– Дамиан, отпусти меня.
Руки с моих плеч упали немедленно, потому что я отдала прямой приказ. Я открыла глаза и встретила взгляд Жан-Клода. Какое-то время мы играли в гляделки, потом его рука медленно, медленно опустилась.
– Ты не можешь убить ее за это, – шепнул он в моих мыслях.
Я вложила пистолет в кобуру:
– Да, я знаю.
Я не могла ее убить, потому что она не пыталась убить Ашера. Но я не буду стоять и смотреть, как его пытают. Не буду, потому что не могу. Когда-то я думала, что мериться силами с вампиром – не слишком удачная мысль. Она была сильнее меня даже с метками Жан-Клода, но я готова была поспорить, что рукопашному бою она не училась. Если я ошиблась – похожу с набитой мордой. Если нет... вот тогда и посмотрим.
Глава девятая
Мюзетт не шевельнулась, чтобы защититься. Анхелито стоял с другими в дальнем углу. Как будто никто из них не считал меня угрозой. Можно бы подумать, что при моей репутации вампиры перестанут меня недооценивать. Но и среди мертвых дураков не меньше, чем среди живых.
Я сама ощущала, как улыбаюсь, и мне не нужно было зеркало, чтобы знать, насколько эта улыбка отличается от приятной. Такая у меня бывает, когда меня слишком уж достали, и я решила как-то прореагировать.
Мюзетт снова устроила шоу с вылизыванием ножа. Ашер стоял перед ней неподвижно, кровь хлестала у него из раны. Мюзетт лизала нож, как ребенок мороженое в жаркий день – тщательно, но быстро, чтобы не капало на руки и не потерялось ни капли вкусноты. И смотрела она только на меня, все шоу было для меня. Как будто Ашер для нее ничего не значил. Может быть, так оно и было.
Она уже повернулась всадить нож третий раз, когда я оказалась в пределах досягаемости. Не знаю, каких действий она от меня ожидала, но была захвачена полностью врасплох, когда я схватила ее за руку. Может быть, она ожидала, что я буду драться как девчонка – что бы это в ее понимании ни значило.
Я толкнула ее плечом, и она пошатнулась на своих каблуках. Я сделала ей подсечку, и она упала, потому что я ей помогла. Навалившись сверху, я прижала ее к земле, повернула нож в ее руке, и когда она хлопнулась, я всадила нож. Упершись коленом в наши сплетенные руки, я ощутила, как клинок выходит из спины.
– Не серебро, заживет, – шепнула я.
Она завопила. Я не столько увидела движение Анхелито, сколько ощутила его.
– Если сделаешь еще шаг, Анхелито, я всажу этот клинок ей в сердце, и тогда неважно, серебро там или что. Я изрежу ей сердце в клочки раньше, чем ты здесь окажешься.
Распахнулись дальние портьеры, и в комнату бросились вампиры – наши и ее. Не знаю, что случилось бы дальше, но за портьерами послышался звук распахиваемой двери, шум шагов, и я чуть не рванула лезвие вверх, вспарывая ее тело не уверенная, впрочем, что сталь выдержит. Будь клинок получше, я бы могла добраться до сердца, а с этим – не знаю.
За долю секунды до того, как я попыталась, раздался звук, от которого волосы встают дыбом – охотничий вой гиен. Это куда как жутче воя волков, но он тоже присоединился. Я поняла, что кавалерия спешит на помощь нам, а не Мюзетт.
Я не стала оглядываться, потому что не решалась оторвать глаз от вампирши, которую придавила к полу. Но я ощутила, как ввалилась толпа, как сила оборотней, от которой по шее бегут мурашки, заполняет комнату электрическим облаком.
Прикосновение стольких ликантропов в таком возбужденном состоянии разбудило зверя у меня внутри. Он заворочался, разлился по телу. Я не была оборотнем, но благодаря Ричарду и леопардам у меня было нечто очень похожее на моего собственного, личного зверя.
