– Спасибо, – кивнула она, взяв бумажку, и увидела, как он нахмурился на ее благодарность. – Мне пора.
– Мел, подожди.
Но Мелани уже выскользнула из автомобиля, пошла вперед, не оглядываясь, пока машина за спиной не завелась и не уехала.
И теперь осталась в одиночестве.
Нежно пахли вишни. Страстно благоухали гиацинты. Прекрасный день в прекрасном городе.
Мелани посмотрела на трехэтажный кирпичный особняк, служивший ей домом. Посмотрела на двери из цельного ореха, на тяжелые железные ворота. Посмотрела на эркерные окна своей спальни.
И вдруг вздрогнула от страха.
Затем открыла дверь и вошла внутрь.
Глава 22
Мария, горничная, встретила ее дружеским кивком. Оглядела помятую одежду Мелани и растрепанные волосы, но приняла как должное.
– Ваши родители и сеньор О'Доннелл обедают на заднем дворе. Вам что‑нибудь нужно?
Мелани покачала головой и направилась в патио.
Джейми вошел через черный ход, остановился, посмотрел на крестницу и явно удивился.
– Мелани? – нерешительно произнес он и протянул руки, как делал всегда, но сейчас с заметной неуверенностью.
Мелани нырнула в привычные объятия, осознав, что нуждается в ласке больше, чем воображала. Не успела насладиться ощущением тепла, как Джейми отодвинулся, не выпуская ее из рук.
– Что случилось, детка? Слышал, ты отсутствовала пару дней, не так уж и долго, но удивляет, что так неожиданно. Зачем заставляешь мать переживать? Не похоже на тебя.
Мелани ответила не сразу. Столкнувшись с первым членом семьи, засомневалась, так ли уж хочет задавать вопросы. Или так ли уж хочет услышать ответы. Дэвид прав. Все гораздо труднее, чем она себе представляла. Первая же встреча застала ее врасплох.
– Ты меня любишь?
– Конечно, детка! Ты моя самая любимая женщина во всем мире.
– Почему?
– Почему? – изогнул бровь крестный и внимательнее в нее вгляделся. – Странный вопрос. Ну, не знаю. А почему ты любишь кого‑то, Мелани? Полагаю, любишь и все.
– Вот как? Ты всегда был рядом, Джейми. Домашние вечеринки, мой первый день в школе, мои дни рождения, мои благотворительные балы, всегда. Неизменно проявлял большой интерес к жизни своей крестницы.
– Ну, ты особенная крестница.
– Но почему? Почему ты так сильно любишь меня, Джейми? Чего ты от меня хочешь? – почти закричала она.
Но Джейми легко отмахнулся от ее страданий. Ответил просто и спокойно:
– Я люблю тебя за то, что ты – это ты. И мое самое горячее желание – чтобы ты была счастлива.
Мелани сначала решила, что это самое прекрасное, что она когда‑либо слышала, но через секунду поняла, что не верит ни единому слову. Впервые в жизни она засомневалась в своем крестном отце. Текли минуты, молчание становилось все более напряженным. Выражение лица Джейми изменилось от нежности к настороженности.
– Если у тебя что‑то случится, – наконец спросил он, – ты ведь со мной поделишься, правда?
– Не знаю. А если у тебя что‑то случится, ты ведь со мной поделишься, правда?
– Нет.
– Почему? Мне двадцать девять, я готова выслушать…
– А мне пятьдесят девять, стало быть, всегда буду старше и мудрее.
– Мудрее кого, Джейми? Репортера по имени Ларри Диггер или акушерки, принявшей ребенка Рассела Ли Холмса? Или Брайана и Меган Стоукс?
Крестный не сводил с нее глаз – слишком проницательных, слишком подозрительных, чтобы ему по‑прежнему можно было доверять.
– Не Брайана. Тебя мудрее, детка. Тебя.
– Джейми…
Он направился к выходу, демонстративно запахнув плащ и стряхнув пылинку с плеча.
