Не глядя на него, Элеонор вдруг спросила:
– Как вы думаете, сколько меня еще здесь будут держать?
– А куда бы вам хотелось отсюда уехать? – ушел он от ответа встречным вопросом.
– О, это просто. Я хочу домой, в Йоркшир. Я понимаю, что никого из моей семьи там уже нет и многие вещи изменились, и тем не менее… не может все измениться до неузнаваемости, правда? Наверняка холмы все еще на месте, как и реки с деревьями. Старых магазинов в деревне, конечно, нет, но ведь на их месте открылись новые? Остались городская площадь, церковь, вокзал с кондитерской, где всегда пахло горячими ячменными лепешками с маслом…
Она говорила, а Майкл гадал, осталось ли хоть что‑нибудь из того, что она вспоминает. Холмы могли запросто сровнять с землей ради строительства нового жилого квартала, а старый железнодорожный вокзал закрыть многие годы назад за ненадобностью.
– Я не хочу умереть в таком месте, как это. Я не хочу умереть во льдах. – Она понурила голову, и плечи ее задрожали.
Майкл мягко повернул Элеонор к себе.
– Этого не случится, – сказал он. – Я обещаю.
Она посмотрела на него глазами, полными слез, словно пытаясь убедиться, что он говорит правду.
– Но как вы можете давать такие обещания?
– Могу, – ответил он. – И я его выполню. Обещаю, что не уеду отсюда без вас.
– А вы уезжаете? – спросила она с тревогой в голосе. – Куда вы уезжаете?
– Домой. В Соединенные Штаты.
– Когда?
Он понял, чего она боится больше всего – не просто умереть во льдах, но умереть от своей ужасной болезни уже совсем скоро… До того как сможет снова увидеть родной дом. Даже в эту минуту, думал Майкл, она, вероятно, изо всех сил пытается противостоять почти неодолимой тяге.
– Скоро. Очень скоро, – ответил он и обнял Элеонор за плечи.
На ее волосах все еще поблескивали капельки воды.
Она сама шагнула Майклу навстречу и прижалась щекой к его груди.
– Вы не понимаете… – прошептала она. – Если бы понимали, то никогда не стали бы давать столь опрометчивое обещание.
Но Майкл придерживался иного мнения.
Ему вспомнилось другое обещание, данное им на скалистом уступе в Каскадных горах. Как и в тот раз, Майкл был полон решимости сдержать данное слово во что бы то ни стало.
– Я вас ни за что не оставлю, – поклялся он.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
26 декабря, 9.30
Синклер внимательно изучал поведение обоих приставленных к нему надзирателей, пытаясь понять, на кого из них при удобном случае будет разумнее напасть.
Из этих двоих тип по имени Франклин явно более туповат, но в то же время более осторожен. Он, прямо как рядовой в армии, выслуживается перед начальством и слепо выполняет приказы, не слишком задумываясь над их смыслом. Ему приказали не приближаться к заключенному, вот он и не приближается. Франклин даже в беседы вступать отказывается и в течение всех своих смен молча сидит, зарывшись носом в журналы с вульгарными картинками на обложке.
Другой охранник, малый по имени Лоусон, более интеллектуально развит, более общителен и в целом более любопытен. Синклеру показалось, что он восхищен чудесным появлением пришельца из другого времени, и, несмотря на то что ему, без сомнения, отдан такой же приказ, что и Франклину, парень мог бы его нарушить. Сменив Франклина на дежурстве, который после прихода напарника выпорхнул со склада как на крыльях, Лоусон откинулся спиной на ящик, вытянул ноги и приготовился к долгой задушевной беседе. Синклер отметил, что ботинки Лоусона очень добротные, с толстыми подошвами и крепкими шнурками, да и вообще находятся в лучшем состоянии, нежели его сапоги для верховой езды, один из которых был к тому же разодран собакой.
Сегодня Лоусон принес большую книгу с множеством цветных картинок. Синклер не мог рассмотреть, что это за книга, однако был более чем уверен, что вскоре это узнает. Лоусон не мог пересилить желание поболтать.
Как Синклер и предполагал, через несколько минут тот заговорил:
– Вы о’кей?
Синклер ответил недоуменным, однако абсолютно дружелюбным взглядом.
– Ой, простите. Я хотел сказать, вы в порядке? Может быть, хотите, чтобы я позвал доктора или еще что‑то сделал?
