Полиция стояла вокруг, глядя на спектакль. Лейтенант Николс поглядел на меня и, улыбаясь, покачал головой. Когда круг исчез, он подошел ко мне, пока я протирала свежую рану антисептическими салфетками.
Понизив голос, чтобы по-настоящему безутешная вдова его не услышала, он сказал:
– Ни за какие деньги не согласился бы, чтобы эта штука сосала кровь из меня.
Я пожала одним плечом, стараясь унять кровь из пальца.
– Вы бы удивились, сколько люди согласны платить за такую работу.
– Все равно недостаточно. – У него в руке уже была незажженная сигарета.
Я стала уже подыскивать непринужденный ответ, когда ощутила присутствие вампира – как холодом по коже. Там, в темноте, кто-то ждал. Налетел порыв ветра, а ночь была безветренной. Я подняла глаза, и никто другой этого не сделал – потому что люди никогда не смотрят вверх, никогда не ждут, что смерть налетит с небес.
Секунда у меня была, чтобы сказать: «Не стреляйте, это свой!» – когда прямо среди нас, почти вплотную ко мне появился Ашер – волосы его развевались, ноги в сапогах спружинили о землю. Ему пришлось сделать еще шаг, гася инерцию полета, и он оказался рядом со мной.
Я повернулась и встала перед ним. Он был слишком высок, чтобы я смогла прикрыть его полностью, но я сделала, что могла – встала так, чтобы каждый, кто будет стрелять в него, рисковал бы попасть в меня. У всех полисменов и телохранителей уже были пистолеты в руках, и все стволы смотрели на нас с Ашером.
Глава четвертая
Я глядела в полукруг стволов, пытаясь уследить за всеми, но это не получалось – их было слишком много. Я расставила руки в стороны, разведя пальцы – универсальный сигнал: «Я безвредна». Пусть никто не думает, что я лезу за пистолетом – ничего хорошего из этого не выйдет.
– Он друг, – сказала я чуть излишне высоким, но в остальном спокойным голосом.
– Чей друг? – спросил Николс.
– Мой.
– Ну, а мне он не друг, – произнес один из постовых.
– Он никому не угрожает, – заявила я, прижимаясь к Ашеру спиной и ощущая контур его тела.
Он что-то сказал по-французски, и все руки чуть сжались на рукоятях пистолетов.
– Ашер, только по-английски!
Он глубоко, прерывисто вдохнул:
– Я не намеревался пугать кого-либо из присутствующих.
Еще недавно полиции было разрешено убивать вампиров на месте – просто за то, что они вампиры. Только пять лет прошло, как решением по делу «Аддисон против Кларка» вампиры снова были признаны «живыми» – хотя бы перед законом. Они стали гражданами, имеющими права, и стрелять их без причины считалось убийством. Однако время от времени такое случалось.
– Если будете стрелять, когда я загораживаю прицел, можете все попрощаться со своими жетонами.
– А у меня жетона нет.
Это сказал Бальфур, поддерживая имидж крутого парня. Но и пистолет у него тоже был не слабый.
Я повернулась к нему.
– Если будешь стрелять, постарайся убить меня первым выстрелом, потому что второго у тебя уже не будет.
– Никто ни в кого стрелять не будет, – произнес Николс. Я стояла достаточно близко, чтобы услышать сказанное себе под нос: «Черт бы все побрал».
Он отвел ствол в сторону телохранителей:
– Убрать оружие, быстро!
Остальные полисмены последовали его примеру, и вдруг линия стволов обратилась прочь от меня, к Бальфуру и Рексу. Я медленно выдохнула – оказалось, я задержала дыхание, – и слегка привалилась к Ашеру.
Он вообще-то знал, что не следует неожиданно влетать в гущу людей, особенно полисменов. Ничто так не пугает людей, как зрелище вампира, который делает что-то абсолютно невозможное. И еще он заговорил по-французски – значит, что-то его так напугало или разозлило, что он забыл английский. Что-то случилось очень плохое, но я не могла его спросить – пока что. Первым делом выбраться с линии огня, остальное потом.
