Лучше, чем вода.
Я тихонько вздохнула, когда Адам сжал меня, и, не в силах удержаться, сжала его в ответ.
Крепко.
Боже, его руки были сильны, хватка невероятна, но объятия подобны раю.
Мои глаза даже защипало от эмоций, когда я узнала, каково это быть в объятиях своего мужчины.
— Я не хочу оставлять тебя, — повторил он, и я знала, что это те слова, с которыми он боролся.
Адам был нормальным. Он не понимал мою семью, мое прошлое, подарок, который мы получили. Как он мог?
Даже я не могла этого сделать.
Так много было потеряно со смертью бабушки, и я проигнорировала большую часть, отказываясь принять свое наследие, потому что оно причинило слишком много боли и сделало такой непохожей на семьи, с которыми приходилось жить. Быть с Адамом было похоже на открытие шлюзов, и я была затоплена. Единственное, что делало это приемлемым — это он сам.
Я сглотнула.
— Я буду скучать по тебе.
Адам вздохнул, и в этом вздохе слышалось облегчение.
— Я рад, что буду не одинок в этом.
— Не одинок, — мягко сказала я. — Обещаю.
Он снова вздохнул.
— Хорошо.
Я почувствовала, как его нос скользнул по моей щеке, и Адам нежно поцеловал меня в линию подбородка. Это было странное место для поцелуев, но оно казалось правильным, и там, где прикоснулись его губы, кожу покалывало от ощущений.
— Хорошего дня, — пробормотала я, наконец, отстранившись. Разрывать связь было больно, но я понимала, что мы не можем стоять здесь весь день.
— И тебе. — Он нахмурился. — Мне не нравится, что у тебя нет телефона.
Я пожала плечами.
— У меня никогда его не было.
— Это не значит, что это правильно.
В его глазах мелькнула расчетливая мысль, но я проигнорировала это — мы опаздывали, — быстрый взгляд на часы подтвердил. Теперь у меня появилось больше целей, чтобы прийти сюда, в этот Центр. Больше причин не делать ничего такого, что могло бы поставить под угрозу новый установившийся порядок (который начинал укореняться), поэтому нужно стараться и не нарушать установленные нам домашние правила.
— Нам нужно идти, — согласился Адам, но взгляд его глаз пронзал меня так, как солнце пронзает темноту утра.
Я почувствовала одновременно и тепло и дрожь.
— Будь осторожна, — попросил он и, с ворчанием отстранившись, забрался на велосипед.
Уезжая, Адам дважды оборачивался, чтобы посмотреть на меня, и дважды я стояла на месте, наблюдая за ним.
Это означало, что мне нужно бежать в школу трусцой, но, черт возьми, оно того стоило.
Большую часть утра я чувствовала себя так, словно летала на облаке, и даже после полудня ничто не могло омрачить моего настроения.
Учеба закончилась, день подходил к концу, и казалось, что прошла пара минут, как я вернулась в дом Мейеров.
И едва войдя, я почувствовала это.
Изменение в воздухе.
Оно было подобно запаху, настолько было сильным. Или береговой сирене, настолько громкой, что могла разорвать барабанные перепонки.
Мое счастье мгновенно испарилось, и я проскользнула внутрь. Правда подтвердилась, когда я услышала, как Эмма вопила от горя, а Джон рыдал вместе с ней.
Луизе стало хуже.
Тени ее ауры, которые омрачали спальню, теперь начали проникать в остальную часть дома. Окрашивая его ядом смерти.
Я закусила нижнюю губу, не зная, стоит ли идти к ним. Я хотела. Я хотела подарить Мейерам немного доброты, сказать, что все будет хорошо, но это было не так... Это просто не казалось правильным.
Вышло бы так, что я вмешиваюсь в их горе, а это последнее, чего мне хотелось.
Когда я стояла, замерев в коридоре, возникло непреодолимое желание позвонить Адаму, связаться с ним. Но у меня не было мобильного телефона. Никогда не чувствовала в нем потребности, но если это даст возможность связаться с Адамом, нужно это изменить.
