– Бли-и-ин! – выдохнул Дженкинс.
Я позволила Джейсону снова закрыть рану пластырем, а сама тем временем объяснила копу:
– У меня выдалась трудная ночь, сотрудник Дженкинс, и у меня есть полномочия присутствовать при любом осмотре места преступления, при котором я сочту нужным присутствовать.
Пластырь ровно лег на место, и Джейсон стоял очень близко к моей левой руке, будто знал, насколько я сейчас неустойчива. Дженкинс, кажется, не заметил.
– А тут не нападение вампира, – сказал он.
– Я что, не по-английски говорю, сотрудник Дженкинс? Я что-нибудь сказала про вампиров?
– Нет, сэр... то есть... нет.
– Тогда будьте добры либо проводить нас к месту преступления, либо отойти, чтобы мы сами нашли дорогу.
Вид вампирского укуса его слегка выбил из колеи, но он все равно не хотел, чтобы федералы лезли в его расследование. Вероятно, его начальнику это не понравится – но это не мои проблемы. У меня жетон федерального маршала, и по закону (в теории) – право доступа к месту преступления. На практике же, если местные копы будут ставить мне рогатки, я мало что могу сделать. Могу получить судебное постановление и добиться его исполнения, но на это уйдет время, а столько времени у меня нет. Дольф и так на меня окрысится. Не стоит заставлять его ждать лишнего.
Наконец Дженкинс шагнул в сторону. Мы с Джейсоном пошли вверх по холму. На полпути мне пришлось опереться на руку Джейсона. В этот момент моей целью в жизни было не упасть, не сблевать, не потерять сознание, пока Дженкинс все еще раздумывал озадаченно, правильно ли он поступил, пропустив нас.
Глава семнадцатая
Жетон на шейном шнурке провел нас мимо почти всех копов. Те немногие, что задавали вопросы, либо узнавали мое имя, либо работали со мной раньше. Всегда хорошо, когда тебя знают. Вопросы были по поводу присутствия Джейсона. Наконец я сообщила, что взяла его в помощники маршала.
Здоровенный тип из полиции штата, который был в ширину больше любого из нас в длину, сказал так:
– Теперь это называется помощник?
Я повернулась к нему – медленно, поскольку не могла быстро, и сама эта медленность помогла мне выглядеть зловеще. Смотреть зловещим взглядом на кого-то, кому ты до пояса, не очень легко, но я давно это отрабатываю.
Наверное, Джейсон испугался того, что я сейчас скажу, потому что опередил меня:
– Вы мне просто завидуете.
Верзила качнул головой в шляпе с медведем Смоки.
– Насчет женщин – я предпочитаю побольше.
– Забавно, – сказала я. – Именно так твоя жена и говорит.
Целую минуту до него доходило, а потом он опустил мясистые руки и шагнул вперед.
– Да как...
– Рядовой Кеннеди! – послышался голос позади нас. – Вы тут прохлаждаетесь, а там, на шоссе, кто хочет, скорость превышает?
Я повернулась к подходящему сзади Зебровски. Он был одет как всегда – чертовски неряшливо, будто спал в своем коричневом костюме, желтой рубашке, у которой загнулся вверх угол воротника, в наполовину развязанном галстуке, уже чем-то заляпанном, хотя вряд ли Зебровски успел позавтракать. Его жена, Кэти, всегда аккуратна безупречно. Никак не могу понять, каким образом она позволяет ему так выглядеть.
– Я здесь нахожусь в свое личное время, детектив, – ответил рядовой Кеннеди.
– А я здесь веду расследование, рядовой. И не думаю, что вы мне здесь нужны.
– Она говорит, что взяла его в помощники.
– Она федеральный маршал, Кеннеди. У нее есть на это право.
Верзила несколько смутился.
– Я ничего плохого не хотел этим сказать, сэр.
– Уверен, что не хотели, Кеннеди. И маршал Блейк тоже ничего плохого не имела в виду. Правда ведь, Анита?