Мы стояли так близко, что его золотые волосы задевали мои черные кудряшки. Он положил руки мне на плечи, и я почувствовала, как они напряжены. Он был напуган. Что же стряслось?
Полиция уже убедила телохранителей убрать пистолеты. Постовые разделились и проэскортировали заинтересованные стороны каждую к своим машинам. Возле нас остались Николс, судья и секретарша. Она хотя бы не стучала по своему компьютеру.
Николс повернулся ко мне, держа в руке опущенный пистолет и слегка похлопывая им по штанине. Он нахмурился, бегло оглядел Ашера, потом меня. Он явно знал, что не стоит смотреть в глаза вампирам. Они могут тебя зачаровать, если захотят. Я иммунна к их взгляду, потому что я – слуга-человек Мастера всех вампиров города. Связь с Жан-Клодом защищала меня почти от всего, что мог бы сделать Ашер. Не от всего, но почти.
Николс явно был недоволен:
– О’кей. Так что такого стряслось, что вам пришлось вот так сюда влетать?
Черт, слишком он хороший коп. Хотя он с вампирами наверняка дела имел мало, он правильно заключил, что лишь очень срочное дело могло заставить Ашера появиться таким образом.
Он снова покосился на Ашера, потом опять стал смотреть на меня.
– Это хороший способ, чтобы вас застрелили, мистер...
– Ашер, – подсказала я.
– Я не вас спрашивал, миз Блейк. Я спрашивал его.
– Я Ашер, – сказал вампир таким голосом, который ощущался в воздухе как ласка. Он воспользовался вампирским умением, чтобы расположить к себе собеседника. Просеки Николс, что он делает, эффект был бы обратным. Но Николс не просек.
– Так что случилось, мистер Ашер?
– Просто Ашер, – ответил он тем же ласковым голосом, погладившим мне кожу. У меня-то был иммунитет, а у Николса не было.
Он моргнул, потом озадаченно сдвинул брови.
– Хорошо, пусть Ашер. Так что за спешка?
Пальцы Ашера напряглись у меня на плечах, и я ощутила, как он делает вдох. Я только и успела понадеяться, что он не начнет разыгрывать перед лейтенантом Николсом Оби Вана. Вроде: «Это не те дроиды, которых ты ищешь». У Николса достаточно сильная воля.
– Тяжело ранена Мюзетт. Я прибыл отвести Аниту к ее ложу.
Я сама почувствовала, как у меня краска отхлынула от лица, горло перехватило. Мюзетт – одна из лейтенантов Белль Морт. А Белль Морт – источник, le Sourdre de Sang линии Жан-Клода и Ашера. Еще она член Совета вампиров, находящегося где-то в Европе. Каждый раз, когда к нам приезжает кто-нибудь из членов Совета, кто-нибудь погибает. Частично наши, частично с их стороны. Но сама Белль Морт никого не присылала – пока что. Шли осторожные переговоры о прибытии Мюзетт с официальным визитом. Он ожидался через три месяца, сразу после Дня Благодарения. Так какого черта она делает в городе за месяц с лишним до Хэллоуина? Я ни на минуту не поверила, что она ранена. Это просто Ашер так мне сообщил при свидетелях, насколько плохо дело.
Мне не надо было симулировать потрясение или испуг. Лицо у меня было как у любого человека, получившего плохие известия. Николс кивнул, будто удовлетворившись.
– Она ваша родственница, эта Мюзетт?
– Лейтенант, можно ли нам идти? Я бы хотела попасть к ней как можно скорее.
Я уже высматривала, где моя сумка. Хорошо, что она уже собрана. У меня мороз бежал по коже, когда я думала, что сейчас делает Мюзетт с теми, кто мне дорог. От одного упоминания ее имени Ашер и Жан-Клод бледнели.
Николс снова кивнул, убирая пистолет.
– Да, езжайте. Надеюсь, с вашей... подругой все будет хорошо.