– Мелани, я пока побуду в городе. Бизнес развивается, ничего не поделаешь. Так что если тебе что‑нибудь понадобится, – задумчиво посмотрел он на нее, – немедленно позвони мне в «Четыре сезона». Днем или ночью, я сразу приеду.
– Джейми…
– Я встретил женщину, Мел, я тебе не рассказывал? Подумываю остепениться, а там, глядишь, заделаюсь местным жителем. Можешь себе представить меня женатым? Нелепица. Ты права, права. Это предназначение Харпера, ты же понимаешь. Я и сам‑то не представляю себя семейным человеком. Очередной замок на песке. С возрастом впадаю в идиотскую сентиментальность.
– Джейми…
– Не забудь, «Четыре сезона». Просто позвони по телефону и твой старый крестный немедленно примчится. А теперь мне пора на покой.
И исчез.
Через минуту Мелани открыла французские двери и вышла во двор.
Родители ужинали вдвоем. Харпер в больничной униформе читал газету, должно быть, утром проводил операцию. Патриция сидела напротив, ковыряясь в грейпфруте, и грызла сухарик. Сколько Мелани себя помнила, мать вечером ела только грейпфрут и несладкий пшеничный сухарик.
Патриция повернулась на звук шагов Мелани и распахнула глаза. Мать и дочь смущенно смотрели друг на друга, воспоминания о телефонном разговоре незримо вибрировали в воздухе. Мелани никогда не ощущала неловкости в присутствии матери, но сейчас…
Наконец Патриция робко улыбнулась и протянула к дочери руки.
У Мелани едва не подогнулись колени. Вот в чем она нуждалась. После последних сорока восьми часов она хотела вернуться домой к своей мамочке. Вдохнуть аромат «Шанель №5» и ланкомовского крема для лица, который помнила большую часть своей жизни. Услышать, как мать скажет привычные слова, которые бесчисленное количество раз повторяла все эти годы: «Все будет хорошо, детка. Теперь ты Стоукс, и мы всегда будем о тебе заботиться».
А потом Мелани подумала: «Боже, что же вы, Стоуксы, сотворили с Меган?»
– Как прошел день? – беспечно спросила Патриция.
– Прекрасно, – бодро ответила Мелани, затем отвела глаза и потеребила лепестки вьющихся роз.
Мать опустила руки. Расстроено вернулась к своему грейпфруту. Мелани совсем поплохело.
Отец отложил газету. Взглянул на дочь, потом на жену, потом снова на дочь.
– Мелани? – нахмурился он. – С тобой все в порядке? Пропала на два дня, что на тебя совсем не похоже.
– Мне просто понадобилось свободное пространство.
– Возможно, но мы все еще семья. В следующий раз будь любезна отзваниваться, как того требует элементарная вежливость.
– Конечно, – пробормотала Мелани. – Как… как здесь дела?
– Обычные хлопоты, – вздохнул отец.
Он выглядел бледным и замотанным, лицо отражало истинный возраст.
– Утром позвонили, срочно понадобилось установить кардиостимулятор. Клянусь, эта больница никогда не позволит передохнуть.
– Мы тут кое‑что обсуждали с отцом, – внезапно вставила мать. – Считаем, что самое время отправиться в отпуск. Всей семьей. Включая Брайана.
– В Европу, – уточнил Харпер.
– Что? – изумилась Мелани.
– Я всегда говорил, что неплохо бы устроить семейные каникулы, – рассудительно подхватил отец. – Наконец просто приказал твоей матери паковать чемоданы. Уедем на полгода в утешествие по Франции, Англии и Средиземному морю. Пора пожить для себя.
– Не хочу я в Европу, – растерялась Мелани. – Не сейчас.
– Чепуха, – отмахнулась мать чересчур бодро, словно уговаривала ребенка. – Тебе надо отдохнуть, Мелани. Заслужила. Замечательная идея. Будем отдыхать и греться на солнышке.
