121 С чем связан позитивный символизм молнии и молниеносных орудий войны.
122 «...Pensier rampolla sovra pensier» {Dante. Purgatorio V, 16-17).
123 Световой символизм меча (в частности, «меча в камне», «скрытого сокровища»
и т. п.) связан с символизмом «разделения Вод».
милость победителя (!): «Согнись под ними [«ранящими помыслами»], словно малодушный трус, побежденный в бою, и думай, что бороться с ними дальше для тебя - безумие; и, следовательно, ты предаешь себя Богу в руках твоих врагов. И думай, как если бы с тобой было покончено навсегда124», - состояние, которое хорошо передает английское причастие overwhelmed. «Человек, который, будучи обманут миражом, напрасно скитался в пустыне, пока, наконец, не дошел до места, где он отчаивается [от всего] - таковой поистине находит Бога, поскольку только когда ты не находишь ничего, ты находишь Бога. Бог находится только в отсутствии вещей, в которых мы ищем поддержки», - замечает, с другой стороны, Ибн Араби»125.
«Дерзайте, яко Аз победил мір» и «Мир имейте в себе», - заповедал Господь апостолам. И еще: «Во Мне мир имате»; обретение превосходящего всякий ум мира связано с «реализацией» божественного присутствия, расставляющего все на свои места. В «земном» отношении, речь идет, прежде всего, о спокойном умозрении, мире помыслов, сопряженном с чистотой духовного центра, а с более принципиальной точки зрения - о всеобъемлющей Славе in excelsis, Свете тихом. «В христианской традиции есть фраза, обозначающая с наивысшей ясностью два аспекта того, о чем идет речь, - пишет о присутствии Божественности метафизик, - "Слава в вышних Богу, и на земли Мир, в человецех благоволение". Слова Слава и Мир означают, соответственно, внутренний аспект [присутствия] - относительно Принципа, и внешний аспект, относительно проявленного мира; и, рассматривая эти слова таким образом, можно сразу понять, почему они произносятся Ангелами (Malakim), возвещающими рождество «Бога с нами» или «в нас» (Emmanuel)».
124 «Koure thou doun under hem as a cheitif and a coward ouercomen in batayle...» (гл.
32).
125 Chodkiewicz M. Un ocean sans rivage. Ibn Arabi, Le Livre et la loi. - P., 1992. - P.
62. - Сколь велика пропасть между духовной работой и пассивностью позднейших
западных «мистиков», «квиетизмом» и «спиритуалистическими» мечтаниями! Regnum
ccelorum violenziepate...», - напоминает Данте своему читателю (Dante. Paradiso. XX, 94).
126 Ин. 16:33;Мк.9:8;Ин. 14:27.
127 Guenon R. Le Roi du Monde. - P., 1958. - P. 23.
***
В конце первой главы мы приводили выдержки из произведений Данте, использующего расхожие образы корабля и плавания в бурных водах для обозначения путешествия во обретение метафизического Мира, Divinaрасет. Как пишет сочинитель «Облака», мир помыслов - все еще относительный мир -наступает с восстановлением per gratiam естественного, исконного и иконически чистого состояния ante peccatum (гл. 4). Тогда «уединенная душа - наподобие корабля - наконец, достигает твердой земли и споспешествующего неба, то есть ясного и истинного знания себя и всех своих внутренних склонностей», - и это преобразование - только начало путешествия129. Тема метафизического Мира полнее раскрывается в более поздних его произведениях, тогда как «Облако незнания» играет роль основной книги; как мы сказали, это - свого рода лествща, вводящая в суть дела. Облако-столп, облако-лествица, облако-мачта, облако-мост, облако-луч, облако-копие должно указывать на утвержденную на земли и достигающую до неба божественную Лествицу, световой Столп, на верху которого извечно утверждается Сам Господь.