– Так как я незнакома с его женой, то, соответственно, нет. Я просто пошутила, сотрудник Кеннеди, за что прошу прощения.
Кеннеди нахмурился, задумавшись сильнее, чем ему, по моему мнению, было бы полезно.
– Я не обиделся и никого не хотел обидеть, мэм.
Он не мог заставить себя обратиться ко мне «сотрудник» или «маршал», что меня вполне устраивало. Федеральный статус был для меня настолько нов, что я, услышав слово «маршал», не всегда отзывалась. Вечно забывала, что это я.
Когда крупный полисмен ушел к своей машине, Зебровски подозвал детектива из Региональной Группы Расследования Противоестественных Событий, РГРПС. На прозвище РГПСМ – Региональная Группа «Почий С Миром», – эти ребята реагируют неадекватно. Хотите посмотреть – обзовите их сами.
– Попробуй-ка сплавить отсюда побольше тех, кто нам не нужен.
– Будет сделано, сарж, – ответил подчиненный и пошел разговаривать со всеми бравыми полисменами разных отделов и подчинений.
– Сарж, – повторила я. – Я знала, что Дольфа наконец-то сделали лейтенантом, а про тебя не слыхала.
Он пожал плечами, пригладил растрепанные кудри. Кэти вскоре заставит его постричься.
– Когда Дольфа двинули вверх, нам понадобился второй погоняла, и дернули меня.
– Уже обмыли?
Он поправил очки в металлической оправе, хотя они и так хорошо сидели.
– Ага.
Будь я мужчиной, я бы сменила тему, но девушке можно простить любопытство.
– Обмывать лейтенантство Дольфа меня позвали, а твое повышение – нет?
– Анита, мне Мика нравится, а Дольф... он не ожидал, что ты приведешь Мику. И вряд ли ему бы понравилось, когда он увидел бы его у меня.
– Он никак не может смириться с фактом, что из мужчин я предпочитаю оборотней.
Зебровски пожал плечами.
– Кэти мне строго приказала при первой же встрече пригласить тебя и Мику на обед. Что я и делаю. Когда ты сможешь?
В какой-то момент следует перестать напирать. Я не стала спрашивать, действительно ли Кэти сказала это Зебровски, – наверное, да, – но как бы там ни было, он предлагал трубку мира, а я готова была ее принять.
– Я спрошу Мику, какие у нас планы на ближайшее будущее.
Он покосился на Джейсона, и лицо расплылось в ухмылке. Такой похожей на Джейсонову, что я невольно задумалась, каким был Зебровски в колледже, когда познакомился с Кэти.
– Если, конечно, ты снова мужика не сменила?
– Нет, – ответила я. – Джейсон просто мой друг.
– Как сильно ранит это слово «друг»! – произнес Джейсон, свободной рукой хватаясь за сердце, а другой все еще поддерживая меня. – Как глубоко!
– Ага. Я сам много лет пытаюсь залезть ей под юбку. До нее просто не доходит.
– Вы мне будете рассказывать! – закатил глаза Джейсон.
– Заткнитесь оба немедленно, – попросила я.
Они оба заржали, и так похоже, что даже как-то не по себе стало.
– Я знаю, что у тебя есть право сделать его помощником, но я также знаю, кто такой мистер Шуйлер и где его основное место жительства. – Зебровски наклонился к нам, чтобы больше никто не услышал. – Дольф меня убьет, если я допущу его к осмотру места преступления.
– Ты меня подхвати, если я буду терять сознание, и тогда я могу его оставить здесь.
– Терять сознание, – повторил Зебровски. – Ты шутишь?
– Хотела бы я, чтобы это была шутка.
Я уже держалась за руку Джейсона обеими руками, стараясь не шататься на своих каблуках.
– Дольф говорил, будто ты ему сказала, что больна. Он знает, насколько больна?
