– Везёт же тебе, Мэригольд. Мне бы твоя удача сейчас пригодилась, – сказала я, перевернув пару страниц и заметив фотографию голубой единорожки со светлыми очками, стоящей на фоне какого‑то подобия ракеты. Не было сомнения в том, что, если бы за мной по пятам не шли монстры, мне было бы еще скучнее. Поэтому я закинула папку обратно на верхушку стопки, которая решила незамедлительно повалится набок с шелестящим звуком.
– Супер, – пробормотала я, протирая глаза и надеясь, что П‑21 сумеет найти способ остановить всю это фигню. Я точно была недостаточно умна для этого.
Я заметила, что в терминале есть звуковой файл и, включив воспроизведение, принялась заряжать обоймы. «А почему бы и нет? По крайней мере, будет чем заняться.»
Запись 1> Теперь этот комплекс под нашим контролем. Все файлы из базы данных были повреждены или стёрты. Нужно добраться до центрального компьютера, если мы хотим найти что‑нибудь стоящее. Слава Селестии, это здание не повреждено, а то потребовалась бы целая вечность, чтобы добраться до крыши. Вероятно, мы переведём всю команду биомедиков сюда, раз уж тут безопасно. Я никогда не видел так много медицинский препаратов в одном месте; ничего особенного, но теперь у нас есть лечебные зелья в запасе.
Запись 2> Нашли комнату стазиса и главный компьютер. Десятки камер всё ещё работают. Меня они не беспокоят, так что пусть спят себе дальше. Какая‑то дура перерезала питание главного компьютера… тзззз… скальпелем и получила удар током. Будет несложно починить. Как только всё подключим, поднимем сюда биомедиков.
Я остановилась и посмотрела на картины, косо висящие на стене. Флаттершай выглядела немного напуганной на сцене в каком‑то странном платье; но Богини, она выглядела очаровательно! Жёлтая кобыла застенчиво улыбалась стоя рядом с фиолетовой единорожкой с розовой полосой на гриве и оранжевой светловолосой пони в ковбойской шляпе; строящееся здание на картине, скорее всего, было Медицинским Центром Флаттершай.
Запись 3> Всё восстановлено и работает. Осталось исправить несколько неполадок. Надо вырубить звуковую систему: эта музыкальная шкатулка уже сводит меня с ума. И вот это они слушали двести лет назад… бзззз…
Запись 4> Брайтхуф и Скай Спаркл в самоволке. Наверное опять ебутся где‑нибудь в комнате для персонала. В коридоре продолжают появляться игрушки; кажется, солдаты начинают беспокоиться. Нужно организовать какие‑то… тззззз… должно быть в порядке. Команда биомедиков нашла… кзззз… опытный образец, конечно, но это воздействие почти на уровне мегазаклинания. Практически лекарство от смерти.
Глядя в экран компьютера, я заметила маленькую бумажную записку: «Умоляю, не спрашивай об этой процедуре снова, РХ. У нас был только один успешный случай. Я больше не буду рисковать детьми. Я не могу. Прости. Ф.»
Запись … ббззз… Кто‑то расчленил их. Снял кожу живьём. Расставил их подобно экспонатам в музее… Это должен быть Морн… ккззз… или Найт… ттззз… найти их, арестовать, и пусть командование решает, кого их них расстрелять. К чёрту! Я сам пристрелю их, избавлю команду от неприятностей.
Ттззззз… доступ на крышу заблокирован. Команда биомедиков просто исчезла. Он как‑то добрался до них. Единственный, кто ещё не отчитался. Он каким‑то образом перехватил управление… ккзззз… чёрт… я устал от этих игр. Как смог кто‑то из моей команды взломать это?
