Когда Гепара только еще начала обдумывать свой план, она полагала устроить праздник в огромной студии, занимавшей весь верхний этаж отцовского дома. То была самая настоящая студия – с прекрасным освещением и ровным полом, огромная и пустая (заглянув в ее дверь, можно было увидеть похожий на вздыбившееся насекомое мольберт размером не более кегли).
Но это была ошибка, роковая ошибка, поскольку в самом облике студии присутствовало нечто… нечто, отдававшее неискоренимой невинностью. А невинности в планах Гепары места не отводилось.
Другой же комнаты, отвечавшей замыслам девушки, в доме, при всей его обширности, не имелось. Какое-то время она подумывала о том, чтобы снести в южном крыле стену и получить длинный, громоздкий зал; но и в нем «атмосфера» была бы не та – что относилось и к самому протяженному из двенадцати высоких амбаров, догнивавших на северной оконечности поместья.
Дни шли и положение складывалось все более и более странное. И не то чтобы друзьям Гепары или ее работникам недоставало энергии, напротив, – однако само обличие десятков и десятков создаваемых ими несообразных на сторонний взгляд сооружений распаляло во всех и каждом воображение до степени почти невыносимой.
И наконец, в одно пасмурное утро Гепара, уже было отправившаяся на обход мастерских, вдруг замерла на месте, точно ударенная. Нечто, виденное или слышанное когда-то, зашевелилось в ее памяти. А в следующий миг к ней пришло решение.
Давным-давно, еще в раннем ее детстве, была затеяна экспедиция, основная задача которой сводилась к определению точных границ огромной, лишь в общих чертах нанесенной на карты территории – темной загадки, раскинувшейся к юго-западу от поместья.
Поход получился недолгим, поскольку всю ту местность покрывали обманчивые болота, по едва различимым берегам которых клонились к воде великанские деревья.
Как ни мала была в ту пору Гепара, ей все-таки удалось, превосходно подделав истерику, добиться, чтобы родители включили ее в состав экспедиции. Участие в походе ребенка сопряжено было с ответственностью, мягко говоря, кошмарной, и на обратном пути многие, уже не обинуясь, осуждали присутствие среди них неуправляемой девчонки, всерьез полагая, что именно ей обязаны они своей неудачей.
Впрочем, все это случилось бог весть когда и почти позабылось – все, кроме одного обстоятельства, воспоминание о котором едва-едва тлело до нынешнего дня в глубинах ее подсознания. Вот оно-то, как нечто давным-давно придавленное, и обрело вдруг свободу, вырвавшись из сумрачных теней ее разума во всей своей сокрушительной определенности.
Гепаре трудно было сразу решить, всамделишное ли это воспоминание о чем-то, подлинно существующем в сотне миль от ее дома, или последки удивительного сна, – тем более что она не помнила, ни как они нашли тогда это место, ни как покинули его. Однако сомнения длились недолго. Картина за картиной возвращались к ней, застывшей, расширив глаза, на месте. Сомневаться не приходилось. Гепара видела его со все возрастающей ясностью. «Черный Дом».
Да, именно Дом – в обрамлении древних дубов, с обтекающей его широкой, глубиною всего по колено рекой… да, конечно, там, где осыпаются от дряхлости каменные стены, там и стоят декорации, уже готовые для постановки Празднества, – декорации, лучше которых и не придумаешь.
Теперь ей надлежало отыскать кого-то, побывавшего в Доме в те далекие дни. Кого-то, способного снова найти его.
Бросившись к самому быстроходному из своих автомобилей, она скоро достигла ворот фабрики. Там ее сразу же обступила дюжина мужчин в комбинезонах. Все на одно лицо. Кто-то из них открыл рот. В самом этом действии присутствовало нечто непристойное.
– Госпожа Гепара? – произнес он на удивление тоненьким, как у свирели, голосом.
– Она самая, – ответила Гепара. – Соедините меня с отцом.
– Конечно… конечно, – пообещало лицо.
– И поскорее, – приказала Гепара.
Ее провели в приемную. Потолок здесь закрывали переплетающиеся красные провода. Имелся также неестественно длинный, черного стекла стол, а в дальнем конце комнаты царил матовый, похожий на глаз трески экран.
Одиннадцать мужчин выстроились в ряд, вожак их нажал какую-то кнопку.
– Что тут за странный запах? – осведомилась Гепара.
– Данные засекречены, – сообщили одиннадцать.
– Госпожа Гепара, – сказал двенадцатый, – соединение установлено.
Через миг-другой на матовом экране появилось огромное лицо. Во всю стену.