– Похоже, ему наплевать. Просто велел мне тащить свой труп сюда.
Зебровски помрачнел:
– Если б он знал, что тебя так шатает, он бы не настаивал.
– Приятно так думать.
Я чувствовала, как кровь отливает у меня от лица. Мне надо было сесть, и побыстрее – хотя бы на пару минут.
– Я бы спросил, не простуда ли у тебя, но вижу повязку на шее. Чья работа?
– Вампира, – ответила я.
– Хочешь заявить о преступлении?
– Вопрос улажен.
– Ты его прикончила?
Я глянула на него через темные стекла очков:
– Зебровски, мне действительно надо на несколько минут присесть, и ты знаешь, что я бы не просила, не будь это необходимо.
Он предложил мне руку.
– Я тебя проведу, но Шуйлеру нельзя. – Он глянул на Джейсона. – Извини, друг.
Джейсон пожал плечами:
– Ничего страшного, я вполне могу себя занять.
– Веди себя прилично, – сказала я.
Он осклабился:
– Разве я не всегда себя веду прилично?
Я бы осталась и добилась от него обещания вести себя очень прилично, но у меня сил хватало только дойти до дома и сесть, пока ноги не подломились. И я оставила полицейских и работников «скорой» на милость Джейсона. Ничего плохого он не сделает, но достать может всех.
Я споткнулась на ступенях, ведущих на крылечко. Не подхвати меня Зебровски, я бы упала.
– Анита, черт побери, тебе надо было остаться в постели!
– Вот это я и говорила Дольфу.
Он провел меня в дверь и нашел в коридоре стульчик с прямой спинкой.
– Я скажу Дольфу, насколько тебе плохо, и пусть этот мальчик отвезет тебя домой.
– Нет, – ответила я, припадая лбом к коленям, пока мир вокруг переставал вертеться.
– Блин, Анита, ты еще упрямее, чем он. Дольф не принимает «нет» как ответ, и потому ты вытаскиваешь свои кости из койки и валишь сюда. Я тебя отпускаю, за что мне как следует влетит от Дольфа, но ты – не-ет, ты должна показать Дольфу, что ты еще упрямее его и круче бараньего лба. Хочешь хлопнуться в обморок у него на руках? Вот тогда он узнает!
– Зебровски, заткнись.
– Ладно, ты посиди здесь еще пару минут. Я вернусь, посмотрю, как ты, и отведу тебя на осмотр места преступления. Но все равно ты дура.
Я ответила, не поднимая лица от колен:
– Если бы Дольф был болен, он бы все равно был здесь.
– Это не доказывает, что ты права. Доказывает только, что вы оба дураки.
С этими словами он ушел вглубь дома. И хорошо, что ушел, потому что оспорить его утверждение мне было бы очень трудно.
Глава восемнадцатая
Как только Зебровски ввел меня в комнату, я подумала: «У стены кто-то левитирует». Человек будто парил в воздухе. Я знала, что так не может быть, но на миг мой разум, мои глаза попытались увидеть именно это. Потом я заметила темные полосы засохшей крови. Как будто в него стреляли, и не раз, и потом шла кровь, но ведь не пули его пригвоздили к стене.
Странно, но голова не кружилась, не тошнило – вообще ничего. Была только легкость и отстраненность, и какая-то твердость, которой несколько часов уже не было. Я продолжала идти к человеку на стене. Рука Зебровски соскользнула с моей, и я ровным шагом на высоких каблуках пошла по ковру.
Я уже оказалась почти под телом, когда глаза смогли разобраться в картине, и даже тогда мне бы надо было спросить у кого-нибудь, разбирающегося в строительных инструментах, права ли я.
Похоже, кто-то взял дюбельный пистолет – промышленных размеров пистолет, – и прибил этого человека к стене. Его плечи были примерно на высоте восьми футов от пола, так что либо убийцы взяли лестницу, либо были где-то семи футов ростом.
