Микки села и посмотрела в воду. Вода была чистой, прозрачной, она быстро бежала по белому песчаному дну волшебного ручья. Потом Микки увидела серебряный кружок и, не задумываясь, опустила руку в воду. Вода оказалось приятно теплой, в отличие от прохладного воздуха комнаты. Победоносно улыбаясь, Микки подняла мокрую монетку.
– Неплохо, Эмпуза, – прозвучал за ее спиной низкий голос Астерия. – А теперь взгляни на нее и реши, даруешь ли ты сон по этому желанию.
Микки прищурилась, уставившись на монету. С некоторым изумлением она обнаружила, что держит в руке четвертак, монету в двадцать пять американских центов! На монете была отчеканена дата: 1995 год. Это был самый обычный, заурядный четвертак. Он ничем не отличался от множества тех, которые она видела, которые тратила всю свою жизнь. Откуда же в нем взяться какой‑то магии, и...
По поверхности монеты вдруг пробежала рябь, и Микки чуть не уронила серебряный кружок. Она как будто заглянула в древний фильмоскоп, только сцена внутри монеты была подвижной, как видео. На овечьей шкуре, расстеленной перед горящим камином, лежали мужчина и женщина. Обнаженные, они занимались любовью. Микки слышала, как мужчина снова и снова говорит женщине, что она прекрасна, что ее кожа сладка, как мед... А потом, когда женщина достигла оргазма, в комнате вокруг пары пошел снег, не касавшийся любовников.
– Ты хочешь, чтобы это желание стало сном? – спросил Астерий.
Микки перевела взгляд с эротической сцены на существо, стоявшее рядом с ней. Она облизнула губы, скользнув взглядом от мускулистой груди к совершенно человеческим губам.
– Да, я дарую им такой сон, – сказала она.
И, не нуждаясь в дальнейшей подсказке, щелкнула пальцами – и монета тут же взорвалась, превратившись в клуб розового дыма, неторопливо уплывшего к потолку.
|
|
– Желаешь выбрать еще одну монету, Эмпуза? – спросила женщина.
– Мне бы хотелось, но я намерена сегодня увидеть как можно больше других комнат.
Уже второй раз за этот день Микки протянула руку Астерию. Когда она поднялась, Астерий выпустил ее руку, но Микадо не отошла от него. Она положила пальцы на его локоть, как будто он был старомодным джентльменом с Юга, сопровождавшим ее к выходу из комнаты.
– Ну, посмотрим, что там еще имеется.
– Как пожелаешь, Эмпуза.
Его слова прозвучали все так же официально, однако невозможно было ошибиться в том, как смягчилось его лицо, когда он заговорил с ней, и как они склонились друг к другу, когда шептались о чем‑то. Они вышли из комнаты, не обратив никакого внимания на ошеломленные взгляды Ткущих Сны.
Глава двадцать пятая
Микки изумила невообразимая красота, увиденная в комнатах Ткущих Сны. Как только она начинала думать, что ничего более невероятного уже и быть не может, так Астерий вел ее в следующую комнату, и Микки снова таращила глаза, не веря им. Ей очень хотелось, чтобы здесь вместе с ней оказались ее мать и бабушка. Особенно мама, ей бы очень понравилась та комната, где женщины расписывали крошечных фарфоровых зверюшек, тут же оживавших и уплывавших сквозь потолок. А бабушке, наверное, больше всего пришлись бы по душе Ткачихи, занимавшиеся магией, – как в той комнате, где писали яркие картины на длинных свитках пергамента, такого прозрачного, что сквозь него можно было смотреть. Как только картину заканчивали, тончайший свиток внезапно делился надвое и улетал, как голубь. Астерий объяснил, что здесь женщины создают сущность карт Таро. А потом они посетили комнату, где женщины блестящими серебряными крючками вязали прозрачные покрывала, цвет которых переходил от сливочного к дымчатому. Лунные вуали, чтобы призывать луну, так сказал Астерий. И Микки сообразила, что эти покрывала действительно отражают в своем цвете разные фазы луны.
|
|
Но больше всего Микки понравилась комната со свечами. Свечи – толстые, кремового цвета – стояли там во много ярусов, а женщины вырезали на мягком воске сцены фантастических снов. Как только женщина заканчивала работу, свеча загоралась. И пока она горела, сцена сна высвобождалась и улетала в ожидающий мир с душистым белоснежным дымом.
