Страж бросился прочь с балкона. С быстротой зверя и силой бога он удалялся от жрицы, и по мере того, как росло расстояние между ними, боль утихала, превращаясь в истощение и пустоту.
Так вот к чему привела его жизнь. Что ж, именно так и должно быть. Он был человеком в теле зверя, связанным путами богини. Он мог познать желание, но не мог его подавить. Как Тантал, он был обречен жить в постоянных муках – видеть возможность спасения, которая останется навсегда недостижимой. Астерий внезапно остановился, откинул голову – и яростно зарычал, глядя в оглохшие небеса.
Глава двадцать первая
Микки проснулась с головной болью и красными, опухшими глазами. Зевая и потягиваясь, она подошла к огромным окнам и распахнула дверь на балкон. Солнце только‑только начало подниматься над горизонтом, и утро было таким холодным, что изо рта шел пар. Кто‑то убрал со стола остатки ужина. Это вызвало у Микки грусть, как будто весь вчерашний вечер, со всем, что случилось хорошего и плохого, был сметен вместе с тарелками и крошками. Она подошла к креслу, в котором вчера сидел он, и погладила железную спинку.
Астерий...
Он никогда больше не будет для нее прежним Стражем, после того, что он сказал ей, и после того, что она видела в его глазах – бесконечное ранящее одиночество... и, всего на мгновение, – страстное желание, на которое она так горячо откликнулась.
Но то, что он позволил заглянуть в свою душу, ничего не значило. Из этого ничего не следовало. И не из‑за того, что он был чудовищем или, точнее, неким особым существом, смесью бога и смертного, не похожим ни на кого в мире, как он объяснил ей вчера. Астерий... Нет. Все это было не из‑за внешне очевидного; это очевидное значило для Микки все меньше и меньше. И если она хочет быть честной с самой собой, то надо признать, что даже тогда, в Талсе, когда он соблазнял ее в снах, его внешность не могла бы ее остановить. Истиной было нечто прямо противоположное. Его внешность зачаровывала ее с самого начала.
Но между ними ничто невозможно потому, что он сам так решил. Как будто существовал некий неписаный закон, не позволяющий кому бы то ни было приблизиться к Стражу. Он прикасался к ней... целовал ее... он желал ее. И все равно сбежал, как будто именно ей грозила опасность. Его поведение озадачивало и просто‑напросто раздражало.
Микки опять потерла глаза. Ладно, может, и существовал такой закон или такое правило. Может, никому и не дозволялось приближаться к Стражу. Самым разумным было бы поговорить об этом с Гекатой. Спросить богиню о... о... о чем? Неужели она действительно хочет спросить импозантную Гекату о том, хорошо ли будет, если ее новая Эмпуза начнет приставать к человекозверю, Стражу владений богини? Ох, я вас умоляю... Микки вовсе не была идиоткой. Это недопустимо. Астерий четко дал это понять. И если она напрямую задаст Гекате подобный вопрос, а богиня прикажет ей держаться подальше от Стража, что тогда? Ей действительно придется соблюдать дистанцию. Разве не так?
Так что лучше вообще ни о чем не спрашивать.
Собиралась ли она в самом деле добиваться его общества, даже после того, что произошло между ними накануне вечером? Да. Собиралась. Микки представления не имела, как это будет, но она не могла забыть молнию, что пронеслась по телу Астерия, когда она прикоснулась к нему. Микки рассеянно потерла запястье, вспоминая жар его губ. И еще за его физической притягательностью она видела бесконечное одиночество, туманившее его взгляд каждый раз, когда он хоть чуть‑чуть забывался...
«Но он ведь так привык, что с ним обходятся как с диким зверем, он, возможно, просто испугался и вовсе не хотел оттолкнуть меня...»
Ей надо было обдумать все это более тщательно. Ей надо было как следует подумать об Астерии. Микки передернула плечами, когда холодный утренний ветер проник сквозь легкую ночную сорочку. В такое холодное утро неплохо бы окунуться в сонную, исходящую паром воду горячих источников... разве найдешь лучшее место для размышлений?
Микки закрыла глаза, послала короткую мысль Дафне и начала спускаться с балкона к дорожке, что вела вокруг дворца.
* * *
Купаясь, Микадо думала о нем. Страж это знал... чувствовал. Не потому, что она его звала. Нет, она просто думала о нем. Он не должен был это ощущать. Он не должен был знать. Но он знал.
