Дэвид посмотрел в зеркало заднего вида и понял, что все его переживания вскоре потеряют всякий смысл. Его гнев вдруг забурлил еще сильнее, сердце вот‑вот грозило выпрыгнуть из груди, он словно оборотень в полную Луну, превращался в дикого зверя, тщетно надеясь, что его это спасет.
Дверь машины распахнулась и в лицо Дэвида хлынул мощный поток дождевой воды. Он изо всех сил дернулся, но надежно связанные за спиной руки, примотанные так же к спинке сиденья, не оставляли ему ни малейшего шанса на самозащиту. С его губ сорвали кусок толстой клейкой ленты и в последний раз он получил возможность что‑то сказать.
– Ах ты тварь! – яростно прорычал Дэвид своим хриплым голосом. – Но ничего, Стиллер тебя найдет, он тебя…
Одним выверенным точным взмахом нож с хирургической точностью прошел по горлу Дэвида Аркетта, выпуская наружу струю темной крови и заставляя его умолкнуть навсегда. В течение нескольких секунд Дэвид судорожно раскрывал рот, чувствуя, как кровь фонтаном выливается из него, пока его тело полностью не обмякло.
В один миг его не стало, как и не стало всех его переживаний. Его больше не заботило то, что он посвятил свою жизнь работе в ФБР, работе иногда омерзительной, но при этом крайне необходимой. Его более не заботило, то, как он сглупил, будучи обеспокоенным тяжелым состоянием своего напарника, и, не распознав опасность, так нелепо попался. Его не заботили его жена, дочь и внук.
Машину завели, зафиксировали педаль газа и в следующую секунду черный джип слетел с причала. Еще пару минут он медленно уходил под воду залива Флушинг.
Глава 1
Четверг, 20 октября, за три часа до 21 октября
Окровавленное лицо. Окровавленные руки. Растрепанные черные волосы. Мерзкая густая щетина, пропитанная чужой кровью. Разукрашенная красными тонами рваная одежда. Кровоподтеки, порезы, травмы…
В уборной управления ФБР я стоял над умывальником и всматривался в зеркало. Я не узнавал себя, это был не я. Это отражение в зеркале не могло быть моим. Озлобленный, истощенный, едва живой. Бывшие некогда зелеными, а теперь заплывшие кровью, мои глаза в отражении выражали невыносимую боль. Не физическую, не душевную. Это было нечто абсолютное, превосходившее во много раз все душевные переживания и все физические травмы. От этого не было мгновенной панацеи, невозможно было принять какую‑то таблетку и заглушить боль. Это была квинтэссенция всех переживаний, всего случившегося, всего, что коснулось меня на ментальном и физическом уровнях.
Меня охватывали чувства безысходности и отчаяния, я ощущал тщетность всего сделанного и всего пережитого. Я чувствовал себя жалким, бесполезным, беспомощным. Казалось, что я впустую истратил все свои силы, я будто по кускам отдавал свою жизнь за какую‑то глупость. И я задавался лишь одним вопросом: где же эта грань, при пересечении которой я паду и больше не смогу подняться?
Но я все еще держался на ногах. И пока я был в состоянии стоять, у меня была возможность если не избавиться от всего этого, то хотя бы ослабить боль. Я все еще мог довести дело до конца так, как следовало это сделать изначально. Возможно, это помогло бы мне.
Я вымыл руки и попытался оттереть въевшуюся в щетину кровь. Следом я попытался привести в порядок свою одежду и наткнулся на пустую кобуру от пистолета. Я осознал, чего мне недостает. Мне необходимо было оружие. Я едва стоял на ногах и потому мне нужен был какой‑то козырь, наименьшая уверенность в собственных силах, иначе велик был шанс не дохромать до финишной черты.
Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что многие не поймут моего поступка, скажут, что у меня крыша поехала, что я выжил из ума. Да, отчасти это правда. Да, я не в том состоянии, чтобы принимать серьезные решения, но мне и не нужно ничего решать, я давно уже все решил. Мне раньше всего лишь не доставало отчаянной решительности… которой теперь у меня в избытке.
