– Не трогай ничего, пока я не добуду нам перчатки, – велела я Джейсону.
– Перчатки?
– Резиновые. А то найдут тут лишний отпечаток, поднимут всех на уши, а потом выяснится, что это твой или мой. Представляешь?
Мы стояли в узком проходе, где лестница начиналась прямо от двери. Слева гостиная, а справа проход, ведущий в столовую. Дальше дверь, за которой кухонный столик и раковина.
Цвета я видела неточно, потому что так и не сняла солнечные очки. Никак не могла решить, не заболит ли снова голова без них. Но все же осторожно сняла их. Болезненно проморгалась, но через несколько секунд адаптировалась. Если не попадать на прямое солнце, то все будет нормально. Наверное.
Первым вошел в комнату и заметил нас детектив Мерлиони.
– Блейк! Я уж думал, вы сдрейфили.
Я поглядела на высокого детектива с коротко подстриженными седыми волосами. Ворот белой рубашки расстегнут, смятый галстук распущен, и вообще он ослабил все, что можно было, не думая, как выглядит. Мерлиони не любит галстуков, но обычно выглядит все же аккуратнее.
– Там, видно, плохо, – сказала я.
– С чего вы взяли? – нахмурился он.
– Вы отпустили узел галстука, будто вам не хватало воздуха, и не назвали меня ни цыпочкой, ни лапонькой. Пока что.
– Ну, цыпочка, это когда было, – полыхнул он белозубой улыбкой.
Я покачала головой:
– Не найдется ли тут для нас перчаток? Я сегодня не собиралась на осмотр.
Тут он глянул на Джейсона, будто впервые его увидел. Но на самом деле он давно его заметил. Копы на месте преступления замечают все.
– А кто это?
– Мой водитель на сегодня.
– Водитель? Ну-ну. Выходим в люди.
Я посмотрела на него без улыбки:
– Дольф знал, что я сегодня паршиво себя чувствую и не могу вести машину. Он мне разрешил привезти с собой водителя. Если бы тут не был весь квартал забит репортерами, я бы его оставила у дверей, но не хочу, чтобы он туда возвращался. Они не поверят ни за что, будто он не участвует в расследовании.
|
|
Мерлиони подошел к большому венецианскому окну гостиной и приподнял занавеску, чтобы выглянуть.
– Они сегодня чертовски настырны.
– Как они здесь так быстро оказались?
– Вызвал, наверное, кто-нибудь из соседей. Всякий нынче норовит влезть в телевизор. – Он повернулся к нам. – Как зовут вашего водителя?
– Джейсон Шуйлер.
Он покачал головой:
– Имя мне ничего не говорит.
– И я вас тоже не знаю, – ответил Джейсон с улыбкой.
Я нахмурилась:
– Послушайте, Мерлиони, я же не знаю вашего имени, только фамилию. Я не могу вас представить.
Он блеснул в мою сторону жемчужной улыбкой.
– Роб. Роб Мерлиони.
– Вид у вас не подходит под такое имя.
– То же и моя мама говорит. Она все пристает ко мне: «Роберто, я тебе дала такое красивое имя, ты должен им пользоваться».
– Роберто Мерлиони. А что, звучит.
Я представила их друг другу – наверное, никогда я еще не делала такого официального представления на осмотре места преступления. Мерлиони тянул время, явно не хотел возвращаться обратно.
– В кухне ящик с перчатками, берите, сколько вам надо. А я пошел на улицу покурить.
– Я не знала, что вы курите.
– Только что начал. – Он посмотрел на меня, и в глазах его стоял ужас. – Я видал и похуже, Блейк. Мы с вами вместе проходили через худшее. Наверное, я просто старею.
– Ну-ну, Мерлиони, только не вы.
Он улыбнулся, но как-то машинально.
|
|
– Я скоро вернусь. – Потом улыбка стала шире: – И не говорите Дольфу, что я не выставил вашего водителя на улицу.
– Честное скаутское.
