Как‑то раз Торак видел, как это бывает. Однажды они с отцом набрели на самца благородного оленя, по шею увязшего в болоте. Олень уже был измучен до полусмерти, но они ничем не могли помочь ему, не могли даже прекратить его страдания. Нельзя вмешиваться в то, на что уже предъявил свои права Тайный Народ. И тогда отец просто опустился на колени, погладил оленя по морде и прошептал молитву, чтобы помочь бедному животному отыскать путь в иной мир. Но Торака потом долго преследовал безнадежный взгляд карих оленьих глаз. И он все думал, долго ли этому оленю пришлось мучиться, прежде чем за ним наконец пришла смерть.
Предупредительное «уфф» Волка вернуло его к действительности.
И он увидел впереди на мостках кого‑то, сидящего на корточках.
Рука Торака невольно поднялась к плечу – он хотел коснуться клочка волчьей шкуры, но, увы, этого клочка там больше не было. У него, изгнанника, больше не было покровителя, который мог бы защитить его от злого духа или от токорота.
Подойдя ближе, Торак увидел, что это не живое существо, а столбик, вбитый рядом с мостками и довольно высокий, ему по грудь. Столбик был обмазан липкой глиной противного серого цвета и разрисован каким‑то невероятным орнаментом в виде рыбьих костей и крошечных зеленых точек. На верхушке столба красовалась маленькая, неправильной формы голова, вылепленная из зеленой глины, вместо глаз были вставлены две белые раковины улитки.
Мерцающие зеленые точки на столбе вызывали у Торака тошноту и головокружение, и все же он не мог отвести от них глаз. От этого странного предмета исходила такая мощная магическая энергия, что всю его душу заполнил, казалось, некий безмолвный рокот, точно отголоски громового раската.
|
|
Волк, тоже чувствуя исходящую от столба силу, настороженно прижал уши. Даже тростник отступил от этого магического предмета, опасаясь его касаться, и вокруг столба образовалось кольцо чистой воды.
Торак вспомнил, что у него по‑прежнему с собой мешочек из лебединой лапки, которую дала ему Ренн, и в нем – материнский рожок с охрой и маленькая прядка волос Ренн. А как бы на его месте поступила сама Ренн? Нанесла на лицо Метку Руки? А что, это неплохая идея…
Охра из рожка не вытряхивалась – отсырела, так что Тораку пришлось поплевать туда, чтобы извлечь хотя бы несколько капель окрашенной жидкости. Ничто на свете не смогло бы заставить его воспользоваться для этого водой из озера! Вытряхнув красную кашицу на ладонь, он изобразил у себя на щеке нужный знак и попытался нарисовать этот знак Волку – на лбу, чтобы не слизнул метку, – но рисунок не получился; на шерсти осталось лишь весьма невнятное охряное пятно. Когда Торак покончил с этим, противное монотонное гудение у него в ушах продолжало усиливаться: кому‑то явно очень не хотелось, чтобы он пользовался священной «кровью земли».
Затаив дыхание, Торак осторожно миновал столбик, стараясь ни в коем случае его не касаться. Волк последовал за ним, хотя вся шерсть у него на загривке встала дыбом. И, стоило им миновать столбик, тростники зашелестели еще яростнее, а неприятное гудение в ушах стало почти оглушительным.
Наконец впереди завиднелся поворот, но там под охраной мощного камыша с тяжелыми султанами‑дубинками стояли целых три таких же магических столба с зелеными глиняными головами! Их белые глаза‑раковины неотрывно смотрели на Торака.
|
|
Что‑то скользнуло по щеке. Он смахнул это, не глядя, и мостки под ним сразу же сильно закачались. Только в это мгновение он увидел, что мостки здесь кончаются, что дальний их конец ни к чему не прикреплен, а свободно плавает на воде. Торак покачнулся, чуть не упал, но все же выпрямился и попятился назад, к Волку, который коротко предупреждающе тявкнул, тоже чуть не свалившись в воду.