– Все, еще только одна комната, – решительно произнес Астерий, когда они вышли из комнаты со свечами.
И прежде чем Микки успела возразить, покачал головой.
– Нет, у тебя уже тени под глазами. Ты можешь продолжить изучение дворца завтра вечером.
– Это потому, что такой осмотр выходит за рамки твоих обязанностей или тебе просто надоело таскать меня от двери к двери?
– Ни то ни другое, – спокойно ответил он, когда они подошли к следующей комнате.
Обхватив ее лицо ладонями, он осторожно провел большими пальцами по темным кругам под ее глазами.
– Это только потому, что мне не нравится видеть тебя такой уставшей, хотя если бы это зависело от меня, я предпочел бы, чтобы сегодняшний вечер никогда не кончался.
Микки посмотрела на него снизу вверх, удивленная и обрадованная и его словами, и нежностью его прикосновения. Ей хотелось сказать, что она жалеет о том, что неверно его поняла, или поблагодарить его, или... черт! Или просто сказать, что она прекрасно провела время... но он уже открыл резную дверь. И внимание Микки обратилось к новым чудесам.
|
|
Но в этой комнате все выглядело вполне обычным. Женщины просто сидели перед большими кусками ткани, натянутыми на рамы, и вышивали изысканные гобелены. Как обычно, женщины приветствовали свою жрицу, но на этот раз уже не проигнорировали Астерия.
– Страж, ты не принесешь еще нитей? – тут же сказала женщина постарше деловым тоном.
– У меня нет с собой. Я сегодня сопровождаю новую Эмпузу, показываю ей комнаты Ткущих Сны, – ответил Астерий.
– Эмпуза, прошу, не подумай, что я веду себя неуважительно, но это очень важно – чтобы Страж собрал для нас больше нитей... если ты позволишь ему это сделать. А пока он... Пока он отсутствовал в этом мире, мы обходились тем, что собирали воплощения стихий. Этого пока достаточно, но в обрез.
– Гобелены уже изнашиваются, – добавила чуть более молодая женщина с пышной гривой светлых волос, завязанных сзади.
Несколько женщин согласно кивнули.
Растерявшись – не в первый раз, – Микки постаралась сдержать разочарованный вздох.
– Конечно, я позволю Стражу уйти, чтобы... э‑э... собрать для вас эти нити. Мы в любом случае уже закончили на сегодня осмотр.
– О! Спасибо, Эмпуза!
Микки отмахнулась от их благодарности и вышла из комнаты вместе с Астерием.
– Ладно, а теперь тебе придется это объяснить, – сказала она.
– Ты заметила, что картины в этой комнате отличаются от прочих?
Микки нахмурилась; ей не понравилось, что он ответил вопросом на вопрос. Но тут же задумалась о картинах, которые вышивали женщины. На одной изображалась женщина с новорожденным младенцем. На другой какой‑то мужчина говорил перед огромной толпой людей. Еще одна картина изображала женщину, сидевшую за письменным столом и задумчиво грызущую карандаш. Микки пожала плечами.
– Не знаю... Те картины выглядят совершенно обычными.
– Это потому, что в этой комнате ткутся сны и мечты, которые становятся явью.
– Ты хочешь сказать, это происходит на самом деле? Все то, что создают женщины в последней комнате, действительно происходит в реальном мире?
– Всегда, – коротко ответил Астерий.