Он вышел, тихо закрыв за собой дверь. В доме было очень тихо, и только шелестел кондиционер. Слишком тихо здесь было для свежего места преступления, слишком недвижно. Полагалось, чтобы всюду сновали люди, а сейчас мы стояли у двери в колодце тишины такой густой, что слышен был шум собственной крови в ушах, гулкий, наполняющий беззвучие хоть какой-то жизнью.
Волосы у меня на затылке встали по стойке «смирно», и я повернулась к Джейсону. Он стоял в своей голубенькой футболочке, спрятав безмятежное лицо за темными очками, но из него текли струйки энергии, проползая нервирующим ветром по коже моих плеч.
Он такой был с виду милый, безобидный. Но если уметь ощущать, кто он такой, он уже ни милым, ни безобидным не кажется.
– Что с тобой? – шепнула я.
– А ты не чуешь запаха? – хрипло шепнул он.
– Какого запаха?
– Мясо, кровь.
Черт побери.
– Нет, – ответила я, но ощущение его ползучей энергии на коже вызвало и моего зверя, как призрак из глубины тела. Эта фантомная тень потянулась во мне как здоровенный кот, просыпающийся от долгой дремы, и я тоже учуяла. Не только кровь – Джейсон был прав. Мясо. Кровь пахнет сладковато и металлически, как старые центы и пятицентовики, но когда крови много, она пахнет бифштексом. Если дошло до того, что человек пахнет как груда рубленого мяса, ничего хорошего ждать не приходится.
У меня приподнялась голова, ноздри втянули воздух. И мои ноги оказались уже на нижней ступеньке, когда я смогла прийти в себя.
|
|
– Это наверху, – шепнула я.
– Да, – согласился Джейсон, и в его голосе слышалась рычащая нотка. Если не знать, к чему прислушиваться, можно было решить, что его голос просто ниже обычного. Но я знала, что слышу.
– Что происходит? – спросила я, и снова шепотом, наверное, чтобы нас не услышали. Джейсон тоже поэтому шептал, а может, и нет. Я не стала спрашивать. Если он подавлял в себе желание взлететь по лестнице и покататься на месте убийства, мне этого знать не надо.
Я обняла себя за плечи, пытаясь унять мурашки.
– Пошли возьмем перчатки, – сказала я.
Он поглядел на меня, и даже сквозь очки было видно: он старается вспомнить, что я сказала. Точнее, что означают слова.
– Не переходи на невербальное общение, Джейсон. Ты мне нужен.
Он глубоко вдохнул – всем телом, от подошв до макушки. Плечи согнулись и снова выпрямились, будто он хотел что-то с себя стряхнуть.
– Все в порядке.
– Уверен? – спросила я.
– Если ты можешь, то и я могу.
На эти слова я нахмурилась:
– Меня ждут еще сюрпризы?
– Тебе подниматься в ту комнату, не мне.
Я вздохнула:
– Как я устала от всей этой дряни.
– Какой именно?
– Всей вообще.
Он улыбнулся:
– Пойдемте, маршал. Возьмем перчатки.
Я качнула головой, но пошла первой через столовую в кухню. Ящик с перчатками стоял возле открытого и почти полного мусорного мешка. Чтобы набить такой мешок, нужно много народу. Так куда же подевались все, и куда подевался Дольф?
Глава двадцатая
Дольф нашел нас в кухне, где я помогала Джейсону надеть перчатки. Это не такое простое искусство, и Джейсону пришлось делать это в первый раз, так что он был как ребенок, надевающий первые свои перчатки – слишком мало пальцев и слишком много дырок.
Дольф вошел, пройдя через столовую тем же путем, хотя он почти заполнил дверной проем, а мы с Джейсоном прошли одновременно, и нам было не тесно. Сложение у Дольфа как у профессионального борца – широкий и ростом шесть футов восемь дюймов. Я к нему более-менее привыкла, но Джейсон поступил так, как все делают – поднимал глаза все выше и выше. В остальном он вел себя прилично, что для Джейсона небольшое чудо.
