
– Сожалею о вашей утрате, сэр.
Интересно, сколько еще раз придется услышать эту фразу, думал Майкл.
Кертис поднял телефонную трубку, нажал кнопку быстрого вызова, после чего, стоя к Майклу спиной, буркнул в телефон несколько слов. Затем раза три промычал «ага» и, снова обернувшись к Майклу, сообщил:
– Следуйте за мной, сэр. Я провожу вас к пункту перевалки грузов. – Указав на объемистый баул Майкла, он добавил: – И сумку не забудьте.
Выйдя наружу, Майкл почувствовал себя так, словно на него набросили горячее мокрое полотенце, настолько душной была ночь в Майами. Придется привыкать. В снежной и слякотной Такоме Элеонор не выжить. Кертис протиснулся на водительское сиденье автокара, и Майкл, взвалив дорожную сумку на платформу сзади, уселся рядом. Должно быть, час или два назад прошел дождь – летное поле было мокрым, и то там, то сям встречались лужи глубиной с дюйм. Выворачивающий на рулежке самолет обдал их ураганом раскаленного, еще более удушливого воздуха. Рев двигателей был оглушающим, однако Кертис и бровью не повел. Они миновали ряд терминалов и въехали в огромный открытый ангар, где был припаркован фургон с надписью «Управление судебно‑медицинской экспертизы округа Майами‑Дейд». У машины, прислонившись к дверце, стояла и курила сигарету хрупкая женщина в черных брюках и белой блузе. Майкл соскочил с автокара и снял сумку, после чего Кертис ударил по газам и быстро скрылся.
– Майкл Уайлд? – спросила женщина, бросив сигарету на бетонное покрытие. – Я – Мария Рамирес. Жена Эрика Данцига.
Майкл пожал женщине руку и сказал, что сожалеет о ее утрате.
Она пристально посмотрела на него черными глазами и спросила:
– Трудный перелет был?
Майкл и до этого подозревал, что выглядит отвратительно, но теперь получил подтверждение.
– Не то слово.
Он не смог удержаться и стал озираться по сторонам. Где же мешок для трупов? Его доставили или он все еще на борту?
– Если вы ищете мешок, то он в фургоне.
– Серьезно?
У Майкла чуть сердце из груди не выпрыгнуло от радости, и его реакция не ускользнула от внимания Марии.
– Итак, – произнесла она, затаптывая ногой все еще тлеющий на бетоне окурок. – Прежде чем мы вызовем полицию, ФБР, службу иммиграции и прочие заинтересованные ведомства, вы ничего не хотите мне сообщить?
Майкл несколько дней готовился к этому моменту, прикидывая, как ей все объяснить, но сейчас, когда момент подступил, все его заготовки вылетели из головы. Хотелось лишь одного – поскорее открыть дверцы фургона и выпустить Элеонор на свободу.
– Во‑первых, я не знаю, кто находится в мешке, – проговорила Мария. – Я его не открывала, но заранее могу сказать, что там не Эрик. Он выше на целый фут и на сотню фунтов тяжелее, чем этот человек.
– Вы правы, – кивнул Майкл. – Это не Эрик.
Немедленная капитуляция Майкла, кажется, удивила Марию.
– Тогда где он?
Пригнув голову, Майкл заговорщицки произнес:
– Сейчас я вам все объясню, но учтите, что вся информация находится под строгим грифом секретности ННФ.
И он рассказал Марии свою историю, не забыв напомнить, что, по ее словам, Данциг – Эрик – нигде не был более счастлив, чем на полюсе, и даже мечтал, чтобы его там похоронили. Майкл признался, что так и случилось.
– Сделай мы это открыто, нам бы такую выволочку устроили… Поэтому я ждал, когда смогу с вами лично встретиться и все объяснить в приватной беседе.
Он сунул руку под воротник и снял с шеи ожерелье из клыков моржа. При виде его глаза Марии наполнились слезами.
– Думаю, ему бы хотелось, чтобы ожерелье вернулось к вам, – подытожил Майкл. – Эрик никогда с ним не расставался.
