Поэтому очень многие не хотят иметь детей. Одна ее подруга при замужестве составила контракт. Одним из пунктов было обоюдное желание не иметь детей (оба здоровы и вполне могли бы родить ребенка). Вторая пара много путешествует, и дети могли бы стать помехой. В ее районе в основном живут молодые, весьма успешные люди, добившиеся хороших позиций в карьере или бизнесе, но дети есть только у немногих, все остальные сознательно бездетны.
Фрау Эмма вопросительно посмотрела на нее, ожидая рассказа о соответствующих условиях на ее родине.
– Ну, в России декретный отпуск составляет семьдесят дней до родов и столько же после. В этот период выплачивается полная зарплата, но не за счет работодателя, а из фонда социального страхования. Потом можно взять отпуск по уходу за ребенком до трех лет с сохранением рабочего места, при этом до полутора лет на ребенка выплачивается пособие по уходу – 40 % от заработка. В России гарантируется сохранение за женщиной рабочего места до трех лет ребенка. Уволить мать в это время не имеют права. Если женщина вышла на работу после декрета, она имеет право потребовать для себя неполный рабочий день.
Слушая ее, фрау Эмма качала головой. Было непонятно, что она при этом думает. Наконец она произнесла:
– В Швейцарии такое невозможно… А если и будет возможно, то мы уж точно до этого не доживем. Откуда государство возьмет на это деньги?! Держать за работником место три года, выплачивать всякие налоги! – нет, это невозможно, – подвела итог Эмма. – Наверное, ваша страна очень богата, я никогда не могла себе даже представить, что в России так заботятся о женщинах!
«Ну, заботятся или нет, а с секундомером у лифта точно никто не стоит, как в этой богатой стабильной стране», – мысленно подвела она итог беседы.
|
|
– Ну, нам пора, – фрау Эмма сложила сумку и коляску.
– А вы не могли бы мне подсказать, где здесь супермаркет? И еще мне нужен магазин игрушек – надо купить подарок на день рождения двенадцатилетнему мальчику, – догадалась она спросить у фрау Эммы.
– Да, конечно, здесь недалеко. Налево и по улице до конца, – показала новая знакомая в сторону красивого особняка на углу соседней улицы. Тут тихий швейцарский малыш проснулся и заплакал, да так громко, что его плач, казалось, был слышен на другом берегу Женевского озера. Фрау Эмма схватила ребенка из коляски, и, озираясь по сторонам (как бы кто не услышал!), начала быстро‑быстро качать его на руках. Но боялась она зря: вечером на набережной было также безлюдно, как и утром.
Проходя мимо магазина игрушек, она сожалением заметила, что он уже закрыт. Было начало седьмого. «Ну что ж, зайду сюда завтра утром, это недалеко от моей квартиры», – вздохнула она.
Супермаркет оказался обычным и по размеру, и по содержанию. Она хотела купить какие‑нибудь типично швейцарские продукты. Лучший путь для этого – понаблюдать, что покупают сами швейцарцы. Этот метод она уже использовала в других странах, и он всегда приводил к отличному результату. Купленные продукты всегда были свежи и отличались оригинальным вкусом. Она выбрала элегантную семейную пару, наверняка из числа местных жителей, и, поставив свою тележку недалеко, делала вид, что выбирает продукты на соседнем стеллаже. Между собой муж с женой разговаривали по‑немецки, так что, к сожалению, она не могла ничего понять. Оставалось только наблюдать. Чувствовалось, что у них в семье все давно организовано: выбирая продукты, они не советовались друг с другом. Каждый просто брал определенный продукт, клал его в корзину, и так они медленно продвигались от стеллажа к стеллажу.
|
|
Ей было интересно, какие продукты они выбирают. Женщина долго стояла у больших корзин с клубникой разных производителей, по очереди брала расфасованную в пластиковые контейнеры клубнику и внимательно читала этикетку, под конец морщилась, ставила упаковку обратно на полку и брала следующую. Наконец она нашла то, что искала, и положила упаковку в тележку.