– Что он здесь делает? – спросил Дольф.
– Ты сказал, что если я не могу вести машину, чтобы прихватила с собой водителя-штатского. Джейсон – мой водитель.
Он помотал головой. Волосы были так недавно острижены, что бледные уши резко торчали на их фоне.
– У тебя среди людей друзей уже не осталось?
Я помогала Джейсону надевать перчатки и считала до десяти.
– Остались, но они все копы, и не любят изображать шофера.
– Ему перчатки не нужны, Анита, потому что он сейчас уйдет.
– Нам пришлось парковаться слишком далеко, чтобы я могла дойти одна. Я не могу его отослать обратно через стаю репортеров.
– Можешь, – заверил меня Дольф.
Наконец я натянула последний палец. Джейсон согнул и разогнул руки.
– Как это получается, что они и напудренные, и будто мокрые одновременно?
– Так всегда кажется – не знаю, почему.
– Его здесь не будет, Анита, ты слышишь?
– Если он сядет на крылечке, они нащелкают его фотографий. Если его кто-нибудь узнает – ты что, хочешь газетных шапок о нападении вервольфов на предместье?
Я отработанным движением надела перчатки.
– Ух ты! – воскликнул Джейсон. – У тебя так это ловко получается, что даже выглядит просто.
– Анита! – Дольф уже почти орал.
Мы оба оглянулись на него.
– Дольф, совершенно нет необходимости кричать, я тебя отлично слышу.
– Так почему он еще здесь?
– Я не могу отослать его к машине. Сидеть на крыльце ему нельзя. Где ты хочешь, чтобы он был, пока я буду осматривать место преступления?
Он сжал огромные руки в еще более огромные кулаки.
– Я сказал, что здесь его не будет. А где он будет, меня не колышет. – Каждое слово выцеживалось сквозь стиснутые зубы.
Я сделала вид, что не замечаю его злобы, потому что реагировать на нее – ни к чему бы хорошему не привело. Он в скверном настроении, на тяжелом месте преступления, а в последнее время Дольф не питал к монстрам особо нежных чувств.
В кухню вошел Мерлиони. Он остановился в дверях между кухней и столовой, будто ощутил напряжение.
– Что тут случилось?
Дольф ткнул пальцем в сторону Джейсона:
– Выгнать его к чертям.
Мерлиони посмотрел на меня.
– Не на нее смотри, мать-перемать, а на меня!
Злость шипела в его голосе раскаленной сковородой. Он не орал, но ему и не надо было.
Мерлиони аккуратно обошел Дольфа и взял Джейсона за локоть. Я остановила его, положив на его руку свою в перчатке.
Мерлиони оглянулся на Дольфа и чуть подвинулся в сторону – с линии огня, как я думаю.
– Здесь задний двор есть? – спросила я.
– А что? – осведомился Дольф голосом низким и рычащим. Не зверским, а просто злым.
– Мерлиони может его туда проводить. Он не будет в доме, но его не увидят репортеры.
– Нет, – возразил Дольф. – Его здесь не будет. Даже духу его не будет.
Головная боль стала возвращаться ко мне, запульсировала за глазами, но это было только предвестие худшего.
– Дольф, я слишком хреново себя чувствую, чтобы переносить такую хрень.
– Какую хрень?
– Твой расизм насчет всех, кто не лилейно-бело-человеческий, – ответила я голосом усталым, а не злым.
– Убирайся.
– Что ты сказал?
– Убирайся. Прихватывай своего дрессированного вервольфа и мотай домой.
– Сволочь ты.
Он глянул на меня таким взглядом, от которого взрослые полисмены годами бы по ночам писались. Я слишком устала и слишком мне было противно, чтобы даже глазом моргнуть.
– Я тебе сказала, когда ты меня разбудил, что мне хреново и я вести машину не могу. Ты согласился, чтобы я взяла с собой водителя, пусть и штатского. Ты не сказал, что это должен быть человек. И когда я сюда притащилась, ты меня отсылаешь домой, не дав даже взглянуть на место преступления?