Это не улики и не факты, это чувство, интуиция, если хотите. Вот что меня к этому подтолкнуло. И пускай это для кого‑то звучит нелепо и неубедительно, но я верил в свою правоту. Не подкрепленная фактами вера во что бы то ни было не часто доводит до добра, но я готов был принять на себя все бремя последствий и утверждать, что мой случай был исключительным. Я знал, что есть только один выход и почему‑то никто кроме меня его не видел. У меня было ощущение, что люди просто‑напросто не желали смотреть правде в глаза, боялись ее.
Но я уже ничего не боялся.
Едва передвигая ногами и держась за стену, словно за последнюю надежду, я похромал к лифту, на котором поднялся на седьмой этаж и направился к единственной двери, расположенной в конце коридора. Дойдя до таблички с надписью «Заместитель директора Роберт Стиллер», я подергал за ручку двери и ожидаемо обнаружил, что она заперта. Тогда я грубо злоупотребил своим положением и ввел на сенсорной панели возле двери код доступа, который человек моей должности знать не должен был. Однако когда родной отец является твоим непосредственным начальником, это дает некие преимущества.
Следом я приложил большой палец к сканеру отпечатков, дверь отворилась и я прошел в кабинет шефа. Первым делом я хотел ринуться к секретному хранилищу, расположенному справа за титановым шкафом, но увидев на столе заместителя директора множество бумаг и пару планшетов, решил сначала обследовать эту зону. Ценность слова «доверие» в последние дни для меня сильно пошатнулась и у меня появились сомнения, что я на все сто процентов осведомлен о деталях расследования Лос‑Анджелесского Ангела Смерти.
Стоило мне подойти к столу и начать рыться в бумагах, как дверь за моей спиной медленно приоткрылась и следом послышались настороженные шаги.
– Вот ты где, – произнес разукрашенный кровоподтеками Райан. – Роешься в документах для взрослых?
– Какого черта ты здесь забыл? – я бросил секундный безразличный взгляд на Райана, не отрываясь от просмотра отчетов.
– Твой папаша велел мне проследить за тобой, чтобы ты какую глупость не совершил.
– Очень мило с его стороны, но нянька мне не нужна.
– Я и сам не восторге от этого занятия… но… он же заместитель директора, из его уст это прозвучало почти как приказ… так что… какого черта ты здесь делаешь?
– Вон там, на шкафу, сенсорная панель, – кивнул я, просматривая отчет по вскрытию Тимоти Уилкинсона.
– И что тут? – Райан сделал пару шагов и уставился на светящуюся сенсорную клавиатуру.
– Набери: ЖЛ37 РОГЛ Д165.
Райан нахмурился, но решил попробовать.
– ЖЛ37, – начал произносить он, набирая цифры, – что там дальше?
– РОГЛ Д165.
– Это что… – Райан ввел последние цифры. – Этот набор символов что‑то означает?
– Ничего это не означает. В этом смысл хорошего пароля.
– А мне не боишься такие данные доверять?
– Ты уже через минуту не вспомнишь ни одного символа. Чего ждешь? Жми «ввод».
Райан нажал клавишу и титановый шкаф с тихим металлическим шумом выдвинулся вперед, а затем отъехал вправо, заставляя изумленного Райана сделать настороженный шаг назад. В стене показался вход в комнату размером в два раза больше кабинета шефа. Лампы автоматически загорелись и осветили металлического оттенка помещение, открывая вид на бесчисленное количество открытых ячеек с документами и электронными носителями, расположенными вдоль стен. В самом конце потайного хранилища располагался вмонтированный в стену мини‑арсенал, содержащий несколько пистолетов, автоматов, бронежилетов и даже противогазы. Однако самой интересной частью этой комнаты был установленный в центре лифт, на котором можно было добраться лишь в одно место – бомбоубежище под зданием Бюро.
Не найдя ничего полезного в отчете о вскрытии, я разочарованно бросил папку с документами на стол и прошел в секретное хранилище мимо удивленного взгляда Райана.
– И это у всех заместителей директора такие тайники? – он с интересом подошел к ячейкам с документами, флешками и жесткими дисками, и начал осматривать их.
