Множество морщинок в углах губ и настоящая улыбка. Женщина протянула мне руку. Я встала, чтобы ее пожать, и пожатие было твердое и сильное. Я глянула на черный жакет на спинке стула детектива О'Брайен и поняла, с кем я говорю, раньше, чем она представилась.
– Извините, что пришлось так долго заставлять вас ждать. Очень выдался напряженный день. – Она жестом пригласила меня сесть.
– Понимаю. – Я села.
Она улыбалась, но теперь ее глаза не соответствовали улыбке, будто она мне не поверила.
– Я буду вести это дело, так что я хотела бы кое-что прояснить. – Она положила на стол принесенную папку, раскрыла и перелистнула, будто сверяясь с какими-то записями.
– Понимаю, – кивнула я.
– Вы не знаете, кто были эти двое, которые вас преследовали. Это так?
– Это так, я их не знаю.
Она посмотрела на меня в упор своими темно-серыми глазами.
– И тем не менее вы сочли случай настолько экстренным, что назначили своими помощниками... – она сверилась с записями, – десять гражданских лиц, чтобы задержать этих людей.
Я пожала плечами и посмотрела на нее приветливо:
– Я не люблю, когда меня преследуют незнакомые люди.
– Вы сказали сотрудникам полиции, прибывшим на место, что подозреваете этих людей в незаконном ношении оружия. И это было до того, как обыскали их машину и их самих. Откуда вы узнали, что у них оружие... – она запнулась, –...маршал Блейк?
– Я думаю, животный инстинкт.
Теплые серые глаза вдруг стали холоднее зимнего неба.
– Кончайте вешать мне лапшу и расскажите, что вам известно.
Я сделала большие глаза:
– Все, что мне известно, я уже рассказала вашим коллегам, детектив О'Брайен.
Она посмотрела на меня с сокрушительным презрением, от которого мне полагалось тут же завянуть и все выложить. Беда только в том, что мне нечего было выкладывать. Я ни хрена не знала. И я попыталась ответить честно.
– Детектив О'Брайен, я вам клянусь, что я заметила этот хвост только сегодня на хайвее. Потом я увидела под своими окнами тех же двоих, но в другой машине. Пока я не увидела их второй раз, я хотела думать, что страдаю манией преследования. Но когда я убедилась, что они меня преследуют, я решила это прекратить, и я хотела узнать, зачем они вообще за мной следят. – Я пожала плечами. – И это чистая правда. Мне бы хотелось знать что-нибудь, чтобы скрыть от вас, но я здесь так же блуждаю в темноте, как и вы.
Она захлопнула папку и стукнула ею по столу, будто хотела утрясти в ней бумаги, но жест этот казался отработанным – или сердитым.
– Не надо мне делать большие карие глаза, миз Блейк. На меня это не действует.
Большие карие глаза? Это про меня?
– Вы меня обвиняете в попытках использовать на вас женские чары, детектив О'Брайен?
Она чуть не улыбнулась, но подавила это желание.
– Не совсем так. Но я видала таких женщин как вы: такая миниатюрная, такая милая, и достаточно сделать такое невинное лицо, как мужчины наперегонки спешат вам поверить.
Я посмотрела на нее внимательно – не шутит ли она, но нет, она была серьезной.
– Не знаю, что за топор у вас в руке, но найдите другой лоб, куда его всадить. Я говорю правду и только правду. С моей помощью на улице задержаны двое мужчин с оружием, заряженным бронебойными патронами – коп-киллерами. И я что-то не вижу, чтобы вы рассыпались в благодарностях.
Она посмотрела на меня совершенно холодным взглядом:
– Вы вольны уйти в любой момент, миз Блейк.
Я встала, улыбнулась ей сверху вниз, и я знала, что глаза у меня были такие же холодные и недружелюбные, как у нее.
– Огромное вам спасибо, миз О'Брайен. – Слово «миз» я отлично выделила голосом.