Доктора? Уж кого‑кого, а доктора Синклер попросит позвать в последнюю очередь.
– Нет‑нет. Ничего не надо. – Синклер изобразил грустную улыбку. – Единственно, что меня угнетает, так это вынужденная праздность. А ваш друг Франклин совсем не общителен.
Почему бы не подлизаться к этому простофиле?
– О, Франклин – очень хороший человек, – ответил Лоусон. – Просто он выполняет приказ.
Синклер усмехнулся:
– Приказ… По своему опыту могу сказать, что более короткого пути к вечному проклятию и не сыскать…
Синклер был уверен, что подобным загадочным высказыванием лишь сильнее разожжет в Лоусоне любопытство, и не ошибся: пальцы мужчины нетерпеливо забарабанили по обложке большой книги.
Синклер небрежно поинтересовался у Лоусона состоянием здоровья Элеонор – никто не давал ему вразумительной информации, однако он все‑таки спросил – и получил стандартный расплывчатый ответ. Когда речь заходила об Элеонор, даже такой болтун, как Лоусон, предпочитал держать язык за зубами. Знать бы, что они от него скрывают, размышлял Синклер. Может, с Элеонор что‑то не так? В каком она состоянии? Как ей теперь удовлетворять свою специфическую нужду, в которой ни один из них не может признаться постороннему? Синклер и то ощущал себя далеко не лучшим образом, при том, что не так давно поправил здоровье свежей тюленьей кровью.
Как и следовало ожидать, вскоре Лоусон перевел разговор на другую тему, более его интересующую. Во время последних нескольких дежурств он проявлял живейший интерес к одиссее Синклера, и вот теперь назначение толстой книги прояснилось. Это был атлас, отдельные страницы которого были заложены маленькими цветными закладками. Лоусон водрузил книгу себе на колени и открыл ее на одной из таких страниц.
– Я попытался нанести на карту маршрут вашего путешествия от Балаклавы до Лиссабона, – сказал он, как какой‑нибудь студент перед экзаменатором. – И думаю, по большей части справился.
Прямо прирожденный картограф, подумал Синклер.
– Но в районе Генуи я немного запутался. Когда вы с Элеонор покинули город, то направились в Марсель по суше или пересекли Лигурийское море?
Синклер отчетливо помнил каждый шаг того путешествия, но сделал вид, что озадачен. В действительности они ехали в конном экипаже и по пути еще остановились в одном из трактиров Сан‑Ремо, недалеко от Генуи, где он выиграл большую сумму в игре под названием «телесина», местной разновидности покера. Противник тогда обвинил его в шулерстве, и Синклер, разумеется, потребовал сатисфакции. Мужчина предположил, что лейтенант имеет в виду обыкновенную дуэль, и хотя дуэль действительно произошла в ту же ночь в наполненной пьянящими ароматами лимонной роще – Синклер заколол обидчика кавалерийской саблей, – истинная сатисфакция потребовала куда больше времени… После того как карточный игрок заплатил за оскорбление кровью, в прямом и переносном смыслах, Синклер обмыл лицо в ближайшем ручье и спокойно вернулся к Элеонор в гостиницу, где они остановились.
– Боюсь, что плохо помню название городка, через который мы поехали, – произнес Синклер, делая вид, что напряженно думает. – Но это было в Италии. Кажется, Сан‑Ремо… Вы можете его найти на своей карте?
Лоусон склонился над атласом и провел пальцем по воображаемому маршруту; на голове у парня была дурацкая косынка, какие носят простые матросы. Синклер уже не сомневался, что уговорит этого болвана подойти ближе и показать карту. Это лишь вопрос времени.
А потом… он сбросит с себя оковы и истребует назад свою похищенную невесту.
– Завтра, – повторил Мерфи, откидываясь на спинку высокого кресла. – Самолет обеспечения прилетает завтра в восемь утра. – Он снова нервно провел ладонью по волосам. Другая рука сжимала красный маркер, которым шеф только что обвел завтрашнее число на белой доске на стене позади письменного стола. – И вам предстоит на нем улететь.
– Что вы такое говорите?! – запротестовал Майкл. – Мое разрешение ННФ действует до окончания месяца.
– Синоптики предвещают еще одну мощную барическую депрессию, и к тому времени, как ваша командировка истечет, ситуация с ледниковыми трещинами станет совсем аховая. Самолет просто не сможет приземлиться.
– Тогда я сяду на следующий после него рейс.