Образы невыразимого могут рассматриваться как ступени этой лествицы, на которые можно опираться131; но как контингентные средства их ни в коем случае нельзя отождествлять с конечной самобытной Целью, по сравнению с которой их просто нет. Рассматривание некоторого символа самого по себе и аналитически -
1 'Х'У
такой «позитивизм» означает провал, в полном смысле слова. Другими словами, символическая лестница может быть пройдена только в одном направлении и
128 Dante. Paradise II, 112.
129 A Pistle of Discretion of Stirings... - P. 64. - Ср.: «Преобразованный благодатью
(refourmyd by grace), никогда не останется в этой жизни... без некоторого вкушения
бесконечной сладости...» (гл. 4; о созерцании говорится как о «работе, которую человек
никогда бы не прекращал, если бы не согрешил»).
130 Быт. 28: 12-13, Ин. 1: 51. Ср. в этой связи столпничество как пример «осевой»
символической реализации.
131 Несмотря на то, что многие из этих образов имеют чувствешгую форму, чтобы
реально их постичь, их, разумеется, следует проживать, реализовывать.
132 Не случайно в дантовом «Аду» mente рифмуется с dolente {Dante. Inferno. VI, 44-
46).
обращение намерения для путешественника смерти подобно. Мотив фатального «взгляда назад» находит выражение во всех ортодоксальных традициях.
Обратить взгляд в данном случае (допустить «задние мысли», сомнение, размышление об аллегорических значениях слова, и вообще дать волю дискурсивному уму) - значит попытаться «по отдельности» рассмотреть позитивный и негативный атрибуты Образа Невыразимого, вознамериться расчленить Слово, о синтетическом характере которого столько было говорено... То есть, собственно, разрушение образа-моста, образа-опоры и образа-дерева, по которому взбирается путешественник. Иконоклазм. Разумеется, это безумное обращение спиной к свету, к безликому, обратно обращению к Невыразимому (metanoia), о котором шла речь выше, и ни в коем случае не может с ним сравниваться или противопоставляться ему.
Миф об Орфее и Эвридике прекрасно выражает ту простую истину, что замкнуться на контингентном и, таким образом, прекратить стремление - значит, скажем снова, - потерять связь с образующим световым Принципом133. Не попасть «на ту сторону», утонуть на переправе... речь идет о невозможности Пасхи. Среди подобных библейских образов самые известные - ветхозаветная история жены Лота, обернувшейся - и следовательно прекратившей воз-движение, и следовательно остолбеневшей1 4, история фараона и людей его, поглощенных морской бездной, евангельский миф о тонущем Петре... «И если он [духовный противник] предложит тебе богословски разъяснить тебе это слово, изложить сопряженные с ним вещи, скажи ему, что ты хочешь его целиком, не разложенным и не разломанным», - наставляет своего адресата сочинитель135, и невозможно яснее сформулировать эту мысль, поскольку имя Божие есть Бог.
Символизм переправы через облако-реку (также имеющую «позитивный» или «негативный» характер в зависимости от успешности самой переправы:
Ср., в этой связи, средневековое сказание «Sir Orfeo» (имеющее своим концом счастливый брак - тем более знаменательный, если учесть тот факт, что в раннем Христианстве Орфей нередко символизировал Христа).
134 Образ - прекрасная иллюстрация очевидной невозможности концепций
наподобие «вечного возвращения» Ницше.
135 «And yif he profre thee to expoune thee that worde and to telle thee the condicions of
that worde, sey him that thou wilt haue it all hole, and not broken ne undon» (гл. 7).
установления связи с «верхними Водами», или же утопання в «нижних») встречается очень часто в средневековых поэмах. Так, в современной «Облаку Незнания» анонимной аллитеративной поэме «Жемчужина» человек, потерявший дочь, засыпает глубоким сном и оказывается на берегу потока Иордан (в переводе -«нисхождение»), отделяющей этот мир от земного Рая; на другом берегу он видит свою дочь, в теле воскресения; трех-летняя дочь раскрывает ему в притчах тайны Царствия Небесного; жемчуг здесь, конечно, - традиционный восточный символ Слова в аспекте Знания, символ божественной Премудрости136... Движим желанием вос-соединиться с ней, он бросается в крещенскую реку «betwixt him and his God»; крещение (вхождение в облако), пробуждение от сна к дневному свету, инициация, знаменует начало новой э/сизни: «Подобно есть Царствие Небесное человеку купцу,
1 "XI
иже обрет един многоценен бисер шед...».
