Брожение разума, привычка ненависти к Титусу, в конце концов позволили Гепаре, девственнице, в прелестном теле которой таилась столь злая душа, измыслить план, который позволит ей повергнуть юношу в прах, причинив ему непереносимую боль.
В то, что какая-то часть ее не выживет без него, Гепара верить отказывалась. Все, что могло когда-то давно обратиться в разновидность любви, обратилось теперь в отвращение. Как удалось существу, столь субтильному, вместить такое количество желчи? Гепару снедало унижение, порожденное откровенной скукой Титуса… его небрежной уклончивостью. Чего он хотел от нее? Простого акта любви – и все? Тонкое тело девушки вздрагивало от гадливости.
И тем не менее, голос Гепары был по-прежнему ровен. Слова ее изливались неторопливой чредой. Она оставалась воплощением утонченности: желанным, умным, отстраненным. Кому бы пришло в голову, что в груди ее сплелись в смертельном объятии стихии зла и страха?
Вот из всего этого, благодаря этому, и родился замысел, извращенный и жуткий, доказывавший – во всяком случае – силу ее изобретательного ума.
Ледяной пыл целеустремленности правил ею. Состояние это принято соотносить с духовным обликом скорее мужчины, чем женщины. В Гепаре же, бесполой, оно приняло обличие, куда более страшное, нежели в какой бы то ни было женщине или мужчине.
Она сказала Титусу, что готовит в его честь прощальное празднество. Она умоляла его остаться – глаза Гепары сияли, губы напучивались, грудь трепетала. И оглушенный желанием Титус дал ей обещание. Ну что ж, превосходно, он развязал ей руки. Все преимущества были на ее стороне – инициатива, неожиданность нападения, выбор оружия.
|
|
Однако осуществление замысла требовало содействия сотни, если не больше, гостей, не говоря уж о десятках рабочих. Приготовлений – грандиозных и при этом секретных. Содействие она получила, и ни один из ее сообщников не ведал, что помогает ей, а если и ведал о чем, то лишь о порядке собственных действий – где их следует выполнить, как и для чего. Каждому из них была известна лишь собственная, частная роль.
Посредством некоего магнетизма Гепара внушила всем, мужчинам и женщинам, что затея эта только на нем – или на ней – и держится. Она потчевала сообщников чудовищной лестью – всех, независимо от их положения, низшего или высшего; и приемы ее отличались таким разнообразием, что ни единый из этих простофиль не находил распоряжения Гепары странными.
За каждым из распоряжений стояло неясное, но все разраставшееся, подобно скоплению туч в небесах, предвкушение; весь замысел, схожий с совокупностью медовых сот, был ведом только Гепаре, ибо она была не трутнем, но творцом и душой этого улья. Прочие же насекомые, прокорпи они в нем хоть до конца своих дней, так ничего кроме собственной соты и не узнали бы.
Даже загадочный отец Гепары, хилое существо с ужасной черепной коробкой цвета топленого жира, даже он знал только одно: в роковую ночь ему предстоит исполнить роль в какой-то шараде.
Можно было б подумать, что при таком количестве вразнобой работающих людей вся эта сложная постройка рано или поздно неизбежно обвалится. Однако Гепаре, вдруг возникавшей то в одной ее части, то в другой, удавалось так согласовывать усилия друзей ее и работников (плотников, каменщиков, электриков, верхолазов и прочих), что и сами они, и труды их сливались в единое целое.
|
|
К чему все это клонилось? До сих пор не ничего подобного не предпринималось. Предположения высказывались самые дикие. Конца им видно не было. Одни бредни порождали другие. И на каждый вопрос Гепара отвечала только одно:
– Если я вам расскажу, сюрприза не получится.
Обидчивым молодым людям, решительно не понимавшим, с какой это стати на Титуса Гроана расточается столько средств и внимания, Гепара только подмигивала, но так, что их осеняло – и она, и ее критики состоят в подобии заговора.
Тут, и здесь, и повсюду порхала, точно тень, Гепара, рассыпая распоряжения – вот она в той комнате, а вот уже в этой, вот среди плотников, а вот уж там, где белошвейки хохлятся, точно летучие мыши, над своею работой, – а вот в доме кого-то из друзей.
Впрочем, очень и очень немалую часть времени она пропадала где-то еще.
С самого начала приготовлений за Титусом, куда бы он ни направлялся, негласно следили.
Но и за теми, кто вел эту слежку, тоже следили – Рактелок, Треск-Курант и Швырок.
Застарелый преступный опыт научил всех троих ценить тишину, и если где-то вздрагивала ветка или трескал сучок, будьте уверены – эти господа были в том неповинны.