– Да. – Дольф чуть не поперхнулся этим коротким словом.
– Так вот, нет.
– Это убийство расследую я, Анита. Я здесь распоряжаюсь, кого допустить, а кого нет.
Наконец-то я тоже начала злиться. Что-то можно своим друзьям позволять, но есть край. Я встала перед Джейсоном вплотную к Дольфу.
– Я здесь не из твоей милости, Дольф. Я – федеральный маршал, и я имею право расследовать любое преступление с противоестественной подоплекой, если считаю это нужным.
– Ты отказываешься выполнять мой прямой приказ?
Он заговорил очень спокойным голосом, даже пустым, и мне следовало бы испугаться еще сильнее, да только я не боялась Дольфа. Ни раньше, ни сейчас.
– Если я считаю, что твои приказы идут во вред расследованию, то да.
Он шагнул ко мне. Навис надо мной, но это было мне привычно – надо мной нависают многие.
– Никогда, Анита, никогда не смей упрекать меня в непрофессионализме.
– Тогда веди себя, как профессионал.
Он сжимал и разжимал кулаки, опустив руки вдоль тела.
– Ты хочешь видеть, почему я не допустил его на место преступления? Хочешь видеть?
– Да, хочу.
Он схватил меня выше локтя. Не помню, случалось ли Дольфу до того меня трогать. Он застал меня врасплох, и только когда он наполовину протащил, наполовину провел меня через кухню в столовую, я стала реагировать. Обернувшись, я замотала головой, глядя на Джейсона. Ему это не понравилось, но он снова прислонился спиной к ящикам. Мелькнуло потрясенное лицо Мерлиони, и мы оказались в столовой.
Дольф тащил меня к лестнице, и когда я споткнулась, он не дал мне времени встать, а втащил по лестнице – в буквальном смысле слова.
За нами открылась дверь, и кто-то позвал:
– Лейтенант!
Кажется, я узнала голос, но не могу точно сказать, и не было времени оглядываться – я слишком была занята тем, чтобы не ободрать ноги.
Мне трудно было встать на высоких каблуках, головная боль билась за глазами в полную силу, и мир весь дрожал.
– Дольф, черт тебя побери! – смогла я наконец крикнуть.
Он открыл дверь и дернул меня, поднимая на ноги. Я зашаталась, а мир залили потоки черноты. Дольф держал меня своими ручищами за руки выше локтей, и только это не давало мне упасть.
Постепенно перед глазами прояснилось, кусочками – будто складывалась какая-то видеомозаика. У дальней стены стояла кровать. На фоне голубой стены белые подушки, женская голова и часть плеч. Будто не настоящая, будто кто-то бросил на подушки театральный реквизит – фальшивую голову. Все остальное, от ключиц и вниз, было красной кашей. Я не о теле говорю – всю кровать будто макнули в темную жидкость. Кровь была не красная, а черная. Игра света, а может, это была не только кровь.
И тут меня ударил запах – мясо. Все здесь пахло бифштексом. Я увидела кучу простыней, черных, красных, пропитавшихся, затвердевших от засохшей крови. Я снова посмотрела на голову женщины – не хотела, но посмотрела. И наконец увидела. Это было все, что осталось от взрослой женщины. Будто она взорвалась, и голова осталась на подушке, а тело... тело повсюду.
Я ощутила, как в горле растет вопль, и знала, что орать нельзя. Надо быть сильнее, профессиональней. Крик я проглотила, но желудок подкатил к горлу. Его я тоже проглотила и попыталась подумать.
– Ну как? – спросил Дольф и толкнул меня, не выпуская из своих ручищ, к кровати. – Красиво, да? Это кто-то из твоих дружков сделал.
Он подтащил меня слишком близко, и я наступила на пропитанную кровью кучу материи. Кровь была холодна на ощупь, и это помогло удержать моего зверя, не дать ему занять мое тело. Что за радость в крови, если она не горячая и свежая?