Дрожа, они прижались друг к другу, а вокруг сердито шелестели тростники.
– Чего вы от нас хотите? – крикнул Торак.
Тростники тут же перестали шелестеть, и это было еще хуже. Эх, не стоило ему кричать!
Он хотел пойти дальше, но сделал шаг – и затаил дыхание.
Магические столбики исчезли.
И заросли вокруг тоже выглядели иначе. Теперь это были не камыши с плотными коричневыми головками, похожими на дубинки, а те пепельно‑серые тростники с пышными пурпурными султанами на макушке!
Торака пробрал озноб: он догадывался, что это значит. Исчезли вовсе не столбики, исчез сам проход в тростниках. Пока он пытался сохранить равновесие и не свалиться в воду, некто переложил бревна, и теперь проход вел совсем в другом направлении.
Впервые с того момента, как он решился войти в эти заросли, ему пришло в голову, что нужно вернуться назад. Но он отчего‑то не мог этого сделать, и ему стало страшно. Его мысли больше ему не принадлежали, он уже не мог распоряжаться собой. Видно, проклятый туман как‑то просочился ему в голову, и теперь, в этом невероятном мире, который нельзя было считать ни землей, ни водой, он, Торак, быстро терял даже собственное «я».
|
|
Волк потыкался носом ему в ляжку и тоненько присвистнул. Торак посмотрел на него и нахмурился. Волк явно пытался что‑то ему сказать, вот только он ничего не понимал! Он, Торак, который чуть ли не с рождения умел понимать волчий язык, не мог понять Волка!
Спотыкаясь, он брел по мосткам дальше, и Волк покорно следовал за ним.
Они прошли совсем немного, и мостки раздвоились. У начала каждого прохода стоял сторожевой столбик. У левого – зеленая глиняная голова была снесена напрочь; у правого – голова имелась, но глаза‑раковины были выковыряны, и на зеленом лице зияли слепые черные ямы, а «лоб» был перевязан старой, сброшенной кожей гадюки. И к этой кожаной полоске костяной иголкой было приколото крошечное сморщенное сердечко.
Сешру, Повелительница Змей!
Торак почувствовал, как с виска на щеку стекает ручеек холодного пота, и стер его.
За спиной у него что‑то зашуршало и тут же исчезло в тростниках, но он успел это заметить. Оно было там, в зарослях. Среди листьев виднелись белые глаза.
– Кто там? – шепотом спросил Торак.
Глаза моргнули, исчезли и снова появились – уже по другую сторону мостков: бело‑голубые, мерцающие, как пламя.
– Кто там? – снова прошептал Торак.
Глаза горели повсюду вокруг него. Монотонное гудение превратилось в оглушительный вой.
Всхлипнув, Торак бросился бежать по ближайшему проходу – куда указывал столбик с гадючьей кожей. Но успел сделать всего несколько шагов. Бревно под ним вздрогнуло, покачнулось и, точно живое, сбросило его с себя. Мутные воды Озера сомкнулись у него над головой.
Торак опускался на дно, тщетно цепляясь за тростники, за мостки, за все, что попадалось под руку, но найти опору не мог и кружил в воде, не в силах отличить верх от дна.
Послышался всплеск, и в туче пузырьков воздуха Торак увидел Волка, который прыгнул в воду следом за ним. Мощные волчьи лапы с силой разгребали воду, и Торак отчаянно рванулся к ним – но Волк уже исчез.
«Волк!» – мысленно вскричал Торак. Но Волк не вернулся.
А Торак в полном отчаянии все плыл куда‑то, огибая скользкие стебли тростников.
И вдруг никаких тростников вокруг не осталось; вода стала совершенно ледяной, и, оглядевшись, Торак понял, что под ним бездонные темные глубины Озера.
Глава пятнадцатая
Торак очнулся, почувствовав, что по его лицу проползло нечто холодное.