ттзззз… надоело играть…
Я закончила заряжать последние барабан и обойму для дробовика и пистолета; импульсные патроны в конце, экспансивные и обычные – в начале. Из записи раздался жуткий вопль, но я не испугалась, не подпрыгнула на месте и не разнесла этот терминал на куски. Какое‑то время я сидела и слушала крик. Затем просто протянула копыто и выключила его. Зарядив обойму и передёрнув затвор пистолета, я вышла в коридор. Огляделась по сторонам. А затем изо всех сил закричала:
– Пора поиграть!
Сперва это был шёпот, который постепенно перерос в бормотание, а затем и вовсе в рёв. Я не хотела убегать, но нужно было, куда угодно, главное не стоять на месте. И я рванула со всех ног, бережно левитируя оружие перед собой и стреляя в любую тень, что встречалась мне на пути. Роботы взрывались снопами искр и, упав на пол, принимались нелепо дёргаться, разрывая тем самым нашитую на них плоть.
– Плохая пони! – кричали они, когда я, используя З.П.С., проскакивала между ними, задерживаясь на мгновение лишь для того, чтобы разбить голову очередному маленькому железному уродцу и убедиться, что он уже не встанет вновь.
– Да! Я плохая, очень плохая пони! И я собираюсь отшлёпать тебя! – яростно завопила я.
Меня позабавило, как некоторые из них развернулись и заковыляли прочь.
– Да, точно! Кое‑кого пора отшлёпать! – кричала я, преследуя их.
– Плохая пони. – раздался низкий голос в дверном проёме позади меня.
Я обернулась и уставилась на огромного тяжёлого робота, обвешанного кусками плоти.
– Время вышло, – решительно сказал он и с поразительной ловкостью запустил в меня сияющий белый стеклянный шар. Граната или… что‑то в этом роде. Я попыталась дотянутся до него своей магией, отшвырнуть назад в робота, но…
<‑=======ooO Ooo=======‑>
Что, чёрт возьми, происходит? Почему я не могу пошевелиться? Почему не могу вымолвить ни слова? Почему не могу закричать? Вместо этого я просто лежала на диване и читала газету о продолжавшихся протестных выступлениях по поводу покушения на Утёсе Разбитое Копыто. Было ощущение, что я каким‑то непостижимым образом влезла в шкуру этой странной кобылы, расположившейся на диване. Единственным смутно знакомым ощущением был вес ПипБака, надетого на её ногу, но он был незнакомой мне конструкции, абсолютно не похожий на мой собственный.
Белая кобыла с седеющей розовой гривой стояла позади стола в… неповреждённой версии офиса, в котором я только что находилась? На ней был белый халат, накинутый на плечи и передние ноги и не скрывающий яркий красный крест у неё на боку. Она нервно играла карандашами на своём столе, перекатывая их туда‑сюда. Я подняла на неё свой взгляд.
– Успокойтесь, доктор Рэдхарт.
– Успокоиться? Как я могу успокоиться, Гранат? Она едет сюда, – кобыла постучала копытами по столу.
– В конце концов, это её госпиталь, – сказала Гранат, и я почувствовала, что она улыбается.
Рэдхарт нахмурившись, вздохнула:
– Всё равно, не могу поверить, что Черили из‑за этого пошла прямо к Кобыле Министерства! Я думала, все разногласия были улажены. Как она могла поднять этот вопрос сейчас?
– Меня больше впечатляет тот факт, что Кобыла Министерства прибывает сюда лично, чтобы выслушать её возражения. Добиться аудиенции у Эпплджек или Рарити иной раз занимает несколько дней. А про Реинбоу Деш или Твайлайт можно вообще забыть, – вздохнула пони, которой я была, и сложила газету, продемонстрировав сверкающие красные копыта, переливающиеся от педикюра. – Они почти недоступны, даже для Д.В.Д.
– Дела настолько плохи? Я ни о чём таком не слышала, – озабоченно произнесла Рэдхарт.
Моя хозяйка пренебрежительно махнула своим сверкающим копытом.