– Так вот почему нити здесь должны быть другими... – Микки говорила медленно, прислушиваясь к своей интуиции, как будто шла по едва заметному следу. – Женщины не могут добыть их просто из того, что впитывают лунные цветы... Сны, переходящие в реальность, нуждаются в чем‑то еще... в чем‑то более реальном.
Астерий был доволен ее выводами.
– Именно так! Сны, которые становятся явью, должны быть сотканы из нитей, собранных в реальном мире.
– И ты умеешь это делать?
Астерий кивнул.
– Умею.
– А ты мне покажешь?
Он хотел было сказать, что уже поздно, а она слишком устала, но Микки легонько коснулась его руки и произнесла:
– Пожалуйста, Астерий!
– Хорошо. Идем со мной.
– И куда мы пойдем?
– К розовым воротам, – ответил он, ведя ее обратно по коридору.
– Мы выйдем в лес? – Микки крепче сжала его руку.
– Придется. Подлинную реальность не добудешь в мире грез и магии. – Он на мгновение накрыл ее руку ладонью. – Не бойся. Я не допущу, чтобы с тобой что‑нибудь случилось.
Микки улыбнулась ему.
– Я и не боюсь. Во всяком случае, пока ты рядом.
* * *
Микки подумала, что огромные ворота, сплетенные из роз, ночью выглядят чертовски зловеще. И неважно, что рядом с ними горели факелы, а на ветвях древнего дуба висели фонари. Вокруг все равно было темно, а Стена роз была похожа на что‑то такое, что могло сойти со страниц фантастических романов, написанных изощреннейшей британской писательницей Танит Ли. Микки нравились зловещие истории Танит Ли, но ей совершенно не хотелось бы оказаться в одной из них. Никогда.
– Ты можешь остаться здесь. Я пойду в лес, соберу нити и вернусь как можно быстрее, – сказал Астерий.
– Нет! Я тут не останусь без тебя. Я пойду с тобой.
Астерий взял один из факелов, воткнутых в землю рядом с воротами; Микки крепко держалась за его локоть. Астерий произнес приказ, открывающий ворота, и они вышли из Царства роз.
Микки поежилась.
– А здесь холоднее.
Астерий коротко произнес другой приказ – и палла цвета королевского пурпура легла на плечи Микки.
– Тебя действительно очень полезно иметь под рукой, – сказала Микки, пытаясь за улыбкой скрыть волнение.
Потом она кивнула в сторону темной глубины леса:
– Мы идем туда?
– Ничего не бойся, – негромко произнес Астерий.
– Тебе легко говорить, у тебя когти есть, – пробормотала Микки.
Его улыбка сверкнула в неверном свете факела.
– Мои когти всегда к твоим услугам.
– Какие приятные вещи вы говорите, – сказала Микки с отчетливым южным акцентом, и грудь Астерия содрогнулась от мощного хохота.
Они дошли до границы деревьев – и тут же утонули в чернильной тьме, полностью поглотившей серебристый свет восковой луны. Факел Астерия бросал зловещие отсветы на стволы огромных деревьев. Микки подумала, что не будь здесь Астерия, она бы перепугалась до полусмерти. Но рядом с ним она просто покрылась мурашками и горячо желала поскорее вернуться обратно во дворец.
– Дальше мы не пойдем. Мне нужно собрать совсем немного нитей, чтобы женщинам хватило на ближайшее время. А завтра я вернусь за новыми.
Астерий остановился и воткнул факел в землю. А потом посмотрел на руку Микки, крепко державшую его локоть.
– Мне нужны свободные руки, – мягко произнес он.
– Ох, извини...
Микки разжала пальцы и отступила на шаг от Астерия, радуясь, что от темноты была хоть какая‑то польза: она скрыла слишком яркий румянец на ее щеках.
– Извиняться незачем, – проворчал он. – Мне приятно, когда ты ко мне прикасаешься.