– Прекрати, Дольф, – сказала я, и голос прозвучал не похоже на меня.
– Лейтенант! – донесся голос от дверей.
Дольф повернулся, так и не выпустив меня. В дверях стоял детектив Клайв Перри – худощавый афро-американец, одетый консервативно, аккуратно и хорошо. Один из самых вежливых людей, которых я когда-либо знала, а среди копов – так просто самый вежливый.
– В чем дело, Перри?
Перри вздохнул так глубоко, что плечи и грудь поднялись и снова опали.
– Я думаю, лейтенант, что миз Блейк видела на первый раз достаточно.
Дольф слегка встряхнул меня, отчего у меня голова замоталась и в желудке заклубилась вьюга.
– Нет, еще мало.
Он дернул меня обратно, повернув лицом к комнате, подтащил к изголовью, покрашенному в голубое настолько под цвет стене, что я даже не заметила его. Подтащил так, что мое лицо оказалось в паре дюймов от дерева. На краске и дереве остался свежий след когтя, как бледный шрам.
– Как ты думаешь, чья это работа, Анита? – Он дернул меня, повернул лицом к себе, держа ручищами выше локтей.
– Отпусти, Дольф.
Голос все еще звучал как чужой. Такого никто другой со мной бы не сделал. Я либо отбилась бы уже, либо испугалась, либо вышла из себя. Ничего этого со мной не произошло.
– Чья работа? – Он встряхнул меня, и у меня застучало в голове, поплыло все перед глазами.
– Лейтенант Сторр, я вынужден настаивать, чтобы вы отпустили миз Блейк.
Детектив Перри стоял чуть сбоку и сзади, мне было видно его лицо.
Дольф обернулся к нему, и не схватил его за грудки только потому, что руки были уже заняты.
– Она знает! Она знает, кто это сделал, потому что каждого блядского монстра знает в этом городе!
– Отпустите, ее, лейтенант, будьте добры.
Я закрыла глаза, и головокружение ослабло. По положению рук Дольфа я поняла, где он стоит, и двинула острым каблуком ему в подъем. Он вздрогнул, хватка рук ослабла. Я открыла глаза и сделала, как меня учили – резко сведя руки, рванулась наружу и вниз. Они освободились, и я отвела правую назад и ударила коротким апперкотом в живот. Будь Дольф пониже, я бы метила в солнечное сплетение, но под таким углом было не достать, и я ударила, куда могла.
Он ухнул, выдыхая, и сложился пополам, прижимая руки к животу. Я все еще не привыкла быть сильнее обычного человека, и на миг испугалась, не врезала ли я ему сильнее, чем хотелось бы. Потом шагнула назад, прочь от него. Мир корежился, будто я смотрела через волнистое стекло.
Я продолжала отступать, зацепилась каблуками за что-то скользкое и более густое, чем кровь, и шлепнулась. Приземлилась резко на задницу, и кровь расплескалась как из лужи. Она промочила мне юбку, и я вскочила на колени, чтобы она не успела пропитать трусы. Кровь была так холодна на ощупь, но тут мое колено размазало что-то другое, не кровь.
С воплем я вскочила на ноги. Если бы Перри меня не подхватил, я бы шлепнулась снова. Но он слишком медленно двигался к двери, а я не хотела сблевать в этой комнате. Я его оттолкнула и пробежала, шатаясь, в двери, а в коридоре уже рухнула на четвереньки и сблевала на светлый ковер. В голове ревела боль, в глазах вспыхивали белые звезды.
Я поползла к лестнице, не понимая сама, что буду делать. Пол рванулся мне навстречу, и вдруг не стало ничего, только серая мягкая пустота, потом мир стал черным, а голова совсем, совсем перестала болеть.
Глава двадцать первая
Очень приятно холодила щеку кафельная плитка. Кто-то рядом ходил. Я подумала было открыть глаза, но жаль стало тратить на это силы. Кто-то приложил прохладную ткань мне к шее. Я поежилась и открыла глаза. Через секунду они что-то стали видеть, и возле моего лица оказалось колено в чулке и юбке.