Мелани покачала головой. Посмотрела на родителей, но те старались не встречаться с ней взглядами. Патриция то заламывала руки, то крутила обручальное кольцо. Харпер нервно постукивал ногой, ерзая то влево, то вправо. Мелани никогда не видела отца в таком состоянии.
Это не отпуск, вдруг осознала она. Побег. Это они поставили алтарь? Или услышали по телефону, что получат по заслугам? Поэтому запаниковали и снова решили сбежать, как когда‑то из Техаса в Бостон?
– Я не поеду, – заявила Мелани.
– Мы предлагаем тебе отдых в Европе, Мелани, – нахмурился Харпер. – Разумеется, поедешь.
Дочь покачала головой, обхватила себя руками и выпалила громче, чем намеревалась:
– Это не имеет никакого отношения к отдыху. Ты никогда не уходил в отпуск, папа. Всегда казалось, если ты покинешь свою драгоценную больницу больше чем на десять минут, то превратишься в камень.
– Понятия не имею о чем вы, юная леди, – прищурился отец, – но мне не нравится твой тон.
– Я говорю об истине! – закричала Мелани. – О том, что на самом деле случилось с маленькой девочкой по имени Меган Стоукс!
Тишина окутала внутренний дворик. Мать побелела. Затем тишину вспорол металлический скрежет по каменным плитам, когда отец отодвинул стул и вскочил на ноги с нездоровым побагровевшим лицом.
– Не смей, девчонка! Не смей упоминать Меган в присутствии матери!
– Почему нет? Прошло двадцать пять лет. Почему мы никогда не говорим о Меган? Вряд ли вы о ней забыли. Разве я перестала заставать маму под ее портретом, или тебя, смотрящего на картину поверх стакана с виски. Брайан до сих пор порой выпаливает ее имя, Джейми спотыкается всякий раз, когда произносит «Мелани». Меган здесь. Она в этом доме, она является частью нашей жизни. Так почему мы никогда не говорим о ней? Чего вы так боитесь?
– Достаточно, барышня. Не смей разговаривать с родителями подобным образом…
– Мои родители. Да, мои родители. Еще одна запретная тема. Почему ты никогда не искал моих биологических родителей, папа? Почему никогда не предлагал использовать гипноз или регрессионную терапию или еще что‑нибудь, чтобы помочь вернуть мою личность? Почему ты дежурил в ту ночь, когда меня подкинули в больницу, вместо того чтобы наблюдать за казнью Рассела Ли Холмса?
– Мелани! – ахнула мать. – Что… о чем ты?
Мелани не удалось ответить. Харпер вскинул руку, пресекая лепет жены, потом посмотрел на дочь с таким ледяным выражением лица, которого Мелани никогда раньше не видела.
– Как ты смеешь...
Отцовский взгляд пылал ненавистью, как в тот миг, когда Брайан прилюдно объявил, что он гей.
– Как смеешь стоять в моем собственном доме и разговаривать со мной таким тоном! После всего, что я для тебя сделал. Черт побери, я забрал тебя из приюта и дал крышу над головой. Неукоснительно выполнял отцовские обязанности – следил за твоим здоровьем, платил за образование, вел тебя по жизни. Я и представить себе не мог, что ты вдруг настолько переменишься, девчонка. Всегда относился к тебе, как к собственному ребенку, а ты испорченная неблагодарная…
– Кто? – тихо подстрекнула Мелани. – Дочь убийцы? Именно это ты пытаешься сказать? Именно это ты на самом деле чувствуешь, Харпер?
– Ах ты, сучка, – взревел тот и наотмашь ударил Мелани по лицу.
Та беззвучно повалилась на пол. Словно издалека услышала горестный всхлип матери.
– Проблема не рассосется сама по себе, папа, – медленно поднявшись, прошептала Мелани. – Даже лучший кардиохирург Бостона не в состоянии контролировать эту неразбериху. Даже ты ничего не сможешь сделать.
– Ты понятия не имеешь, о чем болтаешь…
– Прекрати! – закричала мать. – Заткнись наконец!
Спорщики повернулись к ней. Патриция, шатаясь, поднялась на ноги, все тело содрогалось, глаза наполнились слезами.