Из всех оборотней подошел ко мне так, чтобы я его видела, только Бобби Ли, крысолюд. И очень неуместно в горячке драки прозвучал его неторопливый, тягучий южный говор:
– Ты как, убивать ее собираешься?
– Думаю над этим вопросом.
Он опустился рядом с нами на колено.
– Ты думаешь, это было бы умно? – спросил он, глянув на вампиров в другом конце комнаты.
– Вряд ли.
– Тогда, может, стоит тебе полегче, пока ты ей полностью кишки наружу не выпустила.
– Тебя послал Мика? – спросила я, все еще не сводя глаз с искаженного болью лица Мюзетт. Мне было очень приятно видеть, как ей больно. Обычно я не получаю удовольствия, причиняя кому-то страдание, но сделать больно Мюзетт я почему-то совсем не возражала.
– Он никого из твоих леопардов не послал, потому что ты ему сказала не посылать, но связался с другими вожаками – и вот они мы. Так если ты не собираешься ее убивать, отпустила бы ты ее.
– Еще нет, – ответила я.
Он не стал повторять просьбу, а встал рядом с нами, как грамотный телохранитель – как оно и было.
Я обращалась непосредственно к Мюзетт, но постаралась, чтобы мой голос был слышен всем.
– Никто не придет к нам нападать на наших людей. Никто, ни член Совета, ни даже le Sourdre de Sang нашей линии. Мне все говорят, что я, разговаривая с тобой, говорю с самой Белль. Так вот что я скажу ей: следующий из ее присных, кто коснется кого-нибудь из наших, умрет. Я отрежу ему голову, вырву сердце, а остальное сожгу.
Мюзетт обрела голос – наконец-то, – хотя и сдавленный, слегка испуганный.
– Ты не посмеешь.
Я нажала на лезвие – еще чуть сильнее, заставив ее издать болезненный звук.
– А ты проверь.
Выражение страдания исчезло с лица Мюзетт, будто кто его стер, и голубые глаза начали темнеть. Я давила на нож, а на поверхность выплывали светло-карие глаза Белль. Карий скрыл всю голубизну и глаза Мюзетт стали цвета отравленного меда.
Я уже видела этот фокус, но то было в зеркале – и с моими собственными глазами. Страх пронзил меня как нож, ударил морозом по коже, заставил сердце биться в горле пойманной птицей. Страх либо прогоняет зверя, либо вызывает его. Этот страх успокоил зверя, утишил, так что вздымающаяся сила ушла в песок, оставив меня одну – в испуге. Не вампирский фокус вызвал у меня желание отпустить Мюзетт и бежать прочь. Я ощущала когда-то движение Белль своим собственным телом, и никак не хотела повторять этот опыт. Если вырезать сердце Мюзетт, когда Белль в ней, убью ли я их обеих? Нет, наверное, но видит Бог, велик был соблазн проверить.
В голосе Белль не было ни следа страха или напряжения. Если от ножа ей тоже было больно, вида она не подавала.
– Жан-Клод, неужто ты ее ничему не научил?
Голос не принадлежал Мюзетт. Он был глубже, богаче – низкое контральто. У меня мелькнула непочтительная мысль, что с таким голосом она отлично работала бы в сексе по телефону.
Жан-Клод двинулся к нам, махнув рукой Дамиану, и рыжий вампир подошел вслед за ним. Жан-Клод встал перед нами на колени и жестом велел Дамиану сделать то же самое. Они оба поклонились, тщательно следя, чтобы не оказаться в пределах досягаемости.
– Мюзетт преступила границы, положенные гостю в моих землях. Ты бы ни от кого из своих такого поведения не потерпела. Я хорошо усвоил уроки, которые ты мне преподала, Белль Морт.
– Какой урок ты имеешь в виду?