Я посмотрела на него, не пытаясь скрыть растерянности.
– Да, я тоже надеюсь.
Но думала я не о Мюзетт, а обо всех остальных. Сколь многим может она повредить, если у нее есть благословение от Совета или хотя бы от Белль Морт. Мне пришлось узнать, что из-за политических интриг в Совете если ты враждуешь с одним из членов, это еще не значит, что тебя ненавидят остальные. Похоже, что многие члены Совета согласны были со старинным сицилийским правилом: враг моего врага – мой друг.
Судья тоже пробормотал слова благодарности и выразил надежду, что моя подруга быстро поправится. Секретарша ничего не сказала – она глазела на Ашера, как загипнотизированная. Вряд ли он ее зачаровал – она смотрела так, будто никогда не видела такого красивого мужчины. Наверное, так оно и было.
Волосы его сияли в свете фар настоящим золотом – занавес почти металлических волн, сияющим морем стекающий по правой стороне лица. Золотой оттенок еще сильнее подчеркивался темно-коричневым шелком рубашки. Она была с длинными рукавами, навыпуск поверх синих джинсов, заправленных в коричневые сапоги. Выглядело так, будто он одевался в спешке, но я знала, что так он одевается всегда. И он встал так, чтобы левая сторона его лица – самый совершенный в мире профиль – была подставлена свету. Ашер мастерски использовал игру света и тени, чтобы подчеркнуть то, что хотел показать и скрыть то, чего показывать не хотел. Видимый глаз был светло-голубым, как у сибирской лайки. У людей таких глаз не бывает. Даже при жизни он наверняка был необычайно красив.
Видны были контуры полных губ, блеск второго голубого глаза. А то, чего он никак не хотел показывать, начиналось в паре дюймов за глазом и тянулось полосой почти до рта – шрамы. Дорожки шрамов, где на это прекрасное лицо пролили святую воду. И еще шрамы сбегали вниз по телу, скрытые одеждой.
Секретарша уставилась на него недвижно, будто и дышать перестала. Ашер это заметил и напрягся. Наверное, потому что знал: стоит ему качнуть головой и показать ей шрамы, как восхищение сменится ужасом – или жалостью.
Я взяла его за руку:
– Пойдем.
Он зашагал к моему джипу. Обычно он почти плыл по земле, будто не идет по гравию, а скользит над ним. Сейчас он ступал почти так же тяжело, как человек.
Мы оба молчали, пока не сели в машину. Здесь, в темном салоне, нас никто не услышит.
Я спросила, пристегиваясь:
– Что случилось?
– Час назад приехала Мюзетт.
Я включила передачу и начала аккуратно выруливать в объезд полицейских машин. Проезжая, я махнула рукой Николсу, и он помахал в ответ, переложив сигарету в другую руку.
– Мне казалось, мы не завершили переговоры насчет того, сколько людей она может привезти с собой.
– Не завершили.
В его голосе скорбь ощущалась так густо, что хоть выжимай слезы в чашку. Голос Жан-Клода лучше умел делиться радостью, но Ашер был мастер поделиться эмоциями более отрицательными.
Я глянула на него. Он сидел очень прямо, с совершенно неподвижным лицом, скрывающим любые чувства.
– Тогда не нарушила ли она какой-нибудь трактат, или закон, или что-нибудь подобное, вторгшись на нашу территорию?
Он кивнул, сбрасывая волосы на лицо, скрываясь от меня. Терпеть не могу, когда он эти шрамы от меня прячет. Я считаю его красивым со всеми шрамами, но он мне так до конца и не верит. Он, очевидно, думает, что это влечение – отчасти влияние воспоминаний Жан-Клода у меня в голове, а отчасти жалость. Жалости здесь нет, а насчет воспоминаний Жан-Клода – не спорю. Я – его слуга-человек, и это дает мне множество интересных побочных эффектов. В частности, позволяет видеть воспоминания Жан-Клода.