– Пожалуйста, – прошептала она. – Замолчи. Это наша дочь, Харпер. Брайан – наш сын. Они все, что у нас есть. Что ты делаешь?
– Пытаюсь научить этих выкормышей хоть какой‑то благодарности. Видишь, что творится, Пат? А ведь мы им жизнь посвятили. Видишь, как они оба от нас отворачиваются…
– Харпер, пожалуйста, – коснулась его плеча Патриция.
Муж сбросил ее руку, лицо полыхало злостью и обидой.
– И ты туда же, Пат? – прорычал Харпер. – Черт побери, с меня довольно. Кто купил этот дом, автомобили, одежду, еду наконец? Конечно, не ты и не твой папочка. Он оставил все свои деньги на благотворительность, помнишь? И предложил самим зарабатывать себе на жизнь. Что я и сделал. Каждый день рву задницу в этой больнице, переживаю стрессы, какие ты и представить себе не в состоянии, и что получаю взамен? Какую признательность от своей жены?
Потом повернулся к Мелани:
– Теперь ты. Занимаешься благотворительностью? Прекрасно! Но как, черт возьми, ты сумела бы заплатить хотя бы арендную плату за жилье? Какую ответственность выказала прямо сейчас? Просто исчезла на два дня, словно тебе плевать на эту гребаную семейку.
Затем набросился на обеих:
– Итак, что произойдет, если я перестану платить по счетам? А? Совсем обнаглели? Мои собственные дети бунтуют, забавляются, связываются с полными дебилами, а я плачу по чертовым счетам. Моя собственная жена болтается по магазинам и врачам, утопая в жалости к себе, а я каждый день встаю и каждый день иду на работу, независимо от погоды, самочувствия или настроения. Господи, Пат, все, о чем я тебя когда‑либо просил, – быть хорошей матерью. Потом погибла Меган, но ты ни капли не поумнела. Превратилась в круглосуточно скорбящую профессиональную плакальщицу. Стоит ли удивляться, что Брайан вырос уродом? Мальчишка был вынужден обратиться к мужчинам. Не похоже, что он получил хоть капельку любви от самой близкой женщины в своей жизни!
Патриция резко вдохнула, но муж был далек от завершения.
– Не смей от меня отворачиваться! – заорал он на Мелани. – Не смей разговаривать со мной таким тоном! Это мой дом. Я за него заплатил, я его содержу, потому здесь вся моя жизнь… Вся моя жизнь – это забота обо всех вас, хватает у меня сил или нет. Вы, милые мои, зажрались и погрязли в самокопании. Я никогда не мог себе позволить подобной роскоши! Даже когда убили мою маленькую девочку, ты, эгоистичная самовлюбленная…
Голос Харпера резко оборвался. «Да он сейчас заплачет!» – мысленно ахнула Мелани. О Боже, она довела отца до слез.
Харпер вытер лицо тыльной стороной ладони, поспешно беря себя в руки, но возмущение не утихло.
– Мне пора в больницу, и пока меня не будет, надеюсь, вы обе поразмыслите о сказанном. От тебя, Мелани, я жду извинений передо мной и твоей матерью. А затем начинайте паковать сумки. Потому что, нравится вам это или нет, но вся семья отправляется в отпуск, и мы все будем счастливы до смерти!
Вылетел через французские двери, протопал по коридору, затем хлопнула входная дверь. В доме наступила тишина.
Патриция посмотрела на дочь, которая, потирая горевшую щеку, пыталась сообразить, что сказать и что предпринять. В голове не укладывалось. Отец ни разу в жизни не поднимал на нее руку.
– Просто ему нужно время, чтобы остыть, – пробормотала Патриция. – Последнее время ему нелегко…
Мелани ничего не сказала.
– Все будет хорошо, – взволнованно залепетала мать. – В семье всякое бывает. Иногда случаются моменты, очень плохие моменты, но мы справимся, Мелани. Справимся и станем сильнее.
