Как у многих других, и у нее пытаешься найти что-то, что приблизило бы хоть как-то к объяснениям загадок авторского сознания, к пониманию сути того занятия, той поэтической работы, которая много лет происходила на ее глазах.
Догадываешься вдруг с совершенной ясностью, что дело не в жесткой и безжалостной погоне за модернизацией стиха, и не в каких-то невероятны открытиях в стихотворной технике. Все это меньше всего заботило ОМ.
Но если все же что-то в этом роде как будто удается, и поиски вслепую приводят к чему-то совсем новому, не практиковавшемуся до селе, тогда автор будто заходит за некую невидимую стену, оказываешься как в зазеркалье. И уже оттуда, со стороны, видит этот мир со всем, что в нем есть материального и духовного...
Видит авторские копошенья…
Что-то важное.
Пушкин, Толстой... К примеру. Кто-то еще... Успевшие сказать что-то важное об этой жизни, о мире...
Это всегда дается с превеликим трудом.
За это «что-то» иногда принимают остроумные выдумки.
Большинству в этой жизни ничего в голову так и не приходит.
А некоторые стараются, преисполненные ответственности перед судьбой человечества, надуваются от сознания собственной значительности... Вот не обойдутся без них и всё!
В этом старании всегда есть что-то суетливое.
Будто им кто-то обещал. А время поджимает.
Томас Манн.
Суета литературного мастерства... Когда встречается корявый текст, никто не вспоминает о литературном мастерстве. Речь в этом случае идет об элементарном умении выражать свои мысли. А литературное мастерство – это совсем другая история.
Часто в таких случаях поминают Томаса Манна.
- Ты что, Томас Манн?
- А что такое Томас Манн?
- Даже так!
А в самом деле! При чем тут литературное мастерство! В том-то и дело, что невозможно понять, как он это делает. Как это вообще делается!
И этому от кого-то научиться невозможно.
Зачем?
*
Смысл? Распутывание клубка связей, противоречий, закономерностей... этого мира. Насколько хватает понимания, интеллектуальных способностей, психологической устойчивости...
Это такая работа. Можно сказать, экзистенциальная.
А в общем-то ничего удивительного. Нормальная авторская работа.
Беллетристическая – постольку-поскольку.
*
«Мисс Поттер» - фильм про детскую писательницу Поттер.
«Есть какое-то очарование в рождении первых слов книги, - говорит она. - Никогда не знаешь, куда они тебя заведут».
Такая увлеченность процессом! Экзистенциальное, пафосное, восторженное отношение к процессу авторства. Никаких сомнений по поводу «зачем?» Уверенное знание того, что это важное земное дело.
Таким надо родиться. Наверное они такими и рождаются. Толстой, Чехов, Достоевский... Другие великие и не очень авторы.
Иногда будто проникаешься этим, чувствуешь что-то похожее:
«Совершенно отчетливо: эта работа уже и есть награда за труды. Эти записи, эти мелочи, крохи понимания... Что с этим сравнится!»
Можно писать о чем угодно. Нужно только терпеливо дождаться мыслей по поводу этого чего угодно.
Иногда долго приходится ждать.
*
Но есть «сомнительные» авторы. Им всякий раз надо психологически готовиться к ответу на вопрос «а зачем?»
Ответ на него не столько логически сформулированный, сколько внутренне прочувствованный.
И решение принимается в последний момент по результатам накопления каких-то душевных ресурсов решимости и веры в необходимость этого шага.
Бесследность.
Отличие авторов от других граждан – в сохранении самого себя, своей жизни, своих мыслей, ощущений на бумаге. Ну или в виде текстовых записей на ПК. Едва ли ни весь свод мыслей, чувств, ощущений, других проявлений жизни сознания. Безотносительно к ценности того, что происходило с автором по жизни, или к ценности его мыслей и яркости впечатлений. Это все не исчезает бесследно, как обычно бывает с человеком, из памяти которого все пропадает довольно легко и быстро.
У автора в этом смысле совсем особое отношение к жизни, к событиям, к людям... Они по жизни – собиратели прошлогоднего снега.
У некоторых не-авторов тоже бывает тяга к фиксированию мелочей жизни, к собиранию свидетельств прошедшего – материальных по большей части.
Памятный эпизод из фильма «Чапаев», когда Василий Иванович просит Петьку сохранить белогвардейский сатирический плакат.
Борются таким образом с бесследностью. С неумолимостью времени.
Два автора.
Два автора. Один - только что приобщенный к авторским занятиям, другой - как бы профессионал.
Оба не томасы манны.