Темные пятна имелись на обеих ладонях, запястьях, сразу над локтями, на плечах, на ключицах, на икрах под коленями и над лодыжками, и на каждой ступне. Ноги расставлены, не сколоты вместе. Это не была попытка изобразить распятие. Если уж тратить столько трудов, то как-то странно не напомнить о той давней трагедии. Очень странно, что этого не сделали.
Голова человека свесилась вперед. Белела невредимая шея. Темное пятно крови на почти белых волосах за ухом. Если гвозди были такого размера, как я думала, если эта кровь была пущена гвоздем, то его острие должно было бы вылезти из лица, но его не было. Я встала на цыпочки – мне надо было видеть лицо.
Седина и лицо, обмякшее в смерти, сказали мне, что этот человек был старше, чем можно судить по остальному телу. Он был в форме – упражнения, возможно, поднятие тяжестей, бег трусцой – и только лицо и седые волосы указывали на возраст за пятьдесят. Столько работы для поддержания здоровья и бодрости, и тут приходит какой-то псих и прибивает тебя к стене. Несправедливо.
Я слишком сильно наклонилась вперед и вынуждена была вытянуть руку, чтобы найти опору. Мои пальцы коснулись высохшей крови на стене, и только тут я сообразила, что не взяла с собой резиновых перчаток. Твою мать.
Зебровски оказался рядом и поддержал меня под локоть, не спрашивая, нужно мне это или нет.
– Как ты меня сюда пустил без перчаток? – спросила я.
– Я же не думал, что ты будешь трогать вещдоки, – ответил он и вытащил из кармана бутылочку с жидкостью для дезинфекции рук. – Кэти меня заставляет это носить с собой.
Он налил мне немного на пальцы, и я их оттерла. Не то чтобы я боялась что-нибудь подцепить от такого легкого прикосновения, просто привычка. С места преступления домой ничего не уносят, если можно этого избежать.
Гель испарился с кожи, оставив ощущение влажности, хотя я знала, что руки у меня сухие. Я оглядела место преступления, изучая обстановку.
На белых стенах рисунки цветным мелом. Пентаграммы разных размеров по обе стороны от тела. Розовые, синие, красные, зеленые, смотрелось почти нарядно. Любой дурак, решивший изобразить ритуальное убийство, знает, что надо рисовать пентаграммы. Но еще и скандинавские руны между этими леденцового цвета пентаграммами? Про их использование в магии знает уже не каждый псих.
Я слушала семестровый курс сравнительного религиоведения у преподавателя, который был влюблен в древнескандинавскую культуру. С тех пор я знаю руны лучше, чем свойственно христианам. Годы с тех пор прошли, но я все еще достаточно помнила, чтобы сейчас недоуменно наморщить лоб.
– Чепуха какая-то, – сказала я.
– Что? – спросил Зебровски.
Я показала на стену:
– Я изучала руны в колледже, довольно давно, но здесь исполнители убийства их нарисовали просто по порядку. Когда по-настоящему выполняется ритуал, есть определенная цель, и никто не будет использовать все скандинавские руны, потому что среди них есть друг другу противоречащие. Никто не станет использовать руну хаоса и руну порядка одновременно. Я не могу придумать ритуала, в котором будут использоваться все руны. Даже если ты выполняешь работу, в которой нужно вызвать противоположности – исцеление, порчу, хаос, порядок, бога, богиню, ты не станешь выписывать все. Есть среди них такие, которые нелегко включить в пары противоположностей. И здесь они приведены точно в том же порядке, как в учебнике.
Я отодвинулась, увлекая за собой Зебровски, потому что он все еще держал меня за локоть. Я показала на левую сторону тела:
– Начинается здесь с Феху и спускается вниз насквозь, заканчиваясь руной Дагаз на той стороне тела. Кто-то их просто срисовал.
– Вопрос, конечно, в зубах навяз, но скажи: ты здесь какую-нибудь магию чувствуешь?