– Насколько я знаю, у всех троих, как у самых приближенных к директору, – дохромав до конца комнаты, я принялся оценивать полку с оружием. – Твой Мартинез наверняка имеет такую же каморку, как и Олдридж в Вашингтоне. Это что‑то вроде последней надежды, если в стране все полетит к чертям и даже первые лица ФБР окажутся в опасности. Если в следующем году повысят финансирование, то такими тайниками обеспечат даже всех специальных руководящих агентов по всей стране.
– Занимательно… А что в этих папках такого важного? – Райан вытянул из ячейки одну из папок и начал листать.
– Все расследования, которыми занимается Нью‑Йоркское управление, тут только оригиналы. На жестких дисках так же много чего интересного. Но, правда, это не самое ценное, – я выбрал один из пистолетов, проверил обойму и сунул к себе в кобуру.
– А что же самое ценное?
– Здесь содержится полное досье на всех жителей Нью‑Йорка, обладающих хотя бы наименьшей властью. К примеру, в самой нижней ячейке, прямо у тебя под ногами – вся жизнь в красочных деталях мэра Нью‑Йорка.
– Я всегда подозревал, что большой брат следит за нами.
– Не совсем этично, конечно, но часто бывает, помогает. Ты здесь ничего не видел.
– Ага… дело Мейсона Таггера, – бурчал под нос Райан, листая папку, – саентология… секта, похищения молодых девушек, что еще за ересь? Написано, что дело не закрыто и ни одного фото этого Таггера… только пропавшие школьницы… и другие молодые девушки.
– Таггер? Да, это темная и крайне опасная лошадка, никто даже не представляет, как он выглядит. Это дело уже второй год у нас висит открытым.
– Тут часто упоминается саентология… но это же вроде мирные ребята? Какая еще секта?
– Мирные? Ну… это как посмотреть. Но в целом, да, мирные… вот только Таггер основал свою собственную радикальную секту саентологии где‑то на севере штата… ну, мы так предполагаем. Эти ребята настолько суровы, что даже первые лица церкви саентологии всячески избегают любых контактов с ними. У них там какой‑то обезбашенный культ, где людям промывают мозги… а еще там постоянно без вести пропадают молодые девушки.
– Никогда про них не слышал.
– Они хорошо маскируются, – я забрал у Райана папку и положил обратно в ячейку, – но это уже другая история, достойная отдельной книги. Все, экскурсия закончена, выметаемся отсюда.
– А я только вошел во вкус.
Мы вышли из помещения, я ввел на сенсорной панели титанового шкафа код и секретная комната вновь скрылась от наших глаз.
– Постой, ты туда за пистолетом что ли лазил? – вдруг вернулся в реальность Райан. – Ты что собрался делать?
– Я тебе сказал: экскурсия завершена. И я тебе крайне не рекомендую следовать за мной, найди себе занятие поинтереснее.
– Ты хочешь кого‑то пристрелить? – он перегородил мне выход из кабинета. – Слушай, твой отец наверно не дурак, он знает что‑то о твоих… постой, ты что собрался к…
– Райан, твою мать, предупреждаю по‑хорошему последний раз, не лезь, куда не следует – это для твоего же блага. И уйди с дороги.
– Что происходит? Ты себя странно ведешь. Ты мне только что доверил код от секретного хранилища, о существовании которого я раньше даже не подозревал. А совсем недавно ты меня еще за врага народа держал…
– Это потому что мне стало глубоко все равно на многое, чем я здесь занимался. Уйди с дороги.
Райан несколько секунд сверлил меня настороженным взглядом и одновременно что‑то обдумывал.
– Знаешь, ты прав, – вдруг резко переменился он, отступая в сторону. – Мне это все уже осточертело, иди стреляй в кого хочешь, а у меня еще есть одно незаконченное дело.
– Вот и займись им.
Я вышел из кабинета шефа, оставляя Райана позади, и похромал к лифту.
Глава 2
Спускаясь на лифте, я крепко сжимал в руке пистолет и ни о чем не думал. Мой разум словно переключился в режим ожидания. Сохраняя полное спокойствие, он дожидался момента, когда ему будет с чем работать.