Такого никогда не случалось прежде. За бесчисленные века, что он был Стражем Гекаты, и за бесчисленные поколения ее Эмпуз, появлявшихся в этом мире в роли Верховных жриц, он ни разу не ощущал мыслей тех, кого избирала Геката.
И точно так же он никогда прежде не чувствовал нежности и доброты в прикосновении Эмпузы. Даже в прикосновениях той жрицы, которую он любил... и которая, как ему казалось, тоже могла полюбить его. Ни одна женщина не прикасалась к нему с нежностью. Он лишь смутно помнил, как мать несколько раз пробиралась к нему в лабиринт. И однажды она погладила его по щеке. Но это было так давно, и ласка была такой краткой... Но вот эта женщина, эта смертная из земного мира, она не только сама, по собственному желанию, прикоснулась к нему. Она еще и ответила на его ласку; она дрожала от его поцелуя...
Прикосновение женщины... такая мелочь, такая обыденность... И смертные, и боги об этом не думают. Они прикасаются друг к другу, здороваясь и прощаясь. Они касаются друг друга, когда смеются и разговаривают. Они сливаются телами в любви... Да, для них это так просто и незначительно... пока не становится чем‑то невозможным, запретным. Как страстно он искал доброты в прикосновении какой‑нибудь женщины, доброты, которая успокоила бы скрытого в нем зверя...
Прикосновение Микадо уничтожило его.
Разочарованный стон перешел в громыхающий рык, Страж вскочил со своего ложа. Она назвала его Астерием и сказала, что верит в человека, скрытого в чудовище. А потом она позволила ему поцеловать себя! Конечно, она просто проявила доброту, и ничего больше. Она не осознавала, что ее прикосновение и ее слова соблазняют мужчину и пробуждают зверя. Копыта Стража высекали искры из мраморного пола берлоги. Она не могла знать, как страстно хотелось ему упасть к ее ногам и умолять прикасаться, прикасаться к нему... думать о нем... говорить с ним так, словно она и вправду верит в его человеческую природу.
И что потом? Весной ее должны принести в жертву. В отчаянии Страж посмотрел на свои руки, и когти тут же вылезли наружу. Он все еще ощущал мягкость ее кожи их острыми как бритва концами. Позволит ли он ей бежать, как той обманщице, что была здесь до нее? Нет. Он не может. Розы больны, и он ничуть не сомневался в том, почему это так. Их последняя Эмпуза скрылась, избежав своей судьбы. И что будет с этим миром, если и нынешняя поступит так же?
Страж прекрасно знал, что будет. Этот мир тогда не сможет выжить.
Если бы только он один мог расплатиться за все, он бы с радостью помог ей бежать. Это он знал наверняка, хотя и стыдился своих мыслей. Они ведь означали, что он снова готов по собственной воле предать свою богиню. Но как бы страстно он ни желал обладать Микадо, он не позволит своим желаниям разрушить Царство роз.
Он зарычал громче, борясь с порывом что‑нибудь сломать, разорвать в клочья... Человек пока что держал в узде зверя, но только пока. Боль от желания невозможного, взбудоражившая его чувства, разбудила чудовище. Она может, конечно, верить в человека, но этот человек неотделим от зверя... И если она растревожила человека, то и зверь поднял голову. Он должен постоянно помнить об этом; неважно, насколько нежно она произносит его настоящее имя или как ласково может прикасаться к нему и позволять ему касаться себя... она всегда воображает только человека. А что случится, когда она поймет, что соблазняет заодно и зверя?
Она откажется от него. Все прочее – лишь фантазии. А он, как никто другой, знал, насколько невещественны на самом деле фантазии и сны. Он должен забыть о мечтах и оставаться в реальности, где его настоящее место.
Да и вообще все это не имеет значения. Он не может любить ее – он может лишь слегка дотронуться до нее, иначе на него обрушится жгучая боль чар Гекаты.
Астерий неожиданно вскинул голову. Вот оно! Ему незачем стараться держать тварь на привязи. Богиня усмирила чудовище внутри его. Он может находиться так близко от Микадо, как она разрешит; а чары богини не позволят ему зайти слишком далеко... и все, что ему нужно, – это вытерпеть боль. Если же она станет слишком сильной, слишком невыносимой... Астерий вспомнил вкус ее кожи на своих губах, ее маленькую руку в его ладони... Да, он может вытерпеть наказание богини ради чуда прикосновения к Микадо.