Его передернуло. Он вскочил и успел заметить чешуйчатый хвост змеи, исчезающий в густой траве.
Оказывается, он лежал на куче подгнивших сосновых игл на опушке какого‑то молчаливого леска. Ниже виднелся пологий берег, покрытый черной как уголь галькой, а дальше – суровые воды Озера.
Как же он сюда попал? Странно, но он ничего не помнил.
Над камнями свистел пронизывающий восточный ветер, и у Торака зуб на зуб не попадал от холода в насквозь мокрой и грязной одежде. В ушах у него по‑прежнему звучал монотонный гул, и страшно хотелось есть. И ему было очень плохо без Волка, но завыть он не решался. Да, собственно, он даже и не был уверен, что сумеет завыть, как надо.
Туман рассеялся, но пепельная дымка, все еще висевшая над Озером, лишала солнечные лучи тепла. На южном конце черного галечного пляжа стояли на страже тростники. Озеро расстилалось до самого горизонта, мрачное, исполненное молчаливой угрозы.
Торак сделал несколько шагов. Сосновые иглы лежали вдоль берега широкими валами, словно их намыло во время мощного наводнения. И деревья, как с ужасом заметил Торак, словно отворачиваясь, отступали от этого Озера подальше.
И он побежал в Лес.
Но здесь не пела ни одна птица, да и деревья смотрели на него сурово. Он отыскал ручеек с мутной водой и напился, потом обнаружил несколько сморщенных ягод брусники, оставшихся с прошлой осени, и проглотил их. В грязи у воды он заметил следы: кто‑то старательно заметал их хвостом, и он нахмурился. Ему был знаком зверь, оставивший эти следы, но он никак не мог вспомнить, как же этот зверь называется. Вот что пугало его больше всего. Ведь когда‑то он знал в Лесу каждое живое существо!
«Интересно, – думал Торак, – как же мне тут выжить?» У него не было ни спального мешка, ни лука, ни стрел, ни запаса еды. Только топор, нож, полупустой рожок с охрой и трутница, промокшая насквозь. И он, похоже, позабыл, как охотиться.
Поднявшись на какой‑то холм, Торак вышел к маленькому озерцу. Дул ветер, светило солнце, больно слепя глаза, в ушах болезненно звенело от неумолчного кваканья лягушек. Торак неловко попятился обратно под деревья, но они почему‑то стали сдирать с него одежду и царапать лицо. Значит, даже Лес теперь против него…
Лесок кончился, и Торак снова оказался перед зарослями тростника. Он побрел вдоль опушки Леса на север, пока не вышел к месту, где тростники образовывали довольно узкую полоску, не шире полета стрелы.
А за ними высилась гранитная скала. Эта скала прямо‑таки манила к себе. Она была очень красива; из каждой ее трещины прорастали бесчисленные рябинки и кусты можжевельника; сверху обрушивались струи водопада, и в клубах водяной пыли трепетали зеленые папоротники и орхидеи. Над самим водопадом с криками носились ласточки, кружили вороны, а по другую его сторону Торак разглядел резные изображения рыбы, лося и людей, высеченные в скале с помощью зубила и молотка и раскрашенные зеленой глиной. Торак догадался, что этот водопад нисходит со знаменитого целебного источника, которым так гордится племя Выдры. Ах, если б суметь до него добраться!..
Затрепетали тростники, словно предупреждая: нет, тебе лучше вернуться!
Солнце начинало садиться, тропа постепенно сворачивала к югу, и Торак снова вышел на берег Озера, на тот же черный галечный пляж с кучами слежавшихся сосновых игл.
И тут он наконец резко остановился. Как же так? Значит, он вернулся на то же место, с которого начал свой путь?
Ужасная мысль закралась в его душу.
Чтобы проверить это, он снова двинулся к Лесу и снова прошел по своим собственным следам до зарослей тростника – но на этот раз свернул на юг, а не на север. И уже в сумерках, спотыкаясь от усталости, снова вышел на тот же пляж. На тот же пляж! По своим собственным следам!