Тема клубники производства завода резинотехнических изделий всегда ее интересовала. Подойдя к стеллажу и увидев, что фрау выбрала одну из самых дорогих упаковок с клубникой, она решила поинтересоваться, почему та сделала такой выбор. Она обратилась к фрау: «Я только приехала в Швейцарию и не знаю пока, какие продукты покупать. Посоветуйте мне, пожалуйста, какая клубника вкуснее». Фрау была очень любезна, она вернулась к корзине с клубникой и начала показывать ей разные упаковки и что‑то ей объяснять на смеси немецкого и английского. По интонации можно было решить, что вся продающаяся клубника, кроме той, которую выбрала она, – это цианистый калий. И только та, которую она купила, – настоящая вкусная клубника, потому что она выросла в Швейцарии. Напоследок фрау собрала все свои познания английского и достаточно понятно произнесла, что лучшие продукты – только швейцарские. Пожелав ей хорошего вечера, швейцарка пошла догонять мужа, который уже изучал этикетки в соседнем мясном отделе.
|
|
Когда фрау удалилась, она сравнила цены на два одинаковых лотка с клубникой – швейцарского и нешвейцарского производства. Цена отличалась в два раза. «Возьму оба, – решила она, – и узнаю, есть ли разница, или это просто национальная черта характера местных жителей – любить все свое». Кстати, совсем неплохая черта, нам бы, русским, поучиться.
Она прошлась по мясному ряду. Цены показались ей очень высокими. Все швейцарские луга, понимаешь, в коровках, а вырезка – сто франков за килограмм.
Проблем с выбором продуктов у нее больше не было. Она набрала разных швейцарских сыров, каких‑то колбасок разных сортов, на десерт был куплен швейцарский пирог и бутылка швейцарского вина. Никогда не слышала о швейцарском вине; наверное, оно так хорошо, что его сами швейцарцы выпивают.
Пакет с продуктами получился немаленький, да еще тяжелая книга. До дома она дотащилась еле‑еле.
Она открыла окно‑балкон в спальне, пододвинула к нему журнальный столик с креслом и красиво разложила деликатесы на тарелках. «Ужин в частном панорамном «ресторане трех дверей», – подумала она, налив себе фужер вина.
Легкий бриз с озера разносил аромат вина по комнате. Неплохо, очень неплохо. Леля молодец – сама бы она никогда не собралась приехать сюда и лишила бы себя такого удовольствия. Как хорошо, что у нее такие друзья.
Перелет, прогулка длиной в целый день и вино сделали свое дело. Единственное, что она безумно хотела сейчас, – так это спать. «А как же кальвинизм? Я ведь хотела вечером почитать перед сном, чтобы узнать, наконец, кто был этот главный мужчина на монументе стены Реформации», – вспомнила она.
Она взяла книгу и по оглавлению нашла интересующую главу. Ничего себе – пятьдесят страниц про одного человека! Может быть, попробовать хотя бы начать?
(Далее о Кальвине по материалам книги Порозовской Б.Д. «Иоганн Кальвин: Его жизнь и реформаторская деятельность»)
«Кальвин – это неутомимый труженик, равнодушный ко всему, что не имело прямого отношения к его деятельности, аскет, презиравший все радости жизни, нетерпимый к слабостям других, педантичный, болезненный, раздражительный…»
– И так все полсотни страниц? Нет, это невозможно! Я сделаю это завтра, – с этой, последней на сегодня мыслью она уснула.
Когда она открыла глаза, на часах было пол‑одиннадцатого. Окно было всю ночь открыто настежь. «Ничего себе, – подумала она, – сон на открытом воздухе».
Нужно быстро умыться, собраться, выпить чашку кофе и бежать в игрушечный магазин за подарком. Вдруг она не найдет там ничего интересного? Нужно будет время, чтобы придумать что‑то еще.
Но для начала нужно было умыться. Хорошо, что у нее хватило ума сначала только приоткрыть входную дверь и выглянуть на лестничную клетку. Молодой смуглый парень усердно мыл лестницу. Вот бы было ему развлечение, если бы она просто вышла на лестницу в своей короткой ночной рубашке из прозрачного шелка. Пришлось переодеваться для того, чтобы просто в туалет сходить. Зато туалет‑то не простой, а в Швейцарии. В туалете ее внимание привлек какой‑то график. Были нарисованы семь квадратиков, видимо, дней недели. В квадратике «среда» стояло время с шести до восьми вечера. Что это такое? Может, нужно в это время что‑то делать? А она по своему незнанию не сделает, и потом хозяин квартиры будет ругаться. К сожалению, текст был написан на французском. Тогда она решила взять объявление с собой и показать профессору.