Если, конечно, она позволит ему снова приблизиться к ней. Астерий опять начал нервно расхаживать взад‑вперед. После того как он покинул ее вчера вечером, она вправе полностью отказаться от его общества.
Но может быть, она не всегда будет избегать его. Она была такой непохожей на прочих женщин. Она спросила, не может ли он вообще запечатать ворота! Ни одна Эмпуза прежде не спрашивала о подобных вещах. Конечно, ей неведома ее судьба. Она не знает, что для нее единственный путь спасения – бегство через ворота в Стене роз, через лес – назад в земной мир. Малая частица его ума шепнула, что даже если бы она и знала, она, может быть, все равно осталась бы здесь – ради роз... ради него...
Он подошел к выходу из берлоги. Солнце готовило мир к пробуждению, посылая в небо первые лучи света. Астерий перестал чувствовать мысли Микадо – они ускользнули, как будто женщина покинула источники... Он подумал, что она, наверное, собирается призвать стихии и начать рабочий день. И ему тоже пора приниматься за дело. Она ведь просила его осмотреть всю Стену роз, и это весьма мудро. Астерий вышел из своего пустого жилища и начал одинокий обход границы между мирами.
Геката, оставаясь невидимой, наблюдала за Стражем. Он шел широким, но усталым шагом, и богиня отчетливо видела в его темных выразительных глазах отражение противоречивых чувств. Богиня улыбнулась и рассеянно погладила по голове своего огромного пса.
– Все идет неплохо... – прошептала Геката.
* * *
– Видите, как я разделила сады на четыре сектора?
Микки было очень неприятно портить карту Астерия, но это было необходимо, чтобы воплощения стихий все как следует поняли, а потому Дафна принесла ей перо и чернила, и Микки провела свои, совсем не такие красивые, линии, деля карту на четыре части.
– Как я уже говорила, каждая из вас возьмет на себя ответственность за один сектор. Тебе, Нера, достается запад; Аэрас будет работать на востоке. Джии и Флога соответственно окажутся на севере и на юге. У каждой будет своя группа женщин. Начнете с удобрения кустов, как я вам показывала вчера. Я буду обходить все сектора и проверять, не нуждаются ли розы еще в чем‑то, в каком‑то особом внимании. У вас есть вопросы по вашим секторам?
Как и накануне вечером, Микки сдвинула тарелки, освободив место, и расстелила карту Астерия на столе. Служанки восхищенно уставились на нее.
– Какая красивая карта, Эмпуза! – воскликнула Джии, проведя пальцем по тонкому рисунку, изображавшему центральный фонтан.
– И какая точная, – добавила Аэрас. – Похоже, на ней изображены все до единой дорожки.
– И даже твоя купальня нарисована! – сказала Аэрас, с удовольствием рассматривая волнистые линии, которые обозначали ее стихию.
– Кто это сделал, Эмпуза? – спросила Флога.
Микки, изучавшая карту, подняла голову и посмотрела во внимательные глаза Огня.
– Ее начертил для меня Страж, – сказала она, стараясь говорить обычным тоном и удержать на лице безмятежное выражение.
– Страж! – вскрикнула Джии. – Но как он мог...
– Она ему приказала, – перебила Землю Флога. – Он обязан делать все, что она велит.
Не обратив внимания на странный тон Флоги, Микки уточнила:
– Вообще‑то я ему не приказывала. Я просто попросила. Вот и все. Похоже, это было для него не так уж и трудно. У него есть когти, которые высовываются наружу, и он их использует как перья. И он ведь тут живет уже многие века. Неудивительно, что он знает все укромные уголки этого мира.
Она немного натянуто улыбнулась Флоге.
– Но спасибо, что ты мне напомнила... Мне нужно вызвать его сюда. Я просила его осмотреть всю Стену роз и проверить, нет ли где еще ослабевших участков, которые требовали бы особого внимания.
Микки даже не потребовалось закрывать глаза, чтобы сосредоточиться на Астерии. После вчерашнего вечера он вообще не покидал ее мыслей. Она повернулась спиной к служанкам и посмотрела вдаль через сады.
– Приди ко мне, Астерий... – шепнула она ветру.