Это был остров. Озеро выплюнуло его на жалкий островок, куда не осмеливаются приплывать даже люди из племени Выдры! Он угодил в ловушку: путь к спасению был с востока отрезан самим озером, а с запада – проклятыми тростниками.
Ветер качал ветви деревьев. Торак смотрел на них и пытался вспомнить, как они называются.
– Сосна, – медленно, с запинкой произнес он, – береза, можжевельник…
«Слушай, что говорит тебе Лес», – всегда повторял ему отец. Но Лес больше ничего ему не говорил!
Собрав немного веток и трута, Торак сложил все это на берегу под прикрытием валуна, чтобы не заметили люди Выдры. Сперва его кремень отказывался высекать искру, но потом ему все же удалось разжечь костерок, и он, сердито ворча, сгорбился над огнем.
Над озером разнесся чей‑то одинокий зов. Это кричала та самая красноглазая птица, что выдала его тогда в тростниках.
К ее крику присоединились еще чьи‑то голоса. Но не птиц. Волков.
Вскочив на ноги, Торак выхватил нож. Он раньше всегда любил пение волков. Но теперь их вой вселял в его душу один лишь ужас.
Однако он все же понял: какой‑то чужой волк зовет к себе стаю. Торак узнал голос этого волка. Это же его Волк! Вот только что он говорит? Торак никак не мог этого понять, знакомый голос казался ему таким же непонятным, как хриплое мяуканье рыси.
– Волк! – крикнул Торак. – Вернись!
Но Волк не пришел.
Волк тоже отказался от него.
Торак невольно сжал кулаки. Ну что ж, значит, так тому и быть.
А Волк в ужасе метался по Лесу. Где же Большой Бесхвостый?
Когда они вместе сражались с Большой Водой, его Брат внезапно исчез. Волк хотел завыть и позвать его, но Вода с ревом ринулась ему в пасть, и он запаниковал. Он забыл и о Большом Брате, и обо всем, кроме собственных лап, и отчаянно молотил ими воду, пока наконец не добрался до суши.
И вот теперь он метался по берегу Большой Воды, пытаясь разобраться в запахах. Он чуял папоротники и бобра, выдру и бруснику, он слышал бесхвостых, сидевших в своих плавучих тростниковых гнездах, слышал Тайный Народ, почти беззвучно скользивший на глубине. Тревога терзала его душу. А что, если Большой Бесхвостый перестал дышать?
По Лесу разнесся крик. Нет. Отчаянный вой, но на языке бесхвостых.
Волк так и замер, потом пошевелил ушами и, подняв морду, пошевелил носом. И сразу уловил запах Большого Брата!
И помчался на этот запах. Он стремительно петлял среди деревьев, перепрыгивал через заросли папоротника – и, наконец, увидел своего Брата: тот скорчился за валуном у самой кромки Большой Воды возле крошечного Яркого Зверя, Который Больно Кусается.
Волк выскочил из Леса, и Большой Бесхвостый обернулся и… испуганно уставился на него.
Волк перемахнул через черные камни, бросился к своему Брату, положил лапы ему на грудь и стал ласково облизывать и обнюхивать его морду.
Но Большой Брат оттолкнул его! И даже замахнулся на него своим Острым Когтем!
Волк отскочил.
А Большой Бесхвостый снова на него замахнулся и что‑то провыл на языке бесхвостых.
Волк уловил ужас в его вое, и тот же ужас он видел в его прекрасных серебристых глазах. Но этого просто не может быть! Большой Бесхвостый не может его бояться!
Волк растерянно сел. Он чувствовал стеснение в груди, и ему все сильнее хотелось горестно заскулить.
Вдруг Большой Бесхвостый выхватил длинную лапу Яркого Зверя, Который Больно Кусается, и замахнулся ею на Волка – он замахнулся на Волка! Волк отскочил, но Яркий Зверь все же успел укусить его в морду, и он взвизгнул.