– О, нет. Я бы не сказала, что дела плохи. Просто… сейчас напряжённый момент. Всё было бы намного проще, если бы мы могли просто расформировать Министерство Крутости и передать то, чем оно занимается, Министерству Военных Технологий, но Луна даже слышать об этом не хочет.
Затем открылась дверь, впуская фиолетовую кобылу с кьютимаркой в виде улыбающихся цветов на боку. У неё были морщинки вокруг глаз и совершенно седые волосы. Две кобылы посмотрели друг на друга с явной неприязнью… и всё же я могла сказать, что когда‑то между ними были дружеские отношения. Никто не станет демонстрировать такого явного сожаления, если он не потерял что‑то дорогое.
– Черили. Так приятно видеть тебя снова. Как дела в бюро образования? – спросила моя хозяйка, поднимаясь и заключая её в любезные объятия.
Черили явно почувствовала облегчение от того, что с ней заговорили.
– Дела идут… хорошо… так же, как и везде, я полагаю. Спасибо тебе за то, что работаешь с Министерством Стиля для нас, Гранат; иногда кажется, что мы постоянно отодвигаемся назад в очереди. Если бы не твоя помощь, мы, возможно, никогда не получили бы требуемые материалы, – сказала Черили, а затем нахмурилась. – Но, всё же, не могла бы ты сказать им, что школы Министерства Мира больше не нуждаются в их… новаторских… учебниках по истории? Я нашла там текст, рассказывающий, что древние зебры пили кровь и практиковали ритуальные жертвоприношения пони.
– Ах, да. Иногда Министерство Стиля проявляет излишнюю… изобретательность при составлении книг.
Я не имела ни малейшего понятия, о чём шла речь. Если зебры не пили кровь, зачем говорить, что они делали это? Раз уж я не могла сойти с этого аттракциона, думаю, имеет смысл обращать внимание на все детали.
Дверь открылась, и все разговоры стихли. Я уже видела её воплощение в бронзе; теперь же я видела её во плоти. Жёлтая пегаска была меньше, и в ней не было столько драматизма, сколько в её скульптурном двойнике, но, глядя на неё, я не могла налюбоваться на её красоту и грацию. Казалось, что пегаска излучает какую‑то ауру доброты. Она поприветствовала каждую пони по имени, пожала им копыта и заговорила искренне и с интересом. От одного лишь прикосновения к её копыту у меня на душе стало намного приятнее, а ведь на самом деле он коснулась совсем не меня!
Когда все уселись в круг, Рэдхарт заговорила с пурпурной кобылой:
– Я знаю, ты другого мнения на этот счёт, Черили, но мы всё равно уже используем эти устройства.
– Рэдхарт, мы пока не должны их использовать. Мы даже не знаем, какие заклинания в них используются, – сказав это, Черили мельком посмотрела на меня. – Мы понятия не имеем, какими будут их долгосрочные эффекты.
Она повернулась к Флаттершай.
– Нужно прекратить их использовать до тех пор, пока мы не убедимся, что они безопасны.
– Я понимаю, что ты расстроена, Черили, но мы три месяца испытывали их без каких‑либо побочных эффектов, кроме нескольких жалоб на скуку, – тон зрелой кобылы напомнил мне мамин, когда та говорила «доверься мне».
– Вы испытывали их на животных и взрослых. А здесь дети, Флаттершай. Три месяца заточения в собственном теле может быть терпимо для взрослого, который понимает, что происходит, но что насчёт ребёнка? Дети хотят и бегать, играть, и общаться. Нельзя просто взять и запереть их на целые недели. Это жестоко, Флаттершай!
Флаттершай заговорила мягким тихим голосом:
– Ты считаешь, я должна позволить детям умереть, имея при этом средство сохранить им жизнь до тех пор, пока мы не сможем их вылечить?
Тут я поняла, что спор Черили проигран.