– Я детектив О'Брайен, – сказала она. Я ждала, что она так скажет.
– Тогда я для вас маршал Блейк, детектив О'Брайен.
– Я свое право называться детективом заработала, Блейк. Мне его не поднесли на блюдечке, как некоторым. Может, у вас и есть жетон, но копом он вас не делает.
Ну и ну. Ревнует, надо же! Я медленно вдохнула и выдохнула. Клюнуть на подначку и затеять ссору ни к чему не приведет. И я этого делать не стала. Очко в мою пользу.
– Пусть я не коп вашей масти, но я должным образом назначенный федеральный маршал.
– Вы можете вмешиваться в любое дело, где замешаны противоестественные создания. Так вот, в этом деле их нет. – Она смотрела на меня со спокойным лицом, но признаки злости все-таки определялись. – Так что всего вам хорошего.
Я моргнула и посчитала про себя до десяти – медленно.
Широким шагом вошел другой детектив. У этого были коротко стриженные белокурые волосы, веснушки и улыбка до ушей. Будь он еще чуточку более новеньким детективом, он бы поскрипывал на ходу.
– Джеймс говорит, что мы будто поймали международных шпионов, это правда?
По лицу О'Брайен пробежала гримаса страдания. Почти слышна была ее мысль: «Вот блин!»
Я улыбнулась вошедшему:
– Интерпол дал на них сведения?
Он с энтузиазмом закивал.
– Этот немец разыскивается по всему миру за промышленный шпионаж, по подозрению в терроризме...
О'Брайен не дала ему договорить.
– Выйдите, детектив Вебстер! Выйдите к трепанной матери!
Он несколько увял:
– Я что-то не то сказал? Я ведь думал, раз маршал их привела, то ей...
– Выйдите немедленно, и чтобы я вас не видела, – произнесла О'Брайен, и предупреждающее рычание в ее голосе сделало бы честь любому вервольфу.
Детектив Вебстер вышел, не сказав больше ни слова. Вид у него был встревоженный, и не зря. Я бы поручилась, что детектив О'Брайен зло будет помнить до гробовой доски, и с каждого спросит без скидки.
Она глядела на меня, но злость в ее глазах относилась не только ко мне. Может быть, она накопилась за многие годы работы единственной женщиной среди мужиков, может, сама работа сделала ее желчной, а может, она с детства мрачная. Не знаю, и плевать мне, честно говоря.
– В наши дни поимка международного террориста может сделать человеку карьеру, – сказала я с разговорной интонацией, не глядя на нее.
От ненависти, мелькнувшей в ее глазах, мне захотелось съежиться.
– И вы это отлично знаете.
Я покачала головой:
– О'Брайен, я не делаю карьеру в полиции. И даже в ФБР не делаю. Я – ликвидатор вампиров, и я помогаю расследовать дела, где фигурируют монстры. Жетон у меня на груди – дело настолько новое и беспрецедентное, что до сих пор ведутся споры, будет ли нам придан ранг федеральных маршалов и можно ли нас вообще продвигать по служебной лестнице. Я – не угроза вашему росту. Поимка шпионов нисколько не поможет моей карьере. Так что берите ее себе.
В ее глазах ненависть сменилась недоверием.
– А что вас тогда интересует в этом деле?
Я покачала головой:
– Еще не доперли, О'Брайен? То, что сказал Вебстер: международный шпионаж, промышленный шпионаж, подозрение в терроризме, и это еще только первые строки списка.
– Ну и что? – Ее руки лежали сцепленные на папке, будто защищая ее от меня, будто она опасалась, что я сейчас выхвачу эту папку и дам деру.
– Он следил за мной, О'Брайен. Зачем? Я никогда не выезжала из страны. За каким чертом и каким международным бандитам я понадобилась?
Она чуть наморщила брови.
– Вы действительно не знаете, зачем они вас преследовали?