Я задумалась.
– Ты спрашиваешь, было ли это чарами?
– Ага, – кивнул он. – Ты ощущаешь чары?
– Нет, в этой комнате не было силы.
– Ты это можешь так уверенно сказать?
– Магия, сила любого типа метафизической природы, оставляет некоторый след. Иногда это просто покалывание в шее, мурашки по коже, иногда как пощечина или даже стена, на которую натыкаешься сходу. Но эта комната мертва, Зебровски. Я недостаточно одарена метапсихически, чтобы воспринять эмоции от того, что здесь случилось, и этому я рада. Но если бы здесь было какое-то серьезное заклинание, то от него хоть что-нибудь осталось бы, а здесь всего только место преступления, ни больше ни меньше.
– А если не было чар, зачем эти символы?
– Ни малейшего понятия не имею. Судя по обстановке, ему выстрелили в голову за ухом и пригвоздили к стене. Расположение тела не связано с каким бы то ни было известным мне религиозным или мистическим символизмом. Потом набросали пентаграмм и срисовали руны из книги.
– Какой?
– Есть много – от учебников для колледжа и до оккультизма «Нью эйдж». Купить их можно в книжном магазине колледжа или в какой-нибудь лавке «Нью эйдж», или просто заказать в любом магазине.
– Значит, это не ритуальное убийство.
– С точки зрения убийцы это мог быть ритуал, но чтобы его выполнили с магической целью? Это нет.
Он с облегчением вздохнул:
– Отлично. Именно так Рейнольдс ответила Дольфу.
– Детектив Тамми Рейнольдс? Ваша единственная колдунья в группе?
Он кивнул.
– А почему Дольф ей не поверил?
– Он сказал, что хочет получить подтверждение.
Я мотнула головой, и она не закружилась. Замечательно.
– Он ей не верит?
Зебровски пожал плечами:
– Дольф просто осторожен.
– Не гвозди, Зебровски! Он ей не верит, потому что она колдунья. А ведь она христианка до мозга костей, из Последователей Пути. Никого более респектабельного в смысле оккультной экспертизы и найти нельзя.
– Ладно, на меня-то не налетай! Не я же тебя вытащил из койки перепроверить ее работу.
– А ее бы он вытащил сюда, чтобы проверить мою работу, окажись я здесь раньше?
– Про это тебе надо спросить у Дольфа.
– Может, я так и сделаю.
Зебровски слегка побледнел:
– Анита, пожалуйста, не напускайся на Дольфа. Он в очень, очень плохом настроении.
– С чего это?
Он снова пожал плечами:
– Дольф мне не исповедуется.
– Он только сегодня в таком настроении или вообще последние дни?
– Последние дни с этим стало напряженнее, но два убийства в одну ночь ему вроде как дали причину собачиться, и он ее использует на все сто процентов.
– Лучше не придумаешь, – буркнула я.
Злость помогла мне дотопать до окон, занимавших почти всю ближнюю стену. Оттуда открывался потрясающий вид. Холмы, деревья, и ничего больше – будто дом стоит в далекой нетронутой глуши.
– Отличный вид?
Это подошел Зебровски.
– Те, кто это сделал, провели разведку. – Я показала в окно. – Надо было узнать наверняка, что никто из соседей не сможет увидеть их работу. Пристрелить человека – это еще можно рискнуть, но прибить его к стене, да еще изобразить все эти символы – нет, тут нужна была уверенность, что никто не увидит.
– Для маньяка слишком хорошая организация.
– Зато в самый раз, если хочешь, чтобы решили, будто это маньяк.
– То есть?
– Не вешай мне лапшу, что вы с Дольфом об этом не подумали.
– О чем?
– Что это кто-то из родных и близких покойного, кто-то, кто все это унаследует. – Я оглядела гостиную, которая была размером с весь нижний этаж моего дома. – Мне слишком паршиво было, чтобы заметить это сразу, но если остальной дом не хуже, то здесь должны водиться деньги, которые стоят трудов.
