Я в бинокль рассматривала машину, припаркованную на дальнем углу стоянки для сотрудников «Цирка проклятых». Натэниел был прав: это были те же двое, но сейчас они сидели в большой золотистой «импале» шестидесятых примерно годов. Большая старая машина, но в хорошем состоянии. И еще она очень отличалась от новенького синего джипа, на котором они ездили днем. Сейчас за рулем сидел блондин. В бинокль я могла только сказать, что он моложе сорока и старше двадцати пяти. Чисто выбрит, одет в черную водолазку, на носу очки в металлической оправе. Глаза светлые, серые или серовато-голубые.
Темноволосый надел кепочку с козырьком и сменил солнечные очки на пару чуть побольше. Лицо тонкое, тоже чисто выбритое, с приличного размера родинкой в углу рта. Когда-то в этом месте нарочно мушку наклеивали – для красоты.
Я смотрела и гадала, отчего они хотя бы не читают газету, не пьют кофе, ничем вообще не занимаются.
Они сделали все, что должны были сделать, согласно Кейси Крайм Стопперз 101. Они сменили машину. Они слегка изменили внешность. И все это вполне помогло бы, если бы они не сидели рядом с «Цирком проклятых», ничего не делая. Как бы ты хорошо ни замаскировался, мало кто будет сидеть в машине ранним утром, ничего не делая. Тем более что парковка для сотрудников в это время почти пустая. После наступления темноты не факт, что их заметили бы так быстро, но в такое время здесь не скрыться.
Бобби Ли изложил мне все советы из Кейси Крайм Стопперз и еще кое-что сверх того.
– Если бы они не сменили машину и если бы никак не попытались изменить внешность, это значило бы, что им плевать, засекла ты их или нет. Или что они хотят быть замеченными. Но они достаточно многое изменили, так что я думаю, они в самом деле за тобой следят.
Я отдала ему бинокль.
– И зачем они за мной следят?
– Обычно, когда за тобой начинают следить, ты знаешь зачем.
– Я думала, они могут оказаться ренфилдами, работающими на Мюзетт и компанию, но вряд ли ренфилды стали бы так менять внешность. Обычно они не самые умные люди в этом мире.
Бобби Ли усмехнулся:
– Как это выходит, что у тебя среди кровососов столько друзей, а ты все равно так презрительно к ним относишься?
Я пожала плечами – совсем не грациозно. Этого я никогда не умела.
– Просто везение такое.
Улыбка на лице Бобби Ли осталась, но глаза стали серьезными.
– И что будем делать с этими двумя?
На миг я подумала, что он имеет в виду Ашера и Жан-Клода, потом сообразила, что он про этих двух хмырей в «импале». И сам факт, что я на секунду восприняла его иначе, свидетельствует, насколько я была рассеянной. Такая рассеянность в перестрелке приводит к гибели.
Я сделала вдох, еще один, медленно выдыхая, стараясь прочистить мозги. Я должна оказаться здесь и сейчас, а не ломать голову над усложнением своей личной жизни. Здесь и сейчас, рядом с вооруженными людьми, готовыми рискнуть своей жизнью, потому что я их попросила. Может, те двое в машине вовсе не опасны, но рассчитывать на это мы не можем. Обращаться с ними надо как с опасными. Если ошибемся, вреда не будет. Если не ошибемся – что ж, будем тогда готовы, насколько это возможно.
Но я не могла избавиться от ощущения нависшей катастрофы. Я посмотрела на высокую фигуру Бобби Ли.
– Мне не хочется, чтобы кого-нибудь из вас убили.
– Да мы вроде тоже к этому не стремимся.
Я покачала головой:
– Я не об этом.
Он посмотрел на меня, став вдруг очень серьезным:
– Анита, что с тобой?
Я вздохнула.