Я помню прохладный шелк кожи Ашера под пальцами, каждый безупречный дюйм. Но касались его пальцы Жан-Клода, а не мои. И потому, что я так четко помню эти прикосновения даже теперь, меня тянет потрогать его руку, проверить, настоящий ли он. Такова одна из странностей моей жизни, с которой приходится мириться. Будь даже Жан-Клод сейчас в машине, он бы тоже не притронулся к Ашеру. Столетия прошли с тех пор, как у них был menage a trois с Джулианной, слугой Ашера. Ее сожгли как ведьму те же люди, что хотели святой водой очистить Ашера от зла. Жан-Клод смог спасти Ашера, но к Джулианне опоздал. И ни Ашер, ни он сам ему этого не простили.
– Если Мюзетт нарушила закон, можем ли мы наказать ее, или просто вышвырнуть с нашей территории?
Я уже выезжала с кладбища, оглядывая пустую в этот час дорогу.
– Поступи так рядовой мастер вампиров, мы имели бы право убить его, но это – Мюзетт. Вот как ты Больверк у вервольфов, так и Мюзетт... – Кажется, он подыскивал слово. – Не знаю, как это по-английски, а по-французски она bourreau у Белль Морт. Она для нас пугало, Анита, и так уже шестьсот с лишним лет.
– Хорошо, – сказала я. – Она страшна, и я это признаю, но факт остается фактом: она вторглась в наши владения. Если мы ей это спустим, она попробует еще что-нибудь.
– Анита, это еще не все. Она... – Он снова стал искать слово. То, что он забывал английский, показывало, насколько он перепуган. – Vaisseau – почему я не помню английского слова?
– Потому что ты расстроен.
– Я напуган, – возразил он. – Да, Белль Морт сделала Мюзетт своим сосудом. Тронуть Мюзетт – значит тронуть Белль.
– В буквальном смысле? – спросила я, сворачивая на Маккензи.
– Non, это скорее этикет, чем магия. Она дала Мюзетт свою печать, – кольцо, являющееся ее регалией, – а это значит, что Мюзетт говорит от имени Белль. Мы вынуждены обращаться с ней как с самой Белль Морт. И вот это оказалось совершенно неожиданно.
– А какая разница, что она это... vaisseau? – спросила я. Мы встали у светофора на Ватсон-стрит, разглядывая «Макдональдс» и банк «Юнион Плантерз».
– Не будь Мюзетт сосудом Белль, мы бы могли наказать ее за преждевременное прибытие и срыв переговоров. Но наказать ее сейчас – то же самое, что наказать Белль Морт, если бы она приехала.
– И что? Почему бы нам и не наказать Белль, если она так бесцеремонно к нам заявится?
Ашер повернулся ко мне, но я не могла посмотреть ему в глаза, потому что наконец-то загорелся зеленый.
– Анита, ты не понимаешь, что говоришь.
– Так объясни мне.
– Белль – наш Sourdre de Sang, наш источник. Она – наша кровь. Мы не можем поднять на нее руку.
– Почему?
Он развернулся ко мне всем корпусом, и занавес волос откачнулся назад, открыв лицо. Наверное, он был так потрясен моим вопросом, что забыл закрыть шрамы.
– Так не делают – вот и все.
– Что не делают? Не защищают свою территорию от чужаков?
– Не нападают на свою родоначальницу, на своего Sourdre de Sang, на главу своего рода. Просто не делают.
– И снова спрошу: почему? Белль нас оскорбила. А не мы ее. Жан-Клод вел переговоры с доброй волей и доверием. Тут если кто плохой, так Мюзетт. А если она прибыла с благословения Белль, то Белль злоупотребляет своим положением. Считает, будто мы съедим все, что она состряпает.
– Состряпает?
– Все, что она с нами сделает. Она считает, что мы это проглотим и слова поперек не скажем.
– Она права, – ответил Ашер.
Я сдвинула брови, глянула на Ашера, но тут же стала вновь следить за дорогой.
– Но почему? Почему мы не можем любые угрозы или оскорбления воспринимать одинаково?