– Черт возьми, вы где, по‑вашему, находитесь?! – воскликнул Мерфи. – Нет тут никаких следующих рейсов! Ближайший после этого будет только в феврале!
Час от часу не легче. Он не может улететь уже завтра. Он дал Элеонор обещание и не имеет права его нарушить. Майкл посмотрел на Дэррила, сидящего рядом, но тот только и смог, что ответить сочувственным взглядом.
– А что вы планируете делать с Элеонор и Синклером? – спросил Майкл. – В конце концов, это я их нашел.
– Много бы я отдал за то, чтобы вы их не нашли. И много бы отдал за то, чтобы избавиться от обоих.
– Если они кому‑то здесь и доверяют, то только мне.
– Да неужели? – парировал Мерфи. – Если мне не изменяет память, последнее ваше посещение Синклера закончилось тем, что вы вызвали подкрепление.
Майкл до сих пор жалел, что так поступил тогда, но сейчас его мысли понеслись галопом в совсем ином направлении. Может, сейчас самое время изложить Мерфи шальной замысел? Когда еще представится шанс? Оборвав на полуслове Дэррила, который подскочил со стула и начал рассказывать шефу, что гематологические исследования дали многообещающие результаты, Майкл сказал:
– В таком случае они должны полететь вместе со мной.
Дэррил умолк и вытаращился на Майкла, как на ненормального, а Мерфи раздраженно покачал головой.
– И как прикажете это устроить? – спросил он, всплеснув руками. – Тут у нас, знаете ли, не автовокзал. Это полюс, черт побери! Самолет не может просто так взять на борт трех человек, когда в полетном листе указан один пассажир.
– Мне это известно, но выслушайте меня. – Даже сейчас Майкл продолжал мысленно прорабатывать детали плана. – Жена Данцига знает, что муж умер, но когда ждать тело, не знает, правильно?
– Правильно. Я как‑то не удосужился ей перезвонить и поведать, что он превратился в зомби и теперь плавает под полярными льдами. Трудновато было бы сообщать подобную новость, вы не находите?
– А с Экерли что? – продолжал Майкл. – Его мать в курсе, когда в Штаты возвратят тело сына?
– Сомневаюсь, что ей вообще приходила в голову мысль об этом, – ответил Мерфи несколько заинтригованно. – Я вам говорил, что она явно не от мира сего.
– Дайте‑ка подумать. – Майкл опустил голову и принялся что‑то напряженно обмозговывать. – Дайте подумать… – Осенившая его мысль на первый взгляд показалась фантастической, однако все вроде складывалось. Дело определенно может выгореть. – Жена Данцига…
– Мария, – подсказал Мерфи. – Мария Рамирес.
– Она работает окружным судмедэкспертом в Майами‑Бич, правильно?
– Да. Там они с Эриком и познакомились. В то время он работал водителем катафалка. Он мне рассказал однажды, что на самом деле…
– Сообщите Марии, что я доставлю в Майами‑Бич тело ее мужа, а заодно и Экерли.
– Как ты его доставишь, когда Данциг исчез и уже никогда не появится? – растерялся Дэррил. – Разве только в моих кошмарах…
– Честно говоря, его жена ничего не имела бы против, если бы он остался здесь, – заметил Майкл. – Помните, как Мария сказала, что Данциг нигде не был более счастлив, чем на полюсе, и будь его воля, он предпочел бы быть похороненным здесь?
– Да, но я ей сразу сказал, что похороны в Антарктике запрещены законом, – пояснил Мерфи.
– А что с Экерли? – не сдавался Майкл. – Собираетесь захоронить его останки здесь или планируете отправить труп домой с пулей в голове?
Мерфи заерзал в кресле, и Майкл понял, что теперь начальник в его руках.
– Пулей, выпущенной из вашего пистолета, прошу заметить.
При этих словах Дэррил вопрошающе поднял брови и обратился к Мерфи:
– Кстати, как вы поступили с телом Экерли, раз уж об этом зашел разговор? Насколько я знаю, он просил, чтобы его тело кремировали, но кремация опять‑таки была бы нарушением договора об Антарктике.
– Совершенно верно. – Мерфи пристально посмотрел Дэррилу прямо в глаза. – Поэтому официально Экерли провалился в ледниковую трещину во время полевых исследований.
У Майкла словно гора с плеч свалилась.
– Отлично!