Молодой сразу принимается копать – ищет золото. Романтик! Думает, что все можно перелопатить. Профи смеются с него. Он давно уже ничего не ищет, а только делает вид. Когда это делается хлебом насущным, уже становится не до шуток…
Профи не может пописывать в стол, не может заниматься таким бесполезным и неблагодарным делом – напрягать свое естество, пробивая какие-то стены в миропонимании, творить бессмертное, то, что поймут, может быть, только после его смерти. Ему надо не сразу и не много, но стабильно, по чуть-чуть. Как на производстве: аванс, зарплата, аванс, зарплата... Премия!
Другой наивно считает, что зарабатывать на литературе нельзя, а можно зарабатывать только на халтуре.
И что? И ничего, и ничего... Каждый при своем.
Молодость.
«И даже после таких невыносимых книг, как «Белый пароход» ничего еще не кончается. Так устроена жизнь, так устроена литература этой жизни.
Все это странно. Дается только молодостью. Живучестью молодости. Двужильностью молодости. Как бывает потом, пока неясно. Но вот же - живут! Одни, другие… Пока хватает сил.
Шукшин не пережил свои невозможные, режущие по живому вещи. Отвага ли это или безрассудство молодости... Это тоже лучше, полезней не знать.
Мы пока и не знаем».
Тетрадная запись 2003 года. И ужасно думать, что никого с тех пор равного этим именам, такого же качества, силы воздействия, саможертвенности, самосожжения, кровной заинтересованности в благополучии этого несчастного мира... не появилось.
Вот где ужас!
Авторское достоинство.
Ищешь достоинство, примеры достоинства перед ужасом жизни...
И находишь его то у Тарковского, то у Ахматовой... Или у Бродского. Может быть, это главное, что вообще у них, в них ищешь и чем дорожишь как каким-то бесценным открытием в этой жизни.
Замечаешь, что некоторые, даже очень выдающиеся авторы, почему-то выпадают из этого ряда. Им отказываешь в этом важной составляющей интереса к литературным авторам и вообще к литературе.
Но имен называть не хочется Просто «отказываешь» и все. По субъективным причинам. Может быть, и несправедливо.
Бывает, что их яркая одаренность вводит их в заблуждение. Они могут рвануть куда-то не туда. Не удержаться. Проскочить во что-то. Правда, потом и вернуться. Но так это потом!
Строгий отбор? Да не очень. Скорее именно что субъективеый.
а2
Авторская работа.
Рассказывание.
*
Рассказывание в кино, рассказывание словами. С главным посылом: всё уже есть внешним образом, реально, и надо только всё это изобразить – средствами кино или литературы. Это всё такой сорт кино, такой сорт литературы. С богатой традицией… Что же во всём этом не устраивает? Не можешь принять само это рассказывание, это изначальное авторское знание того, что будет. Отсутствие интереса к тому, что можно вот так держать на ладонях понимания, владеть этим как капиталом. От этого инстинктивно отталкиваешься.
В основе всего не мораль басни, а некий довесок обычных текстов. Это не потайная комната, никто её не прячет – вот она. Просто надо понимать, что именно вот это и есть то самое главное и интересное. Но кто ж эти загадки разгадывать будет?
Использование традиционного текста для чего-то странного. Для того чтобы протащить в мир словесности что-то интересное только тебе самому, упрятать там это. В этом личный смысл писаний.
Помимо рассказывания есть ещё вот такая литература. В ней не показываешь свои познания этого мира, а открываешь мир тут же, вслед за строкой, за последней буквой…
Невозможность знания, как некой нажитой, владеемой вещи. Проскальзываешь в сиюминутное знание. В тексте – показываешь, как это проскальзывание произошло, воспроизводишь почти протокольно процесс этого проскальзывания. Вот и все.
*
Потребность объяснять. И есть еще необходимость показывать.
Потребность понимать и объяснять... А для искусства важно показывать, рассказывать, полупонимая, ничего или почти ничего не объясняя.
Так и стоишь перед этими вещами, психиатрически чувствуя невозможность их обойти или переступить через них.
Биографические моменты.
*
Т.М. легко пускал в свои писания автобиографические моменты. Это странно до тех пор, пока самому не захочется вдруг это сделать.
Есть такое, что так и просится в тексты. Чтобы законсервировать там это, сохранить в виде более долгоживущего текста.
Вернее чтобы хоть как-то что-то сохранить во времени. Вне писаний все это никак не может быть сохранено. Пропадает сразу же по выходе из текущего момента.
*
Вставить в текст что-то неясное, непросекаемое для случайного читателя, понятное и ценное только для автора.
Воспользоваться служебным положением.
Это щекочет воображение. Делается весело.
Несколько хулиганское занятие.
Но это, конечно, совсем невинно. Никаких больших секретов, тайн, откровений...
Что-то, что на поверку покажется чем-то детским, веселым, ну или не очень веселым, но все же пустяком.