Двери лифта разъехались в стороны и я медленно похромал вперед. Через несколько секунд я добрался до морга и заглянул в окошко зеленой двери. Не увидев никого внутри, я прошел в предбанник через первую дверь, а затем и через идентичную вторую. Мерзкий холод и трупный запах резко проникли в мои органы чувств, возвращая мое сознание в мрачную атмосферу морга.
Над крайним левым столом у стены я обнаружил Дитера Штайблиха, нависающего с планшетом в руках над трупом Брэндана Хоскинса. Бледное тело владельца «Дикости» было полностью обнажено и идеально вымыто. Лишь два пулевых отверстия во лбу выделялись на фоне кожи без единого изъяна. Я не знал, зачем Роберт или Кевин распорядились доставить тело Брэндана в морг на экспертизу к Дитеру Штайблиху, но меня это и не волновало, я здесь был не за этим.
– Дитер Штайблих, – окликнул я не обращающего на меня внимание судмедэксперта.
Штайблих медленно повернулся в мою сторону и из‑под прозрачных защитных очков оценил взглядом как пистолет в моей левой руке, так и мой внешний вид.
– Агент Стиллер, – флегматично произнес он, – вы что‑то хотели?
– Да. Узнать, чем вы занимаетесь в свободное от работы время. Знаете, Дитер, мне это уже осточертело. Вы все время такой спокойный, что бы вам ни сказали или какой бы ужас вам на глаза не попался, вы никогда не выражаете ни единой эмоции. Вас можно с манекеном спутать, если вы никуда не направляетесь. У меня иногда складывается впечатление, что вам приходится подавлять свои эмоции, чтобы не выказать посторонним свою истинную сущность. Вам не тяжело так жить? Или, может, вы нашли себе расслабляющее хобби?
– Я не услышал четкого вопроса, агент Стиллер.
– Четкого вопроса? – я сжал рукоятку пистолета до боли руке. – Вы убили всех этих людей с лишним весом?
Штайблих спокойно положил планшет на железный поднос рядом с телом Брэндана и снял защитные пластиковые очки.
– Я знал, что меня это вновь настигнет однажды, – почти печально произнес он и облокотился на железный стол позади себя. – Скажите мне, агент Стиллер, что порождает внутри вашего мозга такие мысли?
– Рад бы вам ответить, что у меня есть на вас неопровержимые улики… но вы и сами знаете, что это не так. К сожалению, это всего лишь мой опыт, личные наблюдения и ощущения.
– Ощущения? – пренебрежительно повторил он высоким голосом. – Избавьте меня и себя от невежества, агент Стиллер. Должно быть, это последствия вашей черепно‑мозговой травмы, иначе федеральный агент, утверждающий, что он опирается на ощущения, а не улики … достоин подметать улицы и не более того, – последние несколько слов он умудрился произнести довольно низким тоном, без колебаний в своем голосе, словно выказывая таким образом гнев.
– Что ж поделать, если ты сталкиваешься с профессионалом, идеально заметающим за собой следы. Вы ведь в совершенстве владеете подобными навыками, не так ли?
– Я хорошо знаком с теорией.
– Зачем вы это делаете? В чем смысл?
– Агент Стиллер, вы пришли сюда с оружием, не имея на руках ни единой улики. Вы мне казались не самым худшим сотрудником Бюро, на что вы рассчитывали, начиная такую беседу?
– На ответы. Я хочу понять смысл. В чем смысл таких зверских убийств? В чем смысл этого извращенного ритуала? Как в этом вообще может быть какой‑то смысл?!
Штайблих задумчиво кивнул, будто только что осознал мои намерения и после небольшой паузы ответил:
– А почему вы считаете, что способны понять подобные вещи? Агент Стиллер, вы никогда не задумывались, что в нашем мире есть вещи, которые некоторым людям не дано понять в силу ограниченности их мышления?
– Сетуете на то, что я в сравнении с вами похожу на первобытного дикаря? После того, что я видел на складе «Гринэм & Данэм», нужно еще разобраться, у кого здесь ограниченное мышление. Но я готов хотя бы попытаться понять. Может, я способен проникнуться чужими мыслями куда успешнее, чем вы думаете.