– Кажется, я становлюсь слишком нервной для подобной фигни. Я не за свою безопасность тревожусь, а за всех остальных. В прошлый раз, когда крысолюды пришли мне на помощь, я потеряла одного из вас убитым, а другую тяжело раненной.
– Я вполне выздоровела.
К нам шли все шесть с половиной футов и куча мышц Клодии. Длинные черные волосы она увязала в тугой хвост, лицо ее осталось без всяких украшений. Я никогда не видела ее в макияже, и, быть может, ей он вообще был не нужен.
На ней был синий спортивный топ и пара темно-синих джинсов. Чаще всего она носила спортивные топы – наверное, потому, что трудно найти блузку на такие мощные плечи и грудь. Она всерьез занималась штангой, но никто не назвал бы ее мужеподобной. Нет, женская стать Клодии сомнений не вызывала.
В последний раз, когда я ее видела, у нее рука была почти отстрелена напрочь. На правом плече у нее осталась едва заметная сеточка шрамов, бледно-розовых и белых. Серебряная дробь оставляет шрамы даже у оборотней. Была даже – не очень большая, правда, – вероятность, что она не сможет пользоваться правой рукой. Но сейчас правая была такая же здоровая и мускулистая, как левая.
– Отлично выглядишь. Как рука? – спросила я, улыбаясь.
Что я люблю в монстрах – способность исцеляться. Простые люди из-за меня погибли бы много раз, а монстры выживали. Аргумент в их пользу.
Клодия согнула руку, и мышцы забегали под кожей. Впечатляет. Я тоже работаю со штангой, но не так.
– Сила еще не до конца восстановилась. Все еще не могу поднять ею сто сорок фунтов на вытянутой руке.
Я могу выжать вес собственного тела плюс еще несколько фунтов, и до этой минуты очень гордилась собой, поднимая на тренировках сорок фунтов на вытянутой руке. А тут вдруг почувствовала себя ущербной.
Я хотела спросить ее, как она насчет рискнуть жизнью и этим тренированным телом ради меня снова, но не спросила. Некоторых вопросов просто не задают. Вслух.
Я стояла, прижавшись к зеркальному стеклу, которое снаружи казалось просто частью стены. Я всегда удивлялась, как это меня кто-то каждый раз встречает возле задней двери. Сейчас я знала – есть скрытый наблюдательный пункт. Мы могли весь день наблюдать за этими типами, и они бы не заметили.
Это просто кусок чердака над главным фасадом «Цирка проклятых», но этот закуток оборудован биноклями, удобными креслами и столиком. Остальной чердак – переплетение кабелей, тросов, штабелей какой-то аппаратуры, как подсобные помещения в театре за сценой. Почти весь потолок в «Цирке» состоит из балок и ферм, как на складе, которым он когда-то был, но сейчас, когда я знала, что есть и чердак, я поняла, что эта узкая лента идет вдоль всего верхнего этажа. Я спросила, есть ли еще скрытые наблюдательные пункты, и получила ответ «а как же». На очевидный вопрос получаешь очевидный ответ.
– Клодия поведет одну из машин, которые мы включили в наш маленький план, – сказал Бобби Ли.
– Я думала, в плане предусмотрено, что обе машины поведет кто-то безобидного и обычного вида.
Клодия глянула на меня без всякого дружелюбия.
– Не обижайся, но твой вид никак ординарным не назовешь.
– Она закроет мышцы рубашкой, распустит хвост и будет похожа на девушку, – сказал Бобби Ли.
Я посмотрела на него, на нее. Она выше, и черт возьми, если она не так же широка в плечах, только мышц на ней еще больше.
– А знаешь, Бобби, доведись мне выбирать, с кем бороться на руках – с тобой или Клодией, я бы предпочла тебя.
Он заморгал, абсолютно не понимая. А Клодия поняла.
– Анита, зря слова тратишь. Сколько бы я ни тренировалась, я даже для лучших из них – все равно девчонка.
Бобби Ли посмотрел на нас по очереди:
– О чем это вы?