Микки удивленно моргнула. Она что, ослышалась? Слова были милыми, но вот тон, каким Астерий их произнес... Ничего не понять. Опять путаница. Ведь это уже не в первый раз: его руки нежны и осторожны, а на лице при этом отражается нечто... как будто ему становится больно, когда он дотрагивается до нее...
– Правда? – выпалила Микки.
Он шумно вздохнул.
– Правда. – Потом обнял ее за плечи и отвел на несколько шагов в сторону. – Постой здесь. Это не займет много времени.
Астерий молча раскинул руки. Свет факела блеснул на когтях, вдруг выскочивших из пальцев. Астерий закрыл глаза и поднял голову, улавливая легкое дуновение ветерка. Хотя он стоял боком к Микки, она видела, что его губы шевелятся, как будто он беззвучно произносит некую молитву. Потом он поднял руку и резко выбросил ее вперед; похоже было, что он когтями цепляет ветер. Дальше его пальцы дернулись и сжались в нечеловечески стремительном движении. Воздух у когтей начал светиться, из него вдруг возникла длинная тонкая нить; Астерий потянул ее, перебирая обеими руками, и она легла светящимся тонким кольцом к его копытам.
Микки зачарованно следила за действиями Астерия. Он двигался по небольшому кругу, оставаясь рядом с ней, в свете факела. Но он выуживал нити не только из порывов ветра. Время от времени он тянулся вверх, к листве огромного дерева над головой, и добывал невидимые нити из гущи листьев. Потом он сменил направление поиска и погрузил руки в лесную траву, пробивавшуюся сквозь суглинок. И кучка изысканных нитей у его ног все росла и росла. Микки не могла долго смотреть на эти нити. У нее начинала кружиться голова, потому что они постоянно мигали, светились и как будто пошевеливались. В их мигании Микки различала смутные тени людей, но неотчетливо. Словно она пыталась рассмотреть картину Пикассо сквозь кривое стекло карнавального зеркала.
И потому вместо того, чтобы смотреть на нити, Микки наблюдала за Астерием. Он двигался с силой и грацией тренированного воина или огромного кота. Несмотря на рога и раздвоенные копыта, он больше походил на льва, нежели на быка, и это сходство подчеркивали пышная грива волос, темные бездонные глаза и гибкость хищника. И вдруг он в упор посмотрел на Микки. Астерий дышал тяжело, руки у него вспотели.
– Знаешь, – тихо произнесла Микки, – я думаю, из всех чудес, что ты показал мне сегодня, самое невероятное – это то, как ты вытягиваешь нити реальности из темноты.
– Хочешь сама попробовать?
– Ох, да! – выдохнула Микки.
– Тогда подойди ко мне.
Микки шагнула вперед без малейших колебаний.
– Ты доверяешь мне? – спросил Астерий.
– Да.
– Повернись ко мне спиной.
Микки повернулась. Она ощущала близость Астерия. Он немного наклонился и взял ее руки в свои.
– Раскрой ладони и прижми к моим, чтобы мои когти как бы стали твоими.
Микки растопырила пальцы, прилаживаясь к куда более крупным рукам Астерия. Потом плотно прижалась ладонями. Их тела соприкоснулись, и Микки ощутила, как Астерий резко вздохнул, по нему пробежала дрожь – и ее собственное тело откликнулось, вспыхнув жаром, а в нижней части живота возникла тяжесть.
– А теперь двигайся вместе со мной.
Микки повиновалась. Ее руки прочесывали ночной воздух вместе с его руками. Она почувствовала в ладони щекотку, коснувшись нити. И когда пальцы Астерия сжимались, хватая нить, пальцы Микки повторяли его движение, и картины внутри нитей перестали вызывать головокружение. Они стали устойчивыми, отчетливыми. Как будто она, вытягивая нити из темноты, смотрела кадры из каких‑то фильмов. Микки увидела женщину, стоявшую спиной к мужчине, как сейчас сама Микки стояла спиной к Астерию. Женщина была обнажена, по ее спине спадали длинные, медного цвета волосы. «Волосы как у меня... у нее мои волосы...», – мечтательно подумала Микки. Потом в кадре появились две руки, чрезвычайно мускулистые, с кожей цвета полированной бронзы. Руки обняли женщину, потянули ее назад, и она прислонилась к обнаженной груди мужчины. Мужчина наклонился, прижался лицом к шее женщины – и свет блеснул на паре эбеново‑черных рогов...