Черили, замолчала ненадолго, а затем простонала:
– Нет… но… Флаттершай…
– Скажи, что я должна позволить детям умереть, и я прекращу использование капсул и начну цикл долгосрочного тестирования. Минимум год, – сказала Флаттершай тем же спокойным, рассудительным голосом. Нужно было иметь поистине каменное сердце, чтобы такое сказать.
– Флаттершай, я не хочу чтобы умер хоть один жеребёнок или кобылка. Ты прекрасно это знаешь. Но я знаю детей, и я знаю, что это не решение.
– Я тоже знаю детей…
– Нет, Флаттершай. Ты любишь детей, но ты их не знаешь. У тебя их даже не было никогда… – Черили запнулась, услышав лёгкий вздох Рэдхарт. Повисло неловкое молчание. – … Я сожалею.
Флаттершай закрыла глаза, словно борясь с болью внутри себя. Черили выглядела напуганной собственными словами, но сказанного было не вернуть.
Снова молчание. Затем Флаттершай тихо сказала:
– Я тоже. Извини, Черили, но я не могу откладывать использование того, что может помочь.
Она поднялась.
– Прошу прощения.
– Проклятье… зачем я это сказала? – спросила Черили, всхлипывая. Я вновь увидела тень былой дружбы между Черили и Рэдхарт, когда последняя отошла, взяла коробку салфеток и протянула другой кобыле. Та взяла её и высморкалась.
– Не переживай, Черили. Мы же не оставляем детей совсем одних. С ними постоянно будет общаться персонал, я, их семьи и учителя. Их не бросят, – заверила её Рэдхарт. – Большую часть времени они даже не будут в сознании. Мы можем давать им успокоительное, и они будут спать и видеть сладкие сны, до тех пор, когда их можно будет разбудить. Прелестные маленькие сони.
– Вот этого я и боюсь. Дети не остаются детьми навсегда. Они всегда становятся чем‑то другим, – сказав это, пурпурная кобылка встала и вышла из комнаты.
Рэдхарт покачала головой.
– Сожалею, что тебе пришлось это наблюдать.
Белая кобылка убрала салфетки и посмотрела на меня.
– Она учительница, и хорошая. Думаю, она была бы счастливее, если бы оставалась учительницей, а не занималась школами в министерстве.
Гранат кивнула.
– Я ценю её озабоченность. И я рада, что она не нашла отчёт о постепенном развитии у субъектов привыкания к успокоительному. Хотя, двадцать лет – достаточно долгий срок. Мы же не собираемся столетиями держать их в стазисе.
– Всё же она была права насчёт того, что существует некоторая путаница относительно используемых заклинаний. Кое‑кто из медицинского персонала выражает обеспокоенность. Существует докладная Министерства Стиля об этих заклинаниях, но она не может быть верной.
– О, я уверена, что это просто какая‑то ошибка, Рэдхарт. Порой мы не можем с уверенностью сказать, что там создают в Министерстве Технологии, и что там исходит от Министерства Магии. Мы просто делаем всё, что от нас зависит. И, тем не менее, мы счастливы видеть, подвижки Министерства Мира с этим комплексом. Я постараюсь раздобыть для тебя больше информации по делу.
– Спасибо, Гранат. Я ценю это.
– Не стоит беспокойства. И ещё, должна предупредить, что представители Робронко прибудут, чтобы подключить обслуживающих роботов к мэйнфрейму. Как только их управляющая система возьмёт ботов под контроль, вашим медсёстрам больше не нужно будет заботиться о поддержании порядка.
<‑=======ooO Ooo=======‑>
Я вернулась в своё тело и сразу же закричала от боли, пронзившей меня от самой промежности до грудной клетки. Я лежала на операционном столе и билась ногами об ограничители. Надо мной на белом кронштейне был подвешен паукоподобный робот. Маленькие ножницы медленно клацали, вскрывая мой живот, в то время как я, крича от боли, боролась с ограничителями.
– Ебаные ублюдки! – прошипела я сквозь сжатые зубы, когда слюна потекла вниз по моему подбородку.