Она только успела подумать, не будет ли он против того, что она называет его по имени, данному матерью, как что‑то на балконе изменилось. Воздух как будто стал тяжелее. А потом она услышала мощные удары копыт, когда Астерий поднимался по мраморной лестнице на балкон. Но хотя его шаги были сильными и уверенными и двигался Страж все с той же грацией получеловека‑полузверя, Микки подумала, что выглядит он усталым, и ее одновременно разочаровало и рассердило то, что он поклонился и заговорил официально, не глядя ей в глаза.
– Ты приказывала мне явиться, Эмпуза?
– Да. Я надеялась, что утром у тебя нашлось время для осмотра всей границы миров.
– Да, Эмпуза.
– И что?
– Я не нашел таких участков, которые выглядели бы слишком слабыми, кроме того, что непосредственно примыкает к воротам.
– Значит, ты согласен с тем, что мы сегодня займемся розами в самих садах?
Он наконец посмотрел ей в глаза.
– Да, конечно, я с этим согласен.
– Хорошо, – живо сказала она и повернулась к служанкам. – Значит, каждая из вас берет свою группу женщин и устанавливает цепочку для передачи корзин с удобрениями. Подготовьте клумбы точно так же, как мы это делали у корней «мультифлоры» рядом с воротами. Я обойду все сектора, и приступим к делу.
– Да, Эмпуза, – хором ответили воплощения стихий.
Поклонившись, они вместе со Стражем направились к лестнице.
– Флога, Страж... останьтесь, пожалуйста, – сказала Микки.
Микки показалось, что, хотя Огонь старательно держит на лице нейтральное выражение, в глазах Флоги вспыхнула неуверенность из‑за того, что ее отделили от остальных. «Она мне не доверяет».
– Флога, твой участок работы – на юге. И как раз там находятся розовые ворота. Я знаю, что для женщин было бы проще всего снова выйти в лес и набрать плодородной почвы, как мы это делали вчера, но я опасаюсь открывать ворота и сегодня тоже.
Флога удивилась, и Микки вполне ее понимала. Ведь еще вчера жрица на глазах у всех настаивала, чтобы Астерий весь день держал ворота открытыми, и плевать ей было на опасность. Микки посмотрела на Стража.
– Что ты нам посоветуешь?
– Я уверен, ты весьма мудро опасаешься вновь открывать ворота так скоро, – ответил он.
– Значит, ты согласен, что через день или два Флога сможет позволить своим женщинам выйти в лес за землей, но прямо сейчас это было бы неразумно?
– Да, Эмпуза. Я тоже такого мнения.
– Ну и ладно.
Микки прекрасно понимала, что улыбается Астерию откровенно тепло и ласково и что глаза служанки, наблюдавшей за ней, отразили немалое удивление, но ей было плевать на это. Пусть все знают, что она ценит мнение Стража. Она не собирается обращаться с ним как с животным, потому что он не животное, и им тоже придется изменить свое отношение к нему. Во всяком случае, пока она – Эмпуза. Она – новый начальник в этом мире, и им лучше сразу к этому привыкнуть. Все так же улыбаясь, Микки повернулась к Флоге.
– Ты поняла, что мне от тебя нужно?
– Да, Эмпуза.
– Вот и славно. Теперь можешь идти и браться за работу. А мы со Стражем скоро придем.
Глаза Флоги стали как блюдца, но она промолчала, быстро присела перед жрицей и поспешно убежала с балкона, оставив Микки и чудовище наедине.
– С добрым утром, Астерий, – негромко сказала Микки.
И это его сразило. Его настоящее имя, слетевшее с ее губ, освободило Стража. Он больше не мог противиться необходимости быть рядом с ней. И, несмотря на чары, наложенные Гекатой, и на боль, которую они могли причинить, ему было все равно – придет ли весна или прямо сейчас появятся перед ним хоть ворота самого Подземного мира. Пока они вместе, он может слышать нежный звук ее голоса и, если судьба окажется к нему благосклонна, вновь ощутить прикосновение ее руки...
– Прости меня, Микадо.
– За что?
– За то, как кончился вчерашний вечер. Я не привык... – Он замолчал, пытаясь справиться со словами, которых никогда раньше не произносил.
– Тут нечего прощать, – возразила она. – Очень трудно найти верные слова или правильно себя вести, если сталкиваешься с абсолютно новой ситуацией. Иной раз легче просто сбежать.
– Звучит так, словно я трус.
Микки улыбнулась.
– Нет, звучит так, словно ты обычный человек.