– Нет. Вы бы хотели, чтобы за вами следил кто-нибудь вроде этого типа?
– Нет, – сказала она уже мягче, как-то неуверенно. – Не хотела бы. – Она смотрела на меня жестким взглядом, но уже не таким жестким, как раньше. Извиняться она не стала, но протянула мне папку. – Если вы действительно не знаете, что им от вас надо, то вам следует знать, что за человека вы накопали для нас... маршал Блейк.
– Спасибо, детектив О'Брайен, – улыбнулась я.
Ответной улыбки не было, но она послала детектива Вебстера принести еще кофе нам обеим. И она велела ему приготовить свежий, а потом уже наливать нам. Детектив О'Брайен нравилась мне все больше и больше.
Глава тридцать седьмая
Этого человека звали Леопольд Вальтер Хайнрик, по национальности немец. Подозревался он почти во всех серьезных преступлениях, какие можно придумать. Серьезные – я имею в виду серьезные. Он не срезал сумки, не был шулером. Его подозревали в работе на мировые террористические группы, в основном с арийской направленностью. Это не значит, что он никогда не брал денег у людей, которые действовали не для того, чтобы сделать мир удобнее для расистов, но предпочитал он работать на расистов. Он был замешан в том направлении шпионской деятельности, которое помогает светлокожим либо остаться у власти, либо получить власть над людьми с менее светлой кожей.
В деле был список известных сообщников, некоторые с фотографиями. Часть снимков была по качеству как фотографии на сувенирных кружках, но в основном – зернистые факсы фотографий наблюдения. Лица в профиль, лица людей, снятых во время посадки в машину, входа или выхода из здания в далеких странах. Как будто эти люди знали, что их фотографируют, или боялись, как бы этого не случилось. Были там два лица, к которым я возвращалась, – двое мужчин, – один в профиль в шляпе, другой смотрит в камеру, но лицо смазано.
О'Брайен встала рядом со мной, разглядывая две фотографии, отложенные мной на край стола.
– Вы их узнаете? – спросила она.
– Не уверена.
Я потрогала края фотографий, будто от этого они станут реальнее, выдадут мне свои тайны.
– Вы все время к ним возвращаетесь.
– Я знаю, но не то чтобы они мне знакомы. Скорее будто я их где-то видела. И недавно. Не могу сообразить, но знаю, что видела их или людей, очень на них похожих.
Я всмотрелась в зернистые изображения, серо-черно-белые, составленные из точечек, будто это был факс с факса с факса. И кто знает, откуда взялся оригинал?
О'Брайен вроде бы прочла мои мысли, потому что сказала:
– Вы работаете с факсами, сделанными с плохих фотографий наружного наблюдения. Здесь их мать родная не узнает.
Я кивнула, потом взяла ту, на которой был крупный темноволосый мужчина. Он садился в машину. За спиной его был какой-то старый дом, но архитектуру я не изучала, и это ничего мне не говорило. Человек смотрел вниз, будто боясь оступиться при сходе с тротуара, и я даже не видела его спереди.
– Может, если бы я увидела снимок анфас... или это все, что у них есть?
– Они нам прислали все – так они сказали. – Судя по выражению ее лица, она не до конца в это верила, но приходилось довольствоваться тем, что есть. – Они еще весьма обеспокоены, что в Штатах могут оказаться и друзья Хайнрика. Мы собираемся раздать пачку фотографий всем патрульным с указанием наблюдать и докладывать, но не пытаться задержать.
– Вы думаете, они опасны? – спросила я.
Она посмотрела на меня недоуменно:
– Вы же читали дело Хайнрика. Разве вы сами так не думаете?
Я пожала плечами:
– Да, пожалуй. – Я снова перешла к списку известных контактов. – Ни одно имя мне ничего не говорит.