*
Рассказы о soi-même. Не фабульно, конечно, а сюжетно.
Это к вопросу о том, что такое литература.
Формальная задача.
Старая песня. Как с какофоническими методами композиции. Правда, не мешало бы более обстоятельно разобраться с тем, что это такое.
Ну, а если не вдаваться в подробности, принципиально, обобщенно определять, то формальный подход – это когда не рассказ, не повесть и прочее, а просто «текст», имеющий признаки литературы, построенный по определенным правилам. К примеру, по «правилу» случайной выборки и адаптации повседневных записей к тексту, имеющему традиционный «литературный» вид. Это и будет повесть, рассказ и т.п., но способ его написания, порождения не будет похож на традиционные способы.
Начинаешь о чем-то таком думать, когда задаешься вопросами «зачем?», «как от бытовой реальности переходить к реальности надбытовой, текстовой?»
И отвлекаешься при этом от «пафосных» задач. Так сложилось. Любые пафосные задачи отдают фальшью.
Игра.
Писания – как игра на сверхсложном инструменте – на человеке. Игра автора на soi-même.
Как нечто из разряда духовных практик. Сложное занятие. С настраиванием на это, с раскрепощением, с готовностью улавливать что-то будто из воздуха, будто из ничего...
Ресурс.
Какой-то внутренний ресурс. Что-то внутри. То, что позволяет и принуждает делать эту бесперспективную бесплатную работу. Каждый день и на протяжении долгих лет. И страшно, если этот ресурс иссякнет. Несмотря на усилия по его поддержанию. И обслуживанию.
И асоциальный момент во всем этом. В авторской позиции. Она чуть ли ни монашеская, чуть ли ни мироотрицательная.
Все можно?
Авторское хулиганство. Вроде как все можно. Никто не запрещает, кроме самого себя.
Постоянное нахождение в положении полной, ничем не ограниченной свободы самовыражения.
Где-то в этом прячется обман, иллюзия...
Авторская реакция.
Постепенно вырабатывается действующая на уровне рефлекса авторская реакция на реальность - эта и потребность, и способность, и привычка прокручивать все встречное-поперечное применительно к текстам. Постоянная работа по размещению людей, ситуаций, обстоятельств... в словесную среду. Беллетристический подход ко всему на свете.
И есть еще один подход, который практикуется параллельно, – схоластический. Освобождение тех же людей, ситуаций, обстоятельств от всего наносного, мозгового, идеологического... Только человек, как он есть, под этим солнцем, или под этой луной, или под этим серым питерским небом. Без головных выдумок. По крайней мере, попытки этого. Очищение жизни от того, что навешивается на него цивилизацией, культурой, социальной определенностью... Просто человек. Просто повседневность.
Сиюминутное.
*
«Вместилище сиюминутного. В фабульном пространстве».
А ведь это можно сказать главное авторское открытие. Открытие практикуемое во всех его без исключения текстах. Такая технология. Приспособленная к личной психофизике. По-другому – никак.
И записи в блокнотах к этому же. Они переносчики сиюминутного в тексты.
И не особо важна фабульная сторона писаний.
То, что попадает из блокнотов в тексты… Это часть подлинной реальности, доставшаяся, добытая, подобранная с улиц, из быта, из разговоров, из отношений…
Это не выдумки – одноприсестные - как это бывает. Может быть, для чего-то подобного не хватает способностей, усидчивости, свободного времени.
Есть то, что есть. В тексты попадает сиюминутное из подлинной реальности, оформленное в фабульные выдумки. Именно это – «фабульные выдумки» – и есть то единственное по части авторских выдумок. И у этих выдумок только одна задача – вместить подлинное сиюминутное.
Охота на сиюминутную реальность
Это как некая теория, под авторскую специфику.
*
Как всегда пытаешься запихнуть в текст всё сиюминутное.
В том числе и уже давно ставшее отблеском давнего сиюминутного.
Сиюминутное из прошлого.
Как свет звезд, доходящий через миллиарды лет.
*
Фабульные истории выгибаются, закручиваются под воздействием сиюминутного в чувствах, в ощущениях, которые бродят в авторе в процессе писаний. Именно! Не мысли, а именно чувственная часть душевного аппарата автора важнее всего.
Эти волны чувственности... Вдруг поднимающие что-то в душе!
Чувство дает полноту и объемность восприятию реальности.
Может быть, тут ближе всего подбираешься к пониманию того, что называют словом «вдохновение». Всплеск вдохновения – пока длится чувство.
И чувства же направляют слово-мысли по неким силовым линиям, которые будто бы все выстраивают в тексте наилучшим образом.
Хорошо ли это? Не самообман ли? Эта игра на инструменте чувств человека-автора.