На лице Астерия отразилось изумление, а потом его губы осторожно сложились в улыбку.
– Ты совершенно необычная женщина, Микадо.
– Ну, посмотрим, будешь ли ты думать так же к концу дня.
Он вопросительно приподнял брови.
– Я намерена нагрузить тебя работой. К вечеру ты так устанешь, что не сможешь заснуть.
Он пристально посмотрел на Микки.
– Ты знаешь, что я не спал в эту ночь?
– Не преувеличивай мою наблюдательность. Хотя не нужно быть богиней, чтобы это угадать. Ты сегодня выглядишь встрепанным.
– Да я и всегда не слишком привлекателен, – сухо ответил он.
Микки разинула рот.
– Вот только не говори мне, что ты пошутил!
Она расхохоталась, и ее смех вместе с ветром разнесся над садами. Они со Стражем спустились по ступеням с балкона, не заметив женщин, в ужасе уставившихся на них из дворцовых окон.
Глава двадцать вторая
Микки совсем не преувеличивала, говоря, что намерена заставить Стража поработать. Астерий никогда в жизни не перетаскивал такого количества корзин и не копал такого множества ямок под кустами – никогда за долгие века своего бессмертного существования.
И он никогда не был так счастлив.
Он весь день работал бок о бок с Микадо. Она весьма успешно руководила женщинами, сама ничуть не чураясь даже самой грязной работы. Астерий прекрасно видел, что женщинам его мира не слишком нравилась грязная и утомительная деятельность, в которую вовлекла их жрица, но в то же время они откровенно радовались, что их Эмпуза тоже здесь, трудится вместе с ними. Она работала вдвое усерднее прочих и, казалось, успевала одновременно быть везде. Но пожалуй, самое удивительное – что она радовалась работе. Верховная жрица, кажется, по‑настоящему наслаждалась, окуная руки в грязь, когда показывала женщинам, как именно следует обрабатывать землю у корней розовых кустов. Ее ничуть не смущала вонь удобрений; скорее наоборот. Эмпуза помогала закапывать их во влажную землю и даже смеялась и шутила насчет того, что вот такой ужасный запах превращается потом в чудесный аромат роз!
Астерий не обращал внимания на взгляды, что бросали на него женщины. Он давно к ним привык. Неважно, как часто он появлялся на людях, – женщины этого мира всегда чувствовали себя неловко рядом с ним. И сейчас даже больше, чем прежде. Все они знали, что именно он сделал, и знали о той неистовой ярости, которую его поступок вызвал у их богини. И им ведь тоже пришлось заплатить за его ошибку. Конечно, их не обратили в камень и не изгнали из этого мира, как его. Им пришлось просто ждать.... ждать, не видя никаких перемен... просто наблюдая, как течет время все века, пока он спал. Страж мог только вообразить, как должно их тревожить то, что они видят его рядом с новой Эмпузой, особенно когда она дает понять, что весьма ценит его мнение и обращается с ним как...
Микадо обращалась с ним так, словно он был человеком.
Она была настоящим, истинным чудом. И постоянно оставалась рядом с ним... или, точнее, это он держался рядом с ней. Микадо начала осмотр роз с востока и после тщательного исследования кустов, получив обещание Аэрас точно следовать всем ее указаниям, направилась на юг.
Ему никогда не забыть, как он стоял там, делая вид, что складывает в кучу пустые корзины так, чтобы женщинам было удобнее их брать, а Микадо помахала рукой, весело улыбаясь маленькой служанке, воплощению стихии Ветра. Он решил, что останется в восточном секторе и продолжит работу и, может быть, позже днем еще раз увидит ее, когда она будет проходить между розовыми кустами... но она считала иначе. Когда Микадо заметила, что он не пошел следом за ней, она прямиком направилась к нему и заявила: «Мне нужно, чтобы ты был со мной. Мне сегодня была бы весьма полезна твоя помощь».
– Конечно, Эмпуза, – вежливо ответил он.
Его охватила радость, и он понадеялся, что Микадо увидела отсвет счастья в его глазах.
Они покинули Аэрас и ее женщин, и тут палла жрицы соскользнула с плеч и зацепилась за ближайший розовый куст. Он ловко отцепил от шипов тонкую ткань и набросил на плечи Микадо, чуть‑чуть задержав ладони на округлых плечах... и тут же снова ощутил жгучую боль.