Я закрыла папку и положила ее позади двух фотографий. На этот раз я взяла вторую, ту, где был светловолосый. На фото волосы казались белыми. Или белокурыми, но очень светлыми. Фона, по которому можно было бы определить его рост, не было. Снимок портретный, близко, и виден только торс. Человек наклонился к столу в момент разговора. Эта фотография была лучше, подробнее, но я все равно его не узнавала.
– Это снято скрытой камерой наблюдения?
– Почему вы так думаете?
Я пододвинула ей фотографию.
– Во-первых, необычный ракурс, будто камера на уровне бедер. Обычно никто с бедра не снимает. Во-вторых, он разговаривает, в камеру не смотрит, и поза у него слишком естественная. Я бы поставила приличные деньги, что он не знал о съемке.
– И могли бы выиграть. – Она взяла у меня фотографию и стала рассматривать, стараясь подобрать удачный ракурс. – А какая разница, как снимали?
Ее глаза стали вежливо-холодными – глаза хорошего копа, подозрительного и желающего узнать то, что знаю я.
– Понимаете, я видела, как вы тут пытались допрашивать Хайнрика и его приятеля. Они как заевшая пластинка. Можете их продержать семьдесят два часа, но они каждую минуту будут повторять одно и то же.
– Согласна.
– Мы могли бы взять их на пушку. Сказать Хайнрику, что его друзьям следовало бы лучше следить за обстановкой. Тут неясно, где сделаны снимки. Блондин просто в комнате, не более того.
О'Брайен покачала головой:
– Мы пока еще мало знаем, чтобы брать на пушку.
– Если бы я вспомнила, где я этих типов видела, можно было бы попробовать.
Она посмотрела на меня, будто я наконец-то сделала что-то, заслуживающее интереса.
– Можно было бы, – сказала она осторожно.
– И даже если я не вспомню, а семьдесят два часа будут на исходе – отчего бы нам не сблефовать?
– Зачем? – спросила она.
Я скрестила руки на груди, подавив желание обхватить себя за плечи.
– Потому что я хочу знать, зачем этот гад за мной следил. А если ему нужна не я лично, тогда я еще сильнее буду волноваться за Сент-Луис в целом.
– Это почему? – нахмурилась она.
– Если Хайнрик и его команда приехали вообще в город, то дело пахнет терроризмом. Наверное, еще с расовым уклоном. – Я коснулась пальцем папки. – Хотя он пару раз работал для людей иной масти, так сказать. Интересно, как он это обосновал своим друзьям-расистам?
– Может быть, он просто наемник, – предположила О'Брайен. – Может, это случайно он работает чаще на белых расистов. У них были деньги, когда ему они были нужны.
Я подняла на нее глаза:
– И вы в это верите?
– Нет, – улыбнулась она. – А вы, Блейк, мыслите как коп, в этом надо отдать вам справедливость. Не ожидала.
– Спасибо. – Я восприняла это как очень высокую похвалу, как оно и было.
– Так вот. Птица, что ходит как утка и крякает как утка, утка и есть. По его досье видно, что он – белый расист, который не брезгует брать деньги у тех самых людей, которых желает уничтожить. Он расист, но не фанатик.
– Наверное, вы правы, – кивнула я.
Она посмотрела на меня пару секунд, потом кивнула, будто пришла к решению.
– Если семьдесят два часа подойдут к концу, можете приходить, и попробуем брать на пушку, но для этого нам бы стоило иметь пушку получше двух зернистых фотографий.
Я кивнула:
– Согласна. Я изо всех сил постараюсь что-нибудь вспомнить до того, как мы пойдем дергать льва за усы в его же логове.
– Дергать льва за усы? Какую это книжку вы недавно прочитали?
Я покачала головой:
– Мне читают вслух друзья. Если книжка без картинок, я почти ничего не могу в ней понять.
Она еще раз на меня посмотрела, наполовину с раздражением, а наполовину пытаясь скрыть улыбку.
– Что-то я сомневаюсь, Блейк.