Он запустил руки в густые волосы, отбросил их с лица. Уличные фонари перекрестили его светом и тенью. Мы снова встали у светофора рядом с другой машиной. Там за рулем сидела женщина, она глянула на нас, потом посмотрела внимательней. Глаза у нее стали круглыми. Ашер не заметил. Я посмотрела на женщину, и она отвернулась, явно смущенная тем, что ее застали за таким неблаговидным занятием – глазеть. Американцев учат не смотреть пристально ни на какие недостатки внешности – словно взгляд их усугубляет. Отвернись, и они исчезнут.
Светофор переключился, и мы поехали. Ашер не заметил. Он показывал свое лицо незнакомцам, и не замечал производимого эффекта. Как бы он ни был зол, как бы ни был печален, что бы вообще с ним ни происходило, о шрамах он не забывал никогда. Они владели его мыслями, действиями, жизнью. Раз он забыл, значит, ситуация серьезна донельзя, а я пока еще не понимала, почему.
– Ашер, не понимаю. Мы защищались, когда сюда явились члены Совета. Мы подняли на них руку, очень старались убить. В чем разница?
Он отпустил волосы, и они легли на место золотым занавесом. Но не потому, что он был уже не так расстроен – просто по привычке.
– В тот раз это не была Белль Морт.
– Так какая разница?
– Mon Dieu, ты не понимаешь, что для нас значит, что Белль – наша родоначальница?
– Очевидно, нет. Объясни мне. Мы ведь сейчас едем в «Цирк проклятых»? Времени по дороге хватит.
– Oui.
Он уставился в окно джипа, будто желая почерпнуть вдохновение у электрических фонарей, стрип-баров и ресторанов быстрой еды. Потом повернулся ко мне.
– Как объяснить тебе то, чего тебе никогда не приходилось понимать? У тебя никогда не было короля или королевы. Ты американка, ты молода, и ты не понимаешь, что такое долг вассала перед сеньором.
Я пожала плечами:
– Наверное, не понимаю.
– Тогда как тебе понять, в чем наш долг перед Белль Морт и какое было бы... предательство поднять на нее руку.
Я мотнула головой:
– Ашер, это все хорошо в теории, но я достаточно имела дело с вампирской политикой, чтобы понять одну вещь: если мы поддадимся, она это оценит как слабость, и будет давить и давить, чтобы выяснить, насколько именно мы слабы – или сильны.
– У нас нет войны с Белль Морт, – сказал он.
– Нет, но если она решит, что мы достаточно слабы, это не задержится. Я видела, как у вас водится. Крупная вампирская рыба ест мелкую вампирскую рыбу. И мы не можем допустить, чтобы Мюзетт или Белль считали нас мелкой рыбой.
– Анита, ты все еще не поняла? Мы и есть мелкая рыба. По сравнению с Белль Морт мы очень мелкая рыбешка.
Глава пятая
Мне очень трудно было поверить, что мы – мелкая рыбешка. Может быть, не слишком крупная, но это не то же самое, что очень мелкая. Но Ашер был настолько убежден, что спорить я не стала.
Я позвонила по сотовому и оставила сообщения по всему городу насчет преждевременного прибытия Мюзетт. Пусть Ричард на меня злится, но он остается третьей частью нашего триумвирата силы: он – Ульфрик, Жан-Клод – Принц города, и я – некромант. Ричард – подвластный зверь Жан-Клода, а я – его слуга-человек, нравится нам это или нет. Еще я позвонила Мике Каллахану – он мой Нимир-Радж и занимается всеми оборотнями, когда у меня другие дела. А другие дела случаются так часто, что помощь мне необходима. Еще Мика мой бойфренд, как и Жан-Клод. Вроде бы никто из них не имеет ничего против, хотя мне от этого как-то неловко. Меня воспитали в убеждении, что девушка не встречается с двумя кавалерами одновременно – по крайней мере, всерьез.