– И именно потому вы держите палец на спусковом крючке? – он едва заметно кивнул на мой пистолет.
– Многим это помогает развязать язык.
На лице Штайблиха не отразилось никаких эмоций, он лишь бросил оценивающий взгляд на труп в нескольких сантиметрах от себя и вновь посмотрел на меня.
– Это может быть… интересно. Я бы не стал сравнивать себя с вами, агент Стиллер. У каждого из нас своя история: вы посвятили б о льшую часть своей жизни войне и убийствам, я – науке и изучению смерти. И кто из нас убийца?
– Не переводите стрелки, Дитер. Говорите, вы посвятили жизнь изучению смерти? И что? Вы познали смерть до такой степени, что теперь… не знаю, не придаете ей никакого значения? Это дает вам право убивать всех, кто вам не по нраву? Или же наоборот, вы как раз в разгаре познания смерти и считаете, что для такой благой цели все средства хороши?
– Смерть – естественное и неизбежное свойство любого живого организма, – Штайблих обошел тело Хоскинса и, прислонившись к холодной стене морга, опустил свой пустой взгляд на труп. – В смерти нет ничего необычного или загадочного. Осознанно или нет, но человечество на протяжении всей своей истории тщетно пытается найти в смерти какой‑то смысл, но правда в том, что нет никакого смысла. Это эволюция и естественный отбор.
– Если в смерти нет смысла, – я сделал осторожный шаг по направлению к судмедэксперту, – то какой тогда смысл собственноручно помогать людям закончить свою жизнь?
– Тот факт, что в смерти нет смысла, не мешает ей быть многогранной, агент Стиллер. Смерть может послужить избавлением от любых страданий, смерть может быть и спасением. Большинство людей ведет свое бессмысленное существование на этой планете, даже не подозревая каким спасением могла бы стать для них смерть. Люди сражаются за свои жизни, пытаются любой ценой выжить, стараются как можно дольше прожить. Но никто из них всерьез не задается вопросом, зачем они это делают. Ведь в конце их и всех их детей ждет ничего, забвение. К сожалению, не всем дано понять это и потому некоторым было бы милосердно помочь… вознестись.
– Так это милосердие? Избавление от страданий? Помощь нуждающимся? Но я все равно не пойму, какой вам прок от их преждевременной смерти? Пускай страдают, это же их проблемы.
– Скажите мне лучше, какой толк от долгой жизни, в течение которой человек даже не пытается разобраться в сути вещей? Это десятки лет прожитые зря, в атмосфере полнейшего самообмана. Агент Стиллер, вас не пугает мысль, что однажды на закате своей жизни вы вдруг осознаете, что все, во что вы верили, оказалось самообманом, не имеющим ничего общего с действительностью?
– Пугает, потому я и стараюсь докапываться до сути вещей, сначала задавая вопросы, а уж потом решая стоит ли стрелять, – я опустил взгляд на безжизненное тело Брэндана Хоскинса и на мгновение у меня перед глазами всплыли последние секунды его жизни. – Но если в смерти… да как и в жизни нет смысла, то разве мы все не живем зря… напрасно? Какая тогда разница, что у нас в голове? Это же в конечном итоге не имеет никакого значения.
– Имеет, агент Стиллер, это имеет значение. Раз уж природа наградила нас мозгом, то сделала это целенаправленно. Однако, совершенства или хотя бы определенных успехов в использовании своего мозга достигают не многие. И выходит, что люди из‑за недостатка знаний воображают себе, что в конце все у них будет хорошо и напрочь перестают развиваться. Наоборот, они начинают деградировать. Посмотрите на покойного мистера Хоскинса, – словно лектор университета, Штайблих показательно взмахнул рукой, указывая на тело. – Разве он стремился к каким‑то знаниям, к развитию? Его организм пропитан кокаином, его легкие осквернены табачным дымом. Разве этот человек не заслужил того, что вы, агент Стиллер, ему подарили? Он сам себя постепенно убивал долгие годы. Разве этот человек использовал хотя бы половину из своих органов себе на пользу? Себе на пользу, не кому‑то, мы все в первую очередь думаем о себе. Мистер Хоскинс деградировал и не представлял никакой ценности не только для общества, но и для самого себя.