Я постаралась выражаться как можно яснее, не применяя длинных слов.
– Клодия крепче и выше почти всех крысолюдов, что сегодня у тебя есть. Почему ты ее сажаешь в первую машину создавать впечатление безобидности? У нее какой угодно вид, только не безобидный.
Он заморгал, морща лоб:
– Под рубашкой мышц не видно.
– Шесть офигенных футов плюс шесть охрененных дюймов роста, и плечи не уже твоих. Этого под рубашкой не спрячешь.
– Мне это известно, Анита.
– Тогда зачем сажать ее впереди, где водитель должен выглядеть безобидно?
Бобби Ли попытался объять мои слова разумом, но он, в конце концов, всю свою жизнь провел как боевик – пусть сообразительный, но боевик.
– Она у нас единственная девушка, кроме тебя, а тебя они узнают.
– Ты хочешь мне сказать, что нашего противника меньше насторожит Клодия, чем мужчина пониже ее и менее мощно сложенный?
Это было уже достаточно ясно, чтобы до Бобби Ли дошло. Он открыл рот, закрыл, снова открыл и негромко засмеялся.
– Я понял, к чему ты, но если правду сказать – да, они меньше будут бояться. Мужчины не видят в женщинах угрозы, какая бы большая женщина ни была, а вот мужчина всегда под подозрением, как бы он ни был мал.
Я покачала головой.
– Это почему? Потому что у нас есть груди, а у вас нет?
– Анита, брось, не трать времени, – сказала Клодия. – Мужчины – они мужчины и есть, и ничего с этим сделать не могут.
Поскольку я мужчиной не была, я приняла на веру слова Бобби Ли насчет того, что плохие парни меньше испугаются, если в нашем подстроенном столкновении будет участвовать женщина. Сама должна признать, что я бы меньше испугалась физически другой женщины, хотя это как-то неправильно.
Клодия надела голубую мужскую рубашку и застегнула ее, даже рукава. Спереди она оставила пару пуговиц незастегнутыми, чтобы создать вырез, потом сняла резинку с волос. Она встряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам и вокруг лица скользящим темно-каштановым потоком. Жесткие линии лица смягчились, а я вдруг поняла, какой бы она была, если бы хоть немного сил потратила на то, чтобы выглядеть женщиной. На ум пришло слово «впечатляющая».
Бобби Ли глядел на водопад волос, раскрыв от удивления рот. Я бы могла застрелить его дважды, пока он заметит. Блин, я о нем была лучшего мнения.
Клодия заметила мой взгляд и приподняла резную бровь. Это сказало мне все. Это был тот момент, когда две девушки понимают друг друга до конца и без слов, и я думаю, что у нее, как и у меня, таких моментов немного было в жизни. Мы слишком много времени обе проводили с мужчинами. Но сколько ни спасай им жизнь, а они тебе, сколько бы ты ни выжимала двумя руками, как бы ты ни была высока, или сильна, или умела – ты остаешься девчонкой. И этот факт важнее всего остального для почти любого мужчины. Это не хорошо и не плохо, это просто так есть. Женщина может не видеть в мужчине мужчину, если они достаточно дружны, но мужчины редко перестают видеть в женщине женщину. Обычно это злит меня до безумия, но сегодня мы используем это против плохих парней, потому что они увидят только длинные волосы, эти груди, и они не обратят на нее внимания – подумаешь, девчонка.
Глава тридцать пятая
Они ездили за мной всего один день, насколько я знала, отчего же я так была настроена узнать, зачем? Первое: лучше знать, чем не знать людей, которые за тобой следят. Второе: настроение у меня было действительно мерзкое.