У Эммы вырвалось пронзительное рыдание, наполнив меня огромной печалью, которую я не испытывала много лет. Я дернулась от звука, ее горе было пулевым ранением, пронзившим мое сердце.
Такой должна быть материнская любовь. Всеохватывающей. Берущей на себя все. Луизе повезло, что у нее есть мама, готовая для нее на все. Бросить работу, чтобы быть сиделкой, сделать все, что в силах, чтобы поставить ее на ноги. Они даже летали через всю страну к нескольким специалистам, поездки, которые в конечном итоге не принесли никакой пользы.
По всей стране в «Домах Рональда Макдональда» (прим.: американская неправительственная некоммерческая организация, заявленная миссия которой заключается в создании, поиске и поддержке программ, которые улучшают жизнь и здоровье тяжелобольных детей) висели фотографии семьи Мейеров, на каждой из которых Луиза выглядела все более бледной и усталой.
Печаль переполнила меня, и желание зайти в комнату Луизы перевесило желание позвонить Адаму с помощью воображаемого мобильного телефона, возникшее у меня минутой ранее.
Ковер под ногами заглушал звук моих шагов, и, идя по коридору, я поняла, что Эммы и Джона на самом деле нет в доме. Я решила, что они находятся в саду за домом, и поскольку Эмма обычно держала окна открытыми, чтобы входящий свежий воздух уносил стойкий запах болезни, пропитавший все в доме, я нечаянно услышала ее боль.
Войдя в спальню Луизы, я почувствовала себя вором. Дело не в том, что я не могла войти сюда, что это было запрещено, просто я нечасто здесь бывала, если не могла помочь.
Луиза спала целыми днями, и я чувствовала себя больше помехой, чем помощью.
Кенни и я были здесь только из-за Луизы, потому что семье нужны дополнительные средства. Несмотря на то, что мы были лишними, за исключением денег, которые приносили, я подумала, что было бы жестоко этим фактом приближать конец Луизы. У нее осталось мало времени на этой земле, и она была со своей семьей. Я не хотела напоминать ей о чем-то, что могло причинить боль — о том, что в последние дни жизни ей пришлось делить своих родителей с другими детьми, даже если это было минимально, и что ее мать и отец находятся в ужасном состоянии из-за ее болезни.
Когда я вошла внутрь, запах стал невыносимым. Насыщеннее, чем тот, что пронизывал весь дом. Что и понятно — в этой комнате находилась смерть. Цеплялась за стены, ожидая, чтобы атаковать Луизу и забрать у нее оставшуюся короткую жизнь.
При этой мысли сдавило горло.
Смерть всегда была моей тенью.
Даже если я не болела, даже если было все в порядке со здоровьем, люди вокруг меня умирали.
Случится ли это с Адамом? Будет ли он страдать, если сблизиться со мной?
Сдерживая слезы, которые наполнили глаза из-за Луизы и Адама, я подошла ближе к кровати.
Комната изначально была предназначена для маленькой девочки, и из-за нехватки денег в ней все так и осталось, хотя прошло уже больше десяти лет, как Луиза перестала интересоваться Барби.
Ярко-розовые стены, кровать принцессы, задрапированная тонкими занавесками, изгибающимися на стене дугой, словно корона. В комнате еще стоял ящик для игрушек и комод, все в девчачьем стиле — белое с причудливыми лепными украшениями, словно созданное для принцесс — но вся остальная мебель была заменена.
Медицинское оборудование, контейнеры для утилизации острых медицинских отходов, множество других предметов, предназначение которых я не понимала, но которые Эмма ввела в жизнь, чтобы спасти своего ребенка, оставить его дома.
Если задуматься, — когда Луизу в последний раз водили к врачу, прогноз уже был плохим. Не поэтому ли она оставалась здесь, а не в больнице? Или в хосписе? Не поэтому ли Эмма была несчастнее, чем обычно? Потому что закончились способы вылечить Луизу?
Сбитая с толку, я подошла к кровати, возле которой стояло удобное кресло, в котором обычно сидела Эмма.
Когда она не была занята, она всегда находилась здесь. Сидела со своей дочерью, словно впитывала все то совместное время, которое возможно заканчивалось, соединяя его со своими днями.