Но когда она улыбнулась, глядя ему в глаза, он забыл о боли и помнил только тепло ее кожи на своих руках. Нечего и удивляться, что взгляды служанок следили за жрицей и Стражем, куда бы те ни направились. А она... она улыбалась ему, частенько давая понять, что наслаждается его обществом.
Южный сектор садов потребовал у Микадо больше времени. Розы здесь выглядели хуже, хотя Астерию даже не понадобилось смотреть на растения, чтобы понять это. Он просто увидел, как лицо Микадо стало мрачным и побледнело, – и это само по себе сказало Стражу больше, чем осмотр колючих кустов.
Полдень наступил удивительно быстро. Астерий готовил ряды увядающих многоцветных роз, называемых «маскарад», к тому, чтобы под них можно было уложить рыбьи потроха, и почуял запах пищи. Но когда женщины из дворца принесли обед, он даже не поднял головы. Он продолжал работать. Самый неловкий момент вчера наступил как раз в это же время. Женщины разделились на маленькие группы, чтобы поболтать, посмеяться и поесть вместе, но ему не было места среди них. Он мог охранять их, но не мог быть принят в их компанию, во всяком случае не настолько, чтобы разделить с ними трапезу. Микадо сделала ему огромный подарок, усадив за стол вместе с собой, и теперь Астерий молча проклинал себя за то, что испортил такой волшебный вечер.
Он слышал, как женщины оставили работу. Они собрались возле фонтанов, чтобы чистой водой смыть грязь с рук. Их смех долетал до Стража, сплетаясь с мелодичным журчанием струй. Астерий гадал, где сейчас может быть Микадо – наверное, там, среди веселых женщин. Она ведь так любила посмеяться, и все женщины этого мира тут же отзывались на ее смех. Он надеялся, что она занята и не заметит его и не поймет, что женщины избегают его. Он не хотел, чтобы она его жалела.
Он знал, что вскоре дворцовая служанка найдет его и предложит еду и питье – не потому, что ей этого хочется, а потому, что на нее возложили такую обязанность. Не глядя по сторонам, Астерий тихо отошел от клумбы, у которой работал, и направился к воротам в Стене роз. Рядом с воротами росло большое дерево, и под ним Астерий мог приказать тени сгуститься вокруг него и попытаться скрыться от любопытных глаз. И тогда он немного отдохнет, а может быть, и выпьет вина, если служанка его принесет. Конечно, он голоден, но есть он не станет. Астерию были нестерпимы взгляды женщин. Они как будто ждали, что Страж вот‑вот встанет на четвереньки и начнет рвать мясо зубами. Может, ему и надо было так сделать? Вот переполох поднялся бы... Нет. Астерий подавил тяжелый вздох. Так он лишь укрепил бы их веру в то, что он на самом деле безмозглое и бессердечное животное.
– А, вот ты где! – Микадо быстро подошла к нему, чуть‑чуть задыхаясь. – Хорошо, что ты такой высокий, а то бы я никогда не нашла тебя в этих зарослях.
Он остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Микадо несла большую корзину. Руки и лицо у нее были влажными, как будто она только что умывалась, и она улыбнулась ему, отирая краем перепачканного хитона капли воды со щеки.
– Я закончил подготовку грядок с «маскарадом». Что прикажешь делать теперь?
– Прикажу поесть! – Она усмехнулась, кивком указывая на нагруженную корзину. – Я позаботилась, чтобы тут хватило всего на нас обоих.
Астерию показалось, что Микадо вполне может услышать, как застучало его сердце от потрясения и невозможности поверить. Когда он заговорил, ему пришлось приложить большие усилия, чтобы голос прозвучал тихо, только для нее одной:
– Тебе лучше перекусить вместе с женщинами, Микадо.
– Нет. У всех есть своя постоянная компания. И если я втиснусь к кому‑то, это просто вызовет неловкость, как будто им придется обедать с большим начальником. Кроме того, я ими сегодня так усердно командовала, что они наверняка хотят отдохнуть от меня. К тому же я предпочитаю поесть именно с тобой.
– Но прежде никогда...
– Стоп! – перебила его Микадо.
И продолжила потише, но так же твердо:
– Я уже устала слышать о том, чего тут никогда не бывало прежде. Сейчас я Эмпуза, и все пойдет по‑другому, и не только в том, что касается роз.
– Как пожелаешь, Эмпуза, – ответил он, используя ее титул, чтобы хоть отчасти скрыть бушевавшие чувства.