Мария взяла ожерелье, и из глаз ее брызнули слезы. Женщина отвернулась и, понурив голову, отошла от Майкла на несколько шагов.
Майкл терпеливо ждал. Рубашка и длинные волосы на затылке взмокли от пота и противно липли к телу. Он едва сдерживался, чтобы не ринуться к фургону, но неподалеку сновали работники аэропорта – механики и пара операторов по обработке багажа, – поэтому он понимал: придется потерпеть еще чуточку.
Мария наконец взяла себя в руки и, подойдя к фургону, вытащила из кабины планшетный блокнот. Когда она снова вернулась к Майклу, ожерелье Данцига уже висело у нее на шее.
– Хорошо. Тогда я должна вас поблагодарить. Эрик обрел то, чего хотел. С меня причитается. – Протянув ему планшет, она сказала: – Поставьте подпись во всех местах, которые я пометила крестиком.
Мест таких была по меньшей мере дюжина. Когда Майкл закончил, Мария вырвала из планшета две страницы с копиями документа и передала журналисту.
– Теперь все официально. Эрик возвратился.
– Спасибо.
– Но мне все равно непонятно, кто лежит в мешке.
А вот теперь начинается самое сложное, подумал Майкл. И заставить ее поверить в эту часть истории будет очень непросто. Кто может в такое поверить?
– Мой друг, – ответил он. – Ее зовут Элеонор.
– Вы хотите сказать, ее звали Элеонор?
– Нет. Она жива.
Мария застыла и внимательно на него посмотрела, словно раздумывая, не бредит ли он и можно ли верить хоть одному его слову.
– Она не может быть живой. Только не в мешке. И только не после путешествия с Южного полюса в грузовых отсеках самолетов.
– Однако она жива. – Майкл взял Марию за руку и потащил к задним дверям фургона. – Позвольте мне войти и освободить ее.
Один из операторов по обработке грузов поглядел на них с любопытством.
– Матерь Божья! – воскликнула Мария. – Вы спятили? Да что с вами со всеми там произошло, черт возьми?
Однако она не стала препятствовать Майклу, когда он открыл задние двери и полез внутрь. Оказавшись в салоне, Майкл захлопнул дверцы.
Мешок лежал на металлической площадке, зафиксированный двумя холщовыми ремнями. Майкл принялся торопливо их расстегивать, попутно нашептывая: «Я здесь. Я здесь». Из мешка не доносилось ни звука.
Схватив ползунок молнии у изголовья (он предусмотрительно поломал молнию, чтобы ее не могли застегнуть до конца), Майкл рванул его вниз и раздвинул пластик в стороны.
Элеонор, вытянув руки вдоль тела, лежала совершенно неподвижно, словно мертвая.
– Элеонор, – позвал он девушку, прикасаясь пальцами к ее лицу. – Элеонор. Пожалуйста, проснись.
Пытаясь удостовериться, что она дышит, он низко склонился над ней и почувствовал на щеке слабое дыхание. Холодное дыхание. Холодной была и ее кожа.
– Элеонор, – снова повторил он. На этот раз ему показалось, что веки девушки дрогнули. – Элеонор, очнись. Это я, Майкл.
На лице девушки отразилось тревожное выражение, словно ей не нравилось, что ее беспокоят.
– Пожалуйста… – взмолился он, схватив ее за руки. – Умоляю тебя.
Не в силах больше сдерживаться, он подался вперед, чтобы поцеловать ее, однако, вспомнив предостережение Дэррила, просто приложил губы к ее векам, сначала к одному, затем к другому. В иной ситуации он предпочел бы разбудить свою Спящую красавицу как‑нибудь иначе… но сейчас было достаточно и этого.
Глаза Элеонор открылись и уставились в крышу фургона, затем взгляд переполз на Майкла. В первую секунду он испугался, что она его не узнает.
– Я так боялась, – вымолвила она. – Боялась, что открою веки и снова обнаружу себя в льдине.
– Этого больше никогда не случится, – сказал он.
Она взяла руку Майкла и прижала к своей щеке.