Я села в кресло, глядя на больную девушку.
Лейкемия сделала ее кости хрупкими, а кожу — бледной. Волосы практически выпали, редкие остатки напоминали о прежних золотых прядях. Лицо было изможденным, а тело худым. Она выглядела как смерть среди розовой надежды детской комнаты.
Это было ужасно.
Ни один ребенок не должен проходить через это. Ни один ребенок не должен…
Я закрыла глаза.
Жизнь была несправедливой.
Жизнь забирала. Смерть принимала.
Сделав глубокий вдох, я выдохнула. Не знаю, то ли на звук моего дыхания или на что-то еще, но ресницы Луизы дрогнули и распахнулись.
Она ошеломленно посмотрела на меня светло-зелеными глазами, которые казались необыкновенно яркими по сравнению с остальным ее телом.
Глаза были единственным пятном цвета, что осталось в ней, несмотря на то, что они были затуманены наркотическими обезболивающими.
Я видела ее боль, видела ее страдания, и это причиняло боль. Физическую боль. Может быть, не такую сильную, какую чувствовала Луиза, но достаточную, чтобы я, подняв свои замерзшие руки перед собой, начала растирать их, тереть с такой яростью, что кожа ладоней начала нагреваться. Движение не было плавным, оно было резким. Разжигание жара там, где его не было.
«У тебя дар, дитя. У тебя дар. Используй его с осторожностью. Не будет ничего хорошего в том, чтобы забрать себе то, что не сможешь вынести».
Разве не странно, что эти слова всплыли в моей голове, словно были сказаны вчера? Наши с мамой способности не были одинаковыми. Но они были. Не все дары передавались из поколения в поколение.
Точно так же, как способности мамы обращаться с лошадьми — ключевой навык в тренерском бизнесе моего отца — не были переданы мне по наследству, но я переняла дары своей бабушки.
Единственная проблема заключалась в том, что, как и со всем, дары были мышцами, которым нужна тренировка. И я годами игнорировала свои. Отталкивала в сторону, чтобы быть нормальной, соответствовать своему окружению.
Я не пыталась сделать ничего подобного с тех пор, как практиковала это умение с бабушкой, и даже тогда мой дар был скуден по сравнению сее.
Жар в моих руках возник так резко, что заставил меня откинуться на спинку кресла. Глаза Луизы широко распахнулись, она смотрела на меня, на мои яростные движения, и я почувствовала, что сквозь дымку лекарств, окутывающих ее сознание, каким-то образом привлекла ее интерес.
Или что-то еще.
Ее внимание было сосредоточено на моих руках. Как будто видела то, чего не видела я.
Бабушка сказала, что между живыми и мертвыми существует завеса... Неужели Луиза уже переступила через порог? Не поэтому ли она видела пылающую во мне энергию?
Я прикусила губу при этой мысли. То, что Луиза была близка к смерти, я почувствовала, едва войдя в дом. Но был ли смысл тратить энергию на исцеление, если смерть была от нее в нескольких шагах?
В последний раз, когда бабушка исцеляла человека, она несколько недель лежала в постели.
Словно чувствуя мои колебания, на заднем плане душераздирающе зарыдала Эмма, и этот плач пронзил меня, как ничто другое.
Он ударил прямо в сердце и я, прерывисто вздохнув, снова потерла руки.
— Боже, как бы мне хотелось видеть в последний раз, как это происходит не в семь лет, — пробормотала я себе под нос, потянувшись к руке Луизы.
Она склонила голову набок.
— Что ты делаешь, Теодозия?
Во рту так пересохло, что слова, казалось, прилипали к губам.
— Не знаю, — хрипло сказала я, — но постараюсь облегчить твою боль.
— Как? — Ее глаза закрылись от слабости, которая выглядела еще более болезненной. — У тебя есть наркотики?
Я покачала головой, хотя Луиза не могла этого видеть, и, потянувшись, схватила ее за руки. В ту секунду, когда наши пальцы соединились, и жар внутри меня, жар, которого я почти не чувствовала, передался ей, Луиза удивленно дернулась, а затем издала долгий низкий стон.