Всюду я попала на автоответчики, и оставила сообщения – самой деловой и спокойной интонацией, которой только могла добиться. Ну как можно сообщить по телефону такие сведения? «Привет, Мика, это Анита. Мюзетт прибыла раньше времени, вторглась на территорию Жан-Клода. Мы с Ашером сейчас едем в «Цирк», если я до утра не проявлюсь, посылай подмогу. Но до того в «Цирк» не приезжай, если я сама не позову. Чем меньше народу на линии огня, тем лучше».
Оставить сообщение Ричарду я попросила Ашера – иногда Ричард стирает сообщение, только услышав мой голос. Если у него очень плохое настроение. Хотя он меня бросил, а не я его, действовал он как обиженная сторона и во всем винил меня. Я стараюсь никак его не трогать, но бывают моменты – вроде теперешнего – когда нам приходится работать вместе, чтобы все наши люди остались живы и здоровы. Выживание имеет приоритет над эмоциями – должно иметь. Надеюсь, Ричард этого не забыл.
«Цирк проклятых» – сочетание импровизационного театра с жуткими сюжетами, традиционных, пусть и макабрических, цирковых представлений, ярмарки с играми и всеми аксессуарами, и дополнительных спектаклей, от которых даже у меня кошмары были бы.
С заднего фасада «Цирк» был темен и тих. Дудение каллиопы, оглушительное спереди, сюда доносилось легким сном. Когда-то я в этот цирк приходила только убивать вампиров. Теперь паркуюсь на служебной стоянке. Как низко пали могучие.
Я уже отошла на пару шагов от машины, когда поняла, что Ашер остался сидеть внутри, не шевельнулся. Вздохнув, я вернулась к автомобилю. Пришлось постучать в окно, чтобы Ашер на меня взглянул. Я ожидала, что он вздрогнет, но нет – он лишь медленно повернул голову – как в кошмаре, когда знаешь, что если повернешься быстро, тебя схватят чудовища.
Я ждала, что он откроет дверцу, но он смотрел и не шевелился. Медленно вдохнув, я посчитала до десяти. У меня не было времени заживлять его душевные раны. Жан-Клод, мой любимый, сейчас находился в подвале «Цирка», развлекая пугало мира вампиров. Ашер мне сказал, что пока еще никому плохо не было. Но я поверю лишь когда сама увижу Жан-Клода, трону его за руку. Как бы ни был мне дорог Ашер, времени с ним нянчиться у меня не было. Ни у кого из нас не было.
Я открыла ему дверь. Он все равно не шевельнулся.
– Ашер, не рассыпайся у меня на руках. Ты нам сегодня нужен.
Он потряс головой:
– Ты должна знать, Анита. Жан-Клод не потому послал за тобой меня, что я быстрее других. Он услал меня подальше от нее.
– И ты должен остаться здесь?
Он снова помотал головой, и золотые волосы поплыли вокруг лица. В свете потолочной лампочки его глаза стали привычно голубыми.
– Я его temoin, второй после него. Я должен вернуться.
– Тогда тебе придется выйти из машины, – заметила я.
Он снова поглядел на сложенные на коленях руки:
– Я знаю.
Но не двинулся с места.
Я положила руку на дверцу, вторую на крышу и нагнулась к нему.
– Ашер... если ты не можешь, то лети ко мне, спрячься в подвале – у нас там есть запасной гроб.
Тут он поднял глаза, и в них был гнев.
– Пустить тебя одну? Никогда. Если с тобой что-нибудь случится... – Он снова опустил глаза, спрятав лицо за занавесом волос. – Я не мог бы жить, зная за собой такую вину.
Я снова вздохнула:
– Ладно, спасибо за такие чувства. Я их понимаю, но понимаю и то, что в этом случае тебе придется выйти из машины.
Порыв ветра ударил меня сзади – слишком сильный ветер, как тот, что Ашер устроил на кладбище. Падая на колено, я потянулась к пистолету.
Передо мной приземлился Дамиан – дуло смотрело ему в живот. Будь он пониже шести футов, оно оказалось бы на уровне груди.