– Не прощать ничего. Ни даже намека на ослушание. Ни дыхания революции. Даже тень оскорбления нельзя снести, хоть я на миг и забыл об этом в приступе страха, принесенного Мюзетт. Оскорбить тебя, даже косвенно – это должно быть немыслимо – но я более не твое создание. Я теперь Мастер города. Я сам себе хозяин, и Ашер принадлежит мне. Я буду таким, каким ты породила меня быть, Белль – истинным твоим потомком. Я позволю ma petite быть беспощадной, насколько ей захочется, и Мюзетт придется либо усвоить манеры получше, либо никогда не вернуться к тебе.
Она села. Нож пронизывал ее насквозь, а она села, и я не могла удержать ее. Меня отбросило назад, к Дамиану. Он положил руку мне на спину, и, поскольку я не велела ее убрать, переложил на плечо.
Белль даже убрала руку Мюзетт от ножа, так что теперь я держала его на месте. Но она не проявляла признаков боли – она вообще не замечала меня, глядя только на Жан-Клода. Я с окровавленными руками и ножом, воткнутым в Мюзетт, чувствовала себя глупо. Нет – чувствовала себя лишней.
– Тебе известно, что я сделаю с тобой, если ей будет причинен вред, – сказала Белль.
– Мне известно, что по нашим законам – тем законам, которые ты помогла провести в жизнь, – никто не имеет права войти на чужую территорию, не получив разрешения хозяина. Мюзетт и ее люди явились за три месяца до даты, на которую мы дали им разрешение, а это значит, что они вне закона и не имеют прав, уж тем более неприкосновенности. Я могу перебить их всех, и закон Совета будет на моей стороне. В Совете слишком много тех, кто тебя боится, Белль – им эта шутка может понравиться.
– Ты не посмеешь.
– Я не позволю тебе обидеть Ашера. Никогда больше.
– Он для тебя никто, Жан-Клод.
– Ты прекраснее всех живых и мертвых, которых я видел на своем веку, ты великолепна в страсти. Я ничто перед твоей силой, я благоговею перед твоим искусством политика, что дается тебе так легко и без усилий. Но я давно уже живу далеко от тебя, и мне пришлось узнать, что красота – не всегда то, чем кажется, что похоть не всегда лучше, чем любовь, и что одной только силой не наполнить ни сердце, ни постель, а для политики у меня нет твоего терпения.
Она вытянула к нему изящную руку:
– Я показала тебе такую любовь, на которую не способен никто из смертных.
– Ты показала мне похоть, госпожа, половой голод.
– Non, amour, – произнесла она таким страстным голосом, что плечи у меня покрылись гусиной кожей.
– Non. Похоть, но не любовь.
По ее лицу пробежало выражение – будто плохо сделанная маска потекла под кожей Мюзетт. Это неприятно напомнило мне движение под шкурой оборотня, когда он перекидывается. Если она полностью превратится в Белль, я попробую добраться до ее сердца, раз уж есть возможность.
– Ты любил меня когда-то, Жан-Клод.
– Oui, от всего сердца и от всей души.
– Но сейчас ты меня не любишь.
И в этом тихом голосе прозвучала даже нотка потери.
– Я узнал, что любовь может расти и без секса, а секс не всегда ведет к любви.
– Я бы любила тебя снова, – шепнула она.
– Non, ты бы снова мною владела, а любовь – это совсем не обладание.
– Ты говоришь загадками, – сказала она.
– Я говорю правду, которую мне удалось узнать.
Светло-медовые глаза обратились ко мне.
– Это сделала ты. Каким-то образом ты это сделала.
Я чувствовала себя определенно глупо с этим ножом в теле Мюзетт, но боялась его вытащить – я почти ожидала, что Белль встанет и скажет: «Ага, вот этого я и ждала». Так что я держала клинок в ее теле и думала, что делать дальше. Трудно было думать, глядя в эти бледно-медовые глаза, глядеть и не побежать или не попытаться ее убить. Если мне не удается убежать от своих страхов, я стараюсь их убить. Пока что эта стратегия приводила к успеху.
– Что именно я сделала? – спросила я, и голос был сдавленным. Пальцы Дамиана ласково разминали мне плечи – даже не массаж, а напоминание, что он здесь.