Бабушка делала это несколько раз и, исцеляя людей, никогда ничего не произносила. Никогда не бормотала молитву, только терла руки и хрустела костяшками пальцев...
Черт! Я забыла хрустнуть костяшками пальцев.
Было ли это ключевым моментом?
Прежде чем я успела серьезно забеспокоиться, боль хлынула в меня из места, где соединялись наши руки. Луиза начала корчиться на кровати с такой мощью, такой энергией, которая, я знала, была выше ее возможностей, задыхаясь так, словно у нее припадок. Ее руки цеплялись за мои с огромной силой, на которую она точно не была способна. Черт, она стала сильнее, чем когда я только вошла в комнату
Но эти дергания не были улучшением, не так ли?
Все, что я знала, ― это то, что мое тепло должно было проникнуть в нее. Оно исцеляло там, где могло, восстанавливало, оставляя меня холодной. Холодной как камень.
Я не ожидала этого.
На самом деле, какая-то часть меня даже не была уверена, хочу ли чтобы это сработало! Я просто делала то, что делала бабушка, потому что боль Эммы была невыносимой.
Из Луизы вырвался резкий крик, и я осознала, что погружаюсь в себя, пытаясь выдержать ту боль, которую причиняло мне это исцеление, и заставила себя сосредоточиться. Боль была такая, будто под моей кожей бегали огненные муравьи, которые жалили и кололи, словно их крошечные лапки были иглами. Мучения по своей жестокости были невероятными, и я едва держалась, терпя только ради Луизы и пытаясь сделать так, чтобы бабушка гордилась бы мной. Она делала такое так много раз, отдавая себя с частотой, которая преждевременно свела ее в могилу. Крик Луизы, привлек мое внимание, и я вздрогнула, увидев, как простыни пропитываются влагой.
Она обмочилась?
Я не знала, что делать, куда смотреть, но неожиданно Луиза отпустила мои руки, и, прижав их к лицу, повернулась на бок.
В ее движениях появилась энергия, и я задумалась, а не сработала ли эта попытка, но Луиза обмякла на кровати, совершенно лишившись сознания.
Во мне заговорил страх.
Что если она умерла?
Что если я просто...
Я моргнула, смотря на Луизу и на жидкость, пропитавшую прикрывающие ее простыни. Это случилось, не так ли? Сюда заглянула смерть?
Что я натворила?
От страха пересохло во рту. Поднявшись на ноги, наклонилась над Луизой. Двигалась ли ее грудь? Если да, то движение было настолько слабым, что я не могла понять, дышит ли она. Накатила паника.
Наклонив голову, я прижалась ухом к ее рту, надеясь почувствовать дыхание.
Его не было.
Губы задрожали, во мне начал кружиться ужас.
Неужели я убила ее?
Меня наполнил такой ужас, которого я никогда раньше не чувствовала. А я знала, что такое ужас. Ужас от потери одного родителя, затем другого, а затем и бабушки. Трех человек, которых любила, и все в кратчайшие сроки.
Ужас от того, что ты оказываешься в приюте, за которым следует череда приемных семей, и там всем на тебя плевать.
Дрожащая и испуганная тем, что я причинила вред Луизе, хотя это не входило в мои намерения, я выскользнула из комнаты. Было стыдно бежать, но что за это со мной сделают?
Отправят в колонию для несовершеннолетних?
Я не хочу туда идти.
Там я не смогу плавать.
А Адам?
Я никогда его больше не увижу.
Мое сердце трепетало в груди. Я проскользнула в свою комнату, прижалась спиной к двери, пытаясь отразить все, что могло бы попытаться проникнуть внутрь.
Медленно оседая по дереву, я села на пол. И когда мое тело сложилось, а лоб коснулся колен, я провалилась.
Пришел холод.
Меня охватил сильнейший озноб, тот тип холода, который может убить человека.
Я находилась в душном Бостоне в разгар ранней весны, но чувствовала себя так, будто попала в метель в Монтане.