– Госпожа Гепара? – спросило оно.
– Сократитесь, – сказала Гепара. – Вы чересчур велики.
– Ха, ха, ха! – выговорило лицо. – Каждый раз забываю.
Лицо начало уменьшаться и все уменьшалось, неспособное остановиться.
– Так лучше? – спросило оно наконец.
– Более-менее, – ответила Гепара. – Мне необходимо повидаться с отцом.
– У них совещание, – сообщил экран. Лицо все еще оставалось ненатурально большим, так что маленькая муха, опустившаяся на чело его, выглядела виноградиной.
– Вы знаете, кто я? – отсутствующе поинтересовалась Гепара.
– Ну, еще бы… вы…
– Тогда пошевеливайтесь.
Лицо исчезло, Гепара осталась одна.
Помедлив немного, она отошла к противоположной тресковому глазу стене и от нечего делать пробежалась пальцами по выстроившимся в длинный ряд, хорошеньким, точно игрушки, рычажкам. Выглядели они до того невинно, что Гепара, не подумав, двинула один вперед и тут же услышала вопль.
– Нет, нет, нет! – кричал голос. – Я хочу жить.
– Но ты же очень беден и очень болен, – ответил другой голос, вязкий, как овсяная каша. – Ты несчастен. Сам так говорил.
– Нет, нет, нет! Я хочу жить. Я хочу жить. Дозволь мне, еще немного.
Гепара вернула рычажок на прежнее место и присела за черный стол.
Она сидела, выпрямившись, смежив веки, и не сознавала, что за ней наблюдают. Открыв, наконец, глаза, она не без раздражения обнаружила перед собой мать.
– Ты! – сказала Гепара. – Что ты здесь делаешь?
– Знаешь, это так увлекательно, – ответила мать. – Папа разрешает мне посмотреть.
– А я-то гадала, куда ты каждый день пропадаешь, – пробормотала дочь. – Но какое тебе до всего этого дело?
– Очаровательно, – произнесла супруга ученого, не способная, по-видимому, ответить прямо ни на какой вопрос.
Большая рука, протянувшись через экран, отпихнула ее в сторону. За рукой последовали плечо и голова. Лицо отца поплыло на Гепару. Глаза его метались по приемной в попытках понять, все ли в ней осталось без изменений. Затем остановились на дочери.
– Что тебе нужно, дорогая моя?
– Первым делом, скажи, где ты, – ответила Гепара. – Близко отсюда?
– О боже, нет! – воскликнул ученый. – Между нами огромное расстояние.
– Сколько времени понадобится мне, чтобы…
– Тебе сюда нельзя, – сказал ученый, едва ли не с ноткой тревоги в голосе. – Сюда никому нельзя.
– Но мне необходимо поговорить с тобой. Срочно.
– К обеду я буду дома. Ты можешь подождать до тех пор?
– Нет, – сказала Гепара. – Не могу. Ладно, послушай. Ты слушаешь?
– Да.
– Двадцать лет назад, когда мне было шесть лет, вы устроили экспедицию для съемок юго-западной территории. Мы тогда увязли в болотах и вернулись назад. А на обратном пути наткнулись на развалины. Помнишь?
– Да, помню.
– Я расспрашиваю тебя по секрету от всех, отец.
– Да.
– Мне необходимо сегодня попасть туда.
– Нет!
– Да. Кто может показать мне дорогу?
Последовало долгое молчание.
– Так ты собираешься устроить праздник там?
– Совершенно верно.
– О нет… нет…
– О да. Но мне необходим проводник. Кто он? Человек, возглавлявший экспедицию. Он еще жив?
– Он теперь глубокий старик.
– Где он живет? У меня мало времени. Празднество близится. Да поскорее же, отец! Поскорее!
– Он живет, – ответил ученый, – при слиянии Двух Рек.
Гепара тут же оставила отца, чему он только обрадовался, поскольку дочь была единственным существом, которого ученый побаивался.
Он и не подозревал, что некто, кого ему следует бояться куда как сильнее, приближается, сам того не ведая, к фабрике. Человек с безумным светом в глазах, с пятидневной щетиной на лице и с носом, замечательно похожим на румпель.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТАЯ
Гепара довольно быстро отыскала логово старика и, надо сказать, он оказался тем еще стреляным воробьем. Девушка сразу спросила, помнит ли он экспедицию и в особенности ту опасную ночь, которую все они провели в Черном Доме.
– Да-да. Разумеется, помню. А что такое?
– Ты должен доставить меня туда. Сейчас, – сказала Гепара, внутренне дрогнув, уж больно дряхл был ее собеседник.