– Ты ведь еще не видела бассейна?
– Бассейна?
– В доме. С джакузи, куда дюжина народу поместится.
Я вздохнула:
– Я ж тебе говорю – деньги. Проследите их, найдите, кто их наследует. Ритуал – это для отвода глаз, дымовая завеса, которой убийцы хотят сбить вас со следа.
Он стоял, любуясь видом, сложив руки за спиной, вроде как покачиваясь на каблуках.
– Ты права. Именно это подумал Дольф, когда Рейнольдс сказала, что магией здесь не пахнет.
– А на второе место преступления меня тоже зовут просто проверить ее работу? Если да, то я поехала домой. Мне не всегда нравится детектив Тамми, но свое дело она знает отлично.
– Она тебе только тогда не нравится, когда встречается с Ларри Киркландом, твоим стажером-аниматором.
– Да, мне не нравится, что они встречаются. Это для него первое по-настоящему серьезное чувство, так что извини, что я о нем беспокоюсь.
– Странно. А я вот о Рейнольдс не беспокоюсь совсем.
– Это потому что ты извращенец, Зебровски.
– Нет. Потому что я вижу, как они друг на друга смотрят. Они влюблены по уши, Анита. По уши.
– Может быть, – вздохнула я.
– Если ты не видишь этого, значит, не хочешь видеть.
– Может, я слишком занята, чтобы это заметить.
Раз в жизни Зебровски промолчал.
– Ты не ответил на мой вопрос. На втором месте преступления мне тоже надо будет проверять ее работу?
Он перестал покачиваться. Лицо его стало серьезным.
– Не знаю. До некоторой степени, быть может.
– Тогда я еду домой.
Он тронул меня за руку:
– Поезжай посмотри, Анита. Не давай Дольфу повода беситься еще сильнее.
– Это не мои проблемы, Зебровски. Дольф сам себе осложняет жизнь.
– Знаю. Но пара сотрудников, которые были и здесь, и там, говорят, что там дело плохо. Скорее по твоей части, чем по ее.
– В каком смысле – по моей части?
– Зверство. По-настоящему зверское убийство. Дольф не интересуется, магия там или нет. Ему хочется знать, не работа ли это какого-нибудь монстра.
– Зебровски, Дольф помешан на том, чтобы не сообщать сотруднику никаких подробностей, пока тот своими глазами не увидит. Он будет кипятком писать на тебя, что ты мне сказал.
– Я боялся, что ты не поедешь, если... если я тебя малость не стимулирую.
– А почему тебя волнует, что мы с Дольфом оказались на ножах?
– Наше дело – раскрывать преступления, Анита, а не воевать друг с другом. Я не знаю, что грызет Дольфа, но один из вас должен повести себя как взрослый. – Он улыбнулся. – Ага, я понимаю, что взрослому труднее, но никуда не денешься.
Я покачала головой и хлопнула его по руке:
– Ну и зануда же ты, Зебровски!
– Приятно, когда тебя ценят, – ответил он.
Злость у меня проходила, а с ней и прилив энергии. Я прислонилась головой к его плечу.
– Выведи меня на улицу, пока мне снова плохо не стало. Поеду на второе место преступления.
Он обнял меня рукой за плечи и чуть прижал.
– Узнаю моего маленького федерального маршала!
– Будешь прикалываться – могу и не поехать.
– Извини, не сдержался. Уж такая я зараза.
Я вздохнула:
– Ага, именно такая. Ладно, продолжай издеваться, пока доведешь меня до Джейсона.
Он повел меня к двери, продолжая обнимать за плечи.
– Как ты докатилась до того, что водителем у тебя оказался стриптизер-вервольф?
– Ну что я могу сказать? Просто повезло.