Она заметила, что в пакете, который она принесла вчера из супермаркета, что‑то еще осталось. Это оказалась клубника – как же она про нее забыла? Ну и отлично, на завтрак будет клубника и кофе со сливками. Она высыпала содержимое двух небольших упаковок на тарелку и только потом вспомнила, что одна упаковка была со швейцарской клубникой, а другая какая‑то заморская. Она же хотела ее сравнить по вкусу! Как же ее отличить? Клубника оказалась абсолютно одинаковая и по виду, и по вкусу, как будто сошла с того же конвейера завода резинотехнических изделий, что и клубника из тарасовского супермаркета. Швейцарцы, спору нет, молодцы, что поддерживают отечественного производителя, но на вкус клубники это не влияет. Лучшая клубника в мире созревает на даче ее родителей в Тарасове.
Игрушечный магазин внешне казался маленьким, но внутри оказался безразмерным. Игрушек было много, и она с большим трудом нашла радиоуправляемые модели. Цена на них оказалась приблизительно такой же, как на настоящие машины, вертолеты и корабли.
Да, идея ее была, конечно же, хорошей, но денег на такой подарок у нее не было. Она пошла вдоль рядов, размышляя, что тут можно придумать. Вдруг ее взгляд упал на полку с большими красочными коробками. «Набор фокусника» – гласила надпись. В описании значилось, что это отличный способ удивить гостей и одноклассников. В этой коробочке было все для показа волшебных фокусов: книжечка на полсотни страниц с цветными иллюстрациями и подробными инструкциями, как показать восемнадцать фокусов, а также настоящий реквизит фокусника.
Она, может быть, не обратила бы на набор никакого внимания, если бы на стажировке в США в 1996 году вместе с ней не было директора тарасовского театра магии и фокусов. Он много рассказывал о своем театре, особо подчеркивая, как детям нравятся его представления. Настоящий фанат своего дела, он даже смог встретиться с самим Дэвидом Копперфильдом. Как хорошо, что она об этом вспомнила! Детей будет несколько, они смогут даже устроить маленькое представление. Каждый покажет по одному фокусу – и весело будет, и интересно. Что было поразительно, так это то, что цена набора в точности совпадала с суммой, которую она могла себе позволить заплатить.
С чувством выполненного долга она решила позвонить профессору и узнать, где располагается ресторан. Владимир Ильич, казалось, ждал ее звонка. Он очень обрадовался и подробнейшим образом объяснил ей, что ресторан «Windows» располагается в самом известном отеле «d’Angleterre» на набережной с панорамным видом на озеро и гору Монблан. «Ого, – удивилась она, – а не очень ли это круто для дня рождения ребенка‑узника?» Профессор рассмеялся:
– Ну как я люблю с умным человеком поговорить! Да, вы правы, голубушка. Но мы пойдем в кафе при ресторане, и не на ужин, а «на чай». Так что ждем вас в five o’clock, – на чистейшем английском языке закончил Владимир Ильич.
Времени до вечера было много, но город она уже осмотрела, а для поездок за город его было мало. Ничего не оставалось делать, как только посвятить время изучению кальвинизма. Сколько можно откладывать? Перед домом был небольшой скверик с уютными креслами из ротанга и мягкими подушками.
Она открыла книгу. Поначалу вчитаться было трудно, но потом она перелистывала страницу за страницей и не могла остановиться, пока не дочитала до конца. Закрыв книгу, она еще долго сидела не двигаясь, осмысливая прочитанное. История никогда ее особо не интересовала, поэтому факты, изложенные в книге, были для нее шокирующими. Как такое могло быть? И после всего этот человек увековечен где только можно и все произносят его имя с почтением! А мы свою историю не любим…
Итак, в книге было написано, что женевские граждане были трудолюбивые и аккуратные, к тому же веселые – любили всякие общественные увеселения, игры, танцы и шумные сборища в часы досуга.
Девиз католической Женевы гласил: «После мрака ожидаю света». Приверженцы Реформации, усматривавшие в этом девизе что‑то пророческое, полагали, что теперь, с упрочением новой религии, свет окончательно вытеснит прежний мрак.