– Ты его повернула против меня.
– Нет, – возразила я. – Ты сама это сделала за несколько веков до моего рождения.
Текучая маска снова шевельнулась под кожей Мюзетт. Наверное, если дотронуться до ее лица, я бы нащупала что-то, чему там не место.
– Я его взяла в свою постель. Чего еще можно было бы желать от Белль Морт?
– Ты показала ему, чего стоит твоя любовь, когда вышвырнула из своей постели Ашера.
– Какое отношение имеет судьба Ашера к любви Жан-Клода?
Если бы такое спросил кто-то, знающий их обоих, это было бы курьезно. То, что такое смогла спросить та, кто их обоих породила, пугало и огорчало.
– Тебе следует нас покинуть, Белль, – сказала я.
– Почему? Чем я тебя расстроила?
Я покачала головой:
– Слишком долго перечислять, Белль. У нас не вся ночь на это, дай мне выбрать основные пункты. Прошу тебя, оставь нас, хотя бы пока что. Я устала объяснять слепым, что такое цвет.
– Я не понимаю этих слов.
– Вот именно, не понимаешь, – вздохнула я.
Она уставилась на меня. Рука ее поднялась, будто собираясь коснуться моего лица.
– Если ты меня тронешь, – предупредила я, – мы проверим, сможет ли Мюзетт жить без сердца.
– Чем прикосновение моей руки хуже соприкосновения наших тел?
– Спишем на интуицию, но я не хочу, чтобы ты трогала меня намеренно. И вообще это не твое тело, а Мюзетт. Хотя я в этом не до конца уверена. Можешь назвать меня перестраховщицей, но не прикасайся.
– Мы еще увидимся с тобой, Анита. Обещаю.
– Да-да, я знаю.
– Кажется, ты мне не веришь?
– Верю, просто не стану слишком на эту тему перегреваться.
– Перегреваться? – переспросила она.
– Она хочет сказать, что не может слишком расстроиться из-за твоей угрозы, – пояснил Жан-Клод.
Белль снова повернулась ко мне:
– Почему?
– Слишком многие вампиры мне грозили. Просто не хватило бы времени каждый раз впадать в панику.
– Я – Белль Морт, член Совета высших. Не следует меня недооценивать.
– Ты это скажи Колебателю Земли, – предложила я.
Был такой член Совета, который заявился в наш город когда-то. И погиб.
– Я не забыла, что Жан-Клод убил члена Совета.
На самом деле убила его я, но чего придираться?
– Белль, прошу тебя, уйди.
– А если я решу остаться? Что ты будешь делать? Что ты можешь сделать?
Я взвесила несколько вариантов, большинство из которых были фатальны для одной из нас или обеих. Наконец я сказала:
– Если хочешь оставить себе это тело – ладно. Не мое же тело? Даже не тело моего вампира. Если оно тебе нужно, дело твое.
Я отстранилась и выдернула нож. Ни за что не хотела оставлять оружие при Мюзетт. Вполне вероятно, что она бы его вынула и ткнула в меня. Когда клинок вышел, Белль ахнула, чего не было, когда он входил.
Она схватила меня за руку, будто чтобы не дать себя ударить, но мне следовало бы понять, что сейчас будет. Уголок моего сознания знал, что я стою на коленях на ковре Жан-Клода, но все остальное находилось в темной комнате, освещенной свечой. Огромная мягкая кровать дыбилась подушками, будто хотела подняться волной и поглотить меня. Женщина, погруженная в эту мягкость, лежала будто на ложе из собственных волос, глаза ее горели золотисто-карим огнем, как солнце сквозь цветное стекло. Белль Морт лежала обнаженной и смотрела на меня. Ее красота простерлась передо мной, ничего не пряча. Я хотела ее, так хотела, как ничего в жизни.