Глава девятнадцатая
Второе место преступления оказалось в Честерфилде – тоже престижное было место, пока большие деньги не перебрались в Вилвуд и еще дальше. Район, по которому вел машину Джейсон, резко отличался по застройке от тех больших отдельных домов, которые мы только что видели. Район среднего класса, средних американцев, хребта нации. Таких районов тысячи и тысячи. Только в этом не все дома были одинаковы. Они стояли так близко и были так похожи, будто их спроектировал ульевый разум, но были двухэтажные и одноэтажные, кирпичные и не кирпичные. И только гаражи были все одинаковые, будто в этом архитектор не пошел ни на какой компромисс.
Во дворах росли средней величины деревья, и это подсказывало, что району лет десять. Деревья вырастают не сразу.
Огромную антенну телефургона я увидела раньше полицейских машин.
– Твою мать.
– В чем дело? – спросил Джейсон.
– Репортеры уже здесь.
Он глянул вперед:
– Как ты узнала?
– Никогда не видел телефургона с такой здоровенной антенной?
– Кажется, нет.
– Счастливчик.
Наверное, из-за фургона репортеров полиция перекрыла улицу. Было бы у них время, поставили бы официального вида рогатки. Сейчас здесь была патрульная машина, облокотившийся на нее полисмен в форме и желтая лента «прохода нет», натянутая через улицу между двумя почтовыми ящиками.
Присутствовали также два телевизионных фургона и кучка газетчиков. Их всегда можно узнать по фотоаппаратам и отсутствию микрофонов. Хотя они тебе в морду диктофоны суют.
Нам пришлось из-за них припарковаться за полквартала. Когда замолк двигатель, Джейсон спросил:
– Откуда они так быстро узнали?
– Кто-нибудь из соседей позвонил, или фургон оказался случайно рядом. Когда идет разговор по полицейской рации, репортеры могут перехватить.
– А почему там их не было, на первом месте?
– Там дом изолированный, добраться туда труднее, а сроки все равно поджимают. А может, здесь замешана местная знаменитость или просто утка пожирнее.
– Утка пожирнее?
– Более сенсационный материал, – пояснила я, но про себя подумала, какой материал может быть более сенсационным, чем труп, прибитый гвоздями к стене собственной квартиры. Хотя, конечно, таких подробностей газетчикам не сообщают – если только их можно скрыть.
Я расстегнула ремень безопасности и взялась за ручку дверцы.
– Пройти через репортеров – это будет первая трудность. Нравится, не нравится, но я сама что-то вроде местной знаменитости.
– Дама сердца Принца города, – улыбнулся Джейсон.
– Вряд ли кто-то назовет это так вежливо, но ты прав. Хотя сегодня их будет больше интересовать убийство. О нем они будут меня спрашивать, а не о Жан-Клоде.
– Тебе вроде лучше, – заметил он.
– Кажется, да, хотя не знаю, почему.
– Может быть, причина твоей реакции выветривается?
– Может быть.
– А мы будем выходить из машины, или отсюда посмотрим?
Я вздохнула:
– Выхожу, выхожу.
Джейсон вышел и оказался с моей стороны раньше, чем я успела поставить ногу на землю. Сегодня я разрешила ему себе помочь. Мне было уже не так плохо, но далеко от моей лучшей формы. Нехорошо было бы отказаться от помощи и плюхнуться носом в землю. И я изо всех сил старалась пригасить мачизм – свой, а не Джейсона.
Я взяла его под руку и мы пошли по тротуару к стоящим там людям. Их было много, и почти все – не репортеры. Место первого убийства было уединенным, без соседей, а здесь полно домов – отсюда и толпа.
Жетон был у меня на шее – я его так и не сняла. Сейчас, когда мне стало лучше, я сообразила, что рука Джейсона как раз на пути моей руки, если надо будет потянуться за пистолетом. Идти от него слева я не хотела, потому что стреляю я правой, но даже и так он мог мне помешать, пусть и немного.