В XXX песне «Чистилища» мы встречаем удивительно схожий образ: на другом берегу реки забвения, отделяющей Данте от земного Рая, он видит утраченную Беатриче:
«Возникшая (sic) с завешенным челом Средь ангельского празднества - стояла,
1 "XSL
Ко мне чрез реку обратясь лицом».
Виргилий - даже имя которого символизирует небесную Деву - остается позади, и возвращенная Беатриче, с помощью которой герой пересекает священный
Здесь, опять же, вполне очевидно влияние современной арабской поэзии (в Исламе белая жемчужина традиционно считается символом Первого Интеллекта и, в особенности, в суфизме, - божественной Премудрости, el-hikmah el-ilahiyyah); рефрен о «драгоценной жемчужине» (that precios perle wythouten spotte, см.: Pearl. Prologue. 36, 10) сопоставим с фрагментом из цитировавшегося выше предисловия к английскому переводу Signatura Rerum Я. Беме, где речь также идет, в этой связи, о Премудрости [Wisdome]: «This is the pretious Pearl, whose beauty is more glorious, and whose vertue more Soveraign then the Sun... a sure antidote against all poison, and Death it self» (Bohme J, Ellistone J. Signatura rerum... - P.ii).
137 Мф. 13: 44-46.
138 «Vidi la donna che pria m'appario
velata sotto l'angelica festa,
drizzar li occhi ver' me di qua dal rio» (Dante. Purgatorio. XXX, 64-69). - Покрытое чело Беатриче, вероятно, можно сопоставить с покрывалом на сияющем лице сходящего в профанный мир Моисея (дабы не ослепли смотрящие); с другой стороны, такое покрывало суть притчи Жемчужины; также можно провести параллели с «Романом о Розе»...).
поток вводит его в Небесный Рай... Так, присутствие Божественности раскрывается в аспекте предстательства, «через» которое нисходит божественная Милость (в меру «светочувствительности» предстоящего: Виргилий, Беатриче, св. Бернар): «Радуйся, лествице небесная, Еюже сниде Бог; радуйся, мосте, преводяй сущих от земли на небо... Радуйся, море, потопившее фараона мысленнаго... Радуйся, огненный столпе, наставляяй сущыя во тме; радуйся, покрове миру, ширший облака... Радуйся, Бога невместимого вместилище... Радуйся, Невесто Неневестная», - читаем в известном славословии неповторимой Божией Матери140.
«Теперь взгляни на ту, чей лик с Христовым Всего сходней; в ее заре твой взгляд Мощь обретет воззреть к лучам Христовым»,
- призывает итальянский поэт.
139 Можно было бы сказать несколько слов о роли предваряющией Беатриче
Матильды, но это не укладывается в рамки настоящей работы (укажем только на
несомненные параллели с Иоаппой, которую Данте также называл prima vera).
140 Из Акафиста Пресвятой Богородице.
141 «Riguarda omai ne la faccia che a Cristo
piu si somiglia, che la sua chiarezza sola ti pue disporre a veder Cristo» (Dante. Paradise XXXII, 90).
IV
Об образах Любви
Выше мы не раз касались образов Любви в трактате, и есть смысл остановиться на некоторых аспектах этого символизма чуть подробнее, поскольку тема «священного брака» с духовным Супругом - Царем Царей и Господом Господ (гл. 2) - одна из центральных в «Облаке Незнания». По-видимому, всякое совпадение противоположностей с переходом на вышестоящий уровень, к трансцендентному им принципу, может рассматриваться как брак142; и с принципиальной точки зрения - точки зрения вечной актуальности - можно говорить о браке духовном. Тогда речь идет уже не о равноправных членах оппозиции, и даже не об оппозиции вовсе. Здесь первое из двух - анагогический смысл последнего, будь то арифметическая единица и число два, собственно мужское и женское начала или же Слово Божие и Церковь143, духовный авторитет и царская власть, небо (Престол Божий) и земля (Подножие Ног Его), «микрокосмически» Слово Божие (дух) и Церковь (душа человека)... Налицо такие «пары», где второй член, поистине, не может быть противопоставлен первому, поскольку изначально содержится в нем; и этот «второй» термин - символ, отражение принципа на нижестоящем уровне и не иное, чем он сам.