Ахнув, я пришла в себя. Жан-Клод держал меня за другую руку мертвой хваткой. Дамиан всей тяжестью навалился на спину, Джейсон нагнулся над нами. Руки его лежали на плече у Жан-Клода и у меня на шее, над рукой Дамиана. Я ощущала, как пульс у меня на шее бьется под его ладонью.
Слышался мускусный запах меха, густой, почти съедобный запах леса – так пахнет стая. Вервольфы, прибывшие прикрыть нам спину, выступили из толпы. Я чувствовала, как они выстроились за мной – будто невидимая нить натянулась между Джейсоном, мной и ими. У Жан-Клода связь с волками была прямая – они подвластные ему звери, и чтобы вызвать волков, ему не нужен был зверь Ричарда. Мне нужен был волк-посредник, чтобы привязать себя к ним. Ричард должен был быть за нашей спиной, но его не было. Если бы не было здесь Джейсона как нашего третьего, Белль могла бы призвать ardeur, утопить нас в воспоминаниях о своей восхитительной плоти, швырнуть нас на ковер и превратить мой бунт в оргию.
Но Жан-Клод поделился со мной своим самообладанием, держа меня за руку; Дамиан отдал мне последние резервы, прилипнув к моей спине, Джейсон вложил пульс стаи мне в шею. Мы были не просто триумвиратом силы – с помощью Дамиана мы стали чем-то большим. И это что-то было сильнее Белль Морт, заключенной в теле Мюзетт. Будь она здесь лично – это другое дело, но ее не было. Она, черт ее побери, была где-то в Европе.
За мной разразился вой, его подхватил еще один голос, еще один, и еще. Джейсон задрал голову, горло его вытянулось длинной четкой линией. Вой задрожал, вылетая из его рта, присоединяясь к хору. Звук взлетал и падал; когда замирала одна нота, ее сменяла другая, и наконец вой зазвучал музыкой – одинокой, дрожащей, манящей музыкой.
Я встретила взгляд светло-карих глаз Белль, и они были полны огня, будто смотришь на костер сквозь цветное стекло. Они были похожи на глаза в выбранном ею для меня воспоминании, но то было лишь воспоминание. Оно уже не кусалось и не затягивало. Ardeur лежал тихо, за той решеткой, что мы для него сковали из чистой силы воли и месяцев тренировок.
– В прошлый раз, когда ты напустила на нас ardeur, это было для меня ново. Сейчас – уже нет, – сказала я.
Что-то поплыло под кожей Мюзетт. Будто другое лицо перекатывалось под внешним. Мне снова почудилось, что Белль вырвется из тела Мюзетт, как оборотень. Но волна замерла, и темные огни глаз глянули в мои.
– Будут еще другие ночи, Анита, – сказала она низким, почти мурлычущим голосом.
– Конечно-конечно, – кивнула я.
И она исчезла. Мюзетт рухнула на пол в... в смертельном обмороке. Ее вампиры бросились вперед. Волки остались за моей спиной, гиены шагнули вперед, а крысолюды вытащили пистолеты, и Бобби Ли произнес:
– Не загораживайте нам выстрел, джентльмены.
Гиены остановились двумя группами по обе стороны от вампиров. Наши вампиры отодвинулись от вампиров Мюзетт и протолкнулись сквозь толпу оборотней.
– Никто не будет дергаться – тогда все будет мирно, – сообщил Бобби Ли.
– Дайте им забрать свою госпожу, – сказал Жан-Клод.
Кое-кто из оборотней посмотрел в его сторону, но из крысолюдов – никто. У нас оказалась такая мощная поддержка не потому, что у Жан-Клода была связь с другими зверями, кроме волков, а потому что это я умею заводить друзей. Крысолюды и гиенолаки пришли сюда ради меня, а не ради него.
– Полегче, Бобби Ли, – сказала я. – Пусть заберут Мюзетт. Меньше всего мне хочется иметь ее на своем попечении.