Я понятия не имела, что делать с Ашером. Я не хотела его терять, а теперь я не знала, можно ли доверять этому чувству. Я даже была уверена, что это вампирский фокус. Может, я его никогда и не любила. Может, это всегда была ложь. Логическая часть моей личности знала, что на этом месте я сама себя обманываю, но перепуганная часть обрадовалась этой теории. Но больше всего меня тревожило другое: я не знала, какой поступок будет смелым. Будет ли смело и правильно порвать с Ашером за его коварство? Или он прав, и просто сделал то, что я попросила его сделать? А я была не права? А если я в этом была не права, в чем еще была я не права, несправедлива? Я теряла ощущение правильного и неправильного во многом. А лишившись праведного гнева, я сама становилась неустойчивой, нереальной. Я не чувствовала себя собой.
Что если из-за меня погибнет Клодия, как погиб несколько месяцев назад ее друг Игорь? Или Бобби Ли погибнет, как погиб его напарник Крис? Я потеряла почти пятьдесят процентов крысолюдов, которых одолжил мне их царь Рафаэль. Никто мне за это слова не сказал, но сегодня мысль о дополнительных потерях была абсолютно неприемлемой.
Если я не пожелаю позволять своим людям рисковать жизнью, наш план не сработает. Нам нужно четыре машины, чтобы перекрыть четыре дороги, и сделать так, чтобы плохим парням некуда было податься. Мы им отрежем все пути отхода и потолкуем. Это означало подвергнуть опасности минимум четырех наших. Больше, потому что Бобби Ли хотел спрятать стрелков среди немногих стоящих на стоянке машин. Они выйдут из «Цирка», когда плохие парни будут заняты попыткой выехать со стоянки. По крайней мере, по плану так.
Хороший план, если только плохие парни не вытащат стволы и не начнут пальбу. Нам придется стрелять в ответ, и они могут погибнуть, а я пролечу. Я ни хрена не узнаю, а еще нескольких людей Рафаэля подведу под пулю.
– Ты как, Анита? – спросил Бобби Ли.
Я качнула головой, потирая пальцами виски:
– Никак. Не нравится мне это.
– Что именно?
– Все это.
Но, произнося последние слова, я уже увидела, как выезжает Клодия по задней дороге, а Фредо – по другой. Я на всякий случай выяснила его имя. Нельзя просить человека умереть за тебя, если ты даже имени его не знаешь. Он был на несколько дюймов ниже шести футов, стройный брюнет с большими, но изящными руками, и ножей на нем было столько, сколько я давно уже не видела. Бобби Ли сказал, что у Клодии и Фредо столкновение получится как настоящее – они оба водители. Слово «водители» у него прозвучало как написанное большими буквами. Я просилась в водители, но меня проинформировали, что ВОДИТЬ надо уметь, и с этим я не могла спорить. Но сейчас глядеть, как другие рискуют за меня, было труднее, чем рисковать самой.
Я доверяла суждению Бобби Ли. Полностью. А кому я не верила – это плохим парням. Плохие – они плохие и есть, им ни в чем нельзя верить, кроме того, что они непредсказуемы и опасны.
Я видела, как машины сближаются, и чуть не заорала: «Не надо, стойте!» Но я хотела знать, кто там за мной следит, и более того, если бы я сказала «стоп», если бы нервы подвели меня в такой мелочи, что толку с меня было бы? Беда была в том, что они меня действительно подвели. Я держала рот на замке, но единственное, что удерживало мой страх у меня же во рту, была сжатая линия губ.
Я молилась: «Боже милостивый, пусть никто не будет ранен!» И тут у меня за миг до столкновения мелькнула мысль: если Бобби Ли со своими ребятами мог организовать такую инсценировку, то мог бы просто проследить этих людей, чтобы они вывели нас на кого они там работают. Мне и в голову не пришла слежка – только стычка в лоб. Вот такая я дура.
Машины столкнулись – это выглядело натурально, случайно. Клодия вылезла, высокая и женственная даже на таком расстоянии. Фредо выскочил с воплем, размахивая руками.