Знаменитый протестантский теолог и моралист Жан Кальвин является одной из важнейших фигур в европейской истории. Его взгляды на такие разнообразные предметы, как теология, управление страной и личная мораль более четырех веков влияли на жизнь сотен миллионов людей. Кальвин был полнейшим спиритуалистом; нечувствительный к красотам природы, к поэзии и искусству, он смотрел на землю как на юдоль плача и скорби, а на земную жизнь – как на подготовительную ступень к жизни загробной. Этот дух аскетизма он привил и женевцам. Неутомимый в работе, реформатор требовал того же от других.
Основная мысль учения Кальвина заключалась в том, что человек не в состоянии изменить свою участь и может лишь постоянно трудиться перед тем, как покинуть этот мир.
Согласно учению Кальвина, человек по своей природе склонен к злу и возмущению, поэтому над ним должна всегда тяготеть сдерживающая узда. Власть, истинно угодная Богу, непременно строга – ей должно быть чуждо сострадание, милосердие и другие человеческие слабости.
По мнению Кальвина, осуждение невинного представляет собой гораздо меньшее зло, чем безнаказанность виновного. Совершенно ошибочно представление, будто светская власть должна карать лишь преступления против граждан – убийство, воровство или другие посягательства на их права. Нельзя оставлять безнаказанными безнравственность, пьянство и оскорбления имени Божия.
При таких теориях система наказаний, конечно, не могла отличаться мягкостью. Смертная казнь определялась за преступления самого различного свойства, совершенно в духе Ветхого Завета: смерть богохульнику, смерть тому, кто захочет подорвать существующий строй государства, смерть сыну, который проклянет или ударит отца, смерть нарушителям супружеской верности, смерть еретикам.
Вряд ли даже в те времена можно было найти другое государство, где бы при таком небольшом населении и в такой промежуток времени совершено было так много казней. Пятьдесят восемь смертных приговоров и семьдесят шесть декретов об изгнании, и это в такое сравнительно мирное время, каким был первый период деятельности Кальвина в Женеве (1542–1546 гг.), лучше всего показывают, как охотно женевские власти пользовались своим правом.
Но еще ужаснее была та жестокость, которой отличалось само судопроизводство. Пытка была необходимой принадлежностью всякого допроса – обвиняемого пытали до тех пор, пока он не признавал обвинения, подчас в мнимом преступлении. Детей заставляли свидетельствовать против родителей. Иногда простого подозрения достаточно было не только для ареста, но и для осуждения: в числе этих семидесяти шести человек, осужденных на изгнание, двадцать семь были осуждены только по одному подозрению.
Человеческая жизнь словно потеряла всякую цену в Женеве.
Эта протестантская инквизиция проникала решительно всюду. Богатые и бедные, мужчины и женщины должны были по первому требованию предстать перед грозным трибуналом. За нечаянно сорвавшееся вольное слово, за улыбку во время проповеди, за слишком нарядный костюм, за завитые волосы они выслушивали гневные выговоры, выставлялись у позорного столба, подвергались церковному отлучению, штрафам, тюремному заключению.
Всякое оскорбление божественного имени считалось преступлением, наказуемым гражданскими властями. Под эту категорию можно было подвести все что угодно: найденный при обыске атрибут прежнего католического культа, вроде крестика или образка, неуважительное отношение к проповеднику и т. п.
Результаты этой системы были поразительные. И город, и граждане точно преобразились. Шумная жизнь богатого города с живым, подвижным населением притихла и заменилась мрачной серьезностью. Под бдительным оком цензоров, под вечной угрозой жизнь женевцев приняла характер строгой религиозности, порядка и дисциплины, каких не встретить больше нигде.
Посещение проповеди признано важнейшей обязанностью гражданина. Всякое неприличное выражение, ругательство, подслушанное одним из многочисленных шпионов (бдительность старейшин скоро оказалась недостаточной), немедленно доносилось в консисторию и, бывало, соответствующим образом наказывалось. Извозчик, в сердцах обругавший свою упрямую лошадь, подвергался тюремному заключению.