Мария Рамирес заставила Майкла поклясться всеми святыми, что он никому и ни за что не расскажет, каким образом эта странная женщина проникла в Соединенные Штаты, а Майкл, в свою очередь, заставил ее дать слово хранить тайну о том, что в действительности произошло с останками ее мужа.
Мария сообщила, что знает один небольшой отель на Коллинз‑авеню, в районе «Южный берег», и отвезла их туда.
– Когда мы вызываем экспертов‑криминалистов из других городов, то всегда размещаем их здесь – сообщила она, когда пассажиры вышли из машины в удушающую влажность ночи. – Пока никто не жаловался.
Майкл поднялся с Элеонор в номер, включил свет и стал наполнять для девушки ванну. Но как только дверь в ванную закрылась, он услышал тихое всхлипывание. Майкл не мог решить, то ли ему постучать и попытаться успокоить Элеонор, то ли оставить в покое и дать возможность выплакаться. Любой бы на ее месте в какой‑то момент сорвался, случись ему перенести то, что перенесла она – как за последние пару дней, так и за предшествующие века. Но чем помочь ей в нынешней ситуации, что сказать?
Так ни до чего и не додумавшись, Майкл спустился на первый этаж и попросил пожилую женщину‑портье открыть для него магазинчик женской одежды при отеле, чтобы он мог купить для спутницы сандалии и легкое платье. Самое скромное, какое он увидел, было из тонкого желтого хлопка с короткими рукавами. Женщина, которая ранее уставилась на Элеонор так, словно та вырядилась в маскарадный костюм, понимающе кивнула и даже самостоятельно добавила к покупкам Майкла еще пару вещей.
– Панталоны под этим платьем будут плохо смотреться, – лаконично заметила она.
Вернувшись в номер, он легонько постучал в дверь ванной комнаты, затем приоткрыл ее на дюйм и просунул внутрь сумку с обновкой. Помещение окутывало густое облако горячего пара.
– Я взял на себя смелость купить вам кое‑какую одежду, более подходящую для здешнего климата. Надеюсь, понравится, – сказал он и закрыл дверь. – Если хотите есть, я могу спуститься и принести вам чего‑нибудь.
– Нет, – отозвалась она почти загробным голосом. – Не сейчас.
Он подошел к окну и раздвинул расписанные яркими цветочками шторы. В доме напротив еще светилось несколько окон. Мимо неторопливо проползла поливальная машина. Майкл стоял и думал, как сообщить Элеонор и кое‑что другое, что она обязана знать. А именно то, что ей следует избегать контакта не только со льдом, но и с людьми… Тесного физического контакта.
Как ей объяснить, что хотя жажда побеждена, инфекция продолжает в ней жить? Что даже если ей захочется просто обнять кого‑то, этим самым она подвергнет человека смертельному риску?
И если уж на то пошло, как ему убедить самого себя не прикасаться к Элеонор?
Когда шум поливальной машины стих, он вернулся к двери ванной, да так там и застрял на добрых полчаса, в течение которых уламывал Элеонор надеть‑таки купленную одежду. Ее так шокировали длина и эфемерность платья, что она отказывалась наотрез, пока Майкл клятвенно не заверил ее, причем несколько раз, что это последний писк моды и сейчас все только так и одеваются.
– Долгое время платья были еще короче, – убеждал он ее, размышляя, как она отреагирует, когда увидит на набережной полуголых людей в бикини.
Когда Элеонор наконец сдалась и, красная от смущения, вошла в комнату, у Майкла просто дух захватило, так она была хороша.
Даже в такую рань движение на Оушн‑драйв было оживленным, и Элеонор шарахалась от проезжающих мимо автобусов, словно от огнедышащих драконов. Среди автомобилей, шума, огней Элеонор цеплялась за руку Майкла, будто за спасательный круг. Тепло, которым она напиталась в горячей ванне, быстро улетучивалось, и Майкл отметил, что рука Элеонор опять стала прохладной.