– Я что‑то не вполне вас понимаю, – сказал Мерфи.
– Неужели не понятно? Мы можем запросто погрузить на самолет два мешка с телами и без проблем провести их по документам. При этом находящиеся в мешках тела не обязательно должны соответствовать именам, указанным на бирках…
У Мерфи загорелись глаза. Майкл почувствовал, что еще пара убедительных аргументов – и он дожмет О’Коннора.
– Элеонор и Синклер не могут попасть на самолет в качестве пассажиров, но они могут покинуть станцию Адели в качестве груза. Вам только и надо, что задействовать свои бюрократические рычаги, чтобы забронировать мне – и им – место до Сантьяго, а оттуда до Флориды.
Повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов. Наконец Мерфи ее нарушил:
– Но от Сантьяго до Майами лететь девять часов. Они умрут по пути.
– С чего бы им умирать? – напирал Майкл. – Они и не такое переживали. Вековой анабиоз, к примеру. Если уж они после него выкарабкались, то девятичасовой перелет будет для них легкой прогулкой.
– Теперь все изменилось, – возразил Мерфи. – Они живы и к тому же брыкаются. Тем более вы забываете, что они оба страдают серьезным заболеванием.
– Именно об этом я и собирался сказать, прежде чем меня грубо оборвали, – обиженно заметил Дэррил.
Майкл бухнулся на стул, довольный тем, что на некоторое время может передать эстафету Дэррилу. Впрочем, быстро выяснилось, что, перехватив эстафету, Дэррил не собирается ее выпускать из рук уже до самого финиша. Сообщив с гордостью о прорыве в исследованиях рыб Cryothenia Hirschii, он недвусмысленно намекнул, что, возможно, нашел лекарство – или «паллиатив, очень близкий к нему» – от болезни Элеонор и Синклера. Насколько Майкл смог уразуметь ученого, тот предлагал экстрагировать антифризные гликопротеины из крови рыб и ввести их в кровеносную систему людей. По замыслу биолога, кислород и питательные вещества по их организму вместо гемоглобина будут разносить эти самые гликопротеины, а раз так, то испытуемым больше не придется постоянно подпитываться чужой кровью. Затея казалась нелепой, безумной и просто неосуществимой, но по крайней мере это было хоть что‑то – первая и единственная тонюсенькая соломинка, за которую Майкл мог ухватиться. И он за нее ухватился.
– По мне, так это бред сивой кобылы, – суммировал Мерфи услышанное. – Но я, конечно, не ученый. С чего вы так уверены, что затея сработает?
– А я и не уверен, – прямо ответил Дэррил. – Эксперимент по трансфузии рекомбинированной крови проводился пока только на рыбах. А выживут ли Элеонор с Синклером после переливания, я не берусь гарантировать.
А времени на дополнительные испытания катастрофически не хватает, сокрушался Майкл.
– Но вы должны помнить, – мрачно произнес Дэррил. – Даже если эксперимент пройдет удачно, они столкнутся с теми же проблемами, что и мои рыбы. Стоит им прикоснуться ко льду, и они покойники.
В течение следующего получаса все трое обсуждали, как сделать так, чтобы план сработал без сучка без задоринки. Мерфи, по его собственному признанию, фиксировал в журнале служебных записей происходящие за день события не очень дотошно – «я просто не смог найти подходящее объяснение тому, как мертвецы смогли вернуться к жизни», – однако его очень беспокоило то, что Майкл уже успел сообщить редактору. Журналист заверил его, что разрубил узел – «хоть это и означает, что я потерял доверие редакции и, возможно, мне больше никогда не поручат серьезные задания». Они прервали дискуссию, только когда в эфир неожиданно вышла станция «МакМердо» и сообщила о надвигающейся снежной буре. Мерфи махнул Дэррилу и Майклу, чтобы те проваливали из кабинета, а сам принялся надиктовывать в телефонную трубку барометрические данные, собранные на станции Адели за последние двадцать четыре часа.
Журналист с биологом немного постояли в коридоре, чтобы перевести дух и все осмыслить. Майкл был настолько взбудоражен, что чувствовал, будто у него по венам проходят электрические токи.
– Эта твоя трансфузия… Как скоро ты сможешь ее сделать? – Майкл сгорал от нетерпения.
– Еще часа два работы в лаборатории, и сыворотка будет готова.
– Но мы окружены льдом, – с волнением напомнил Майкл.