Страсть к роскоши, которой отличались богатые женевцы, также исчезла. Реформатор не ограничивался одними требованиями скромной, умеренной жизни – он регламентировал малейшие детали быта, определяя цвет и фасон костюмов, добротность материи, предписывая законы для женской прически, устанавливая даже максимум блюд на пирах.
В регистрах города можно обнаружить сведения анекдотического характера. «Три кожевника, – читаем мы, – присуждаются к трехдневному заключению на хлебе и воде за распутство: они съели за завтраком три дюжины пирожков».
Кабаки – самые гнусные места. Там более всего нечистоты. Совет издает указ от 29 апреля 1546 года: все они закрываются! Исчезли и национальные увеселения Женевы, ее театральные представления, народные праздники со стрельбой в цель; запрещены были всякие игры, танцы, музыка, распевание светских песен, шумные празднования свадеб и т. п.
Вместо трактиров были устроены так называемые аббатства или духовные казино, по одному в каждом из пяти городских кварталов. В этих‑то аббатствах женевские граждане, не сумевшие побороть в себе потребность общения, могли проводить свой досуг под светским и духовным надзором. Хозяин заведения был правительственным чиновником. Он должен был следить, чтобы гости не садились за стол, не совершив предварительно молитвы, чтобы они не божились, не вели себя неприлично, не вступали в бесполезные прения, и о каждом нарушении этих правил доносить властям.
За что наказывал Совет веселых женевцев?
за танцы (танцы влекут за собой похотливое разжигание);
за игру в карты;
за постоянное времяпровождение в тавернах;
за сквернословие и проклятия;
за попытку совершить самоубийство;
за хранение скабрезной литературы;
за слова над могилой: покойся с миром, пусть земля тебе будет пухом (это рассматривалось как язычество);
за обручение дочери с католиком;
за гадание у цыганок;
за поедание рыбы в Страстную Пятницу;
за разговоры о том, что нет ни ада, ни диавола;
за распевание непристойных песен.
Но наибольшее число наказаний карают прелюбодеяние и воровство.
Принимаемые по настоянию Кальвина законы имели целью сделать из Женевы прообраз «града Божьего», цитадель протестантизма. Единомышленники Кальвина именно так ее и воспринимали, недаром Кальвин был прозван «женевским папой», Женева должна была стать протестантским Римом, образцом для других городов.
Кальвин боролся против ересей и пороков в Церкви – и не более того. Он посвятил всю свою жизнь славе Божией и благу людей. И был изгнан из города за то, что не допустил именитых жителей к Вечере Господней за их поведение.
Потом, по какой‑то причине, в которой она не удосужилась как следует разобраться, его вернули, и он продолжил свою великую деятельность. Но каким образом граждане Женевы, так ревниво оберегавшие свои права, соглашались терпеть у себя этого чужеземного диктатора, который во имя проповедуемого им учения вырвал из их рук власть, передав ее небольшой кучке олигархов в лице членов малого совета и консистории?
Как мог этот веселый, жизнерадостный народ подчиниться такой суровой дисциплине, такому почти монастырскому режиму? Для того чтобы это понять, нужно было прочитать еще полсотни страниц. Времени на это не было, но, по мнению историков, после Реформации Швейцария превратилась в процветающую независимую страну. Главное, до сих пор в современной либеральной Швейцарии сохранились признаки великого благочестия, достигнутого при Кальвине.
Как это понимать? Так, что все те достижения, которые имеет Швейцария теперь, – это все благодаря тому историческому наследию?
В ресторан она пришла раньше назначенного времени. Может, им будет нужна ее помощь.
Профессор уже издали заметил ее и помахал рукой.
– Вот, познакомьтесь – Евгений, наследник, так сказать, временно покинувший Родину, чтобы ума набраться, – в свойственной ему манере представил внука Владимир Ильич.
– А это моя очаровательная соседка по перелету, я тебе говорил про нее, – шепнул профессор на ухо Женьке.
Женька был довольно высок для своего возраста и старался выглядеть серьезно. Темные кудрявые волосы были аккуратно пострижены, рубашка и пиджак создавали имидж послушного интеллигентного мальчика. Глаза, однако, выдавали его истинное желание – побыстрее закончить с формальностями и просто потусоваться с друзьями. Именинник приветливо улыбнулся и протянул ей руку для рукопожатия.