Плохие парни завели машину и поехали к дальнему выезду со стоянки, дальше вдоль улицы, которая сейчас оказалась заблокирована. Наверное, что-то все-таки учуяли, гады.
«Импала» остановилась раньше, чем они свернули на дорогу, а это значило, что они заметили третью машину, поставленную за «Цирком», блокирующую переулок между «Цирком» и соседним зданием.
Бобби Ли двинулся к лестнице, и мы загрохотали вниз, надеясь, что последняя машина – грузовик – перекрыла дальний переулок с разгрузочной площадкой. Мы оба пожертвовали возможностью быть среди первых стрелков, чтобы видеть, как разворачивается план.
Когда мы вылетели на стоянку, стрелки выросли между немногочисленными машинами как грибы после ливня. Я почти глупо себя чувствовала, вынимая пистолет и становясь в полукруг. Фредо, Клодия и двое других водителей составили второй полукруг с другой стороны.
Это не был полный круг – иначе мы стреляли бы друг в друга, так что круг в некотором смысле был метафорический. Но эффект – реальный.
«Импала» стояла в кругу стволов, с включенным двигателем, и никакого оружия в ней пока что видно не было. Блондин очень твердо держал руки на баранке. Это у брюнета в кепочке с козырьком рук не было видно.
С нашей стороны было много криков насчет руки вверх и никому ни хрена не двигаться. Они и так не двигались, но мотор продолжал работать, а руки второго человека все еще не были видны. Я держала наведенный пистолет одной рукой, но вторую подняла. Не знаю, увидел ли и понял ли кто-нибудь еще, но Бобби Ли увидел и понял. Он поднял руку почти таким же жестом, и ор смолк. Настала внезапная тишина, только двигатель урчал.
В этой тишине я сказала, стараясь, чтобы мой голос был услышан:
– Заглушить мотор!
Тот, что в кепочке, сказал что-то, чего я из-за стекла не услышала. Блондин очень медленно опустил руку, и двигатель смолк. Тиканье затихающего мотора четко раздавалось в наступившей тишине.
Тот, что в кепке с козырьком, был явно недоволен. Хоть глаза его закрывали солнечные очки, по очертанию губ это было несомненно. Руки он по-прежнему держал внизу. Блондин вернул руку на руль.
– Руки так, чтобы мы их видели, – сказала я. – Живо!
Руки блондина задрожали на баранке, будто он положил бы их туда, где я их буду видеть, если бы они уже не были на виду. Он что-то сказал своему спутнику, и владелец козырька покачал головой.
Я опустила ствол, сделала глубокий вдох, задержала дыхание, прицелилась и медленно и осторожно выдохнула, давя на спусковой крючок. Выстрел в тишине бухнул громко, и я не сразу услышала шипение воздуха из пробитой шины. Я снова навела ствол на окно блондина.
Он резко распахнул глаза и что-то быстро и лихорадочно стал говорить своему напарнику.
– Бобби Ли! – позвала я. – Пусть кто-нибудь с той стороны машины приставит ствол к пассажирскому окну.
– И выстрелит?
– Пока нет. А если придется стрелять, то чтобы той же пулей не задело блондина. – Я посмотрела на него. – И целься соответственно.
Это оказалась Клодия. Она шагнула вперед и приставила ствол к окну, чуть нагнув ствол вниз, чтобы не попасть в человека на соседнем сиденье. У пуль есть очень противная склонность лететь дальше, чем тебе хочется.
Она спросила, не глядя на меня, не отрывая глаз от человека, в которого целилась:
– Мне его убить?
– Нам для допроса нужен только один, – ответила я.
Она улыбнулась, блеснув белыми зубами, и это красивое лицо в раме темных волос стало свирепым и пугающим.
– Отлично.
– Я не буду повторять второй раз. Руки туда, где нам их будет видно. Иначе...
Он не поднял рук. Либо он глуп, либо...