– Которого они не коснутся. Мы поместим обоих в герметичные мешки прямо в изоляторе и продуктовом складе. Какие у нас еще варианты? Или, может, ты хочешь провести процедуру самостоятельно по прибытии в Майами?
Майкл понимал, что этот номер не пройдет.
– Если у них проявятся негативные реакции, – продолжал Дэррил, – то пусть уж лучше они проявятся здесь, до того как их упакуют в мешки и отправят на континент.
– Элеонор первая?
– Естественно, – ответил Дэррил. – Думаю, Синклера, зная его характер, придется дольше уламывать на проведение эксперимента.
Дэррил повернулся, собираясь уйти, но Майкл придержал его за локоть.
– Сам как считаешь, сыворотка сработает? Элеонор вылечится?
Дэррил поколебался, затем, тщательно взвешивая каждое слово, ответил:
– Если все пройдет нормально, Элеонор и Синклер смогут вести вполне нормальную жизнь. – Он пристально поглядел на Майкла, прямо как Мерфи совсем недавно на него смотрел, и добавил: – При условии, конечно, что ты считаешь нормальным жить, как змея, которой приходится регулярно выползать на солнце, чтобы прогреть тело. Если Элеонор будет периодически получать дозы сыворотки, она не будет испытывать тягу, как сейчас. Правда, она все равно останется носителем инфекции до конца жизни.
У Майкла заныло сердце.
– Как и Синклер, – сказал биолог, словно хотел немного подсластить горькую пилюлю. – Друг для друга они не будут представлять опасности.
Майкл молча кивнул, понимая, что в логике Дэррила есть смысл. Но легче на сердце от этого не стало.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
26 декабря, 11.20
– Под вымышленными именами, – сказал Синклер. – Мы всегда путешествовали только под вымышленными именами и регулярно их меняли. Выбор того, кем мы станем в Сан‑Ремо, Марселе и прочих городах, в которых останавливались позже, в определенном смысле стал для нас игрой.
Лоусон слушал как завороженный, поэтому Синклер даже не поленился поведать ему о самых драматических эпизодах их путешествия по Европе. В частности, лейтенант поведал о ночном перевале через горное ущелье на лошадях, о чудесном спасении от городских властей, заподозривших неладное, и о том, как по‑крупному играл в карты и выигрывал большие деньги, которые почти полностью покрывали расходы на переезды с места на место. Однако другие, более неприглядные стороны их беглой жизни он старательно обходил стороной, в первую очередь непрекращающиеся мытарства в поисках источников свежей крови. Такие подробности, разумеется, никому знать не обязательно. К тому же времени остается все меньше. Через пару часов смена Лоусона закончится, и на пост вернется более опасливый Франклин. Если Синклер действительно планирует осуществить задуманное, да еще и выгадать максимум времени до того, как его хватятся, действовать надо немедленно.
– Из Марселя мы двинулись дальше на запад. В Севилье Элеонор заболела, и я решил, что морской воздух ей поможет, поэтому мы переехали в небольшой городок на берегу залива Кадис. Название навскидку сказать не могу, однако если бы я его услышал…
– Не Айямонте? – спросил Лоусон, заглянув в атлас.
– Нет, это не он, – ответил Синклер. – То название было длиннее. Городок находился на той стороне залива, которая ближе к Лиссабону.
– Исла‑Кристина?
– Тоже нет. – Синклер склонил голову набок, словно силился вспомнить название. – Но я уверен, что если бы вы мне показали карту…
Держа атлас открытым на нужной странице, охранник слез с ящика и подошел к Синклеру. Тот был наготове.
Лоусон разложил книгу у Синклера на коленях, но прежде чем успел отойти назад, тот совершенно невинным тоном спросил:
– Где отмечен наш маршрут?
– Вот здесь, – сказал Лоусон и ткнул пальцем в желтую линию, нанесенную на карту.