Значит, мне лучше, раз я так тревожусь насчет пистолета. Приятно знать. Очень противно, когда тебе плохо, а тошнота – одно из величайших зол вселенной.
Наверное, из-за Джейсона репортеры не сразу сообразили, кто к ним идет, и мы миновали уже половину толпы зевак, почти пробились к желтой ленте, когда кто-то из них меня заметил.
Диктофон оказался у меня под самым носом:
– Миз Блейк, зачем вы здесь? Убитая женщина стала жертвой вампира?
Твою мать. Если я сейчас просто скажу «без комментариев», газета выйдет с шапкой «Возможная жертва вампира».
– Меня на многие противоестественные преступления вызывают, мистер Миллер, вы это знаете. Не только на вампирские.
Он был доволен, что я помню его фамилию. Многие любят, когда их запоминают по именам.
– Так это не нападение вампира?
Блин.
– Я же еще там не была, мистер Миллер, ничего не видела. И знаю не больше вашего.
Репортеры сомкнулись вокруг меня как сжатая рука. На нас смотрела здоровенная камера – из тех, что таскают на плече. Попадем в полуденный выпуск, если ничего не случится более интересного.
Вопросы сыпались со всех сторон:
– Это нападение вампира?
– Какого рода монстр?
– Вы ожидаете новых жертв?
Одна женщина подобралась так близко, что лишь хватка Джейсона не дала нас разделить.
– Анита, это ваш новый бойфренд? Вы бросили Жан-Клода?
То, что репортер может задать такой вопрос, находясь рядом со свежим трупом, показывает, каких высот достиг интерес СМИ к личной жизни Жан-Клода.
И стоило ему прозвучать, тут же посыпались аналогичные. Не понимаю, почему моя личная жизнь интереснее убийства – или хотя бы сравнима по интересу.
Если я скажу, что Джейсон – мой друг, они эти слова извратят. Скажи я, что он телохранитель – по всем газетам начнут муссировать, что мне нужен телохранитель. В конце концов я бросила отвечать на вопросы и подняла жетон повыше, чтобы его заметил постовой возле ленты.
Он приподнял ленту, пропуская нас, и потом ему пришлось выдержать давление тел, ринувшихся за нами. Мы шли к дому под градом вопросов, которые я просто игнорировала. Бог один знает, что они смогут сделать из того немного, что я уже сказала. Что угодно – от «Слова Истребительницы: это работа вампира», или «Слова Истребительницы: это работа не вампира» и до моей личной жизни. Я перестала смотреть новости и читать газеты, если думала, что могу в них оказаться. Во-первых, мне очень не нравится видеть себя на экране. Во-вторых, репортеры меня выводят из себя. Я не имею права обсуждать ведущееся расследование, и никто не имеет, а потому пресса строит догадки на тех фактах, что у нее есть. А уж если темой становится Жан-Клод и наша личная жизнь, то этого я не хочу ни видеть, ни читать.
Почему-то после попадания на разжор прессе у меня снова стали трястись коленки. Не так, как раньше, но и не так хорошо я себя чувствовала, как после выхода из джипа. Этого мне только и не хватало.
Здесь копов стало меньше, и почти все это были знакомые лица ребят из РГРПС. Здесь никто не ставил под сомнение мое право появления и не задавал вопросов насчет Джейсона. Здесь мне верили.
Патрульный у двери был бледен, в темных глазах слишком видны были белки.
– Лейтенант Сторр ждет вас, миз Блейк.
Я не стала исправлять обращение на «маршал». «Маршал Блейк» – от этого я начинаю казаться себе почетным гостем на параде.
Патрульный открыл дверь, потому что на нем были резиновые перчатки. Я оставила свой набор дома, потому что, когда я поднимаю зомби для клиентов-миллионеров, Берт просит меня не надевать мой мешковатый комбинезон. Как он говорит, это непрофессионально выглядит. Так как он согласился оплачивать мне все расходы на химчистку, вызванные этим маленьким правилом, я не стала спорить.