Следовательно, sensu composite ни о каком «браке» (так же, как о «войне», или «путешествии») в Невыразимом и Нераздельном говорить невозможно; и в то эюе время, с более или менее контингентной точки зрения, речь идет о реализации принципиального Единства или «не-двойственности», о том или ином утверждении
Так, может идти речь о совпадении скрытого и явленного, внутреннего и внешнего, молодого и старого, понимаемых «раздельно» как несводимые двойственности, две стороны одной вещи; однако с принципиальной и «составной» точки зрения, такое рассмотрение невозможно: скрытость может предполагать и может не предполагать явленность, внутреннее - принцип внешнего, младенец - начало старика, знающий включает в себя знание...
143 «Муж глава есть жены, якоже и Христос Церкви»; «Того даде главу выше всех
Церкви» (Еф. 5: 22-24, 1: 22); см. в связи с этим часть IV о значении понятий орнамента и
украшения.
144 См., напр.: Мф. 5:34-35.
единства Бытия, о восстановлении в том или ином экзистенциальном состоянии имманентного Образа в его первозданной целостности. Таким образом, «духовный брак» - не что иное, как еще один «аспект» ритуальной и символической реализации, наподобие «священной войны»; более или менее глубокое Знание145. Сложность может представлять только то, о каком этапе реализации (ипостаси) идет речь в том или ином случае - и выполнении правильной аналогической транспозиции во избежание смешения, к примеру, чувственных и психических начал, «духовного» и духовного.
В предельном виде духовный брак есть снятие «противоположности» символического и апофатического, имманентности и трансцендентности, мимесиса и катарсиса, катафатических атрибутов Красоты и апофатических атрибутов Величия... иллюзорного (не-Реального) и Реального: Образа и Невыразимого. Так, мы снова «упираемся» в таинственную Третью Реальность, Облако Незнания, и символизм Пасхи.
***
В свете сказанного, естественно, следует интерпретировать такие представления брака goostly, как «поглощение» одним другого - будь то похищение Зевсом Европы или обожение Апостола на пути в Дамаск (какой бы ни была дальность действия, закрепленная за теми или иными символами в тех или иных контекстах). Конечно, и поглощение субъекта (и объекта) божественным Мраком относится к этому случаю, в то время, как стремление сохранить контингентное «себя», хоть что-то «от себя», означает - как мы уже говорили в связи с символизмом лествицы - неизбывное крушение.
«Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради и Евангелиа, той спасет ю»; «Аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит; любяй душу свою
145 Стало быть, речь идет о нахождении внутреннего Принципа - и в этой связи вовсе не кажутся парадоксальными, например, такие логии, как «Всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в Царствие Небесное» (апокрифическое Евангелие от Фомы, 118).
погубит ю...»; «Како неудобь имущий богатство в Царствие Божие внидут»; Пастырь добрый душу свою полагает за овцы», - недвусмысленно свидетельствует Евангелие. То, с какой остротой переживается эта проповедь, проповедь крепкой, как смерть, Любви141, человеком традиционной цивилизации, отчетливо видно в «Облаке Незнания»: «Одну вещь скажу я тебе: Он - ревностный Любящий, и не терпит сотоварища»; «Он - полностью готов, и только ждет тебя» (гл. 2)148; «состояние истинного Любящего таково, что чем больше он любит, тем больше желает он любить» (гл. 16); «состояние совершенного Любящего - не только любить то, что он любит, больше самого себя, но также, в некотором смысле, - ненавидеть себя из-за того, что он любит» (гл. 43)... Известны последние строки Данте:
«Хотел постичь, как сочетаны были
Образ и круг в слиянии своем;
Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,
Неся свершенье всех его усилий.