Рык Астерия раздробил сцену, показанную нитью. Микки пошатнулась и чуть не упала – Страж резко отскочил от нее. Когда она восстановила равновесие, Астерий уже стоял рядом с факелом, окруженный горками тонких, как паутина, нитей. Микки видела, что он дышит очень тяжело, а потом он провел по лбу тыльной стороной ладони. Рука у него дрожала.
– Мне нужно отнести эти нити во дворец. – Голос Стража прозвучал ровно, официально.
– Я тебя чем‑то рассердила? – спросила Микки.
– Нет.
– Тогда почему ты так странно держишься?
Он вскинул голову и посмотрел на нее. Микки подумала, что никогда в жизни не видела таких безумных глаз.
– Ты тоже это видела? Картину из последней нити?
– Да, – шепотом ответила Микки.
Астерий вдруг начал резкими, яростными движениями собирать лежавшие кучками нити.
– Я не понимаю, что произошло. Это же нити реальности. Они вплетаются в сны, которые позже сбываются.
Микки молча сбросила с плеч паллу и расстелила на траве, чтобы Астерий мог сложить туда нити.
– И?.. – произнесла она, потому что Астерий замолчал.
– И предполагается, что они не могут показывать фантазии и ложь!
От его мощного выкрика огонь факела заметался, но Микки даже не шелохнулась. Уверенно она шагнула вперед, преодолевая небольшое расстояние между ними. Астерий замер. Микки подняла руку и осторожно провела по его щеке кончиками пальцев. Он вздрогнул, но не отшатнулся.
– Тебе неприятно, когда я тебя трогаю? – спросила Микки.
– Нет!
– Ты хочешь и сам прикоснуться ко мне?
– Да, – прорычал он сквозь стиснутые зубы.
– Тогда я не понимаю, почему ты говоришь, что та картинка, которую мы видели, всего лишь фантазия и ложь.
– Потому что я зверь, а ты – смертная женщина.
– Прекрати! – рявкнула Микки. – Это ты сам делаешь все невозможным! Мне наплевать на зверя! Это не помешало мне желать тебя там, в Талсе, когда ты начал появляться в моих снах... а я ведь даже не знала тогда человека, скрытого в тебе. Так почему это должно помешать мне стремиться к тебе теперь?
– Микадо, ты не понимаешь. На карту поставлено нечто гораздо большее, чем то, что может или не может случиться между нами. Ты здесь лишь ради...
– Я здесь ради роз! Черт бы все это побрал, Астерий! Я знаю! Или ты думаешь, что я не способна выполнять свою работу и одновременно любить тебя? Боже правый! Люди в этом мире говорят ужасные вещи о моем прежнем мире, и кое‑что из этого даже правда, но я начинаю все больше и больше думать о жрицах, что были здесь до меня. Они что, не способны были заниматься разными делами?
– Прошу тебя... Умоляю, не говори того, чего ты действительно не думаешь.
Микки подумала, что он произнес это так, словно его сердце разрывалось на части.
– О чем это ты? Я с тобой абсолютно честна!
– Смертная женщина не может любить зверя.
– Кто это тебе сказал?
Астерий быстро отвел взгляд.
Микки снова шагнула к нему и коснулась пальцами его щеки. Астерий закрыл глаза, как будто ему стало невыносимо больно.
– Уж не последняя ли Эмпуза, та самая, из‑за которой Геката на тебя разгневалась?
Глаза Астерия мгновенно открылись.
– Кто рассказал тебе о ней?