Я медленно выдохнула и так же медленно убрала палец со спускового крючка.
– Слушай, Дамиан, ты меня напугал, а это бывает вредно для здоровья.
Я встала.
– Извини, – сказал он. – Но Мика хотел, чтобы с тобой еще кто-нибудь был.
Он развел руки в стороны, показывая, что не вооружен и безобиден. Не вооружен – может быть, но безобиден – вряд ли. Дело не только в том, что Дамиан красив – красивых мужчин много, и живых и мертвых. Волосы его в свете звезд спадали ровным шелковым занавесом, алым, как пролитая кровь. Так выглядят рыжие волосы, более шестисот лет не бывавшие на солнце. Он моргал зелеными глазами на свет уличных фонарей. Такими зелеными, что любой кот мог бы позавидовать. Глаза на три оттенка светлее футболки, облегающей тело. Черные брюки и лакированные туфли. Завершал наряд черный пояс с серебряной пряжкой. Дамиан не одевался специально, просто он всегда носит брюки и туфли. Большинство вампиров, недавно прибывших из Европы, никак не привыкнут к шортам и кроссовкам.
Да, он был соблазном для глаз, но не этим он был опасен. А вот то, что я хотела его трогать, водить руками по его белейшей коже – вот это было опасно. Это не была любовь, не было даже вожделение. В результате серии совпадений и чрезвычайных ситуаций я привязала Дамиана к себе как своего слугу-вампира. Что невозможно. Вампир может иметь слугу-человека, но у человека не может быть слуги-вампира. Я начала понимать, почему Совет раньше убивал некромантов на месте. Дамиан лучился добрым здоровьем, из чего следовало, что он недавно на ком-то подкормился, но я знала, что это была добровольная жертва, поскольку охотиться я ему запретила. Он делал то, что я ему говорила – не больше и не меньше. Повиновался мне во всем, так как у него не было выбора.
– Я знал, что успею до того, как вы войдете, – сказал он.
– Да, полет имеет свои преимущества.
Я встряхнула головой и убрала пистолет. Пришлось потереть ладонь о юбку, чтобы не коснуться Дамиана. Рука прямо чесалась его тронуть. Он не был моим любовником или бойфрендом, и все же меня так и тянуло его потрогать, когда он бывал рядом, и чувство это было до неприличия мне знакомо.
Глубокий вздох, который я испустила, оказался слегка прерывистым.
– Я велела Мике никого не присылать, пока не пойму, что там творится.
Дамиан пожал плечами, подняв руки.
– Мика сказал «иди», и я пришел.
Он тщательно сохранял на лице нейтральное выражение. Но был напряжен, и явно ожидал, что я сорву недовольство на гонце.
– Коснись его, – сказал Ашер.
От его тихого голоса я вздрогнула. Но он хотя бы уже вылез из джипа.
– Что?
– Коснись, ma cherie, коснись своего слуги.
Я ощутила, как мне щеки заливает жаром.
– Это так заметно?
Он улыбнулся, но не радостно.
– Я помню, как это было с... Джулианной. – Ее имя он произнес шепотом, который был отчетливо слышен в холодном осеннем воздухе. Меня поразило ее имя, произнесенное им – раньше он избегал его произносить и слышать.
– Я – человек-слуга Жан-Клода, но не испытываю непреодолимого желания потрогать его каждый раз, когда вижу.
Ашер посмотрел на меня в упор:
– Не испытываешь?
Мне пришлось задуматься. Мне действительно хотелось коснуться Жан-Клода при каждой встрече, но ведь это секс, тяга друг к другу недавно образовавшейся пары?
Я поморщилась и сменила тему:
– И у Жан-Клода та же потребность коснуться меня? – Как у меня коснуться Дамиана. Последней фразы я не сказала вслух.
– Почти наверное, – ответил Ашер.
Я сильнее нахмурила брови:
– Он ее хорошо скрывает.