– Плохая пони, сквернословящая пони. Она сказала плохие слова! – нечленораздельно говорили уродцы вокруг меня со сшитой из лоскутов шкуркой, пока ножницы продолжали клацать. – Ей нужно обо всем подумать. Её нужно наказать. Плохая пони!
А дети продолжали спать.
По всему периметру комнаты стояли капсулы с внутренней обивкой и смотровыми окошками. Мое положение позволило насчитать порядка сорока таких штук. И во всех капсулах были жеребята. У одних не хватало ног и глаз; другие выглядели так, будто их сожгли, а то и хуже. Были среди них и нетронутые, так что мне лишь оставалось гадать страдали ли они от каких‑либо внутренних повреждений или же были больны. Все жеребята лежали неподвижно и могли с тем же успехом уже быть мертвыми. Каждая капсула имела маленький экранчик с какой‑то абракадаброй вместо надписей, понять которую мой скудный мозг был не в состоянии. Все кабели вели к цилиндрическому выступу, увешенному целой кучей терминалов. А из самого выступа шёл всего один толстый кабель, уходящий в пол. Почерневшие места на проводе толщиной с копыто, указывали на то, что его неоднократно латали.
Я пыталась не кричать, но сдерживаться я уже просто не могла. Тем не менее, это помогало сконцентрироваться.
– Чего вам надо?! – завопила я, полностью фокусируя мою магию на ножницах и отталкивая руку подальше от себя, тем самым останавливая дальнейшие увеличение уже, как минимум, тридцатисантиметрового разреза!
– Маму! Играть! Умереть! Жить! Плакать! Обняться! Крови! Маму! Радости! Печеньку! Трахнуться! Папу! Мучить! Кожу! Маму! Игрушки! Куклу! Пёсика! День Варенья! Наружу! Домой! Умереть! Убить! Костюм! Спать! Калечить! Наружу! Играть! Умереть! – начали монотонно твердить роботы вокруг меня.
«Мы же не собираемся столетиями держать их в стазисе.» Так сказала Гранат. А что, если их всё‑таки оставили? За сколько лет у них выработался иммунитет к успокоительным? Как долго после этого горстка выживших могла поддерживать детей? Как быстро они сошли с ума и захотели ещё более кровавых и жестоких игр?
Кто‑то, наверное, Рэдхарт, порвал связь между ремонтными ботами и главным мэйнфреймом. Они сидели тут одни, совершенно замкнутые. Они не могли спать. Не могли даже покончить с собой. Потом сюда прибыл Анклав и восстановил связь. Дети продолжили свои игры, отточенные десятилетиями заточения наедине с самими собой.
И мне предстояло стать следующей. Я толкнула медицинского робота телекинезом, сжав зубы так сильно, что послышался хруст. Этого не хватило. Трёхпалая рука зашла в меня и вытащила серовато‑розовые кишки наружу, как будто толстую лапшу. Я не закричала. Я чуть не задохнулась из‑за рвотного позыва, который ощутила, наблюдая, как мои кишки дюйм за дюймом выходят наружу.
Тут я услышала резкий скрежет с потолка, и вентиляционная решётка с лязгом упала на пол. Глори высунула свою голову из шахты, сжимая в зубах свой лучевой пистолет. Сейчас я была ей рада даже больше, чем если бы сюда вошёл Сплендид прямиком из горячего душа.
– Плохие. Плохие. Плохие пони. Плохие, – скандировали роботы.
Механическая рука отпустила мои внутренности и направилась к открывшейся решётке. Глори взмыла в воздух, пытаясь закрутить руку, кружа надо мной. Все взгляды были направленны на неё. Все, кроме одного. Маленькая синяя фигура П‑21 проскользнула в комнату. Он стал осторожно продвигаться к терминалу: в одиночку Глори бы не справилась.