– Никто... никто не рассказывал. Но я же не идиотка. Ты навлек на себя гнев Гекаты. Эмпуза исчезла. Розы больны. Я здесь, и принес меня сюда именно ты. И если продолжить, нетрудно будет сообразить, что между вами, тобой и Эмпузой, что‑то произошло.
– Мне запрещено говорить о прошлом.
– Уже слышала. И тебе, и всем остальным здесь это запрещено. Но мне‑то никто не запрещал, так что позволь я сама тебе кое‑что объясню. Первое: я – не она. Уверена, я несколько старше ее и, скажем так, немножко умнее. Второе: я пришла из совершенно другого мира, а это значит – я не страдаю от предубеждений, свойственных женщинам Царства роз. Например, для меня не составляет труда испачкать руки, ухаживая за розами. И мне нетрудно увидеть в тебе человека. А теперь я хочу, чтобы ты честно и ясно ответил на один вопрос, и при этом я не желаю слышать что‑нибудь вроде «мне запрещено говорить обо всем этом дерьме».
– Спрашивай, – коротко сказал Астерий.
– Существует ли некое правило, которое запрещало бы жрице Гекаты Эмпузе любить ее Стража?
Он посмотрел на нее в упор.
– Мне неведомо подобное правило, но в нем никогда и не было нужды.
Микки перевела дыхание и сказала:
– А теперь есть.
– Микадо, ты говоришь, что видишь во мне человека?
– Вообще‑то я говорю, что я, похоже, влюбилась в человека, скрытого в тебе. Думаю, это началось еще тогда, когда ты мне снился.
Микки не прикасалась к Астерию, но она стояла достаточно близко, чтобы ощутить, как он задрожал.
– Просто слышать, как ты произносишь подобные слова, – уже чудесный дар для меня, такой, какого я не получал никогда в жизни. Но ты должна понять, что, хотя я обладаю сердцем и душой человека, у меня есть и звериные страсти. Я стараюсь подчинить себе зверя, но он всегда присутствует, и он так же, как мужчина, изголодался по любви.
Микки захлестнула волна чувств, сердце забилось быстрее. Но она ничего не боялась. Она была зачарована. Взяв руку Астерия, она медленно поднесла ее к губам.
– Я не могла бы полюбить мужчину, не приняв зверя.
– И ты не боишься меня? – низко прорычал Астерий.
Микки прижалась к его руке щекой. Он обхватил ее лицо, и она поцеловала его в ладонь.
– Разве скрытый в тебе зверь хочет мне зла?
– Нет! Он хочет любить тебя, но не умеет...
– Значит, мы должны его научить.
Они молча закончили складывать нити в паллу, но их руки то и дело соприкасались, а глаза говорили о снах, которым суждено осуществиться. Потом они пошли назад через лес, слишком занятые друг другом, чтобы замечать нечто, скрывавшееся в тенях, – нечто, следившее за ними красными глазами, хищно наблюдавшее за каждым их движением...
Глава двадцать шестая
Они быстро шли через спящие сады, и Астерий нес нити, завернутые в шелковую паллу. Они шли рядом, касаясь друг друга руками. И Астерий радовался обжигающей боли, которую вызывали в его теле эти соприкосновения. Это была та цена, которую он с радостью платил за близость Микадо.
Мысли в голове Астерия неслись галопом. «От ее прикосновения мне больно, значит, она еще не любит меня, но, может быть, она готова к этому? Возможно ли такое? А если нет... если это просто обман или некий странный порыв, которому она поддалась, но потом пожалеет...» Надо довольствоваться сегодня теми словами и той надеждой, что она подарила ему. И хватит.
«Не хватит!» – проревел зверь внутри его.
«Но этого должно быть довольно. Даже если каким‑то чудом она полюбит меня, это ничего не изменит. Ее судьба должна остаться прежней».
Ум и сердце Астерия вступили в противоборство между собой, и он молчал, переживая внутреннюю битву и наслаждаясь легкими прикосновениями руки Микадо к его руке.