Зная, что если останусь на полу, то замерзну без одеяла, я поползла к кровати. Было больно. Руки болели, кости тряслись от ледяного озноба, пронизывающего с головы до ног. Я чувствовала себя одним большим пульсирующим комом снега.
Путь до кровати был кошмарным, и, добравшись, я упала в постель, натянула на себя пуховое одеяло, чтобы оно укрыло от надвигающейся бури, а затем потеряла сознание.
Глава 7
Тея
Сейчас
Когда Лори хлопнула меня по спине, я, приоткрыв один глаз, посмотрела на нее.
— Что?
— Подъем.
Я фыркнула.
— К черту это. Тренер сказал, что сегодня я могу поспать.
Меня очень возмущало то, что мы делили комнату, в основном потому, что Лори была жаворонком, а я — нет. Годы раннего подъема и тренировок не изменили мою природу.
Я любила ночное время, но, к несчастью для меня, бассейны в это время суток закрыты, а тренеры отказывались работать в два часа ночи. На мой взгляд, это было очень недальновидно с их стороны.
— Я хочу прогуляться.
Снова фыркнула.
— Тогда иди и прогуляйся.
— Я хочу прогуляться с тобой, — уточнила Лори, и я, схватив вторую подушку, закрыла свое лицо в качестве ответа, но подруга тут же вырвала ее из рук и ударила меня по голове.
— Куда ты хочешь пойти? Разве ты не можешь сделать это одна? — заныла я.
Серьезно, у меня был один единственный день раз в три недели, когда тренер позволял нормально поспать, и то, что дал мне сегодня отдых, было маленьким чудом.
— Одна? В чужом городе? В стране, где я не говорю на языке местных? — притворно вздохнула она. — Ты будешь настолько жестока и позволишь выйти одной?
— Это Токио, — сухо заметила я, — а не центр Венеры. Думаю, ты справишься.
— Ну, а я так не думаю. В любом случае, веселее, когда мы вместе. Помнишь Лондон? Это было потрясающе.
Я вздрогнула, потому что Лори была права. Лондон был потрясающим. Выдохнув, я повернулась в кровати и впилась в нее взглядом.
— Мы не могли бы прогуляться немного позже?
— Ты серьезно все еще стонешь?
Уголки моих губ дернулись и, фыркнув еще раз, я вылезла из постели, поплелась к шкафу, достала сменную одежду и направилась в душ. Смысла сопротивляться не было, когда Лори что-то задумывала, именно так и случалось. Я знала ее достаточно хорошо, чтобы понимать это. Ее вылазки всегда тщательно планировались.
Почувствовав себя немного бодрее и чище, я оделась, расчесала локоны и вышла. Я не стала заплетать волосы, просто позволила им свободно ниспадать по спине. На мне были маленькие креольские серьги, больше никаких украшений, пара костюмных шорт, белая футболка и темно-синие сандалии.
Когда Лори стала пристально смотреть на меня, я нахмурилась.
— Что?
— Как ты это делаешь?
Я моргнула.
— Делаю что?
— Заходишь бродягой, а выйдя, выглядишь как супермодель.
— Разве это не то, что делают все? — отмахнулась я.
Она фыркнула.
— Не-а. Посмотри на себя, — проворчала она. — Хорошо, что мы подруги.
— Я бы не сказала этого пятнадцать минут назад, — улыбнулась я и взяла сумочку.
Хихикая, Лори взяла меня за руку и пробормотала:
— Давай, вырвемся ненадолго.
— Я должна вернуться в бассейн к трем.
— Знаю.
— Ты спланировала прогулку с учетом моего расписания? — застонала я, когда мы вышли из спальни в коридор. — Что потребовало такой организации?
— Ничего особенного. Мы просто идем по магазинам.
— Замечательно, — проворчала я, но перестала жаловаться, после того как получила тычок в бок.
Мы вышли из общежития, в котором остановилась команда, и я вздохнула, увидев поджидавшее нас такси. Когда мы уселись, водитель кивнул нам и двинулся в путь.