– Бобби Ли, нам кто-нибудь прикрывает спину?
– Ты в смысле, нет ли у них резерва?
– Ага. Либо он здорово упрям, либо ждет подмоги.
Он сказал что-то быстро и резко, похоже было на немецкий, но это не было по-немецки. Южный акцент исчез сразу. Кое-кто из крысолюдов повернулся в другую сторону, озирая периметр. Мы были на открытом месте, к нам не подкрасться. Единственная реальная опасность была бы, если бы у кого-то там была винтовка с оптическим прицелом. Со снайперами нам было поделать нечего, а раз так, мы и волноваться не стали, притворившись, что этого не может быть, а заниматься надо тем, что есть. Но участок кожи у меня на спине от лопаток до затылка покрылся гусиной кожей, будто я ощущала на себе взгляд прицела. Я не сомневалась, что это воображение, но мое воображение вечно создает проблемы, когда я на взводе. Я попыталась думать о чем-нибудь другом, например, почему этот мудак не задирает клешни в гору.
Я целилась одной рукой, и могла освободить левую. Я подняла палец – раз, потом второй – два.
Блондин бешено что-то говорил. До меня долетали обрывки голоса – судя по интонациям, «да подними же ты руки!»
Я начала поднимать третий палец, когда владелец кепки вытащил руки наверх, медленно. Они были пусты, но я любые деньги была готова поставить, что на коленях у него какая-то неприятная железяка есть. Не может не быть.
Клодия продолжала держать пистолет у окна. Я думаю, потому что ей не велели его убирать. И мне, честно говоря, это нравилось. Она достаточно близко на случай, если этот тип полезет за своей железкой.
Я сделала понятный всем жест – покрутила рукой в воздухе, приказывая открыть окно. Машина у них была такая старая, что это действительно надо было делать, вращая ручку. Блондин медленно, аккуратно опустил стекло, а другая рука его будто приклеилась к рулю. Осторожный человек – мне это нравится.
Он опустил стекло, положил руки снова на руль и ничего не сказал. Он не пытался изображать невинность или каяться в грехах. Просто сидел. И хорошо.
Я была достаточно низкорослой, чтобы почти не наклоняясь, увидеть колени второго. Там ничего не было, то есть он сбросил на пол то, что держал на руках. Чтобы мы не видели. Что же это за хреновина у него там?
Я чуть повысила голос:
– Ты, в кепке, положи руки на приборную доску, медленно и плашмя. И если ты их оттуда двинешь, получишь пулю. Это ясно?
Он не смотрел на меня.
– Это ясно?
Он стал передвигать руки к приборной доске:
– Ясно.
– Зачем вы за мной следили? – спросила я, обращаясь в основном к блондину, потому что уже понимала: второй по своей воле не слишком много сообщит.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
У него был едва заметный немецкий акцент, а у меня слишком много родственников с таким же акцентом, чтобы его не узнать. Конечно, им всем уже за шестьдесят, и они старую родину не видели сто лет. Я готова была поспорить, что наш блондин – более поздний импортный товар.
– Куда девался ваш синий джип? – спросила я.
Его лицо стало неподвижным.
– Я тебе говорил, – сказал тот, что с козырьком.
– Ну да, мы вас засекли, – подтвердила я. – Это было не слишком трудно.
– Вы бы нас не увидели, если бы не виляли как пьяные, – сказал Блондинчик.
– Извините, технические причины.
– Ага. Например, что один из вас стал мохнатым, – съязвил владелец козырька.
Определенно средний американец. Из самой середины, что ни на есть, без малейшего акцента.
– И вас так заинтересовало, что у нас случилось, что вы подъехали поближе посмотреть.
На это никто из них ничего не ответил.
– Сейчас вы оба выйдете из этой машины, очень медленно. Если кто-то из вас полезет за оружием, погибнуть могут оба. Мне для допроса нужен только один, второй просто в нагрузку. Я очень постараюсь сохранить одного из вас, но пальцем не шевельну, чтобы спасти обоих, потому что оба мне не нужны. Это ясно?