А Большой Бесхвостый оскалился, зарычал и стал наступать на него. Волк не понимал языка бесхвостых, но догадывался, что завывания Большого Брата означают: «Уходи! Ты мне больше не брат! Убирайся!»
И Волк, охваченный болью и ужасом, побежал прочь.
Волк убежал, а Торак, весь дрожа, опустился на черную гальку.
Он был совершенно измучен, но спать не осмеливался. Если он уснет, они наверняка придут за ним. Волки. Люди из племени Выдры. Тайный Народ. Пожиратели Душ. Все они – те, кто против него.
Сжимая в руках топор и нож, Торак, раскачиваясь взад‑вперед, неотрывно смотрел в огонь. Ему страшно хотелось есть. «Надо бы поставить силки или хоть лески в воду закинуть», – лениво думал он, но никак не мог вспомнить, как это делается.
Он уже начинал клевать носом.
И тут же увидел перед собой красные глаза. Решив, что ему это приснилось, с криком вскочил. Но глаза оказались настоящими. Только были они не красные, а желтые. Волчьи глаза.
Схватив горящую ветку, Торак принялся размахивать ею, осыпая темный крут возле костра сверкающим водопадом искр.
Волки отступили. Их глаза смотрели равнодушно и страшно. Они так и не издали ни звука.
Его Волк тоже был среди них. Его Волк, который был ему братом, но теперь отказался от него.
Опустив голову и виляя хвостом, Волк угрожающе двинулся вперед.
У Торака сжалось сердце. Значит, и Волк пришел, чтобы его мучить? Смотри, у меня новая стая! Ты мне не нужен!
– Убирайся! – прошептал Торак.
Волк дернул ушами. Хвост его замер.
– Убирайся! – прорычал Торак и замахнулся на Волка горящей веткой, тот отскочил.
Остальные волки наблюдали за происходящим в полном молчании, не мигая. Затем один за другим трусцой потянулись в Лес.
Волк ушел последним. И все оглядывался на Торака. А потом и он растаял, точно туман.
И когда он ушел, вокруг стало очень тихо.
Какая‑то крупная черная птица кружила у Торака над головой, встревоженно каркая. Торак попытался вспомнить, как она называется. Ах да, ворон. Племя Ворона… Ренн. Она была его другом, верно ведь? Но сейчас он даже ее лица не мог вспомнить.
Торак коснулся сочащейся раны у себя на груди. Что‑то такое ему нужно было сделать…
Пожиратели Душ. Он же собирался доказать, что не является одним из них! Он хотел заставить племена принять его обратно…
Все это, похоже, было слишком давно.
Лучи солнца просочились сквозь густую листву деревьев, по пляжу протянулись тени, а Торак все сидел у затухающего костра. И в ушах у него гудело все сильнее. Повсюду вокруг ощущалось присутствие Тайного Народа: они наблюдали за ним и выжидали.
И Торак принялся лихорадочно подбрасывать в костер топливо.
В синем небе взошла бледная луна, и он вдруг вспомнил, что сегодня Иванов день. Его, Торака, день рождения.
– Четырнадцать, – пробормотал он. Голос его звучал хрипло и незнакомо. – Тебе четырнадцать лет, Торак. С днем рождения!
И он засмеялся.
И, начав смеяться, остановиться уже не мог.
Глава шестнадцатая
Фин‑Кединн сунул копье в костер, и целый сноп искр взвился в воздух, высветив украшающие его голову оленьи рога.
Люди радостно закричали, даже деревья вокруг одобрительно зашелестели листвой. Сегодня был канун Иванова дня, а в эту ночь все племена особо почитают Лес, водят хороводы вокруг костра, стараясь двигаться, как и солнце, с востока на запад, и украшают деревья ожерельями из костей и ягод.
Сегодня праздновали все, кроме Ренн.