На самом деле мы с Микой и Натэниелом читаем друг другу по вечерам по очереди. Мика был потрясен, узнав, что ни я, ни Натэниел не читали «Питера Пэна», и с него мы начали. А я потом узнала, что Мика не читал «Паутинку Шарлотты». Натэниел в детстве эту книжку прочел, но ему никто никогда не читал вслух. Он не мог вспомнить ни одного такого случая. Только это он и сказал, что не может вспомнить, как ему читают книжку, но такая фраза говорит больше целых томов. Так что мы стали читать друг другу по очереди – такой ритуал отхода ко сну, более домашний и почему-то даже более интимный, чем секс или кормление ardeur'а. Любимые детские книжки читаешь не тем, с кем трахаешься, а тем, кого любишь. Вот опять это слово – «любовь». Кажется, я не очень понимаю, что оно значит.
– Блейк! Блейк, вы еще здесь?
Я заморгала и поняла, что О'Брайен обращается ко мне, а я не слышу.
– Извините, я, кажется, задумалась.
– Кажется, не о самых приятных вещах.
Что тут скажешь? И приятных, и неприятных, как вся моя личная жизнь. А вслух я произнесла:
– Извините. Меня малость нервирует, когда у меня на хвосте висит тип вроде Хайнрика.
– У вас был не испуганный вид, Блейк. У вас был вид человека, очень плотно задумавшегося.
– За мной гонялись наемные убийцы, бывало, но не террористы с политическим уклоном. В том, чем я занимаюсь, близко нет политики.
Уже произнося эту фразу, я знала, что она неверна. Есть два вида политики, в которых я увязла по уши: меховая и вампирская. Блин, а что если его наняла Белль? Нет, как-то не складывается. Я слишком тесно соприкасалась с ней разумом, она все еще думает, что может мной овладеть. А то, чем она собирается править или пользоваться, она уничтожать не станет.
Ричард все еще разгребал ту политическую неразбериху, которую устроил в стае своей попыткой установить демократию. Всеобщее, равное и так далее. Ни черта не вышло, потому что он забыл сохранить за собой президентское вето. Он – Ульфрик, царь волков, и сам выхолостил свой пост, а теперь никак не мог восстановить уважение и основу власти, в которой нуждался. Я ему помогала, но часть стаи считала мое вмешательство еще одним признаком его слабости. Блин, да и сам Ричард так считал.
Но сейчас, насколько я знала, никто не пытался наезжать на стаю Ричарда. Соседние стаи решили держаться подальше, пока пыль не осядет. В стае никого не было, кто мог бы бросить ему вызов за пост вожака, кроме Сильвии, а она этого не делала, потому что к Ричарду хорошо относилась и не хотела ставить себя перед необходимостью его убивать. Если бы Ричард не боялся того, что может устроить Сильвия, став Ульфриком, он бы мог и так уступить ей, но он знал, и Сильвия не скрывала, что ее первым приказом было бы убить всех, подозреваемых в нелояльности. Таких могло бы набраться до двух дюжин, и Ричарду этого не хотелось. Но Сильвия, будь у нее проблемы, пришла бы прямо ко мне. А значит...
Я посмотрела на О'Брайен. Она вглядывалась в меня, пытаясь прочесть мои мысли. Я не знаю, что она увидела у меня на лице. Сегодня я была не в лучшей форме.
– Выкладывайте, Блейк, – сказала она.
Я решила, что полуправда будет лучше, чем ничего.
– Я подумала, что есть один вид политики, в котором я участвую.
– И это?
– Вампиры. У меня тесные связи с Мастером города Сент-Луис. Не думаю, что Хайнрик сознательно стал бы работать на вампира, но он мог этого не знать. Такую работу обычно заказывают через посредника, и никто никого не видит в лицо.
– А с чего это какому-нибудь вампиру взбрело бы в голову вас убивать за то, что вы встречаетесь с Мастером города?