Лелеять чувства... А что делать!
Поэтому так невыносимо состояние бесчувственности. Чаще всего от усталости. Ни одной мысли не зашевелится!
*
Как мозаичное панно. Из отдельных, написанных в разное время кусков. Что-то связующее эти отдельные куски появляется во время писаний. Может быть, так несерьезно, «халтурно», никто больше не работает?
Это, конечно, связано с авторскими особенностями. Таков вариант авторской жизни, который не пришлось выбирать, не позволяющий засиживаться.
Но в этом усматриваются и какие-то преимущества. Обоснованные.
Больше подлинности. Так как в текст попадает сиюминутное.
Старые запасы подлинных впечатлений. Зафиксированных. Но их очень трудно воспроизводить в живом чувстве. Только то, что удается за счет качества текстов. Если это качество случается. Это словесный эквивалент подлинного чувства.
И многовариантный взгляд на вещи.
Инвариантность «подлинных» текстов. Они вплетаются в любую фабульную ткань.
*
Уяснил что-то и тут же нашел способ сказать об этом… Прямо посреди рассказа! Они на то и пишутся, чтобы в них помещать важные вещи. Они на то и существуют.
Если вспомнить зюскиндского парфюмера, то рассказ - это то фиксирующее, консервирующее вещество, в которое помещают запахи для их долговременной сохранности. Без этого все улетучится.
Психологические нюансы.
*
«Конечно, конечно что-то биологическое... Через какое-то не поддающееся регулированию время – всплеском - будто знакомое своей тянущей сладкой болью острое чувство.
Больше замечаешь. Замечаешь не нейтрально, а пристрастно. Все имеет будто непосредственное отношение. Ко всему примериваешься. Конечно, с сожалением. Но этого краткого мига причастности достаточно для чего-то другого.
Еще не уляжется всплеск одного, как сразу – встречное волнение. Как если чего-то важного вдруг касаешься пониманием. Возникает неопределенное ощущение, будто вот-вот начнется какая-то литература. Это какие-то взаимоувязанные вещи. И это вдруг обострившееся чувство, и авторские ощущения будто имеют сходную природу.
Два сорта иллюзий. С которыми пытаешься не расставаться».
*
Авторская работа. Сложнейшая вещь. Сложнее, чем кажется на сторонний взгляд. Все завязано на психической природе автора. На необходимости увязывать свою жизнь с этой не терпящей механистичности работой. Реальность нужно пропускать через душу, через сознание, через чувства... Прокачивать. Через живого человека! И в реальной жизни, и в этой авторской работе с чувствами, с мыслями, с людьми, близкими и дальними, с мирозданием, с ГБ... Со всем этим надо справляться, все это взаимоувязывать... И не сойти при этом с ума от отчаяния.
*
Им истерически хочется написать что-то новое. Необходимость истерическая.
Это как с мужской потенцией. Можешь или не можешь? И не важно «зачем?»
Способность писать заложена глубже и всеохватней. Она связана со всем, что составляет человеческую природу. Это и психика, и характер, и физическое здоровье, и нравственное…
Это и преодоление страха перед жизнью. Она пугает, а ты идешь навстречу страху и правдами и неправдами, толчками и взашей заставляешь себя преодолевать свой страх, равнодушие, тупость, бесчувственность…
Способность писать – это и готовность понимать, сочувствовать, видеть…
*
Авторская работа – вся на подсознании. Только так можно обманывать повседневную бытовую пустоту, свойственную обычной человеческой жизни, и собирать самого себя для чего-то имеющее значение и ценность.
В подсознании накапливается подлинность эмоций, мыслей, понимания, воспоминаний... Все это не удержать в сознании с первозданным энергетическим напряжением.
Иногда подключается подсознание напрямую, но чаще с помощью использования разновременных сиюминутных записей, в которых консервируется подлинность.
У сознания в авторском деле роль пристяжного. На обслуге, может быть, на какой-то организации текста, на компоновке и т.п. И то это не всегда удается сознанию сделать нормальным образом. Очень часто оно не может понять, что получается в результате настоящей работы. Сознание способно все испортить.
*
Платонов в статье об Ахматовой:
«Личное душевное и внешнее всемирное неустройство мешает поэту жить с Музой неразлучно».
Можно сформулировать почти то же самое без привлечения «Музы».
Просто необходимо находить уголки покоя в повседневности. Уединения. Если это не удается, то никакой работы.
Лихорадка.
Авторская работа, не приносящая ни дохода, ни какого-то физически ощутимого удовлетворения.
Совсем как золотоискательство. Притягивает сам процесс. Лихорадка поисков, мечтаний, ожиданий… Литературная лихорадка – лучше не скажешь.