– Может, не нужно справляться, – горько произнесла та. – Может, нашей семье лучше развалиться.
Ее всю трясло. Ноги как ватные. Боль грызла за левым глазом. Подкрадывался очередной приступ мигрени.
– Тебе всего двадцать девять. Рановато говорить такие вещи. Пойми, Мелани, близкие должны прощать друг друга и забывать плохое.
– Почему? Мы никогда не забывали Меган. И вы с папой явно так и не простили друг друга. И как можно забыть то, что он наговорил? Что же вы тогда натворили? Что?
Патриция снова побледнела и ссутулилась. Казалось бы, Мелани наконец получила желаемое. Довела мать до полного расстройства и невероятного испуга. Но никакого удовлетворения не ощущала.
* * *
Спальня встретила ее буйством красок. Красный, зеленый и синий. Желтый и оранжевый. Господи, что за кавардак.
Мелани сняла одежду и встала под душ. И там, под ласковыми струями, долго рыдала просто потому, что не могла удержаться.
Когда вернулась в спальню, все эмоции иссякли. Страх, злость, возбуждение. Наступило полное опустошение.
Выпила снотворное, закуталась в одеяло и через несколько секунд заснула.
Внезапно проснулась и увидела стоящего в дверях отца со сжатыми кулаками и перекошенным от ненависти лицом.
Потом ее снова всосала темнота. Она мчится сквозь густой подлесок, колючки цепляются за волосы, тяжелый приторный дух гардении разливается в воздухе.
Я хочу вернуться домой. Я хочу вернуться домой.
Беги, Меган, беги.
Все ближе рваное дыхание… все ближе…
Беги, Меган, беги!
Гардении, ветви, сучки, тяжелые шаги… все ближе…
Не‑е‑е‑т!!!
Когда Мелани снова проснулась, Патриция сидела у ее постели и гладила по волосам.
– Все в порядке, – прошептала мать. – Мне не нужна никакая другая девочка. Не нужна.
Глава 23
Дэвид работал допоздна. Склонившись над столом и ероша волосы, просеивал стопки бумаг. Глаза туманились от усталости, шея затекла, поясница онемела. И все равно подстегивал себя еще и еще, опасаясь, что время истекает.
Ченни утром исследовал мусор Уильяма Шеффилда. Нарыл кучу свиных сердец, запачканные постельные принадлежности и блестящее яблоко. Если Шеффилд не увлекается каким‑то жутким хобби, то Дэвид готов был допустить, что выброшенные вещи – остатки некой шокирующей сцены.
После двадцати пяти лет у кого‑то из соучастников наконец лопнуло терпение? Или зашевелился некто со стороны? Может, доставлены и другие сообщения, о которых Бюро пока еще не известно?
Этот вопрос язвил Дэвида больше всего. Крайне удручало, что манипулятор действует не только быстро, но и умело. Каждому игроку нажимает на нужную кнопку и идет дальше. Втягивает всех в некую запутанную игру, финал которой известен только ему. И этот самый финал тревожил Риггса до глубины души.
– Новости есть? – потребовал он у Джакса в четыре часа дня.
– Сорок два трупа, из них два неопознанных. А у тебя?
– Работы выше крыши и полная безнадега. Стрелка идентифицировали?
– Нет, карты Таро, к сожалению, ничего не прояснили. Подумываю обратиться к медиуму. Может, выдаст имя этого парня и заодно споет что‑нибудь из Элвиса Пресли. Ты же понимаешь, мы, местные тупицы, день‑деньской пухнем от безделья.
– А как насчет телефонных счетов? Выяснили, кто звонил Диггеру?
– Эй, агент, штаны не порви. Это требует времени – получить ордер на выемку записей телефонных разговоров, а потом разобраться во всей этой мешанине, если конечно ты не пожелаешь вместо меня заняться бумажной работой.
– Это ваша обязанность, – процедил Дэвид.
– Согласен. Тогда какого дьявола я с тобой болтаю?
Детектив повесил трубку. Видимо, сорок два трупа доконали мужика.