– Чего это ради? – спросил он.
– Я заплачу тебе… и хорошо заплачу. Мы возьмем геликоптер.
– Что возьмем? – переспросил семидесятилетний старик.
– Мы полетим, – сказала Гепара, – и найдем это место с воздуха.
– А, – произнес старик.
– Черный Дом… понимаешь? – спросила Гепара.
– Да. Я слышу. Черный Дом. Юго-юго-восток. Вдоль мелкой реки. Ага! Потом на запад, в землю диких псов. Сколько? – спросил он, встряхивая грязной седой шевелюрой.
– Пошли, – сказала Гепара. – Об этом поговорим потом.
Однако грязного старика, бывшего землепроходца, такой оборот не устраивал. Он задал сотни вопросов – о полете, о машине, но по большей части о финансовой стороне предприятия, составлявшей, похоже, главный его интерес.
В конце концов, они обо всем условились и через два часа были уже в пути, скользя над деревьями.
Внизу смотреть было не на что – кроме огромного моря листвы.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ
Титус, дремавший в объятиях юной селянки, розовой, золотистой, на берегу говорливой реки, приоткрыл один глаз, ибо сквозь журчание пробился еще какой-то шумок. Поначалу юноша ничего не увидел, но, приподняв голову, с удивлением обнаружил за нависшей над водою листвой желтый летательный аппарат. Как ни близко прошел он, Титус все же не сумел разглядеть, кто им управляет, девушке же и вовсе было не до вертолетов.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ
Погода была прекрасная, вертолет плыл над деревьями без всяких помех. Долгое время в кабине стояло молчание, но в конце концов правившая машиной Гепара обернулась, чтобы взглянуть на своего спутника. Было что-то отвратительное в полете столь грязного существа по чистому воздуху. И ощущение это усугублялось тем, как старик пялился на Гепару.
– Будешь глазеть на меня, – сказала она, – прозеваешь ориентиры. Что нам сейчас нужно высматривать?
– Твои ноги, – ответил старик. – Вот уж, верно, хороши, под луковым соусом. – Он плотоядно ощерился и вдруг хрипло воскликнул: – Обмелевшая река! Отсюда берем на юг!
Три протяженных, кобальтово-синих горы встали над горизонтом, образовав вместе с солнечным светом, омывавшим листву внизу и танцующим на речной воде, картину, исполненную такого спокойствия, что холодок, которым потянуло, как сквозняком, снизу, показался жутким в его неожиданности. Он словно был нацелен на них, и в тот же миг Гепара, глянувшая вниз, чтобы найти его источник, невольно вскрикнула…
– Черный Дом! Смотри! Смотри! Под нами.
Вырастая, когда они снижались, и припадая к земле, когда поднимались, развалины обратили двух столь несочетаемых изыскателей в подобие собственного флюгера… ибо то и были развалины… хоть и известные (испокон веков) под именем «Черного Дома».
От крыши не осталось почти ничего, от внутренних стен тоже, но Гепара, приглядевшись, сразу вспомнила колоссальные интерьеры этого здания.
Чуялось в нем что-то несказанно скорбное и ощущение это невозможно было объяснить только тем, что здание разрушалось, что полы его помягчели от мха, а стены затерялись в папоротниках. Что-то большее всего этого наполняло Черный Дом неумолимой тьмой – тьмой, ничем не обязанной ночи, и, казалось, затмевавшей собою даже дневной свет.
– Снижаемся, – сказала Гепара, и, когда она с великой точностью посадила машину на серый ковер крапивы, лисенок, навострив уши, скачками унесся прочь, и плотная стая скворцов, словно взяв с вертолета пример, начала, приглушенно ропща, винтом подниматься в небо.
Старик, очутившись на твердой земле, не сразу вылез из вертолета, но сначала, обратясь в подобие ободранной мельницы, потянулся сразу всеми четырьмя сухими конечностями, а уж потом соскочил на землю.
– Эй! – крикнул он. – Вот ты и здесь, и что теперь делать будешь? Соберешь букет дурацкой крапивы?
Гепара не ответила – быстрая и легкая, словно птица, она переходила с места на место, осматривая то, что могло бы быть остовом аббатства: тут имелась груда тесанных камней, из которых, возможно, – а возможно и нет, – был некогда сложен алтарь, богослужебный или богохульственный.