Она никак не могла принять участие в общем празднестве – это означало бы, что она предает Торака. Ведь сегодня день его рождения! Разве могла она сидеть среди веселых соплеменников и наслаждаться вкуснейшим рагу из лососевых печенок и жареным кабаном, когда он там совсем один?
Прошел уже почти месяц с тех пор, как состоялся Большой Совет племен, и почти два месяца с тех пор, как изгнали Торака. Ренн очень по нему тосковала и постоянно, точно камень в груди, чувствовала горечь этой разлуки.
– А если с ним что‑нибудь случится? – спросила она у Фин‑Кединна. – Вдруг он упадет со скалы и сломает ногу? Он ведь даже охотиться не сможет!
– Ничего, Торак – парень крепкий, – ответил ей дядя. – Однажды он уже сумел выжить в одиночку, значит, сможет это сделать и во второй раз.
– И долго ему придется выживать в одиночку?
На это Фин‑Кединн ей ничего не ответил. Похоже, у него просто не нашлось ответа.
После общего собрания племен люди Ворона переместились на восток по берегу реки Топорище, и теперь Ренн только и делала, что без конца прочесывала Лес, надеясь отыскать хоть какие‑то следы, оставленные Тораком. Но все ее усилия были напрасны. И порой, проснувшись ночью, она думала: «А вдруг он и вправду никогда не вернется назад?»
Она понятия не имела, сумел ли Торак совершить тот страшный обряд и избавиться от метки, но сердцем чувствовала: что‑то у него не получилось и теперь с ним творится нечто ужасное. На это указывало множество знаков, вот только Ренн далеко не всегда понимала, что именно эти знаки говорят ей!
Она невольно коснулась шрама на предплечье, где рог обезумевшего лося распорол ей руку. Рана давно зажила, но воспоминание по‑прежнему оставалось очень ярким. Если бы те охотники не услышали ее криков…
Потом куда‑то исчез Аки. Это случилось вскоре после Большого Совета племен. Приятели Аки не раз ходили на поиски, но не нашли ничего, кроме его вдребезги разбитой лодки. И Ренн подозревала, что к исчезновению этого противного Аки причастен именно Торак.
Но почему‑то никому вроде бы и дела не было ни до Торака, ни до Аки. Все старательно притворялись, будто никакого Торака никогда и не существовало на свете.
Бейл, сидевший напротив Ренн у костра, старательно плел из веток новые гирлянды для украшения деревьев.
Свои длинные волосы он стянул сзади кожаной тесемкой, чтобы не мешали, и в целом выглядел весьма привлекательно, но Ренн была на него обижена. Он остался в племени Ворона, когда остальные члены его племени вернулись к себе на острова, но вместо того, чтобы искать Торака, почему‑то стал с увлечением охотиться, плавая вдоль берега в своей драгоценной лодке из тюленьих шкур, чем страшно разочаровал Ренн. Она ожидала от него большего.
– Да пройдет под твоими ветвями Великий Дух! – говорил, обращаясь к Лесу, Фин‑Кединн. – Пусть он даст тебе красоту, силу и многочисленное потомство, и новые, юные дети твои растут рядом со стариками!
Ренн вскочила: нет, просто невыносимо слушать все это! И она бросилась в Лес, подальше от стоянки.
Внизу, у самой воды, сидела на корточках колдунья племени Ворона, ужасно напоминавшая сейчас старую жабу. Она тоже покинула веселое празднество, чтобы в тишине раскинуть гадальные кости. Увидев Ренн, она с полнейшим равнодушием посмотрела на нее и сказала:
– Ага. Значит, тебе все‑таки понадобилась моя помощь?
– Нет, – заявила Ренн, – не нужна мне твоя помощь! И никогда я в ней не нуждалась!
– И тем не менее ты ее ищешь.
Ренн даже зубами скрипнула от досады: старуха была права. Плюхнувшись прямо на папоротники, она некоторое время молчала, разрывая на тонкие полоски лист лопуха. Потом нехотя призналась:
– Понимаешь, Саеунн, я все время вижу разные знаки, но не могу в них разобраться. Научи меня читать тайные знаки!