Я приподняла голову и посмотрела на ремни, удерживающие мои конечности. От боли потемнело в глазах, и я не могла видеть дальше полуметра. Охватив магией петли, удерживающие мои копыта, я открыла сперва первую, потом вторую, третью, и, наконец, освободила себя. В этот момент противные робопони рванули вперёд. Я села и заметила свой дробовик, заряженный разрывными патронами.
Я левитировала к себе пушку и медленно скатилась со стола. Тут мне стал совершенно очевиден один очень неприятный факт: я могла либо удерживать свой дробовик, либо удерживать свои кишки внутри, а так как сейчас я держала дробовик, то горячая, влажная масса вывалилась из меня, вызвав желание застрелится на месте. До моей цели было не больше шести метров, но это были самые длинные метры в моей жизни.
П‑21 отчаянно стучал копытами по клавиатуре. Глори отчаянно уворачивалась от клешней роботов. Я отчаянно пыталась подняться на ноги. Если бы эти твари догадались, что я собираюсь сделать, они бы легко меня остановили. Я думаю, они просто ликовали, наблюдая, за моими попытками отбиваться. Может, они думали, что я хочу помочь П‑21? Вместо этого я, пошатываясь, направилась туда, где из машины выходил кабель. Внезапно мой кишечник натянулся, и я чуть не отрубилась снова.
– Не могли бы вы сойти с моих внутренностей? – прохрипела я.
Кабель был толстым. Даже с разрывными боеприпасами мне не хватило бы тех патронов, что были в барабане, чтобы перерубить его. Но я могла обойтись только одним. Я оглянулась и посмотрела на своих отвратительных зрителей.
– Время игр закончено! – я вытащила барабан и пнула его под кабель. В патроннике ещё оставался один заряд. Прижав ствол к барабану, я нажала на курок.
Взрыв был не таким сильным, как от гранаты, но он справился со своей задачей. Кабель снова был разорван, а меня осыпало шрапнелью. С мягким гулом клешня, гоняющаяся за Глори замерла. Остальные твари застыли на месте. Перед глазами побежали зигзагообразные линии и я провалилась в темноту.
Хе, бешеные детки.
* * *
Я чувствовала себя довольно неплохо, когда пришла в себя. Можно даже сказать, замечательно. Открыв глаза, я первым делом осмотрела своё тело. Остался лишь уродливый красный шрам, но и тот заживал прямо на глазах. В стол, на котором я лежала, был встроен странный талисман, который окутывал всю меня мягким розовым свечением. Похоже, что это был какой‑то тип регенерирующей магии, который срастил моё разорванное тело воедино.
– Ох, ты очнулась. Хорошо, – сказала сидящая за столом Глори.
Пегаска выглядела очень уставшей. Ей явно не помешали бы несколько суток сна и несколько лет лечебной терапии. И, может быть, мы сможем достать и то, и другое.
– Ох, ты жива. Хорошо, – отозвалась я, на что получила маленькую улыбку в ответ. Затем, посмотрев на яйцеобразный талисман, произнесла: – Пожалуйста, скажи, что тут есть ещё подобные штуки.
– Тут есть ещё подобные штуки, – мягко ответила пегаска.
– Ох, слава Богиням… – начала было я, но осеклась, увидев, что Глори смотрит куда‑то в сторону. – Тут ведь нет больше таких талисманов, верно?
– Ты сказала мне, чтобы я сказала тебе…
Пегаска не закончила, потому что я прервала её, заключив в объятиях.
– Я думала, что ты мертва, что они убили тебя, – произнесла я, крепко обнимая кобылку. – Как тебе удалось выбраться?
– Красная лампочка, – тихо ответила она с лёгкой дрожью в голосе. – Она всё горела и горела. Я решила, что все они по ту сторону двери и слишком увлечены попытками поймать тебя. Прямо над моей головой проходила вентиляция, и я просто залезла в неё. Они назвали меня жуликом. А потом я просто следовала за криками и выстрелами.