Здесь изнемогло высокое воображение;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнце и светила». Высокое воображение ведет поэта до последнего. Поистине, символ - не только необходимая опора, важнейшая отправная точка, но и сам Путь... «Любовь, что движет солнце и светила», - сколь много было написано об этом речении, и сколь часто исследователи, к сожалению, ограничивались той или иной точкой зрения, не улавливая всю глубину символической перспективы. До последнего верный рыцарской традиции, один из глав герметических орденов «Верных
146 Мк. 8: 35, Ин. 12: 24-26, Мк. 10: 23, Ин. 10: 11.
147 Песн. 8:6.
148 Аллюзия на речение о Близком: «Се, Сей стоит за стеною нашею, проглядаяй
оконцами, проницаяй сквозе мрежи» (Песн. 2: 9). Образы (нашей) стены, мрежи
достаточно красноречивы.
Любви» и «Святой Веры»149, поэт шел к Имени Любовь Именем Любовь. Конечно, речь идет об умной любви, amor sapientiae. Невозможно читать Данте, не памятуя евангельское «Бог - Любовь» и «Не Любящий не познал Бога»150. Можно вспомнить и «Vive Dieu Saint Amour», девиз рыцарей Храма, оклеветанных профанными историками вместе с высоким средневековьем; как известно, первейший из военных Орденов был инициирован св. Бернаром и св. Этьеном. И, наверное, далеко не случайно св. Бернар также - последний переводчик Данте, ведущий поэта к высшему созерцанию1; к слову, данная ему характеристика «созерцатель», contemplante, как отмечает Рене Генон, может иметь двойной смысл (con-Temple)153... Удивительным образом, Любовь имплицирует крепкую смерть - «очищающие» испытания, которые проходит поэт под руководством
149 Fedeli d'Amore и Fede Santa; библиографию см. в: Guenon R. L'Esoterisme de
Dante. - P.: Gallimard, 1957.
150 1 Ин 4: 8.- И «природа Веры состоит единственно в Знании» (Фома Аквипский.
Сумма Теологии. II. 47, 13, 2).
151 Сходным образом, основные главы «Облака» вдохновлены св. Дионисием
Ареопагитом и Ришаром Сен-Викторским, который «в созерцании превзошел человека»,
реализовав чистый Образ (Dante. Paradiso. X, 131-132; о символизме универсального
Человека см.: часть II), - тогда как в позднейших и более глубоких работах безымянного
сочинителя более ощутимо влияние св. Бернара (так, «Послание о различении духов»
написано на основе двух проповедей последнего; см.: Hodgson P. The Cloud... - P. lxxxi).
152 Dante. Paradiso XXXII, 1 (Affetto al suo piacer, quel contemplante...).
153 См.: Guenon R. L'Esoterisme de Dante... - P. П.- Метафизик указывает на
духовную преемственность Fede Santa от тамплиеров. На наш взгляд, стоит отметить одну
из многочисленных аллюзий в поэме Данте на судьбу военного Ордена, бывшего глубокой
опорой римской Церкви (весьма показательно, что templo сочетается здесь с contemplo,
несомненное указание на внутренний характер Храма):
«...si ch'un'altra fiata omai s'adiri del comperare e vender dentro al templo che si muro di segni e di martiri. О milizia del ciel cu' io contemplo, adora per color che sono in terra tutti sviati dietro al malo essemplo!»
(«...разгневаться неукротимо
На то, что местом торга сделан храм,
Из крови мук возникший нерушимо.
О рать небес, представшая мне там,
Молись за тех, кто бродит, обаянный
Дурным примером, по кривым путям!»;
Dante. Paradiso. XVIII, 121-126)
инициатора - и вместе с тем Любовь есть бессмертие. В конечном счете, любовный брак, любовная война, любовная лествица «сжимается» (символизм узких врат) в независимую Точку, аристотелев «неподвижный перводвигатель»: и конец символического Пути - первая Любовь.