Телефон Лори издал звуковой сигнал, и я не удивилась, когда все ее внимание сосредоточилось на полученном сообщении, поэтому оставила ее в покое, а сама, положив руку на подлокотник, стала смотреть на город, мимо которого мы проезжали.
«Такого нигде не встречала», — подумала я. Слияние старого и нового, но с уважением. Все радовало глаз, даже несмотря на пестрые рекламные объявления.
Я, конечно, не понимала никаких знаков, но когда открыла «Гугл-карты» на своем телефоне, удалось отследить наш пункт назначения, потому что мы как раз проезжали парк, который мне бы хотелось посетить в будущем. Наполненный цветущей сакурой, с холмистыми лужайками, на великолепных просторах которых скопления людей занимались тайцзи. Тут и там росли деревья с плоскими вершинами, которые напомнили деревья бонсай, только огромных размеров. Возможно, так оно и было — я, конечно, не являлась садовником, но видела, как летом они отлично давали тень, и под ними можно было спокойно вздремнуть.
Густой местный кустарник и деревья вокруг парка скрывали большую его часть от глаз, но мне удалось мельком увидеть воду, и я решила, что снова посещу Синдзюку-гёэн — одна. Лори и природа были несовместимы друг с другом.
Когда стало ясно, что мы едем в сторону Синдзюку, самого большого района поблизости, я полистала «Гугл» и застонала. Изобилие магазинов.
Кошмар подтвердился, когда мы выбрались из такси на переполненные улицы, и я огляделась вокруг, смотря на сияющие здания, царапающие небо, и миллион и одну вывеску тысячи цветов, рекламирующих то, чего я не могла понять. Громкие бренды, однако, были понятны, и я не удивилась, когда Лори затащила меня в магазин «Гуччи».
Плетясь за ней, я чувствовала себя неуместно. Лори не нужна была стэндфордская стипендия, у подруги имелась кредитная карта с лимитом, превышающим мой годовой заработок, и она не боялась его потратить.
И еще она была щедрой. Это была одна из причин, по которой Лори мне нравилась. Не потому, что она покупала мне шмотки — никогда этого не хотела, даже если это было в ее духе, — а потому, что она думала о других. При всем Лори могла быть высокомерной снобкой, но не была такой.
Почему-то.
Когда Лори примерила суперобтягивающее платье, я пробормотала:
— Не могу поверить, что ты не покормила меня прежде, чем притащить сюда.
Лори перестала пялиться на свою задницу в зеркало, потому что знала, что сама не сможет спросить меня, выглядит ли та большой — ее попка не была такой, совсем нет. Ее пятая точка была крошечной, но Джонас, ее идиот-бывший, сказал Лори, что она толстая.
Такого невозможно представить, учитывая, насколько строго мы контролировали свою еду и как много тренировались.
— Прости, — сказала она, застыв и виновато глядя в зеркало через плечо.
Я рассмеялась над ее сконфуженным выражением лица, а затем сказала:
— Примерь все, что выбрала, но после я требую маття (прим.: японский порошковый зеленый чай).
Мне нравился этот чай, но с тех пор, как мы приземлились, я не пила его, что было просто невероятно.
Лори купила пару баснословно дорогих платьев, после чего мы вышли на безумно оживленную улицу, на которой было так много людей, что я ощутила небольшую клаустрофобию, а со всеми яркими огнями и непонятными знаками это определенно было неприятное чувство. Я не боялась, что мы с Лори потеряем друг друга, потому что каждый мог бы вызвать такси, но все же я держалась рядом.
— Ты что, издеваешься надо мной? — проворчала я, когда она затащила меня в какое-то уединенное кафе неподалеку от многолюдной улицы.
— Разве ты не слышала об этом месте?
— О каком месте? — потребовала я, оглядываясь вокруг. — Здесь одни торговые автоматы.
— Точно! Япония славится ими.
— Ты серьезно? — покосилась я на нее.
— Предельно.
— Ты хочешь, чтобы я позавтракала из торгового автомата.
— Где твоя страсть к приключениям? — ухмыльнулась она.
— Я оставила ее в постели.
— Я пошла за завтраком, — ответила Лори, игнорируя меня и мое ворчание.