Рана на моём животе окончательно затянулась. Тут мои глаза широко распахнулись.
– Скорее! Позови П‑21 сюда! Мы сможем вылечить его…
Раздалось небольшое жужжание, и розовое сияние мгновенно исчезло.
– …Чёрт.
– Талисман может вылечить только одного пациента, – произнёс появившийся в дверном проёме П‑21.
– Я хотела вылечить твою ногу, – тихо пробормотала я.
– Зачем? Ты её не ломала.
Вздохнув, я слезла с койки и посмотрела на использованный талисман.
– Я подумала, что если вылечу твою ногу, то перестану напоминать тебе о Стойле, и тогда, возможно, мы станем друзьями.
Подняв бровь и улыбнувшись, жеребец покачал головой.
– Тебе приходило в голову, что ты тут не причём, Блекджек?
Я лишь глупо моргнула в ответ, а он, вздохнув, продолжил:
– Думаю, что нет. Пойдём. Нам нужно разобраться ещё кое с чем.
Мы вернулись в комнату управления. Я постаралась не смотреть на сушащуюся требуху, развешенную по углам комнаты. Наконец, П‑21 остановился напротив большого центрального терминала.
Диагностика стазис‑системы «Офилия»:
> Вероятность выживания пациентов: 0.00 %
> Система внутренней связи с пациентами: Ошибка. Система недоступна.
> Отключить питание: Да/Нет?
– Нет, нет, нет… чёрт нет! Чёрт! – закричала я, глядя на капсулы вокруг меня, на каждой из которых виднелись ярко‑красные зигзаги приборных показаний. Моё воображение мгновенно нарисовало картину кричащих жеребят, которые вновь оказались замурованными. Я повернулась к П‑21. – Я не собираюсь убивать сорок детей! Ты что, выжил из ума?
– Нет, – ответил он, глядя на терминал. – У нас два варианта: либо мы оставляем их лежать в стазисе, либо отключаем питание, и они умирают.
– Разбуди их! Посмотрим, безумны ли они.
«Я смогу убить безумных жеребят… наверное. О Богини, неужели я только что подумала об этом?»
– Мы не можем, Блекджек, – мягко произнесла Монин Глори. – Эти жеребята умирали, когда их положили в капсулы. Они и сейчас умирают. И судя по записям, некоторые из них смогут прожить в таком состоянии ещё не один день. Если мы просто… оставим их, то… может быть… Я не знаю. Может быть когда‑нибудь Анклав сможет что‑то сделать, чтобы помочь им.
П‑21 покачал головой, глядя в глаза пегаске.
– Анклав потерял здесь свой медико‑биологический отряд. А эти дети были заперты здесь больше двух сотен лет. И ты хочешь просто уйти, оставив их в этих капсулах, надеясь, что когда‑нибудь к ним придёт кто‑то, кто будет в состоянии помочь? – вздохнул он. – Я говорю тебе: это хреновая идея.
– Почему ты спрашиваешь меня? – тихо спросила я, глядя на жеребца.
– Потому что тут нет правильного выбора. Потому что она права. Потому что я прав. Неважно, что мы выберем, они в любом случае будут испытывать страдания, – со вздохом ответил П‑21.
«И ты тут главная», – читалось в его взгляде.
Нет. Чёрт возьми, нет! Положите меня назад, на этот стол, и вновь вырвите мои внутренности, но не заставляйте меня делать этот выбор. Я медленно обвела взглядом окружавшие меня стазис‑капсулы.
– Я не могу… я не… – простонала я, зажмурившись.
Мне очень хотелось вновь погрузиться в шар памяти, где никто из них не смотрел бы на меня. Я ещё раз оглядела капсулы. Здесь нет правильного выбора, результат в любом случае будет плачевным. Я подумала о том, чтобы открыть крышки, но вдруг это приведёт к отключению капсул? Тогда, может, наоборот? Чёрт меня подери! Чёрт подери…
Я повернулась к терминалу. «Да», затем «Ввод». Вентиляторы начали замолкать один за другим. Понимая, что мне никогда не будет прощения за это, я сглотнула и тихонько запела:
– Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.