Блондин ответил «да», а его напарник – «как, блин, стеклышко, на фиг». Определенно американец: только у нас такая поэтичная речь.
И тут я услышала сирены. Они были близко, очень близко, как перед нашим зданием. Хотелось бы думать, что они едут мимо, но если у тебя столько обнаженных стволов, на это рассчитывать нельзя.
– Когда нужен коп, его днем с огнем не сыщешь, – вздохнул Бобби Ли. – Попробуй сделать что-нибудь незаконное, они как мухи на мед слетаются.
Владелец кепочки сказал:
– Если вы уберете пистолеты раньше, чем покажутся копы, мы сделаем вид, что ничего этого не было.
Он улыбался, перегнувшись через сиденье, чтобы я наверняка рассмотрела его издевательскую физиономию.
Я улыбнулась в ответ, и его веселье несколько завяло, потому что у меня был чертовски довольный вид. Я еще не очень ловко вынимала жетон из кармана, тем более одной рукой, но я справилась. И показала металлическую звезду в специальном кармашке.
– Федеральный маршал, мудак. Так что держи руки на виду, пока не подъехала полиция.
– За что вы нас арестуете? – спросил блондин с немецким акцентом. – Мы ничего не сделали.
– Ну, не знаю. Начнем с ношения скрытого оружия без разрешения, потом – подозрение в угоне автомобиля. – Я потрепала «импалу» по боку. – Это не твоя машина, а то, что твой друг уронил на пол, окажется неразрешенным. Интуиция мне подсказывает. – Я чуть покосилась в сторону: – Бобби Ли, нам не нужна такая толпа.
Он понял, о чем я, и что-то еще пролаял на своем вроде бы немецком гортанном языке.
Крысолюды растворились в воздухе – за этим движением человеческий глаз уследить не может.
Клодия осталась на посту, и Бобби Ли не стал уходить, но нас было всего трое, когда показался первый полисмен. Ну, пятеро, если считать плохих парней.
Двое сотрудников в форме появились из переулка, пешком, потому что грузовик, загораживающий дорогу, никуда не делся, но крысолюд, который его вел, сейчас шел впереди полисменов, держа сплетенные пальцы на голове, и под мышкой у него висела пустая кобура. Оружие копы у него отобрали.
Я постаралась поднять жетон как можно выше. Они еще только из-за угла выходили, а я уже орала, что я федеральный маршал.
Остальные копы укрылись за несколькими припаркованными на стоянке машинами и кричали наперебой:
– Бросить оружие!
– Федеральный маршал Анита Блейк! Остальные – мои помощники.
– Помощники маршала? – шепнул Бобби Ли.
– Кивай и поддакивай, – процедила я ему краем губ.
– Есть, мэм.
Я отступила от машины, чтобы жетон был виден получше, и снова заорала:
– Федеральный маршал Блейк! Рада вас видеть, джентльмены.
Полисмены остановились возле двигателей машин, но перестали на нас орать. Они явно прикидывали, насколько им влетит, если мы действительно федералы, а они помешают нам в нашей работе, но их не настолько беспокоила политика, чтобы они рисковали попасть под выстрел. Я такое одобряю.
Я понизила голос и сказала сидящим в машине перед тем, как подойти к полисменам:
– Скрытое ношение неразрешенного оружия, которое у вас с собой, угнанный автомобиль, и я спорить могу, что когда ваши оттиски пальцев запустят в систему, она засветится рождественской елкой.
Я улыбалась и кивала полисменам, укрывшимся за машинами. Жетон их успокоил, но стволы они не убрали, и вдалеке слышались новые сирены. Они вызвали подкрепление, и я их понимаю. У них не было способа проверить, действительно ли кто-то из нас коп.