Чтобы хоть сколько-нибудь «прочувствовать» всю символическую перспективу - о степенях, более или менее универсальных образах, Любви так подробно писал св. Бернар - сопоставим дантово «Любовь, что движет солнце и светила» с современным ему высказыванием арабского поэта: «Ведь движение всегда бывает любовным, но взор смотрящего может быть заслонен иными причинами, коими оно не объясняется. Ибо основа - движение мира из не-бытия, в коем он покоился [в Начале], к существованию [экзистенции, произведению], а потому и говорится, что миропорядок - движение от покоя155; и вот, движение, кое есть бытие [реализация] мира,- это движение любви... Поэтому, а также потому, что мир любит свидетельствовать душу свою бытийствующей (как свидетельствовал ее утвержденной), движение мира из утвержденного не-бытия к бытию [существованию] есть во всех отношениях (и со стороны Бога, и с его стороны) движение любви...»156. С принципиальной точки зрения, нет никого кто
Так, герметически, можно прочитать само слово Amor, отрицание отрицания (а-тог); и Amor Sapientiae можно снова - буквально - отождествить с Philosophia Perennis - «несотворенной Премудростью» бл. Августина, «безначальной и вечной Премудростью» св. Дионисия, kynde knowing У. Ленгленда (разумеется, современный западный «перенниализм» не имеет к этому никакого отношения)...
155 Концепция стремления к покою {desiderium naturae), как известно, лежит в основе древней физики; по аналогической транспозиции она отождествима с концепцией чистого намерения, имеющей, в остальном, несравненно большую метафизическую дальность (см.: Лук. 17: 21).
156 Ибн Араби. Геммы... С. 268. - В сноске приведем окончание мысли: «...Ведь совершенство любимо Его Самостью, а знание Всевышним Самого Себя как не нуждающегося в мирах - Его знание, так что остается лишь восполнить ступень знания знанием возникшим, кое исходит от сих воплощенностей (воплощенностей мира), когда они получают бытие. Так появляется форма совершенства чрез знание возникшее и вечное, и ступень знания становится совершенной с обеих сторон.Так же становятся совершенными и ступени бытия: бытие бывает вечным и невечным, или возникшим. Вечное бытие - это бытие Бога как такового, а невечное - бытие Его в форме утвержденного мира. Оно называется возникновением, ибо одно в нем появилось для другого, и само оно явилось для себя в формах мира. Вот так стало совершенным бытие. И, значит, движение мира есть движение любви к совершенству - пойми это». О влиянии исламского эзотеризма на поэзию Данте см. тж.: Palasios A.: Amor humano, Amor divino: Ibn Arabi. - Cordoba, 1991 (и др.).
не был бы любящим, и, более того, всякий человек во всякой форме, человеке или вещи, которую он любит и в которой нуждается, любит Одно (и нищ только в Одном отношении). И «всякий человек желания достиг бы высшего Блага, если бы смог прежде достижения Цели удовлетворить, в конечном счете, все свои изыски... относительно телесных чувств, дух имеет преимущество быть более быстрым вследствие большей проникновенности... Он вдохновляет твои желания; Его же ты и желаешь»157. Только по неведению того, что именно он любит в вещи (в конечном счете, по неведению Любящего и себя как Любящего), некоторая форма приобретает в его глазах авто-номное и «промежуточное» существование; так, некоторая форма, «объект любви», является для него завесой (смертоносная amor tortoxs%); но она обретается как символ, или действительно познается как «место» теофании, когда милостию Божией зрится Имя (amor dritto159); в то же время любящий реализуется как Любящий - что есть смерть ветхого человека и начало vita nuova.
Вопрос: «Как присутствие Возлюбленного отличается от его отсутствия? -не представляет трудности для Рамона Лулла. - Как знание и памятование отличаются от неведения и небрежения»1. «Итак, весь мир сводится к Любящему и Возлюбленному, и весь он сводится к Нему», - пишет Ибн Араби в 178 главе «Мекканских откровений»161. Поскольку в мире все сводится к Любящему и Возлюбленному, для знающего как такового (любящего слово) не может быть ни одной любовной поэмы, которая не была бы о Том, Кто стоит за любыми именами Любви; и, «с другой стороны», невозможно поверить в то, что художники слова, творившие в позднее средневековье и в эпоху так называемого «Возрождения», отдавая предпочтение вульгарным формам повествования (например, фаблио),
St. Bernard. Traite de l'amour de Dieu II Oeuvres mystiques. - P., 193.- P. 56.