– Ну, вот, – прокомментировал дедушка, – набрался швейцарских манер. Знаете ли, швейцарцы страсть как любят жать друг другу руки! А у нас принято дамам руки целовать; смотри, учить тебя не переучить, – пробормотал профессор и поцеловал ей руку.
– Сударыня, мы рады, что вы почтили нас своим визитом. Ну вот, осталось четыре минуты двадцать три секунды, и мы начинаем! – провозгласил он.
– Напрасно вы так, Владимир Ильич, – возразила она. – Гости всегда задерживаются. Я просто специально раньше пришла – подумала: может, вам нужна женская помощь.
– Да, да, да вы нам очень можете помочь! Вот, сядьте сюда, пожалуйста, и украсьте наш стол, – с улыбкой произнес он.
– Дед, я начинаю обратный отсчет, – сказал Женька и начал считать: «Десять, девять, восемь, семь…
«…Три, два, один» – заканчивали они уже все вместе. Фокус‑покус! – на пороге ресторана возникли гости.
– Как это получилось? – удивилась она. – Вы, наверное, договорились или видели, как подъехала их машина?
– Да ничего мы не видели и не договаривались, – смеясь, ответил Женька. – Просто швейцарцы любят не точность, а сверхточность. А нам страдать приходится, – уже с меньшим энтузиазмом закончил он.
Гостей было трое. Все это были одноклассники Женьки, которых он по очереди представил.
Швейцарец Самуэль был крепким мальчиком, даже можно сказать, толстым, но его медлительность не воспринималась как неповоротливость, а скорее как основательность.
Второго мальчика звали Ален. Он показался ей гораздо моложе, Женьки; может потому, что был маленький и щупленький. При этом казалось, что «его больше», потому что слышно было только его – рот его, что называется, не закрывался. Он показался ей похожим на француза; как выяснилось потом, так оно и было.
Третьим гостем была девочка, звали ее Юми. Она была маленькая‑маленькая. Черные раскосые глаза‑бусинки, абсолютно тихое создание – в общем, идеальный ребенок.
– Папа Юми японский дипломат, она будет учиться с нами еще год, а потом они переедут в другую страну. Юми рассказывала, что они больше двух лет не живут на одном месте. Правда, классно? – с завистью сказал Женька.
«Бедная девочка, – подумала она. – Приходится постоянно менять школы, друзей. Какой стресс для ребенка… Зато папа дипломат».
– Здравстуйте, – вдруг на отличном русском произнесла Юми. – Мой папа и в России работал, я русский тоже знаю, но не очень хорошо.
Как выяснилось, Юми знала пять языков, но писать и читать могла только на трех.
Вот этому действительно можно позавидовать; ей бы такие знания.
Все гости были в сборе, и им принесли меню.
– А когда можно подарки дарить? – спросила она у профессора, опасаясь нарушить какую‑нибудь традицию.
– А здесь подарки вообще не дарят, ну если только открытки, – ответил тот. – Я‑то внуку еще утром подарил заготовленную стрелялку. А вы что, подарок Женьке купили? Не стоило тратиться, право, зачем?
Услышав слово «подарок», Женька сразу оживился – видимо, для него это была приятная неожиданность. Она вынула коробку с «фокусами» и объяснила, что они могут каждый выбрать себе какой‑то фокус, подготовить его и устроить представление.
Подарок произвел настоящий фурор. Еще минуту назад они были достопочтенными маленькими взрослыми, – и вдруг превратились в нормальных шустрых подростков. Они расположились за соседним столом, вскрыли коробку, поделили карточки и приступили к подготовке фокусов.
– Ну и славно, – проговорил довольный таким поворотом событий профессор, – а мы с вами пока все закажем и поговорим о том о сем.
В Швейцарии не принято шиковать, поэтому мы пригласили гостей на так называемый традиционный послеобеденный чай. Это такое комплексное меню за тридцать восемь франков на человека, в которое входит чай по выбору. Ну, тут сортов сто точно будет! И черный, и зеленый, и красный – в общем, на любой вкус. Каждому полагается не выбор пять маленьких сандвичей с мясом или курицей и три булочки – с изюмом и с шоколадом, с каким‑то двойным кремом и домашним джемом, а также фруктовые тарталетки, чизкейк, рисовый пудинг, блинчик с наполнителем, миндальное пирожное с шоколадом и легким взбитым кремом. В общем, все маленькое, но голодной не останетесь. Ну а для нас с вами еще фужер шампанского Ruinart и этот прекрасный вид!