Дэвида грызло разочарование и крайне скверное настроение. Обработка отчетов займет какое‑то время. Обработка записей бостонского центра оплаты телефонной связи – и того больше.
А ответы необходимо найти немедленно.
– Где мы? – в семь вечера остановился Леймор возле стола Риггса по пути к выходу.
– Там же, где утром, плюс один дополнительный труп.
Леймор нахмурился. Дэвид вопросительно вздернул бровь.
– Плохой день?
– Плохая неделя, – ответствовал начальник.
Дэвид не стал расспрашивать. У Леймора свои проблемы, у него – свои. Красный огонек на телефоне сигнализировал о третьем сообщении от отца.
Через некоторое время Леймор ушел.
Дэвид вернулся к досье на своем столе. Горы документов, словно части гигантской головоломки, только и ждут, чтобы их расставили по местам. Риггс проверил финансы Стоукса, основательно прошерстил сразу после совещания у Леймора в семь утра. Ничего экстраординарного. Деньги приходили и уходили. Кое‑кто мог бы съязвить, что Харпер жизни не мыслит без костюмов от Армани.
Дэвид тяжело вздохнул. Он оставил два сообщения Брайану Стоуксу, но ответа не дождался. В восемь вечера нанес визит в квартиру изгнанного сына. Свет не горел, дома никого. Потом позвонил в частную практику, где трудился Брайан, однако выяснил лишь, что доктор сказался больным.
Сорок восемь часов без единой весточки от Брайана Стоукса. Дэвид пока не решил, что это значит.
В девять вечера связался с лабораторией. Никаких впечатляющих новостей. Никаких отпечатков пальцев. Свечи местного производства с фабрики в штате Мэн, продаются в сотнях магазинов. Игрушка действительно оказалась старой. Самое интересное в лоскутке от платья – обнаружено, что кровь принадлежит двум разным людям.
Есть надежда до конца недели получить результаты теста ДНК, который выполнят в авральном порядке. Конечно, ДНК полезная штука, однако нужно еще поймать человека, чтобы было с чем сравнить.
Дэвид вернулся к нормальному следственному режиму «спешка и ожидание».
«Пока ничего больше нельзя сделать, Риггс. Ты предпринял все возможное, чтобы ей помочь. Все. Я ей солгал, – прямо укорил себя он, наконец отбросив чувство вины. – Ни слова не сказал, что мы копаем под ее отца и, вероятно, откроем на него дело по махинациям в медицине».
Это просто работа. Иногда приходится кому‑то лгать. Ради того, чтобы кого‑то спасти.
Что, если это имеет значение? Что, если узнав об отце побольше, Мелани изменит свою точку зрения на безусловную преданность родственникам, и это поможет уберечь ее от опасности?
«Гадаешь на кофейной гуще, Риггс». Ченни прав – есть огромная разница между угрозой человеческой жизни корысти ради и наймом киллера для приемной дочери.
В конце концов Дэвид отправился домой.
Разделся до боксеров и нырнул в постель.
Вырубился с прижатым к щеке пейджером, и тут же приснилось, что он в бревенчатой хижине с Мелани, а не с Меган Стоукс. Так яростно драит пол, словно от этого зависят их жизни.
Мелани лежит на полу, и, хотя доски твердые и неотесанные, она не двигается.
А в дверях стоит Рассел Ли Холмс.
* * *
Ченни устал. Действительно устал. После полудня удалось немного поклевать носом в перерыве между разгребанием мусора Уильяма Шеффилда и изучением семейной истории неких парней из Техаса, которое он пока еще не закончил. Зато раздобыл небезынтересную информацию. По словам одной из монахинь, Шеффилд был скорее монстром, чем благонравным ребенком. Она даже опасалась, как бы Уильям не отравил одного из старших воспитанников, не до смерти, а чтобы вселить в мальчишку страх Божий и вынудить держаться от себя подальше. Ясно, что в рафинированном старательном образованном анестезиологе таилось многое, не бросающееся в глаза.