Я запнулась, но Глори подхватила за мной:
– Поздно за окном, прошёл день не напрасно. Поздно за окном, увидишь сон прекрасный.
Похоже, что ей сейчас было не лучше, чем мне. Единственным источником освещения в комнате теперь были красные зигзагообразные линии на мониторах капсул, которые отображали жизненные показатели жеребят. Постепенно эти зигзаги становились всё менее и менее ломанными, и так до тех пор, пока все они не превратились в абсолютно прямые линии.
П‑21 удивил и меня, и Глори, когда вдруг открыл рот и тихонько запел:
– Тише, не шуми. Уже настало время спать… Тише, не шуми… Тебе пора в кровать.
С этими словами жеребец наклонив голову, опустился на пол рядом со мной. Одна за другой, красные линии исчезали с экранов.
Чтоб меня. Чтоб меня. Чтоб меня…
* * *
Рэдхарт прокралась в камеру хранения, в которой находились восстанавливающие талисманы. Прежде чем она прервала соединение, с неё содрали больше половины шкурки. Зачем она пробралась сюда? Чтобы спасти себя? Чтобы защитить талисманы и прочие экспериментальные медикаменты? Разве это так важно? Если бы там были хоть какие‑то лекарства, способные исцелить жеребят, то, я не сомневаюсь, Рэдхарт использовала бы их. Сейчас она лежала, свернувшись калачиком, прикрытая окровавленным разорванным лабораторным халатом. Её тело мумифицировалось, лёжа в запертой камере хранения.
Я заметила, что она прижимала что‑то к себе, старательно защищая это передними копытами. После того, что я сделала, обокрасть мёртвого для меня было не сложнее, чем покрыть глазурью торт. К собственному удивлению, я смогла с лёгкостью вытащить этот предмет из объятий Рэдхарт.
Это была статуэтка Флаттершай. Её глубокие синие глаза смотрели прямо на меня, а у ног пегаски сидел недовольный белый кролик. Так нежно. Так всепрощающе. Надпись на дощечке в основании гласила: «Будь Милым». Она склонила голову так, как будто понимала, что мне очень нужно было поговорить с ней.
– Прости. Я пыталась. Пыталась поступать лучше… Пыталась помочь… – медленно я провела статуэткой по своей груди, а затем упала на пол, разразившись рыданиями, как жеребёнок. – Мне так жаль.
Лёжа в одиночестве на холодном полу камеры хранения, я вдруг поняла, зачем сюда пришла Рэдхарт: Чтобы попросить прощения, которого ей не суждено было получить.
Заметка: Новый уровень.
Новая способность: Вечный жеребёнок. Теперь вам гораздо проще находить общий язык с жеребятами.
Навык: Красноречие (50)
(Авторская заметка: Как всегда, выражаю благодарность Hinds за помощь в редактировании, а также огромное спасибо Kkat за помощь в написании текста.)
Глава 7
Цены
«ТРОНУЛА – ПОКУПАЕШЬ! Мы продаём за наличные или в кредит.»
Я – убийца.
Первым пони, которого я убила был единорог, отправленный на списание. Это произошло ещё задолго до того, как я получила свою кьютимарку. Мне приказали сообщить ему, что теперь он – Е‑21 и попросить его прибыть в центр охраны. Тогда я ещё не понимала что же это всё означает, и поэтому просто приятно провела время, разыскивая жеребца. Сперва я зашла в столовую за зелёным гелевым коктейлем, затем покрутилась вокруг Миднайт, в надежде выудить её расписание. Я даже успела вздремнуть, лёжа на гудящем опреснительном конденсаторе, прежде, чем нашла его. Увидев меня, жеребец лишь грустно улыбнулся, и поплёлся следом.