А Микки старалась вообще ни о чем не думать. Она просто то и дело посматривала на четкий профиль Астерия – крепкий подбородок, широкий лоб, острые черные рога... По ее телу время от времени пробегал холодок – отчасти от тревоги, отчасти от восхищения. Она и не собиралась думать. Она намеревалась просто следовать своим инстинктам.
Они оба настолько ушли в себя, что немало удивились, обнаружив, что уже стоят у подножия лестницы, поднимавшейся на балкон Микки.
– Я отнесу нити Ткущим Сны, – хрипло произнес Астерий.
– Отлично. Они давно тебя ждут.
Микки сделала короткий жест, словно желая потрогать светящуюся паллу, но передумала и опустила руку. Посмотрев в глаза Астерию, она сказала:
– Те сны, что лежат тут... женщины их увидят, да? И вплетут в гобелены?
Астерия немало удивил ее вопрос.
– Я не знаю. Мне самому никогда не приходилось с таким сталкиваться – чтобы мои сны осуществлялись.
Микки вскинула голову, чтобы легче было смотреть ему в лицо.
– Ты не видишь снов?
– Вижу, но они никогда не сбываются. С тех пор как я поклялся служить Гекате, я много раз видел, как сбываются сны других, но мне самому такого даровано не было. Ты ведь уже знаешь, что я – сын одного из титанов, и я живу бесчисленное множество веков, и еще большее время у меня впереди. Но я хочу, чтобы ты знала еще вот что: пока будет биться мое сердце, я буду помнить сегодняшний день.
– Ты говоришь так, словно все уже закончилось.
Астерий улыбнулся, сверкнув острыми белыми зубами, но его глаза остались печальными.
– Это был чудесный день, но, как и все прочее, он должен закончиться.
Но Микки не хотела, чтобы этот день кончался... не сейчас. Она хотела... она хотела, чтобы он... Она мысленно прикинула возможности. Чего она действительно хотела от Астерия? Стоя так близко к нему, она снова изумилась его размерам и могучей смеси человека и зверя... раздвоенным копытам и покрытым шерстью ногам... мускулистой груди и широченным плечам... Его лицо выглядело так, словно принадлежало древнему богу‑воину, а не существу с наполовину звериной природой. В снах он преследовал ее, а потом подхватил на руки... Да, это было возбуждающе, эротично, но это был всего лишь сон. Реальность оказалась совсем другой. Прежде всего, он ее не преследовал. Далее – она должна помнить то, что он говорил о звере в себе. Она ведь не принцесса из волшебной сказки, а он не собирался превращаться в фатоватого, тщеславного принца, если она согласится выйти за него замуж. Черт, он даже и не спрашивал ее об этом... Кто знает, каковы его намерения... он ведь по большей части носит на лице маску полной отстраненности, так что она и предположить не может, о чем он думает...
Но каковы же ее собственные намерения? Она призналась Астерию, что, похоже, влюбляется в него. Но что это значит? Как далеко она способна зайти?
– Если тебе больше ничего от меня не нужно, Микадо, я пожелаю тебе спокойной ночи.
Когда он наконец заговорил, Микки вдруг сообразила, что давно уже стоит молча, глупо таращась на него. Она моргнула, будто вышла из транса.
– Ты мог бы сделать для меня еще кое‑что.
Она быстро поднялась на три ступени. Он хотел было последовать за ней, но она резко обернулась – и он вынужден был остановиться. Теперь их глаза были почти на одном уровне, и на мгновение он замер, наслаждаясь особым ощущением близости к женщине, которая не шарахалась от него и не обращалась с ним так, словно он был бродячей собакой. А потом она положила руки ему на плечи.
– Что я могу сделать для тебя, Микадо?
Несмотря на боль, мгновенно обжегшую его кожу при ее прикосновении, он старался говорить как можно мягче, мысленно проклиная свою нечеловечески мощную грудь и голос, вырывавшийся из нее, как гром, – он боялся, что опять напугает Микадо... Боялся, что она отведет руки... или не отведет.