Расхаживая по мху и палой листве, Гепара – неяркое солнце висело над ее головой, лес стоял кругом, негромко нашептывая что-то себе самому, – мысленно отмечала вещи самые разные. Умение запоминать все, что сможет когда-либо пригодиться, было ее второй натурой, и потому Гепара впитывала сегодня умом, да и всем своим существом, не просто общий характер того, что ее окружало, не только расположение, пропорции и размах этих причудливых декораций, но также входы и выходы, кои предстояло заполнить невиданными фигурами.
Тем временем старик, нисколько не стесняясь, помочился, испустив вялую струйку.
– Ну ты, – снова скрипуче крикнул он, – так где же?
– Что – где? – прошептала Гепара. По голосу ее было ясно, что мыслями она далеко отсюда.
– Сокровище. Мы же за ним прилетели, что, не так? Сокровище Черного Дома.
– Никогда не слышала, – сказала Гепара.
В лице старика полыхнул такой гнев, что горячий отблеск его окрасил даже белизну бороды.
– Не слышала? – вскрикнул он. – Тогда какого же ты…
– Еще одно грубое слово, – произнесла Гепара страшным в его безразличии тоном, – и я брошу тебя здесь. Здесь, среди всей этой гнили.
Старик зарычал.
– Ступай на свое место, – продолжала Гепара. – И если ты хоть пальцем прикоснешься ко мне, я прикажу тебя высечь.
Назад они возвращались наперегонки с тьмой, поскольку Гепара провела в Черном Доме времени больше, чем намеревалась поначалу. Теперь, проплывая над переменчивым ландшафтом, она могла произвести необходимые расчеты.
К примеру, существовала такая проблема – как смогут рабочие, а после и гости, найти дорогу через давно запущенные леса, болота и долины? Конечно, то там, то здесь остались еще следы древних дорог, однако на них полагаться нельзя, поскольку они имеют обыкновение неожиданно уходить под землю или теряться в песках и топях.
Эту проблему плывшая по небу Гепара в общих чертах разрешила (теоретически); идея ее состояла в том, чтобы через равные расстояния высадить на землю несколько десятков людей, дабы они выстроились в длинную линию, идущую от обжитых границ к юго-восточной тундре, а от нее – к лесам Черного Дома.
В указанное им время эти люди подожгут большие кучи хвороста, который соберут за день. Дым огромных костров наверняка поможет и самым глупым гостям без затруднений добраться до Черного Дома, какой бы способ передвижения, по земле или по воздуху, те ни избрали.
Что касается рабочих, думала, пристально вглядываясь в ландшафт, Гепара, им следует дать самое малое три дня форы, а потом пусть возвращаются – еще до появления первых гостей. Дело свое каждый рабочий должен будет исполнить в соответствии с замыслом – и молча, чтобы ни единый не знал, чем занят сосед.
Доставить их туда можно разными средствами – от больших фургонов, нагруженных самыми неожиданными вещами, до двуколок, запряженных пони; от поместительных автомобилей до тачек.
На заре, в самый день Празднества… над всей землей должен разнестись голос гонга. И Гепара готова была поручиться своим состоянием, что всякий, кто окажется при этом протяжном ударе вблизи от Титуса, увидит, как по лицу юноши скользнет тень… такая, словно ему внезапно напомнили о другом мире: том, из которого он бежал.
ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ
Какой бы сноровкой и расторопностью ни отличалась Гепара, настало время, когда появляться сразу везде (свойство, коим она славилась) стало для нее невозможным, она уже не могла в одну минуту выпрыгивать из вертолета и бежать к «производственным мастерским», а в следующую – проводить торопливые переговоры с кем-то из доверенных «мастеров».
Время подпирало и управляться сразу со всем, не перепоручив кому-то хотя бы части дел, стало задачей неисполнимой.
Волей-неволей пришлось смягчить меры секретности, поскольку, не приподними она занавес хотя бы немного, за ним мог разбушеваться хаос. И так-то уж было поздновато. При всей властности, какую вмещало маленькое, напряженное, как тетива, тело Гепары, в Мастерских поднимался ропоток недовольства, с каждым днем все нараставший.
Роптали и будущие гости, отчего Гепаре пришлось поделиться с парой из них кое-какими тайнами.
А был еще и отец. Его удалось, наконец, хотя бы отчасти, склонить на свою сторону.
– Это не займет много времени, отец.
– Не нравится мне все это, – глухо отвечал хилый человечек.
– Что ж, каждый должен сыграть свою роль, ведь так? Костюм твой готов? А маска?
На жутковатую яйцевидную голову опустилась муха. Конвульсивно подергав кожей, обтягивавшей череп, отец Гепары спугнул нахалку, но ко времени, когда он нашелся с ответом, дочери уже не было рядом. Гепара не могла попусту тратить время.