– Я никогда не питал к Брэндану теплых чувств и вы правы, я избавил его от бессмысленного существования… не уверен насчет его страданий. Но разве можно сравнивать это ничтожество с Люсиндой Вергарес, с Линдой Седжвик? Разве Стивен Горэм был таким же?
– А в чем разница, агент Стиллер? Разве все эти люди не вызывают у вас отвращения? Вы хотя бы себе признайтесь в этом. Посмотрите на их тела. Это не деградация… это квинтэссенция полнейшего пренебрежения всем, что дала нам эволюция. Это как намеренное медленное самоубийство. С той лишь разницей, что все эти люди были настолько невежественны, что наверняка даже не подозревали, как убивают себя.
– И вы считаете, что человеческое невежество – достаточная причина для убийства?
– То, что я считаю, не имеет значения. Но развивай каждый индивид свой самый важный орган – мозг, мы бы не имели проблем с наркотиками или с бессмысленным ожирением.
– И все‑таки, по‑вашему, невежество достойно смертельного наказания?
– Вы хоть представляете себе, сколько людей погибло за всю историю человечества… просто из‑за того, что их разум был окутан невежественными иллюзиями? Неправильное мышление или ложные убеждения способны уничтожить наш мир. И это люди являются носителями невежества. И раз уж так, то проследите за цепочкой: невежественные люди – причина многих бессмысленных смертей, а если таких людей нет …?
Повисла долгая напряженная тишина, в ходе которой безмятежный взгляд Дитера Штайблиха гипнотизирующе проникал в меня и каким‑то чудным образом нейтрализовывал всю мою агрессию, превращая ее в полное отчаяние.
– Агент Стиллер, я не в вакуум вам это все разъясняю? Вы понимаете меня? Понимаете, как это работает? – Штайблих снисходительно посмотрел на меня, словно разъяснял анатомию обезьяне. – Взять вас, агент Стиллер. Ваше имя Нейтан или Натаниэль. Вы знаете, что оно означает?
– Нет.
– Благодаря одному мировому бестселлеру известно, что Натаниэль переводится как «данный богом». Представляете, как замечательно было бы верить, что вы не просто так живете? Представьте, что с ранних лет вы бы начали верить в значение своего имени. Вы же данный богом, в этом есть определенный смысл, вы не просто так родились. И вот он этот момент, когда вы заражаетесь ложными убеждениями, вы считаете себя в каком‑то смысле избранным. Вы верите и это связывает вам руки, у вас пропадает желание расширять кругозор, вы перестаете замечать бесчисленное количество вещей, окружающих вас. Вы верите, что знаете истину.
– К счастью, я никогда не был обременен такими иллюзиями. И мне не нужны ваши детсадовские примеры. Я повидал предостаточно смертей, чтобы понимать, к чему ведут разногласия порожденные невежеством и недопониманием.
– Отлично. Вы понимаете это, агент Стиллер. Вы не из тех, кто требует смертей во имя непонятно чего. Вы своими руками вершили смерть и должны прекрасно осознавать к чему ведет невежество. Скажите, вы понимаете какой самый эффективный способ раскрыть людям глаза на проблему?
– Напугать их? Совершить нечто ужасное?
– Именно, агент Стиллер. Только жестокие и кровавые события заставляют людей задуматься о реальном положении вещей. Вы смотрите новости? Читаете социологические опросы? Вы знаете, что после этих семи убийств тренажерные залы штатов Калифорния и Нью‑Йорк переполнены и не знают отбоя от новых посетителей? Люди под страхом смерти начали приводить себя в естественную физическую форму. Потребовалось совершить беспрецедентный акт насилия, чтобы заставить людей задуматься всего лишь об одной из многих проблем.
– Так вот в чем дело. Необходимое зло, значит? Убить несколько, чтобы спасти тысячи?