Теперь Ченни плелся по тусклым коридорам Центральной городской больницы, толкая тележку, нагруженную моющими средствами, гигантским мусорным баком и бесчисленными рулонами туалетной бумаги. Пустые коридоры, тусклое освещение. Скрип колесиков по линолеуму эхом отдавался от стен, бросая агента в дрожь. Ченни ненавидел подобные учреждения.
Когда медсестра в реанимации перешла к другим пациентам в палате, он сумел кинуть взгляд в листок. Непонятная тарабарщина… сюда бы Риггса. Потом сосредоточился на двух пожилых пациентах под капельницами, подключенных к сердечным мониторам. Один выглядел неважно. Беззубая челюсть отвисла под кислородной маской. Шея в складках. Весь серый. Ченни решил, что мужик не жилец.
Второй мужчина был моложе, наверное, чуть за пятьдесят. Вот этот подходит наверняка. Хорошая стрижка. Ровный весенний загар, подтянутый живот и мускулистые предплечья. Когда медсестра подошла ближе, «санитар» вежливо поинтересовался состоянием больного.
Размышляя о насущной потребности побыстрее научиться разбираться в медицинских аферах, Ченни повернул за угол, упорно толкая тележку.
– Ой, извините.
Ченни так глубоко задумался, что столкнулся с врачом. Тот обернулся, равно пораженный, и агент оказался лицом к лицу с доктором Уильямом Шеффилдом.
Ченни вцепился в тележку, чтобы удержать равновесие и запоздало напомнил себе, что он здесь санитар.
– Не желаете пройти? – сухо процедил Шеффилд, дыхнув виски.
– Извините.
Агент крепче ухватился за ручки и опустил глаза, опасаясь выдать себя. К счастью, Шеффилд был не в настроении общаться. Анестезиолог недовольно проскользнул мимо и зашагал по коридору.
Ладно. И что теперь?
Придется снова прогуляться возле реанимации. Неужели Шеффилд действительно осмелиться напасть вторую ночь подряд? Все возможно.
Ченни покатил назад, не заметив, как Шеффилд развернулся, одарил его последним раздраженным взглядом и тут заметил обувь санитара. Одного взгляда на итальянские мокасины хватило, чтобы у анестезиолога скрутило живот и пересохло во рту.
Уильям ринулся в ближайший санузел. Его вырвало в раковину. Выхватил из кармана две ампулы пропранолола, вытер их дочиста бумажными полотенцами и засунул поглубже в мусорное ведро.
«Харпер меня подставил, сволочь. Сделал козлом отпущения, а сам того гляди снова умчится в туман».
Что ж, великий Стоукс просчитался. Уильям не собирался сдаваться без боя. Особенно когда разнюхал кое‑что интересное.
* * *
– У нас проблемы, – заявил Харпер на другом конце линии.
– Может, тебя убить, чтобы ты дал мне поспать?
Джейми О'Доннелл зевнул, разозлившись, что Харпер будит его уже вторую ночь подряд, и взглянул на часы, светящиеся рядом с кроватью. Два часа ночи. Ад и все дьяволы.
– Погоди.
Джейми отодвинул покрывало и вылез из постели, ощущая тепло спящей под боком Энни. Погладил ее по щеке, затем взял трубку и вышел в соседнюю комнату люкса, закрыв за собой дверь, чтобы не побеспокоить любовницу.
– В чем дело, старина? Не терпится сообщить, что купил билеты в Европу?
Джейми снова хрустко зевнул. Европейские каникулы по‑прежнему его бесили. Харпер сбегал в закат, как гребаный ковбой в высокой белой шляпе.
– К черту Европу, – рявкнул Харпер. – Речь об Уильяме. Он поплыл. Позвонил в полной панике, лопотал, что его преследует пара итальянских мокасин, что он не позволит мне смыться, потом бросил трубку. Я дважды пытался ему дозвониться, он не ответил. Поехал к нему на квартиру. Там как ураган промчался. И Уильям, и его машина исчезли.