«Да, – подумала она, – Владимир Ильич очень романтичный человек».
– Как вам Женева, понравилась? – спросил он.
– Да, но я бы не сказала, что это какой‑то восхитительный город. Все чисто, аккуратно, но без затей.
– Вот какая вы все‑таки молодец. Мне, честно говоря, всегда забавно слышать восторженные отклики о Женеве. Женева – один из наименее интересных городов, как Европы, так и Швейцарии. Лугано и Люцерн – это красиво. Съездите туда, вам там обязательно понравится. Ну и в Монтре тоже можно – там Шильонский замок, весьма, знаете ли, любопытное зрелище.
– Да, кстати, – вдруг вспомнила она, – я вам хотела показать одну вещь, а то потом забуду. Конечно, она хотела его спросить про историю с Кальвином, но на таком мероприятии все‑таки неуместно обсуждать особенно серьезные темы. И она вынула листок с графиком, найденный на стене в туалете.
– Что это значит?
– Это совсем легко, – засмеялся Владимир Ильич. – Это, так сказать, обратная сторона замечательной, по мнению наших соотечественников, жизни в Швейцарии.
Стиральная машинка для нас – предмет домашнего обихода, для швейцарца – невиданная роскошь. Как вы уже догадались, машинки в стандартной ситуации в швейцарском доме квартирного типа нет. Имеется одна общая – на первом этаже или в подвале, рядом обязательно график стирки с фамилиями и номерами квартир. Коммуналку советского образца не напоминает? – рассмеялся он.
– Счастливыми обладателями стиральных машинок являются только арендаторы пентхаусов. К остальным квартирам разводка не подведена – это дорого.
Я помню, насколько актуальной эта проблема стала, когда после нескольких первых месяцев приехала наконец из России моя жена – сторонница и ревнительница чистоты. И когда она увидела общую стиральную машинку на целый подъезд – двенадцать квартир, можете представить, какая была у нее реакция. Да еще приходилось стирать после нашей 90‑летней соседки! В общем, в день нашей стирки – два раза в месяц – мы стирались с утра и допоздна. Первая стирка была холостая, чтобы вымыть из машинки остатки мусора, шерсти и прочего после предыдущих соседских постирушек. И только потом… Начинали с носков. Уже в самом конце доходила очередь до нижнего и постельного белья. Купить свою машинку было невозможно из‑за отсутствия места для ее установки в арендуемой квартире. Да и неизвестно, как бы к этому отнесся арендодатель.
«Вообще, история про такую стирку что‑то не кажется смешной, – подумала она. – Она была бы забавной, если бы прозвучала по радио или в театре. Но стоит примерить ее на себя, как весь юмор куда‑то испаряется».
– Но это еще не самое страшное. Швейцарцы буквально все подвергают постоянному и неусыпному контролю и регламентации. Если вы живете в квартире, запрещено сливать воду в туалете после десяти часов вечера, а также нередко запрещено принимать ванну до семи утра и после десяти вечера.
– Или другой пример: нельзя смывать в канализацию отработанный кулинарный жир. Его нужно в специальном контейнере доставить в приемный пункт. О сортировке мусора и говорить не будем, это займет слишком много времени. Детям в школе советуют «стучать» на друзей, родителей, окружающих, называя это гражданской позицией ребенка. Водитель обязательно запишет номер подрезавшего его автомобиля и не поленится направить жалобу в полицию.
– Воскресенье в Швейцарии – день тишины. В воскресенье вы не имеете права шуметь: пылесосить, стричь газон, ваша собака не должна лаять (это не шутка). Еще у них часто электрические ошейники собакам надевают – как только собака тявкнет, следует слабый удар током! В некоторые рестораны ходить с маленькими детьми нельзя. Швейцарцы шутят: «Детям же ошейник не наденешь (чтобы не плакали)».
Тем временем стол был сервирован. Она было уже хотела пригласить детей за стол, но Владимир Ильич остановил ее.
– Вот посмотрите внимательно. Все дети разных национальностей. Прямо анекдот получается: сидели как‑то русский, швейцарец и француз…