Я глянула на блондина:
– И к тому же полиция косо смотрит на преступников, гоняющихся за федеральными маршалами.
– Мы не знали, что вы из полиции, – сказал блондин.
– Хреновая у вас разведка, – заметила я.
Он кивнул, не снимая рук с баранки:
– Да.
Я убрала пистолет и подняла жетон как можно выше, подняла обе руки, показывая, что у меня сейчас нет оружия, и осторожно направилась к полисменам, а остальные уже начали выползать постепенно из переулка, держа пистолеты в руках. Бывают дни, когда мне мой жетон о-о-очень симпатичен. Вот сегодня ну именно такой день и выдался.
Глава тридцать шестая
Через три часа я сидела в приемной полицейского участка с чашкой по-настоящему горького кофе и ждала, чтобы мне кто-нибудь дал поговорить с моими задержанными. У меня был жетон, и я имела право в экстренных случаях привлекать себе в помощники кого сочту нужным. Полицейские взяли Бобби Ли, Клодию и того первого водителя для допроса, и час назад их отпустили домой. Бобби Ли пытался настоять, что останется со мной, но его адвокат сказал, что отпустить домой после всего двух часов допроса – это просто подарок, и грех им не воспользоваться. Он воспользовался, когда я на этом настояла. Нам помогло, что в «импале» на полу нашли автомат МП-5, «Хеклер и Кох», не говоря уже о полудюжине стволов поменьше, четырех ножах и электрошоковой дубинке. Да, и машина тоже оказалась чужая.
Темноволосый, что был так мрачен, оказался отставным военным – выяснилось по пальчикам. Как ни странно, за ним ничего криминального не числилось. Я бы любую сумму поставила, что он бандит. Но если он им и был, то настолько профессиональным, что его ни разу не поймали.
А блондин не существовал – в системе не было его пальчиков. Из-за немецкого акцента и моего настояния оба набора пальчиков послали в Интерпол – проверить, не ищут ли наших мальчиков за пределами страны. Но на это уйдет время.
Так что меня посадили остывать на очень неудобном стуле рядом со столом детектива, которого, кажется, никогда нет на месте. Табличка гласила «П. О'Брайен», но за эти три часа я пришла к убеждению, что личность эта мифическая. Детектива О'Брайена в природе не существует, просто людей сажают у его стола, чтобы ждали и не путались под ногами.
Я не была арестована, и на самом деле даже ни во что не влипла. Я могла пойти домой в любой момент, но не могла говорить с задержанными без чьего-нибудь присутствия. Ну и ладно – я поговорила с ними в присутствии доброго полисмена. Никто из нас ничего не узнал, кроме того, что оба они требуют своих адвокатов. После зачтения прав никто из них ничего другого не сказал.
На них было достаточно, чтобы задержать на семьдесят два часа, но после этого мы оказывались в глубокой заднице, если на их пальчики не придет сообщение о розыске.
Я глотнула еще кофе, скривилась и поставила чашку на стол невидимого детектива. До сих пор я думала, что не бывает кофе, который я не смогла бы пить. И ошиблась. На вкус он был как ношеный спортивный носок, и по консистенции примерно такой же. Я выпрямила спину и подумала, не уйти ли вообще. Мой жетон спас меня и крысолюдов от каталажки и дал гарантию, что плохих парней не отпустят, но это вроде и все. Местная полиция не выражает особенного восторга, когда в ее расследование лезет какой-нибудь тип, у которого в названии должности есть слово «федеральный».
Передо мной остановилась женщина. Примерно пять футов восемь дюймов, одета в черную юбку длиннее, чем было бы стильно, но и удобные черные туфли тоже не были последним писком моды. Блузка темно-золотистая, с виду как шелковая, но на самом деле наверняка что-нибудь более поддающееся стирке. Волосы темно-каштановые, но так испещрены сединой, серебряной и белой, что это выглядело как нарочно. Натуральный панк.