Женщины и мужчины – все крысолюды, – тщательно наведя оружие, раздвинулись двумя шеренгами, пропуская вампиров к Мюзетт. К ним присоединился Анхелито, но Бобби Ли повел стволом, веля ему отойти. Вид у Анхелито был внушительный, но он был одним из немногих людей в этом коллективе. И я не уверена, что он был самым опасным представителем другой стороны. Девочка лет семи или восьми с темными коротко стриженными кудрями и ангельским личиком обнажила острые клыки и зашипела на меня. Мальчик постарше, выглядящий моложе двенадцати, но старше десяти, взял Мюзетт за плечи и поднял ее обмякшее тело без малейшего усилия. Он клыков не показывал, но глядел враждебно темными глазами.
Мужчина-вампир в темном строгом костюме подхватил Мюзетт за ноги, но не попытался принять тело из рук мальчика. Я знала, что мужчина мог бы легко унести ее, но он не стал спорить с мальчиком. Мальчику не хватало не силы – только роста и длины рук.
Они отнесли ее к Анхелито, и на его длинных руках Мюзетт показалась крошечной. В этой комнате были ребята с бицепсами мощнее, чем у него. Гиенолаки вообще были все бодибилдерами, но никого не было на нашей стороне такого высокого и широкого, как «ангелочек» Мюзетт.
Жан-Клод встал и поднял меня на ноги. Дамиан двинулся вместе со мной, Джейсон тоже.
– У нас для всех приготовлены комнаты, – сказал он. – Вас туда проводят, и у дверей мы поставим стражу – для защиты всех заинтересованных лиц.
Бобби Ли все так же держал вампиров под ровным прицелом своего пистолета.
– Анита? – сказал он вопросительно.
– Я не хочу, чтобы они тут бродили без охраны, так что идея мне кажется удачной. Вы, ребята, сможете еще столько здесь пробыть?
– Детонька, я за тобой на край света готов идти. Еще бы мы не могли!
Южный акцент его стал так густ, хоть топор вешай.
– Спасибо тебе, Бобби.
– Да не за что.
– Менг Дье, Фауст! Вы знаете путь в комнаты, покажите нашим стражам, куда идти.
Менг Дье – красивая, точеная, с абсолютно прямыми черными волосами до плеч, а кожа – как бледный фарфор. Совсем была бы как китайская куколка, если бы не ходила почти всегда в облегающей черной коже. Одежда как-то портила впечатление. Она – мастер вампиров, а ее подвластный зверь, как выяснила я к своему удивлению, – волк. Странно, но это не увеличило ее привлекательность ни для волков, ни для меня. Слишком уж она недружелюбна.
Фауст был не намного выше Менг Дье, но он не казался хрупким – просто низеньким. Был он жизнерадостно красив – как простой симпатичный мальчишка, случись ему оказаться вампиром, – а волосы красил в ярко-бордовый цвет. Глаза у него были цвета новых пенни, карие чуть с оттенком крови. Он тоже мастер вампиров, но далеко не той силы, чтобы стать когда-нибудь Мастером города – и уж точно не чтобы удержать этот пост. Слабый Мастер города обычно бывает мертвым мастером.
Менг Дье и Фауст прошли сквозь портьеры в коридор. Вампиры Мюзетт последовали за ними, гиены и крысолюды замыкали шествие. С шелестом опустились и замерли портьеры.
Мы остались наедине с собственными мыслями. Надеюсь, что у остальных мысли были более полезные, чем у меня, потому что я думала только об одном: Белль не понравится, что ей всучили шляпу и указали на дверь. Она найдет способ заставить нас расплатиться за оскорбление, если это будет в ее силах. Может, и не будет, но ей две тысячи лет, если верить Жан-Клоду. Никто не выживет так долго, не зная способов обратить своих врагов в паническое бегство. Член Совета, которого мы убили, умел вызывать землетрясения просто силой мысли. И я не сомневалась, что у Белль есть свои излюбленные фокусы. Просто она еще мне их не показывала.