– Нет, – сказала Саеунн. – К этому ты еще не готова.
Ренн уставилась на нее:
– Зачем же тогда ты постоянно заставляешь меня учиться магии?
– Если ты попытаешься прочесть эти знаки, то можешь натворить немало бед.
– Почему? – спросила Ренн.
Колдунья посохом нарисовала на земле круг и положила в центр три белых камешка‑голыша.
– Твой талант заключен в умении связывать знаки воедино, дабы определить дальнейший путь. До сих пор это за тебя делали твои сны. Но чтобы сделать это по собственной воле, самостоятельно, тебе необходимо полностью открыть свою душу и…
Рен вздернула подбородок:
– Ну и что? Я запросто могу это сделать!
– Глупая девчонка! – Саеунн рассердилась и даже посохом пристукнула. – Неужели ты так ничему и не научилась? После взросления твоя магическая сила невероятно возросла, но она еще совсем незрелая, неиспытанная! Если бы ты сейчас вздумала открыть свою душу, это могло бы навлечь смертельную опасность не только на тебя, но и на всех остальных!
Несколько мгновений старуха и девочка молчали, сердито глядя друг на друга, – обе считали, что их связывает лишь одна, но очень прочная нить: искусство магии.
Ренн первая отвела глаза, но тут же снова набросилась на Саеунн:
– Почему ты не сказала ему, что он лишен племени?
– Подходящего случая не было.
– Как ты могла скрывать это от него?
– Ты ведь тоже кое‑что от него скрывала.
Ренн вздрогнула.
– У него своя судьба, – заявила колдунья. – И это – часть его судьбы. Как и то, что он стал изгнанником.
У Ренн было еще множество вопросов к Саеунн, но тут на тропинке показался Бейл. Она сердито велела ему уйти, но он, не обращая на ее слова ни малейшего внимания, заговорил с Саеунн:
– Если вы с Ренн говорили о Тораке, то я бы тоже хотел послушать. Я имею на это право. Я его сородич.
– Вот как? Что‑то не похоже! – съязвила Ренн. – Иначе ты постарался бы ему помочь, а не занимался бы охотой в свое удовольствие!
– А ты что же ему не помогаешь? – парировал Бейл.
– Никто не имеет права помогать изгнаннику, – напомнила им Саеунн.
– А ссора вообще никому помочь не может, – сказал Фин‑Кединн, внезапно возникнув прямо у Бейла за спиной.
Саеунн указала ему на Ренн и сообщила:
– Вот! Она говорит, что видит знаки.
Ренн дернула подбородком. Она не была готова говорить об этом в присутствии Фин‑Кединна и уж тем более Бейла!
– Какие знаки? – спросил Фин‑Кединн, усаживаясь у самой воды и жестом приглашая Бейла последовать его примеру.
Ренн ответила не сразу, делая вид, что страшно занята: она порвала на колене свои кожаные штаны и теперь старательно расковыривала пальцем образовавшуюся прореху.
– Во‑первых, Торак стащил твой топор, – заговорила она наконец. – Во‑вторых, он украл из моего мешочка с целебными травами тот камешек, который оставил мне прошлым летом. Камешек с меткой своего племени… Затем его блуждающая душа вселилась в того жуткого лося, который напал на меня…
– Я никогда не поверю, что Торак мог сделать такое! – возмутился Бейл.
– Ну и не верь! Я же не выдумала это! – огрызнулась Ренн.
– А почему ты мне ничего не сказала об этом камешке? – вмешалась Саеунн. Вид у нее был озабоченный.
– А с какой стати я должна была тебе об этом говорить? – вздернула подбородок Ренн.
– Рассказывай, – велела ей колдунья.
Ренн нервно сглотнула, но подчинилась:
– Торак нарисовал на этом камешке свой племенной знак. Соком ольхи.