– Вот это, – шепнула она.
Наклонившись, она коснулась губами его губ. Астерий был не в силах пошевелиться. Как будто ее поцелуй снова обратил его в камень. Микадо отодвинулась, но лишь чуть‑чуть, чтобы увидеть его глаза.
– Какие у тебя теплые губы... – сказала она все так же шепотом.
– А твои... а твои невообразимо мягкие. – Как‑то он умудрился выдавить эти слова из судорожно сжавшегося горла.
– Можно мне еще раз поцеловать тебя?
Он знал, что она чувствует, как дрожит его тело от необычного и горьковато‑сладкого наслаждения, ведь ее маленькие руки все так же лежали на его плечах. И, не будучи уверен, что совладает с собственным голосом, он просто кивнул в ответ.
На этот раз ее губы задержались на его губах. Огромным усилием воли Астерий подавил приступ обжигающе‑острой боли – и просто застыл, глубоко вдыхая. Запах Микадо заполнил все его ощущения. Это был аромат роз и специй и теплый запах смертной женщины, и она прикасалась к нему... целовала его... почти что была в его объятиях. И это опьяняло куда сильнее, чем любая магия, имевшаяся в его распоряжении.
– Тебе бы лучше ответить на мой поцелуй, – тихонько промурлыкала Микадо прямо в его губы.
И он точно так же, как видел очень часто в своих человеческих снах, слегка приоткрыл губы и наклонил голову. Когда ее язычок на мгновение коснулся его языка, тело Астерия откликнулось само собой. С гортанным рыком, перешедшим в стон, он уронил паллу, и комочки светящихся нитей рассыпались вокруг них, словно звезды. Его руки обхватили мягкий изгиб ее талии. А Микадо еще сильнее наклонилась, так что ее полные груди прижались к его кожаной кирасе. Он ощутил их тяжелый жар, точно так же, как чувствовал вкус Микадо... Астерий желал ее с такой же пылающей страстью, с какой жгла его бешеная боль. В висках громко стучала кровь, превратившаяся в жидкий огонь, несшийся по всему телу. И ничего не осталось в мире, кроме Микадо – ее прикосновения, ее вкуса, ее жара. Он должен был обладать ею. Даже если боль убьет его, он должен ею обладать! Он должен проникнуть в нее и влить всю вечность ожидания в ее соблазнительное тепло. Ее руки обняли его за плечи, и поцелуй стал глубже. Астерий положил ладонь на ее гладкую спину, а другая его рука скользнула вниз, чтобы обхватить ее неотразимые круглые ягодицы и крепче прижать Микадо к пульсирующей плоти...
Ох, богиня! Он никогда не ощущал ничего более восхитительного, нежели боль, которую он испытывал, прижимая к себе прекрасное тело...
Его оглушенный болью и затуманенный страстью ум не заметил ее первого вскрика. Он услышал лишь второй, потому что Микадо начала вырываться из его рук. Задыхаясь, он заставил себя прервать поцелуй. А потом почувствовал вкус крови. Ее крови. Астерий уставился на губы Микадо. Они были распухшими, посиневшими. И на одной был порез, из которого сочилась кровь. Глаза Микадо округлились, и она тоже задыхалась.
– Нет! – прорычал он.
И, отпустив ее, отступил на шаг, пошатнувшись.
И она тоже сделала шаг назад, прислонившись к перилам. Когда ее спина коснулась холодного мрамора, Микадо поморщилась.
– Что я натворил? – выдохнул Астерий.
– Твои когти... – заговорила она неестественно высоким голосом. – Наверное, ты поцарапал меня.
Астерий посмотрел на свои руки. Когти полностью вышли наружу. Он быстро перевел взгляд на Микадо. «Ох, богиня! Молю, не дай мне причинить ей вред!»