Глава десятая
Не прошло и часа, как мы с Жан-Клодом оказались в его комнате, одни. Дамиан был среди стражей у нашей двери. Вампиров мы распределили среди оборотней, чтобы плохие вампиры не могли – как мы надеялись – использовать ментальные фокусы против оборотней так, чтобы мы не знали. Мы сделали все, что могли, то есть на самом деле получилось отлично. Ardeur спрятался и не показывался. Я не ломала себе голову, почему – просто этому радовалась.
Большая кровать под балдахином была затянута лазоревым шелком и усыпана подушками не менее чем трех оттенков ярко-синего. Жан-Клод заменил драпри и подушки так, чтобы они подходили под цвет простыней, и я могла не глядя сказать, что простыни тоже из синего шелка. Белых простыней Жан-Клод не признавал, из какого бы материала они ни были сделаны.
Он развалился в единственном в комнате кресле, сложив руки на животе. Я сидела на прикроватном коврике. На самом деле это был мех, густой и мягкий, и на ощупь становилось ясно, что когда-то это было что-то живое. Почему-то нам обоим не хотелось ложиться – быть может, оба мы боялись, что проснется ardeur, а мы не были к этому готовы.
– Я хочу проверить, правильно ли я поняла, – сказала я.
Жан-Клод повернулся ко мне – одними глазами.
– Завтра, если Ашер по-прежнему не будет никому принадлежать, будут ли они вправе просить его им выдать?
– Не так, как сегодня – ты это сделала невозможным, разве что они возьмут его силой.
Я мотнула головой:
– Я достаточно давно имею дело с вампирской политикой, и знаю, что если им не дать сделать что-то одно, они сделают другое. И не потому что хотят, а потому что тебе это неприятно.
Он нахмурился недоуменно. Я вздохнула:
– Попробую сказать по-другому. Вопрос вот в чем: чего они имеют право у нас просить, пока они здесь?
– Права на охоту или добровольных доноров, любовников – удовлетворения основных потребностей.
– Секс – это основная потребность?
Он только посмотрел на меня.
– Ладно, извини. Я понимаю насчет добровольных доноров – им необходимо есть. Но любовники – что конкретно имеется в виду?
– Было бы declasse требовать любовников для прислуги, так что насчет горничной и дворецкого Мюзетт можно не волноваться. Двое детей с ней – это особый случай. Девочка физически слишком молода, она о таких вещах не думает. Мальчик – это проблема. Бартоломе развит не по годам, и потому Белль Морт послала Мюзетт его взять.
Я уставилась на него:
– Только не говори мне, что Мюзетт имела секс с этим ребенком!
Он с неожиданно усталым видом потер глаза.
– Ты хочешь правды или более приятной лжи?
– Думаю, что правды.
– Белль Морт умеет чуять сексуальный аппетит – это один из ее талантов. Бартоломе выглядит как ребенок, но мысли у него не детские, и такие они были, когда он был еще человеком, ребенком почти двенадцати лет. Он был наследником большого состояния, и Белль желала этим состоянием распоряжаться. И еще он был заметен даже в том веке, когда сыновьям знатных семейств дозволялась почти любая нескромность по отношению к женщинам неблагородной крови.
– Не поняла.
– Он выглядел ребенком, Анита, и этот невинный вид использовал, чтобы ставить женщин в компрометирующее положение. Когда они понимали, что их вот-вот изнасилуют, бывало уже слишком поздно. Более того, он угрожал объявить их виновными. В те времена не было понятия совращения малолетних, но все знали, что такое бывает. Детей женили в возрасте десяти-одиннадцати лет, и потому люди с подобными склонностями могли удовлетворяться в супружеской постели, пока их супруги не становились слишком стары на их вкус. Тогда они начинали искать наслаждения вне брака, а бывало, что к тому времени достаточно подрастали их собственные дети.
Я взглянула на него в упор:
– Вот этого последнего я уже не хотела бы знать. Это более чем мерзость.
– Oui, ma petite, но все равно это правда. Такое состояние, как было у Бартоломе, в обычной ситуации стало бы целью Белль. Она бы ни в чьи руки не упустила такие деньги, земли или титулы. Но она не любительница детей, какими бы взрослыми они ни были, и потому она выпустила Мюзетт. Которая, как ты уже знаешь, сделает все, что поручит ей наша госпожа.