Я пожала плечами.
– В последний раз, когда меня пытались убить, то именно по этой причине. Они считали, что это ослабит... Мастера, отвлечет его внимание.
Она перегнулась через стол, скрестив руки на животе.
– И вы думаете, что так оно и на этот раз?
Я сдвинула брови и покачала головой.
– Не знаю. Не думаю, но никакая другая политика мне в голову не приходит.
– Я занесу в дело и передам по команде. Можем вам предложить защиту полиции.
– У вас на такие вещи выделены средства?
Она улыбнулась, но не так чтобы радостно.
– У Хайнрика в досье есть слово «террорист». Поверьте мне, в наше время это страшное слово позволит мне поставить на вашу защиту кодлу здоровых мужиков.
– Не следует ли говорить «людей»? – спросила я, глядя ей прямо в глаза.
Она фыркнула:
– В гробу я видала эту политкорректность, да и вы, кажется, тоже.
– Извините, не устояла против искушения.
– К тому же вы достаточно давно работаете с полицией и знаете, что это обычно именно мужики.
– Увы, это правда.
– Так как насчет полицейского сопровождения или наблюдения?
– Дайте мне подумать, – попросила я.
Она встала, опершись руками на стол. Надо мной она не нависла, но все-таки была высокой.
– А почему вы не хотите нашей защиты, миз Блейк?
– Я могла бы получить копию досье?
Она улыбнулась, но не слишком приветливо:
– Подайте запрос, и я не сомневаюсь, что через день-другой он будет удовлетворен.
– А нельзя просто снять ксерокс?
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что вы отказываетесь от защиты полиции, а значит, что-то скрываете.
– Может быть. Но если вы мне дадите копии фотографий, я, быть может, их смогу идентифицировать.
– Как?
Я пожала плечами:
– У меня есть каналы.
– И вы думаете, что у этих каналов разведка лучше государственной?
– Скажем так: я знаю их мотивы и приоритеты. Но не могу сказать того же о сотрудниках всех ведомств моего правительства.
Мы несколько секунд поиграли в гляделки.
– Я не буду с вами этого обсуждать.
– Хорошо. Так можно мне хотя бы получить копии фотографий?
– Нет. – Ответ прозвучал окончательным.
– Вы себя ведете по-детски.
Она улыбнулась – скорее даже оскалилась.
– А вы что-то прячете. И если оно вдруг вынырнет и развалит все расследование, я добьюсь, чтобы вам это стоило жетона.
Я хотела сказать «попробуй, посмотрим», но промолчала. Слишком недавно был у меня жетон, чтобы я знала, на чем его можно потерять, а на чем нет. Надо будет поинтересоваться поподробнее.
– Я слишком мало знаю, зачем Хайнрик за мной следил, чтобы скрывать что бы то ни было, О'Брайен.
– Вы это уже говорили.
Я встала со вздохом.
– Ну, ладно.
– Всего хорошего, Блейк. Обращайтесь к вашим каналам, и посмотрим, что вам это даст. А я буду действовать через правительство и Интерпол. – Она подчеркнуто пожала плечами. – Назовите меня старомодной.
– Если вам так хочется.
– Идите, Блейк.
И я ушла.
Глава тридцать восьмая
Открыв дверцу джипа, я услышала, что звонит мой сотовый. Все время оставляю его в машине – забываю, что он у меня есть.
Я потянулась через сиденье и стала нашаривать телефон, одновременно захлопывая дверцу. Да, с распахнутой дверцей было бы прохладнее, но не хочу высовывать ноги наружу, когда лежу поперек сиденья. Не потому, что меня преследуют – просто нормальная девичья паранойя.
Наконец я его достала на четвертом и последнем звонке, после которого он переходит в режим сообщений.
– Да, это я. Чего надо?
Грубо, конечно, зато я успела снять трубку.