– Показать такой неприкрытый голод значило бы тебя отпугнуть. – Он слегка взял меня за локоть. – Я не хотел бы открывать ничьих секретов, но мы должны показать единый фронт перед... перед ней, сегодня. Касаясь Дамиана, ты набираешь силу, как Жан-Клод набирает силу, касаясь тебя или Ричарда.
Я медленно перевела дыхание. Одно я знала совершенно точно: Ричарда сегодня здесь не будет. С момента нашего разрыва он близко не подходил к «Цирку проклятых». Отсутствие трети нашего триумвирата ослабляло нас. Ричард обещал явиться в «Цирк» через три месяца, к ожидаемому визиту Мюзетт, но раньше он не придет. Я готова была поставить на это свою жизнь – а может, уже и поставила. Черт его знает, что ждет нас там, внутри.
Я посмотрела на обоих вампиров и тряхнула головой. Нам надо войти, и пора перестать жаться. Ашеру тоже пора, но им я не могла управлять – дай Бог собой управить.
Я взяла Дамиана за руку, и сила потекла между нами как дыхание ветра. Я провела ладонью по его гладкой коже, всей ладонью, кроме кончиков пальцев. Они болели, если их слишком сильно прижать. Дыхание Дамиана стало прерывистым, когда я скользнула рукой ему в ладонь, переплела с ним пальцы. Если не давить слишком сильно, заклеенные пальцы не болели.
Так было хорошо его касаться. Трудно объяснить, потому что это прикосновение не наводило на мысль о сексе. Не то, что касаться Жан-Клода, или Мики, или даже Ричарда. У нас с Ричардом была сейчас кровная вражда, но все равно на меня действовало его присутствие. Когда я смогу быть в одной комнате с Ричардом, и у меня тело не будет сжиматься, тогда я пойму, что любовь прошла.
– Я не возражаю, что Мика прислал помощь.
Его ладонь, всю руку, все тело отпустило напряжение, которое я даже раньше не заметила. Он улыбнулся и пожал руку мне в ответ:
– Это хорошо.
– А ты помягчела, – раздался голос у меня за спиной. Я резко обернулась – все мы обернулись – и увидела идущего к нам Джейсона, очень довольно ухмыляющегося, что сумел нас застать врасплох.
– Чертовски тихо для вервольфа, – сказала я.
Он был одет в джинсы, кроссовки и короткую кожаную куртку. Джейсон, как и я, американец, и любит одеваться непринужденно. Светлые волосы все еще подстрижены коротко, как у юного карьериста. Они делали его с виду старше, взрослее. Без обрамления волос его глаза казались больше, синее, цвета невинного весеннего неба. И цвет этот не соответствовал прыгающим в глазах чертикам.
– Пожалуй, слишком тепло для кожаной куртки, – заметила я.
Он одним движением расстегнул молнию и блеснул голой грудью и животом, прямо на ходу, даже с шага не сбившись. Иногда я забываю, что Джейсон днем работает стриптизером в «Запретном плоде», одном из клубов Жан-Клода. В такие моменты он мне об этом напоминал.
– У меня не было времени одеться, когда Жан-Клод меня послал ждать вас.
– А к чему такая спешка?
– Мюзетт предложила Жан-Клоду поделиться с ним своим pomme de sang, если он поделится своим.
Pomme de sang в буквальном переводе значит «яблоко крови» – жаргонное название объекта, куда более значимого, чем просто донор крови. Жан-Клод его когда-то охарактеризовал как возлюбленную подругу, только вместо секса она дает кровь. Содержанка, или – в случае Джейсона – содержанец.
– Мне казалось, что просить одолжить своего pomme de sang – это бестактность, – сказала я.
– Но может также быть величайшей любезностью и честью, – объяснил Ашер. – Если есть возможность превратить обычай в пытку, Мюзетт ее не упустит.
– Значит, она своего pomme de sang предложила Жан-Клоду не в знак чести, а потому, что знала: он не захочет делиться Джейсоном?
– Oui.
– Отлично, просто отлично. Какие еще есть маленькие вампирские обычаи, которые могут вдруг выскочить и вцепиться в икру?