– Свой знак? – удивилась Саеунн. – Свой племенной знак?
– Да, в точности такой, как у него на щеке. Если не считать того шрама…
– А‑а‑ах, – выдохнула колдунья.
Ренн сразу встревожилась.
– И я… этот камень сохранила. Но, видимо, во время Большого Совета племен Торак его забрал. («И я даже знаю, зачем он это сделал, – грустно думала она. – Чтобы сказать мне, что назад он не вернется!»)
– Так, – Саеунн взяла один из тех белых голышей, что лежали в магическом кругу, и задумчиво повертела его в руках, – теперь мне все ясно.
– Что тебе ясно? – так и взвилась Ренн.
Колдунья наклонилась к ней совсем близко, и Ренн заметила, как из ее беззубого рта стекают струйки слюны.
– Твой изгнанник, – промолвила Саеунн, – опасно болен. У него болезнь души.
Какое‑то время все растерянно молчали. Затем Ренн и Бейл заговорили разом.
– Что это еще за болезнь души? – спросил Бейл.
– Это из‑за метки Пожирателей Душ, да? – спросила Ренн. – Он попытался ее вырезать, но это ему не помогло, вот он и заболел!
– Татуировка! – Саеунн презрительно сплюнула. – Нет! Дело не в татуировке. Просто душа может порой заболеть, как болеет и тело! Особенно когда она становится жертвой злых духов. Злых магических заклинаний.
Из своего мешочка со снадобьями колдунья вытряхнула три маленькие пятнистые косточки и кинула их на черную землю. Коснувшись первой косточки своим узловатым пальцем, она произнесла:
– Когда заболевает твоя телесная душа, ты забываешь, кто ты такой, и становишься как бы призраком. – Она коснулась второй косточки. – Если недуг поразит твою племенную душу, ты перестаешь отличать добро от зла, точно злой дух. – Толстый, ороговевший ноготь колдуньи коснулся третьей косточки. – А уж коли больна твоя внешняя душа, ты постепенно утрачиваешь связь со всеми живыми существами – с Охотниками, с Дичью, с Лесом – и становишься Заблудшим. – Саеунн тряхнула рукой и выронила белый камешек из ладони на ту косточку, что обозначала внешнюю душу, и косточка подскочила, точно живая. – Если камешек с его именем попал в плохие руки…
Ренн даже зажмурилась от ужаса.
– Я в это не верю! – заявил Бейл. – Торак вовсе не болен. Он просто очень зол и обижен на всех. И я бы на его месте разозлился, если б меня вот так изгнали, а я ни в чем не был бы виноват!
Саеунн сердито встряхнулась и стала невероятно похожа на старого ворона. Фин‑Кединн поспешил вмешаться:
– Я думаю, Саеунн права. Душа Торака действительно больна. Но кто наслал на него этот недуг? Кто из тех троих?
– Ты думаешь, это снова Пожиратели Душ? – спросила Ренн.
– По крайней мере трое из них выжили после сражения во льдах, – сказал Фин‑Кединн. – Тиацци. Эостра. Сешру. На Большом Совете племен я расспрашивал тех, что живут не только в Лесу, но и за его пределами, пытаясь понять, куда же эти трое могли подеваться. Но пока что никто их не видел. – Вождь племени Ворона немного помолчал. – И все же, по‑моему, они каким‑то образом узнали об особенностях племенной татуировки Торака, а потом заставили его блуждающую душу вселиться в того лося. Мне кажется, это дело рук кого‑то одного из них. Кто‑то решил действовать в одиночку…
Саеунн кивнула:
– Да, и я тоже чувствую за всем этим чей‑то одинокий разум. Но чей? Я много дней постилась и читала судьбу по костям. Повелитель Дубов и Повелительница Филинов сейчас, похоже, где‑то далеко от этих мест. Так что остается Сешру, Повелительница Змей. Это она наводит ужас на весь Лес, она старается прибрать к рукам изгнанника…