Я поняла, что это не кто-то из ребят, разве что у этого кого-то есть неизвестные мне склонности.
– Анита, это я, Тамми. Как ты себя чувствуешь?
Я подняла глаза, но собственные волосы застили зрение, и не видно было лица. Я хотела сказать «помоги мне сесть», но ничего не произнесла. Попробовала еще раз, и она наклонилась пониже, чтобы расслышать. Она отодвинула от уха прямую каштановую прядь, будто так ей будет лучше слышно.
– Помоги... – Я сглотнула слюну. – Помоги мне сесть.
Она подложила мне руку под спину и подняла. Ростом детектив Тамми Рейнольдс была пять футов десять дюймов, и тренировалась все время хотя бы настолько, чтобы другие копы – то есть мужчины – не считали ее слабачкой. Ей поднять меня было просто.
Она прислонила меня спиной к ванне.
Теперь надо было остаться в этой позе, и это было не так-то легко. Я оперлась на локоть, но не упала.
Тамми взяла тряпку с края раковины, где положила, и снова прижала к моему лбу. Тряпка была холодная, и я отдернулась. Холодно – новый симптом. Это навело меня на мысль.
– Ты мне... – я прокашлялась, – ты мне мокрых тряпок не прикладывала?
– Ну, да. Мне это помогает от тошноты.
– Холодная тряпка мне, кажется, не помогает.
Я не стала говорить, что хуже этого она ничего не могла придумать. С тех самых пор, как я унаследовала зверя Ричарда, или чьего там зверя, холод мне при болезни совсем не помогал. Я теперь исцелялась как ликантроп, то есть при болезни температура поднималась так, будто тело хочет себя сварить. Один доктор с самыми лучшими намерениями чуть не убил меня, посадив в ванну со льдом при такой опасно высокой – по его мнению – температуре.
Меня начало трясти.
Она встала, выжала тряпку и повесила ее сушиться на край раковины.
– А я сблевала во дворе.
Она положила руки на раковину, опустив голову.
Я обхватила себя руками, стараясь унять дрожь, но это не помогло. Холодно. А раньше мне холодно не было. Хороший это симптом или плохой?
– Зрелище здесь то еще, – сказала я. – Наверняка ты не единственный коп, который расстался с завтраком.
Тамми поглядела на меня из-под челки. Ей приходилось стричь их коротко, как полисменам мужского пола, но она все же отращивала их до максимально разрешенной длины.
– Может быть. Но только я одна упала в обморок.
– Не считая меня.
– Да, ты и я, единственные здесь женщины. – Голос у нее был измученный.
Вообще-то мы не были подругами. Она была Последователем Пути, христианский вариант ведьмовства. Почти все Последовательницы несколько фанатичны; они больше христиане, чем любой правый, будто все время доказывают, что они тоже достойны спасения. Тамми стала помягче, когда начала встречаться с Ларри Киркландом, моим коллегой. Но только сейчас я заметила, насколько поблекла ее яркая, блестящая внешность. Полицейская работа сжирает тебя начисто и выплевывает остаток.
Мы, женщины, должны быть еще железнее прочих, чтобы нас принимали за своих. Сегодняшний день нашей репутации не помог.
– Это не твоя вина, – сказала я. Меня начинало трясти чуть сильнее.
– Нет, это вина моего чертова доктора.
– Извини? – переспросила я, поднимая глаза.
– Он мне выписывает противозачаточные пилюли, а потом, паразит, выписал антибиотик и не предупредил, что на его фоне пилюли не действуют.
У меня глаза полезли на лоб.
– То есть ты хочешь сказать...
– Ага. Что я беременна.
Я понимала, что у меня на лице удивление, но скрыть его не могла.
– А Ларри знает?
– Ага.
– И что... – Я попыталась подобрать разумные слова, но оставила старания. – Что вы будете делать?