– Да, у меня создалось такое впечатление.
– И вот она соблазнила мальчика – или позволила ему соблазнить себя. Белль помогла ей разжечь в Бартоломе ardeur – и он был пойман. Она не собиралась превращать его в детском возрасте, хотела дать ему подрасти, но Бартоломе сбросила лошадь. У него был пробит череп, и он умирал. Следующему за ним брату было всего пять, и над ним у Белль Морт власти не было. Ей нужен был Бартоломе, и она велела Мюзетт закончить с ним.
– И что он почувствовал, когда очнулся?
– Он был счастлив, что жив.
– Нет, что он почувствовал, когда узнал, что будет вечно мальчиком, хоть бы и преждевременно созревшим?
Жан-Клод вздохнул.
– Он был... удручен. Обращение детей в вампиров запрещено не зря. Валентину Мюзетт не обращала. Белль узнала, что один из ее мастеров – педофил, и обращает детей в своих постоянных... спутников.
Последние слова он договорил очень тихо.
– Боже мой!
Мне стало нехорошо. Я задышала глубоко и медленно.
– Он нарушил запрет на обращение детей, и когда Белль Морт узнала, зачем он это делает... она убила его. Убила его с единогласного разрешения Совета. Почти всех детей, которых он обратил, уничтожили. Это были вампиры, запертые в детских телах, и над ними издевались. У них не выдержал разум.
– Как же спаслась Валентина? – спросила я.
– Она была самой последней, и ее он еще не тронул. Она была ребенком и вампиром, но не была безумной. Белль взяла ее к себе и нашла людей для ухода за ней. Много лет у нее были человеческие няньки. Ее товарищи по играм были человеческими детьми. Я должен сказать, что Белль сделала для нее все, что могла. Очевидно, она винила себя в том, что не поняла сразу, каким чудовищем был Себастьян.
– И почему мне кажется, что эта идеальная картина недолго таковой оставалась?
– Потому что ты нас слишком хорошо знаешь, ma petite. Валентина попыталась обратить своих товарищей по играм в вампиров, чтобы не быть одной такой. Когда ее нянька это узнала, Валентина перегрызла ей горло. После этого не было ни нянек людей, ни человеческих детей для игр.
– Вот почему у нее нянька-вампир.
Он кивнул.
– Ей не нужна нянька в традиционном смысле, но ей всегда будет восемь лет, и даже сегодня она не может сама остановить такси, поселиться в отеле без того, чтобы люди вокруг не глазели и не задумывались. Кто-нибудь из самых добрых намерений позвонит в полицию и сообщит о несчастном брошенном ребенке у него в отеле.
– Ей это должно быть ненавистно.
– Что именно?
– Такое существование.
Он пожал плечами:
– Не знаю. Я не разговариваю с Валентиной.
– Ты ее боишься.
– Нет, ma petite, но я при ней нервничаю. Те немногие дети, что прожили века... извращенные создания. По-другому быть не может.
– Как она попала в свиту Мюзетт?
– Валентина была взята раньше, чем ее тело достаточно выросло для физического удовольствия. Свою энергию она обратила на другие... – он облизал губы, – сферы интереса.
Я вздохнула.
– Мюзетт – палач у Белль. Тогда Валентина у нее... ассистентка?
Он кивнул, откинул голову на подголовник кресла и закрыл глаза.
– Она оказалась очень способной ученицей.
– И тебя она пытала?
Он снова кивнул, не открывая глаз.
– Я тебе говорил: ценой за то, что Белль спасла Ашера, была моя свобода. Я на сто лет должен был стать у них слугой. Но Белль желала наказать меня за то, что я ее оставил, и долгое время дарила мне боль вместо удовольствия.
Я пододвинулась к нему, огладив юбку автоматическим движением, хотя никто меня здесь не видел.