Как только Лоусон склонился над атласом, Синклер выхватил заранее припрятанную пивную бутылку и ловко ударил того по затылку. Лоусон рухнул на колени, однако лейтенанта, который рассчитывал полностью вырубить надзирателя, ждало разочарование. Должно быть, проклятый платок на голове смягчил удар. Синклер огрел его снова, и бутылка разбилась вдребезги, оставив на голове кровавую рану. Но Лоусон все еще оставался в сознании и старался отползти в сторону. Приходилось действовать быстро; цепь, которой Синклер был прикован к трубе на стене, имела запас длины всего в несколько футов. Проворно перебросив наручники через голову Лоусона, он снова подтащил мужчину к койке. К счастью, после удара тот находился в полубессознательном состоянии, поэтому не сильно сопротивлялся. Синклер накинул наручники на горло противника и с силой потянул на себя. Лоусон ухватился руками за железо у себя на трахее, отчаянно пытаясь оторвать его от кожи, но Синклер, отклоняясь назад, продолжал душить противника все сильнее. Через некоторое время ноги Лоусона (в отличных ботинках, которые так приглянулись лейтенанту) перестали конвульсивно дергаться на полу, а руки, обмякнув, повисли по бокам. Но и после этого Синклер не ослаблял хватку и продолжал еще несколько секунд сдавливать горло. Для надежности. Наконец он отпустил Лоусона, и голова поверженного врага безвольно завалилась вперед.
Атлас на коленях у Синклера, как ни странно, все это время оставался лежать распахнутым.
Когда тело бухнулось на пол, Синклер встал на колени и приложил ухо к груди Лоусона. Сердце еще билось. Когда‑то сам Синклер оказался в подобном положении, и на мгновение его, словно кровавым приливом, затопило дикое желание воспользоваться беспомощностью человека. Но у него не было ни времени, ни желания убивать парня. Синклер приложил губы ко рту Лоусона и дунул в легкие, как поступали моряки с солдатами, захлебнувшимися во время отвратительно подготовленной высадки на берега Каламитского залива. Затем он несколько раз несильно надавил на живот, пока тот не стал вздыматься и опускаться самостоятельно. После этого Синклер спешно, пока мужчина не очнулся, обыскал карманы Лоусона и выудил ключи от ненавистных оков. Отпирать их было очень неудобно, особенно из‑за того, что руки тряслись, а сердце бешено колотилось в предвкушении свободы, новой обуви и – главное, возможности отыскать Элеонор.
26 декабря, 11.30
– Вы пытаетесь меня отговорить? – спросила Элеонор, заглядывая Майклу в глаза.
– Нет. Ни в коем случае, – ответил он и пододвинул стул чуть ближе к кровати, на которой, крепко сцепив руки, сидела девушка. – Я лишь хотел предупредить, что процедура связана с риском, огромным риском, а я очень за вас боюсь.
Элеонор глубоко тронула его забота, однако ее жизнь давно превратилась в один сплошной риск и смертельную опасность, так что предупреждение Майкла ее не смутило.
– Выбор лежит на мне, и я его принимаю. – Элеонор приложила ладонь к его щеке. – Если я собираюсь жить дальше, то должна выйти из мрачного подземелья, в котором томилась долгие годы. Я хочу вновь обрести жизнь, за которую не будет стыдно. Вы меня понимаете?
Судя по взгляду Майкла, он ее понимал, однако, кажется, испытывал даже больший страх за ее судьбу, чем она сама. После всего пережитого, после бесконечно долгого сна во льдах смерть ее не пугала. Все, чем она жила, ушло, родные и близкие умерли, так какой смысл цепляться за жизнь, в которой ее не ждет ничего, кроме одиночества?
А что касается Синклера… Даже если они воссоединятся, что это изменит? Интуиция подсказывала Элеонор, что они и вдвоем будут влачить жалкое существование в глубоком одиночестве на задворках людского общества.
– Значит, мне позвать Шарлотту с Дэррилом? – спросил Майкл.
Она кивнула.
Майкл ушел, оставив Элеонор в полнейшем смятении чувств. Она вдруг почувствовала, как вопреки всему внутри у нее разгорается огонек надежды, веры в спасение. И как ни трудно ей было себе в этом признаваться, чувство это было связано с тем, как на нее смотрел Майкл Уайлд. И как она на него смотрела в ответ…
Через несколько минут дверь в лазарет снова открылась, но на этот раз Майкла сопровождали два человека. Дэррил с торчащими рыжими волосами, как хохолок петуха, нес мешочек с прозрачной жидкостью, а в руках Шарлотты был лоток с шариками ваты, иглами, спиртом и широкой повязкой, удобно прилегающей к коже. Элеонор видела этот лоток многократно и наперед знала, что и в какой последовательности будет делать доктор Барнс.
Шарлотта уселась на стул Майкла, положила лоток на кровать и, когда Элеонор закатала пышный рукав старинного платья, стянула руку резиновым жгутом.