– Жениться, черт бы его побрал!
Наверное, что-то такое выразилось у меня на лице, потому что она присела рядом со мной.
– Я люблю Ларри, но я не собиралась прямо сейчас выходить замуж, и уж точно не собиралась заводить ребенка. Ты знаешь, насколько трудно женщине пробиться на этой работе? Ох, извини – ты-то уж точно знаешь.
– Да нет, – ответила я, – у меня не совсем так. Полиция – это не вся моя карьера.
Меня снова затрясло. Никакое удивление не могло меня согреть.
Она сняла с себя куртку показав револьвер в кобуре спереди. И набросила куртку на меня. Я не спорила, а наоборот – взялась руками за лацканы и завернулась.
– Ты от беременности дрожишь? – спросила она. – Мне говорили, что ты себя плохо чувствуешь?
Я глупо заморгала, уставясь на нее, пытаясь понять.
– Ты сказала – беременность?
Она состроила гримасу.
– Анита, ради Бога! Я никому не сказала, но они все равно догадаются. Меня вывернуло на месте преступления, чего никогда не бывало. Перри меня вывел во двор. Я не отключилась, как ты, но почти. Немного времени пройдет, пока они догадаются.
– Это не первый осмотр места преступления, на котором меня вывернуло. Даже не четвертый. Со мной давно этого не бывало, но раньше случалось. Тебе наверняка рассказывали, как я блеванула на тело. Зебровски любит рассказывать в подробностях.
– Это да, но я думала, он привирает. Ты же его знаешь.
– Он не привирает.
– Мне ты можешь врать, если хочешь. Но они рано или поздно узнают, если ты не собираешься делать аборт.
– Я не беременна, – произнесла я не без труда, потому что меня так трясло, что говорить было трудно. – Я просто нездорова.
– У тебя озноб, Анита, а не жар.
Как ей объяснить, что у меня бурная реакция на укус вампира и что у меня общий зверь с Ричардом? Не всякую метафизику легко объяснить. По сравнению с ней беременность – вещь простая и нестрашная.
Она схватила меня за руки – как недавно Дольф.
– У меня уже три месяца. А у тебя? Ты мне скажи, пожалуйста, скажи, что я не дура. Что я не загубила свою жизнь, забыв прочитать аннотацию к лекарству.
Меня так трясло, что слова рвались в клочья, но все же я смогла произнести.
– Я – не – беременна.
Она встала и повернулась спиной:
– Хочешь врать – ври, черт с тобой.
Я попыталась что-то сказать, сама не зная, что, но она вышла, оставив дверь открытой. Не знаю, хотелось ли мне остаться одной. Меня трясло все сильнее, будто я насмерть замерзала изнутри. Ларри Киркланд был в отъезде, готовился к получению статуса федерального маршала. Он еще не имел четырехлетнего стажа истребителя вампиров, и потому не мог получить его автоматом. Интересно, из-за беременности Тамми ему тяжелее вдалеке от нее или легче? А, черт с ними с обоими.
Перри привел ко мне Джейсона. Джейсон тронул меня за руку.
– Ну и ну, да ты ледяная! – Он взял меня на руки, будто я ничего не весила. – Я отвезу ее домой.
– Мы вас проводим мимо репортеров, – сказал Перри.
Джейсон не возражал. Он понес меня вниз по лестнице. Несколько минут мы подождали, пока Перри нашел достаточно живых тел, чтобы пройти перед нами и вокруг клином, расталкивая прессу.
Дверь открылась, солнечный свет ударил мне в глаза, и снова с ревом проснулась головная боль. Я зарылась лицом в грудь Джейсона. Он, кажется, понял, в чем дело, потому что накрыл мне глаза краем куртки Тамми.
– Готовы? – спросил Перри.
– Вперед, – ответил Джейсон.
Вообще-то мне было бы очень унизительно, что меня уносят с осмотра места преступления как поникший цветок, но сейчас я слишком была занята попытками совладать с дрожью. Все силы я направила на то, чтобы не дать телу развалиться от вибрации. Черт, да что же это со мной?