– Ma petite? – спросил Жан-Клод, будто не был до конца уверен, что дозвонился именно до меня.
Хоть мне в бок воткнулась ручка переключения передач, а рука лежала на раскаленной коже сиденья, мне стало лучше. Приятно было услышать его голос, знать, что он первый мне позвонил. Значит, не так уж он на меня злится.
– Это я, Жан-Клод, извини, снова забыла телефон в джипе.
Я хотела сказать другое, но не могла найти нужные слова. Частично эта проблема заключалась в том, что я не знала, какие слова нужны и что они должны выражать.
– Полиция забрала Джейсона, – сказал он.
– Что ты говоришь?
– Приехали полицейские и увезли Джейсона.
Жан-Клод сообщал факты деловым голосом, лишенным интонаций. Обычно это означало, что на самом деле у него много эмоций, и ни одной из них мне не хотелось бы с ним делить.
Я сдвинулась на дюйм, чтобы рычаг не впивался мне в бок, и осталась лежать на сиденье. Под ложечкой затрепыхалось предвестие страха.
– Зачем они его взяли? – прозвучал мой голос, такой же деловой и обычный, как у Жан-Клода.
– Для допроса по подозрению в убийстве. – Безразличный интеллигентный голос Жан-Клода не споткнулся на последнем слове.
– Каком убийстве? – спросила я еще более пустым голосом.
– Сержант Зебровски сказал, что ты сама сообразишь. И что брать Джейсона на осмотр места преступления не было удачной мыслью. Мне не было известно, что ты кого-нибудь берешь с собой при посещении места преступления.
– Ты говоришь так, будто это посещение друзей с визитом!
– Я не имел в виду ничего обидного, но зачем ты взяла с собой Джейсона?
– Я плохо себя чувствовала и не могла вести машину, полиция же не желала ждать, пока мне станет лучше.
– Отчего же тебе так нездоровилось, что ты не могла вести?
– Ну, кажется, потому что Ашер чертову уйму крови у меня взял. И еще у меня была сильная реакция на подчинение разума. От нее мне было не по себе.
– Насколько не по себе? – спросил он, и в его пустом голосе прозвучало что-то такое, чего я не могла сразу назвать.
– Пару раз я потеряла сознание, и меня вырвало. Достаточно? Теперь давай займемся текущей проблемой. Джейсон действительно арестован?
– Мне трудно было в этом разобраться, но думаю, что нет. Тем не менее, его увезли в оковах.
– Это стандартная процедура для заведомого или подозреваемого ликантропа, – сказала я и заставила себя подняться, чтобы сидеть на сиденье, а не лежать поперек. Переднее сиденье джипа для этого не предназначено. – Ты знаешь, что если он не арестован, то он свободен в любой момент уйти с допроса?
– Это теория, ma petite, – усталым голосом произнес он.
– Это закон.
– Для людей, наверное, – сказал он мягко.
Я не смогла скрыть возмущение в голосе:
– Закон относится ко всем, Жан-Клод. Иначе система не работает.
Он тихо засмеялся, и впервые в этом смехе не было ничего неотмирного.
– Обычно ты не столь наивна, ma petite.
– Если его забрал Зебровски, то я знаю, куда его отвезли. И сейчас я недалеко от помещения РГРПС.
– И что ты собираешься делать? – спросил он, и в голосе его еще чувствовалась нотка того смеха.
– Вытащить Джейсона, – ответила я, застегивая ремень безопасности и пытаясь придержать телефон плечом, чтобы завести джип.
– Ты думаешь, это возможно?
– Вполне, – ответила я и чуть не уронила телефон, но машину завела. Кажется, сегодня у меня все время проблемы с координацией.
– Ты очень уверенно говоришь, ma petite.
– Потому что я уверена. – И я действительно была уверена, вот только дрожь в животе могла придерживаться другого мнения. – Извини, мне пора.