На станции Адели она призналась, что больше всего тоскует по теплому солнечному свету, и Майклу не терпелось показать ей потрясающе красивый рассвет над океаном. Они как раз остановились на пешеходном переходе, когда прямо возле них затормозила тележка с фруктовым мороженым. Ее владелец, единственный прохожий в этот ранний час, с надеждой посмотрел на них, надеясь, что его выручат, но не тут‑то было. С таким же успехом он мог попытаться всучить им динамит. Когда Майкл инстинктивно оттеснил Элеонор в сторону от тележки, мороженщик посмотрел на него как на психопата. Но Майкл знал, что придется постоянно быть начеку. А до тех пор, пока он не решится рассказать Элеонор остальную часть правды, пресекать ее контакт с окружающими надо будет очень незаметно. Возможно, именно в этот момент она снова начинает чувствовать себя счастливой, так зачем обременять ее проблемой, с которой Майкл может справиться и самостоятельно?
К тому времени как они пересекли улицу и преодолели поросшие кустарником дюны, чернильно‑фиолетовый оттенок неба сменился розовым. Они миновали высокие пальмы, плавно покачивающиеся на морском бризе, и пошли дальше, к линии прибоя. Затем сели на белый песок и стали любоваться поднимающимся из‑за горизонта солнцем. Наблюдать за тем, как огненный шар медленно встает над океаном, отражаясь в серебристой глади воды, будто в зеркале, и окрашивает облака в рубиново‑красные тона. В утреннем свете глаза Элеонор сверкали, словно два изумруда. С неба к самой поверхности воды спикировала серо‑белая скопа, и Элеонор проследила за птицей взглядом. Майкл заметил, что девушка грустно улыбнулась.
– Почему вы улыбаетесь? – спросил он.
– Просто кое‑что вспомнила. – Ее длинные каштановые волосы, все еще влажные после ванны, рассыпались по плечам и трепетали на легком ветерке. – Одну популярную песенку из другого времени.
– О чем в ней пелось?
Элеонор взяла Майкла за руку, и он почувствовал, что ее пальцы, подставленные под лучи солнца, стали ощутимо теплее. Скопа продолжала метаться между набегающих волн.
– «Никогда не будет берега морского, пальм резных, высоких, как собор Святого Павла. И песков не будет белых, словно в Дувре…» – непринужденно напела она.
Взгляд Элеонор скользнул по ярко освещенному горизонту, широкой белой полосе пляжа, и в ее глазах Майкл увидел первый проблеск искренней радости.
– И вот – пожалуйста, – сказала она, не выпуская его руки. – Сбылось!..
[1]Здесь и далее стихотворные строки даются в переводе Николая Гумилева. – Примеч. пер.
[2]Комплексный обед; обычно включает стейк, сосиски, вареные яйца, блины и пирожные.
[3]Один из неблагополучных трущобных районов Лондона Викторианской эпохи.
[4]Джон Джеймс Одюбон – американский натуралист, орнитолог; автор сборников «Птицы Америки».
[5]Господа (фр.).
[6]Регулярно (фр.).
[7]Сливки общества (фр.).
[8]Лучшие апартаменты (фр.).
[9]У всякой пташки свои замашки (фр.).
[10]Табльдот, общий стол (фр.).
[11]Жареная утка с вишнями (фр.).
[12]Синклер намекает на мисс Найтингейл, чья фамилия с английского буквально переводится как «соловей».
[13]Мера длины, равная 201,17 м; обычно используется на скачках.
[14]Эпоха воссоединения Италии; 1820–1871 гг.
[15]Крепкий алкогольный напиток, с добавлением сиропов (или ликеров), фруктовых соков, а иногда и свежих фруктов и ягод.
[16]В эскимосской мифологии Нанук был хозяином медведей, который решал, нарушил ли охотник положенные табу и заслуживает ли успеха в охоте.
[17]Соевый творог, используемый в кулинарии азиатских стран.
[18]Чарльз Элвуд Йегер, более известный как Чак Йегер; американский летчик‑испытатель, впервые превысивший скорость звука на самолете «Bell Х‑1».
[19]Сколько? (фр.)
[20]Изолированный скалистый пик, горный гребень или холм, выступающий над поверхностью ледника.
[21]Сераки (фр.) – ледяные зубцы на поверхности ледника; образуются при обрушении и неравномерном таянии ледяных перегородок между поперечными трещинами в области ледопадов.