Мы вышли наружу, двигаясь приличным темпом. Я по громкости криков могла судить, насколько мы близко к репортерам.
– Что с миз Блейк?
– Что у вас стряслось?
– Кто вы такой?
– Куда вы ее несете?
Вопросов было больше, куда больше, и все они сливались в шум океанского прибоя. Толпа напирала. Был момент, когда она сомкнулась вокруг нас, но голос Мерлиони взлетел до крика:
– Все назад! Все назад, или я прикажу очистить площадь!
Джейсон посадил меня в джип, прислонясь ко мне плечом, чтобы застегнуть ремень безопасности. Куртка осталась у меня на голове, и – странно – вызвала клаустрофобию.
– Закрой глаза, – велел Джейсон.
Я уже их закрыла, но не стала спорить. Куртку стащили, и солнце ударило в закрытые веки. Я почувствовала, как на меня надевают солнечные очки, и осторожно раскрыла глаза. Чуть лучше.
Перед джипом стояла цепь полицейских в форме и в штатском, удерживающая стаю репортеров, чтобы дать нам выехать. Все камеры смотрели в этот момент на нас. Представить себе не могу, какие будут заголовки в газетах.
Джейсон врубил двигатель и дал задний ход под скрежет шин. Он уже гнал по улице раньше, чем я успела сказать «тебя оштрафуют».
– Я звонил Мике, он ждет. Полезешь в ванну с Натэниелом.
– Чего? – сумела проговорить я.
– Я не знаю точно, что с тобой, но ты ведешь себя как серьезно раненный оборотень. Будто твое тело старается залечить какую-то глубокую травму. Тебе нужен жар и близость твоей группы.
– Я, – зубы застучали так, что слова рубились на куски, – не... – Я бросила попытки составить фразу и остановилась на формулировке: – Не ранена.
– Я знаю, что такой серьезной раны у тебя нет. Но если бы дело было в укусе вампира, ты была бы теплой на ощупь, горячей, жаркой. А не холодной.
У меня зазвенело в ушах – будто кто-то без конца гремит бубенцами. Звон поглотил голос Джейсона, шум мотора и все на свете. Я потеряла сознание второй раз за два часа. Определенно сегодня не лучший мой день.
Глава двадцать вторая
Я плавала в воде, в теплой-теплой воде. Чьи-то руки удерживали меня на месте, мужское тело слегка задевало меня в воде. Я открыла глаза и увидела пляшущие язычки свеч. Я снова в «Цирке проклятых»? Две вещи тут же подсказали мне, где я на самом деле: светлая плитка, блестящая в торце ванны, и руки вокруг моих плеч, которые напряглись и притянули меня ближе. Как только я уперлась спиной, я тут же поняла, что меня держит Мика.
Мне был знаком изгиб его плеча, знакома каждая ложбинка и выпуклость этого тела. Загорелые руки казались слишком тонкими для мужчины, но когда он притянул меня к себе, под кожей заиграли мышцы. Я знала, сколько силы в этом изящном теле. Он был вроде меня – на самом деле куда мощнее, чем с виду.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он так близко, что шепот показался громким.
– Лучше, – ответила я, все еще слабо.
– По крайней мере, ты немного согрелась, – сказал он. – Джейсон говорил, что тебя тошнило и голова кружилась. Прошло?
Я подумала, попыталась почувствовать собственное тело, а не только уютную теплоту и близость.
– Ага, действительно лучше. Что со мной творилось?
Он повернул меня на руках, посадив поперек, чтобы мы видели друг друга. И улыбнулся. Загар, с которым он приехал, немного уже сошел, но кожа осталась смуглой, и эта смуглость подчеркивала самую поразительную его черту – совершенно кошачьи глаза. Я сперва думала, что они желто-зеленые, но они были и желтые, и зеленые, и любая комбинация этих цветов в зависимости от его настроения, от освещения, от цвета рубашки.