– Это адекватное оправдание подобным убийствам. Наше общество всегда запоминает только самых ужасных, будто в благодарность за то, что они раскрыли людям глаза на суть вещей. Вспомните свою историю. Вспомните Джона Диллинджера или Чарльза Мэнсона, убивших не один десяток людей, или Теда Банди, изнасиловавшего и задушившего более тридцати девушек, или Джона Уэйна Гейси. Их имена вспоминают с леденящим ужасом. А вы знаете имя хоть одного федерального агента, участвовавшего в поимке этих убийц? Люди всегда запоминают на века тех, кто сеет смерть, а не тех, кто совершает так называемые добрые дела.
– Я что‑то не припомню, чтобы тот же Тед Банди раскрыл людям глаза на что‑то значимое, он всего лишь умом тронулся и от всех тех изнасилованных девушек не могло быть никакой пользы. Впрочем, как и от Гейси, который лишил жизни тридцать три подростка.
– Возможно, вы просто не осознаете этой пользы, но это не меняет сути вещей. Убийцу помнят, а его бравого палача – нет.
– Люди помнят, что это ФБР остановило всех убийц. Люди помнят организацию, которая их защищает, – после событий последних дней я и сам уже сомневался в правдивости своих слов, но словно по инерции стоял на своем.
– ФБР… несомненно, – пренебрежительно произнес Штайблих и к моему удивлению выказал эмоции, разочарованно вздохнув. – Можете убеждать себя в этом, агент Стиллер, сколько угодно. Но вне зависимости от исхода вас забудут, а серийного убийцу будут еще долго вспоминать.
– И каков же будет исход?
Штайблих вдруг согнулся, упираясь руками на железный стол, и устало закрыл глаза. Казалось, что в один миг его покинули все силы и теперь он едва держался на ногах.
– А знаете, что самое разочаровывающее в этом всем? – проигнорировал он мой вопрос. – Убийца ведь наверняка не имеет ни малейшего понятия, какое влияние оказывают его убийства на общественность. Он не отдает себе отчет в том, как долго будут помнить его деяния, он наверняка не вкладывает в свои убийства никакого значимого смысла и делает это на почве банальных расстройств психики. Для него это не более чем личное.
– О чем вы говорите? – я непонимающе уставился на утомленного старого судмедэксперта.
– Что бы вы там не думали, агент Стиллер, я не убивал этих людей. Я за свою жизнь никого не убил.
– Я вам не верю.
– Верю… не верю. Раз уж вы решились явиться сюда с пистолетом, предполагая, что это … развяжет мне язык, то вам следовало бы потребовать от меня доказательств. А вы снова о своих ощущениях, – Штайблих посмотрел в угол морга, где стоял небольшой железный стол с черным чемоданом на нем. – Вы не станете в меня стрелять, если я вам кое‑что покажу?
Я недоверчиво посмотрел на вновь выпрямившегося судмедэксперта и осторожно кивнул. Дитер Штайблих прошел в угол морга, взял со стола чемодан и вытянул из него бежевую папку. Он пролистал какие‑то бумаги и, наконец, вытянул фотографию.
– Посмотрите на это фото, – он протянул мне снимок.
Все еще сжимая пистолет в левой руке, правой я взял фото и недоверчиво уставился на изображение под тусклым освещением морга. Осознав, что в таких потемках я едва ли разберу, что изображено на фото, я отошел к столу с телом Брэндана и под концентрированным светом ламп начал всматриваться в фотографию.
Это был групповой снимок, вмещающий в себя около сотни, если не больше, человек. Все участники снимка в несколько рядов стояли в огромной наклонной аудитории и большинство из них были одеты либо в официальные костюмы, либо в белые халаты. Кто‑то улыбался, кто‑то был серьезен, некоторые торжественно держали в руках какие‑то грамоты или сертификаты и все они создавали впечатление крепко сплоченного коллектива.
– Что я должен здесь увидеть? – спросил я, не отрывая глаз от фотографии.
– Третий ряд снизу, пятый слева, – холодно ответил Штайблих.
Я отыскал третий ряд и отсчитал пятерых. Пятым человеком слева в официальном костюме с галстуком был Дитер Штайблих. На фотографии он сохранял хорошо узнаваемое железное спокойствие и выделялся на фоне других участников снимка своим ростом, возвышаясь почти на голову над двумя мужчинами в официальных костюмах по бокам от него.