– Вот и хорошо. Давай сядем вон под тем деревом, где ты исчез вчера. Я хочу как следует рассмотреть эти ворота.
– Как пожелаешь, Эмпуза...
Он направился к древнему дереву, укрывавшему своей тенью немалый участок возле ворот, стараясь умерить шаг, чтобы Микадо не пришлось бежать за ним.
Когда они добрались до места, Астерий немного расслабился, увидев, что поблизости нет женских компаний. Микадо с долгим вздохом села на землю и прислонилась спиной к дубовому стволу, сразу же посмотрев на ворота.
– Что‑то они выглядят ничуть не лучше, чем вчера, – сказала она.
– Но они и хуже не выглядят.
– Да, пожалуй, это уже кое‑что. Знаешь, я что‑то не ощущаю ничего ужасного со стороны леса. Если бы ты мне не сказал, что там кроется какая‑то опасность, мне бы и в голову не пришло, что этот лес нечто большее, чем просто множество старых темных деревьев.
– Похитители Грез очень тщательно выбирают время своего прихода. Помни, что нужно всегда быть настороже, когда ты находишься поблизости от ворот или в самом лесу.
– Но ведь ты будешь рядом со мной, правда? Я хочу сказать, я ведь не могу сама открыть ворота.
Он с удивлением посмотрел на нее.
– Разумеется, ты можешь, Эмпуза.
Микки вытаращила глаза, переводя взгляд с Астерия на ворота и обратно.
– Ну, я буду осторожна, – сказала она.
И сосредоточилась на корзине с едой.
– Ладно, насчет леса будем беспокоиться потом. А пока давай есть.
Поколебавшись всего мгновение, он сел и почти незаметным жестом заставил тени сгуститься вокруг него и Микадо. Ему хотелось смотреть на нее, не следя за выражением своего лица, а это было совершенно невозможно, если остальные женщины могли без труда его увидеть.
– Ты выглядишь усталой, – сказал он.
– Ты тоже, – ответила она, доставая кожаную флягу с вином и делая большой глоток.
– И лицо у тебя бледное, Микадо.
– Ничуть не удивляюсь.
Она сунула ему в руки флягу и начала доставать из корзины сыр и хлеб. Потом посмотрела на него.
– Пей!
Он поднес флягу ко рту, думая, что ощутит вкус ее губ, оставшийся на горлышке, и это опьянит его куда сильнее, чем вино. Потом вдруг до него дошли ее слова и он перестал грезить наяву.
– А почему тебя не удивляет то, что ты побледнела, Микадо?
– Розы в этой части сада чувствуют себя хуже, чем на востоке, – ответила она, продолжая жевать.
– Да, мне тоже так показалось.
– Ну вот, а я каким‑то образом связана с ними. Из‑за них и я чувствую себя больной.
– Мне надо было догадаться. Ты сразу изменилась, как только мы пришли в этот сектор садов.
– Ты не знаешь, с другими Эмпузами такое случалось?
– У каждой Эмпузы особая связь с розами, – медленно произнес Астерий. – Она в крови у Верховных жриц Гекаты.
– Это я уже знаю. Даже там, в Талсе, я всегда ощущала связь с розами, и то же было со всеми женщинами нашего рода. Мы всегда владели этим даром. Это... это нечто вроде фамильной традиции.
Астерию показалось, что Микадо стало не по себе. Может быть, она скучала по родным? Или по своему прежнему миру? От этой мысли в груди Астерия что‑то сжалось. Возможно, там остался мужчина, к которому Микадо была привязана? И именно потому ее голос так менялся, когда она упоминала о своей прошлой жизни? Но прежде чем он успел обдумать эти вопросы, Микадо продолжила:
– Но мне вот что хотелось бы знать: чувствовали ли другие Эмпузы себя по‑разному в зависимости от состояния роз?
– Может, и чувствовали, но я этого не знаю. Другие Эмпузы редко разговаривали со мной.
Микадо удивилась.
– Но ты же Страж этого мира! Разве им не было необходимо поговорить с тобой о... – Ее рука взлетела, указывая на Стену роз. – О защите этого мира и всяком таком?
– Каждая Эмпуза знала, что я выполню свой долг. И ни одна из них не считала нужным обсуждать это со мной. Если Эмпуза ощущала приближение опасности, она звала меня. Кроме этого у нас редко возникала нужда о чем‑то говорить.