– Ты прав. Прямо‑таки Шалтай‑Болтай.
– Господи, – взорвался Харпер. – Он вопил, что я его подставил. Что я все испортил. Что, черт возьми, это значит? Я надеялся, что ты в курсе.
– Не‑а. Собирался перетереть с Ларри Диггером, но не успел. Похоже, чертяка Ларри отбросил копыта.
– Что?
– Ох, только не прикидывайся тупым, Харпер. Наверняка твоих рук дело.
– Нет! – завизжал Стоукс. – Что, черт возьми, происходит? Кто‑то переводит на меня стрелку, Джейми. Ты обязан мне поверить. Кто‑то валит все на меня. Боже мой, даже Мелани, вернувшись домой, обвинила меня в случившемся с Меган.
На мгновение Джейми замолчал. Никогда еще старый дружок настолько не терял самообладания, чтобы трястись от неподдельного страха. Казалось, вот‑вот нахлынет удовлетворение, но Джейми ничего не ощутил. Потому что подозревал – это всего лишь очередной трюк. От Харпера всего можно ожидать.
– Ты и правда не присылал убийцу к Ларри Диггеру?
– Нет!
– Ну и я нет.
– Но, но… – окончательно растерялся Харпер. – Тогда кто?
– Понятия не имею.
– Ты должен все исправить, Джейми. Наша жизнь разваливается. Невозможно это допустить. Нет… только не после стольких лет. Полная бессмыслица. Все было закончено, конец истории.
– Ты снова занялся махинациями, Хap. А ведь я тебя предупреждал больше не пачкать руки…
– Хорошо, хорошо, считай, что я уже завязал. Только найди Шеффилда. Переубеди его.
– С чего ты решил, что он меня послушает? Он ненавидит меня так же сильно, как всех остальных.
– Потому что вы с ним два сапога пара. Понимаешь?
Джейми молчал. Затем невольно покачал головой. Харпер вполне способен внезапно лягнуть даже тогда, когда идет ко дну. В именитом докторе Стоуксе крылось нечто гораздо худшее, чем пара уличных подлянок.
– Ладно, – наконец неохотно процедил Джейми. – В последний раз обо всем позабочусь. Дай мне денек‑другой. – Потом, словно спохватившись, добавил: – кстати, Харпер.
– Что?
– Давно разговаривал с сыном?
– Да, как раз собирался позвонить. Завтра.
– Ну, желаю удачи, старина, потому что я безуспешно пытался связаться с ним в течение последних суток, но Брайан, похоже, тоже исчез. Интересно, что бы это значило, Харви. Очень интересно.
Глава 24
Мелани проснулась, ощущая, как сильно саднит щека. Осторожно коснулась синяка. Больно, но ничего, заживет. Пожалуй, этой фразой можно охарактеризовать всю ее жизнь в последнее время.
Спустилась по лестнице, в доме тишина. Ни Харпера, ни Патриции. Марии тоже не видно.
Позвонила брату. Нет ответа. Попыталась застать его на работе. Брайан Стоукс все еще болен, сообщили в регистратуре. Какой‑то вирусный грипп. Мелани не поверила ни на минуту. Если Брайан прихворнул, лежал бы дома. И что теперь?
Аноним якобы звонил Диггеру из особняка Стоуксов. В суматохе последних дней она совсем выпустила это из виду. Набрала местную телефонную компанию и попросила предоставить список вызовов. Начало положено. А пока?
Мелани бродила по лестницам, ощущая в атмосфере нечто странное. Теперь родной дом для нее стал походить на декорации, на старательно выстроенный задник. Гостиная розового шелка – идеальное место для проведения светских приемов. Парадная гостиная с золотым итальянским мрамором – идеальное место, чтобы привечать солидных медицинских чиновников. Столовая с огромным ореховым столом на двенадцать мест – идеальное место для семейных ужинов с долгими откровенными беседами, которых Стоуксы никогда не вели. Патио с глиняными вазонами с вьющимися розами и столом из кованого железа – идеальное место для отца ударить дочь.