– Майкл говорил вам об опасности соприкосновения со льдом? – уточнил Дэррил, когда Шарлотта стала наполнять необыкновенно большой шприц жидкостью из мешочка.
– Несколько раз.
– Хорошо… Отлично, – нервно произнес он. – Вероятно, вначале вы почувствуете небольшой жар от переизбытка гликопротеинов – это высококонцентрированный раствор, – но я думаю, он довольно быстро пройдет.
Шарлотта стрельнула в биолога глазами и протерла спиртом предплечье девушки.
– Я готова ко всему, – ответила Элеонор, – и всецело доверяю своему врачу.
И это было правдой. Первоначальный шок сменился симпатией и уважением к доктору Барнс за ее прямолинейный, но дружелюбный характер, и за то, как она вела себя у постели больной. Подобную черту Элеонор видела и у Флоренс Найтингейл – способность наладить контакт с любым пациентом и внушить чувство спокойствия и защищенности. Понятное дело, в былые времена женщины вроде Шарлотты не могли стать врачами – если не пол, то цвет кожи уж точно стал бы препятствием, – но в новом мире, в котором у Элеонор появился шанс задержаться, многие некогда немыслимые вещи были нормой жизни.
Укол иглы был почти неощутим, но действие жидкости, поступающей в вену, она почувствовала моментально. Вопреки предположениям Элеонор не бросило в жар, а, напротив, она ощутила, как по руке разливается странный холодок, словно под кожу затекает горный ледяной ручеек. Она задрожала, и Шарлотта обеспокоенно вскинула глаза.
– Вы в порядке? – спросила врач, продолжая вводить сыворотку.
– Да, – ответила Элеонор. – Кажется, в порядке.
Но так ли это? Что произойдет, когда холод, взбирающийся вверх по руке, доберется до сердца?
– Что вы чувствуете? – спросил Дэррил.
Майкл на корточках уселся возле кровати и изучающе посмотрел в лицо девушки.
– Странное ощущение. Раньше я такого никогда не испытывала, – ответила Элеонор. – Примерно как если ступить под холодный душ.
Шарлотта извлекла иглу и быстро придавила место укола ваткой. К этому моменту лоб Элеонор был уже весь покрыт бусинками холодного пота.
– Пожалуй, вам следует прилечь. – Шарлотта бросила шприц в лоток и помогла пациентке устроиться на подушке.
Комната вокруг Элеонор поплыла, и она закрыла глаза, но это лишь усилило головокружение. Элеонор снова подняла веки и, увидев над собой лицо Майкла, сфокусировала взгляд на нем. Мужчина взял ее за руку, и она почувствовала, что от волнения у него взмокла ладонь.
Дэррил и Шарлотта, стоящие позади журналиста, тоже выглядели очень встревоженными. Неожиданная мысль о том, что в таком неприветливом и удаленном месте ей удалось обрести трех друзей, тронула Элеонор до глубины души. Она наполняла надеждой и вновь пробуждала желание жить. Как знать, может быть, ей и не уготовано вечное одиночество, которое Элеонор ощущала с того дня, как бежала с Синклером из казарменного госпиталя в Турции. Может быть, и впрямь есть альтернатива. Внутренний холодок все разрастался, словно под кожей у нее распускал лепестки ночной цветок. Он медленно растекся по плечам и наконец проник в грудь. Элеонор снова стал колотить озноб, и Майкл быстро укрыл ее пледом. Ей невольно вспомнилось путешествие на борту «Ковентри», злосчастное плавание, в результате которого ее занесло на самый Южный плюс, и ночь, когда Синклер навалил на нее все одеяла и пальто, какие смог найти… Как раз перед тем, как команда корабля напала на него. И перед тем как ее саму выдернули из постели и обмотали цепями на качающейся палубе.
Элеонор лежала с теплым компрессом на лбу, который ей дали, чтобы согреться, и думала о том, в каком состоянии она окажется – если только выживет – после этого доселе не опробованного эксперимента.
Майкл отозвал Дэррила в сторонку и прошептал:
– Что с ней происходит? Может, надо что‑нибудь сделать?
– Вряд ли на данном этапе мы можем что‑нибудь сделать, – ответил Дэррил. – После инъекции должно пройти какое‑то время – может, полчаса, может, час, – прежде чем сыворотка распространится по всей кровеносной системе и начнет действовать. Тогда появится определенная ясность.