– Удачи, ma petite. Надеюсь, ты выручишь нашего волка.
– Сделаю все возможное.
– В этом у меня нет сомнений. Je t'aime, ma petite.
– Я тебя тоже люблю.
Разговор кончился. Зато хотя бы кончился словами «я тебя люблю». Все лучше, чем орать друг на друга. Положив телефон на соседнее сиденье, я включила передачу.
Все срочные дела – по очереди. Вытащить Джейсона, выйти на некоторых знакомых и узнать, что им известно о Хайнрике, а потом подготовиться к большому пиру с Мюзетт и компанией. Ах, да, и еще сообразить, как урегулировать дело с Ашером, да так, чтобы не вбить навечно клин между собой и Жан-Клодом. Обычный такой день моей жизни. Из тех дней, когда я думаю, что может быть, завести новую жизнь, другую жизнь, было бы совсем не так уж плохо. Но где, черт возьми, я свернула не туда, и можно ли переделать человека, которому больше двадцати лет? И где взять эту новую жизнь, если старая так запуталась, что не знаешь, как ее распутать?
Хотела бы я знать.
Глава тридцать девятая
Никто не остановил меня у дверей. Никто не остановил на лестнице. Меня просто спрашивали: «Привет, Анита, как жизнь?» Я не входила официально в РГРПС, но работала с ней так давно, что воспринималась здесь как местная принадлежность, нечто такое, что может и даже должно здесь быть.
И только детектив Джессика Арнет сказала мне первые слова, отличающиеся от «Здрасьте».
– А где этот симпатюшка, который всегда за тобой хвостом ходит?
– Который из них?
Она засмеялась и чуть-чуть покраснела. И это привлекло мое внимание. Она всегда флиртовала с Натэниелом, но никогда я не обращала на это внимания, пока не увидела, как она краснеет.
– У тебя симпатюшек избыток, но я про того, что с фиалковыми глазами.
Я готова была прозакладывать месячное жалованье, что она его имя знает.
– Сегодня он остался дома.
Она положила на стол стопку папок – не на свой – и убрала волосы с лица. Там нечего было особенно убирать – жест остался от прежних времен, когда темные волосы были подлиннее. Короткая, чуть ниже уха, стрижка ей не особенно шла. Но лицо все равно оставалось хорошим, треугольное, с тонкими скулами над милой улыбкой. Я раньше не замечала, но девушка была хорошенькая.
А хочет ли Натэниел вообще встречаться, просто с кем-то встречаться? Без цепей и хлыстов, а с ужином и кино. Когда-нибудь же я научусь укрощать ardeur, и pomme de sang мне тоже будет не нужен, и что тогда? Тогда Натэниел должен начать за кем-то ухаживать. Должен ведь? Раз я не буду его при себе держать.
У меня началась головная боль где-то в центре лба.
Детектив Арнет чуть не взяла меня за рукав, но остановилась.
– Что с тобой?
Я заставила себя улыбнуться:
– Да ничего. Ищу Зебровски.
Она мне сказала, в какой он комнате, потому что ее не предупредили этого не делать. Впрочем, я не уверена, что ее должны были предупредить. Теоретически все это проходило в рамках расследования, где Дольф обратился ко мне, так что я имела право здесь находиться при допросе подозреваемого. Мысленно произнесенная, фраза звучала логично, но как-то безнадежно, будто я очень старалась сама себя в этом убедить.
На цыпочках я подошла к двери снаружи, чтобы заглянуть в окошко. Если верить телевизору, то у допросных в полиции всегда огромные, чуть ли не во всю стену окна, прозрачные в одну сторону. На самом деле на такое мало у каких участков хватает денег и помещений. В телевизоре так показывают, потому что получается зрелищней, а оператору легче работать. Мне лично кажется, что реальность достаточно драматична и без огромных окон, и в ней нет хороших ракурсов для камеры, а есть страдание. Может, я сегодня в мрачном настроении.