158 Dante. Paradiso, XXVI, 62.
159 Idem. Inferno. XXX, 39.
160 Lull R. The book of the Lover and the Beloved. - N. Y., 1978. - P. 7.
Проповедавший Евангелие в мусульманских странах, Рамон Лулл (1232-1316) принял
мученическую кончину шахида.
161 Цит. по: Chittick W. С. The Sufi path of knowledge: Ibn al-'Arabi's metphysics of
imagination.-N. Y., 1989.-P. 181.
вместе с тем могли писать о Любви, о Знании, с профанной точки зрения - так, как их интерпретируют современные западные критики162.
Ведь точка зрения профанной любви как таковой - точка зрения ничто (amor torto), пародия. И, конечно, пленником формы неизбежно оказывается всякий, не реализующий интеллектуальное зрение: привязанный к рассуждению и неспособный прекратить размышление в желаемый момент... пленником формы, которая есть ограничение и которой определяется индивидуальное состояние. Только знанием познается, что Он не может быть познан; а если любящий - не познающий, он, - как отмечает Ибн Араби, - создает в самом себе форму, которой восторгается и приводится в восхищение и как следствие - исповедует и томится лишь по тому, что оказывается под его собственным началом (не здесь ли кроется объяснение западного «мистического соединения» с Богом?). И ничто не выведет его из этого «прелестного» состояния, кроме знания. Вернемся же к последним словам Данте:
«Здесь изнемог взлет высокого воображения;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Глубочайшую символическую перспективу имеют рассказы паломников Чосера, а посвящение «vague donnae» Боккаччо можно перевести не только как «томящимся доннам», но и как блуждаюшим (таково одно из основных значений vague в итальянской литературе XIII-XVI веков) девам или душам (аллюзия на евангельскую притчу?)... По словам Данте, его «Комедия» не идет вразрез с буквальным определением этого деревенского жанра (в частности, в том, что касается способа повествования: «Ad modum loquendi, remissus est modus et humilis, quia locutio vulgaris in qua et muliercule comunicant»; Dante. Epistole X, 10), но это не значит, что понятие деревенского не имеет символического измерения. И, как уже отмечалось, чем «ниже» субстанциальная сторона повествования тем, очевидно, более «темным», завуалированным может быть его содержательная -эссенциальная и световая - основа (при том, что различия между жанрами касаются согласно тому же поэту именно «субстанциальной» стороны: «Et est comedia genus quoddam poetice narrationis ab omnibus aliis differens. Differt ergo a tragedia in materia»; Ibid.). Достаточно вспомнить восклицание главного действующего лица (agens) «Комедии» по поводу надписи на вратах нижнего мира: «Maestro, il senso lor m'e duro!» (Dante. Inferno. Ill, 12), где duro можно перевести как «трудный» в значении темный, непонятный, а не только - и не столько как «страшный» (как в русском переводе: «Учитель, смысл их страшен мне»). Ср.: «Несть человека на земли, иже слово царево возможет возвестити... понеже слово, егоже вопрошает царь, тяжко...» (Дан. 2, 10-11, где речь идет о сне Навуходоносора и истолковании этого сна). Стало быть, о телесных, «чувственных» и «натуралистичных», образах Вийона, Рабле, Брейгелей... можно сказать, что, в действительности, они покрыты еще более плотной завесой тайны, чем райские образы «Божественной Комедии».
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь...». «И это - бесконечное дивное диво Любви, дело которой никогда не имеет конца», - как бы продолжает Данте безымянный поэт163. С метафизической необходимостью имя Божие ведет в Бесконечное. «Ныне же мы, насколько нам возможно, пользуемся, говоря о божественном, доступными нам символами, -свидетельствует Дионисий Ареопагит, - а от них по мере сил устремляемся опять же к простой и соединенной истине умственных созерцаний, и после всякого свойственного нам разумения боговидений, прекращаем умственную деятельность и достигаем, по мере возможности, сверхсущественного света»164. В известный момент должно проститься с любым, даже самым совершенным, посредником -устремляясь к несравненному Анонимному, Безмолвному, Невыразимому165. Иначе не может быть, поскольку проникновенность «очищающего» богословия - все же большая, нежели богословия «уподобляющего».