Черт, застрелите меня. Было слишком рано для того, что она собиралась купить. Несмотря на то, что я объездила весь мир, никогда не привыкну к таким вещам, как лапша или карри на завтрак.
Вероятно, из-за белкового омлета, который я ела в течение многих лет.
Лори вернулась с кучей бутылок, и я наблюдала, как она сканирует этикетки с помощью телефона и читает перевод. Когда у нас набралось еще больше пакетов с едой, от чего тренер получил бы инфаркт, мы расположились за одним из маленьких столиков в укромном помещении.
В кафе находилось три столика и девятнадцать торговых автоматов — никогда не видела ничего подобного. Просто стена автоматов, которые содержали много вариантов с едой, что я понятия не имела, с чего начать. Пол и стены, выложенные белой плиткой, сияли безупречной чистотой, а столики и стулья из нержавеющей стали холодили мою задницу и спину. Учитывая, что я немного вспотела во влажном воздухе снаружи, я сочла это благом.
Когда Лори начала раскладывать свою добычу, я схватила бутылку с чем-то похожим на холодный чай с молоком. Заявив, что это мое, я пробила фольгу, закрывающую горлышко, и сделала большой глоток. Напиток был чересчур сладким, но, тем не менее, чертовски вкусным.
Распечатав батончик чего-то похожего на мюсли, Лори пробормотала:
— Джонас написал мне.
— Он мудак, — категорично заявила я, даже не удосужившись сказать больше — она знала мое мнение.
— Я знаю, что он мудак.
— Так почему ты о нем заговорила?
Потому что Лори хотела, чтобы ее убедили его избегать.
Внезапно я поняла, что именно поэтому она хотела пройтись по магазинам.
Я никогда не лгала ей и не льстила, поэтому подруга любила использовать меня как источник объективной критики.
— Потому что я все еще испытываю к нему чувства, — тихо сказала она, глядя на странный зеленый батончик, который жевала. Выглядело довольно мерзко, пока Лори не отломила мне немного, и я неуверенно откусила кусочек.
— О, как вкусно, — пробормотала я, пережевывая что-то вроде кунжутного козинака, только зеленого цвета.
— Вот маття, о котором ты переживала, — проворчала она, заставив меня закатить глаза.
— Если ты испытываешь к нему чувства, тогда будь с ним.
Лори скорчила рожицу на мои слова.
— Он мне не подходит.
— Да, совершенно верно. Но ты хочешь его. Так что будь с ним.
— Он называл меня толстой. — Лори ссутулилась. — Заставил меня чувствовать себя ужасно из-за той тренировки...
— Что в действительности не имеет смысла. Вероятно, он хотел, чтобы ты тренировалась, не так ли? Я имею в виду, если ты такая толстая.
— Это не помогает, Тея! — рявкнула она.
Я ухмыльнулась, нисколько не раскаиваясь в своих словах, но затем серьезно сказала:
— Лори, ты красавица. Твоя задница великолепна. Твое тело — это машина, которая помогла тебе достичь соревновательного уровня, о котором немногие осмеливаются мечтать… и тебя волнует, что говорит этот хрен? Хрен, который злится на все, что ты делаешь, если это не вращается вокруг него?
Лори моргнула.
— Ты права.
— Я знаю, — пробормотала я.
Оставив ее немного подумать об этом, я взяла телефон и проверила, не связывался ли со мной тренер. Он не искал меня, и я решила зайти на страничку в «Инстаграм», но неожиданно телефон зажужжал.
Имя Роберта высветилось на экране.
— Привет, Роберт. Все в порядке?
— Это я.
Вторая попытка угадать, кто это.
Сердце резко упало, следом взлетело, и я почувствовала, как все мое существо начало пульсировать так, словно меня ударило током.
— Что-то случилось?
Должно быть, что-то произошло, раз Адам звонит мне с телефона Роберта.
— Ничего. Папа говорит по гостиничному телефону, и попросил позвонить тебе.
Его спокойный тон беспокоил меня на многих уровнях. Я знала, что говорю с придыханием, словно Мэрилин Монро. Адам же говорил равнодушным голосом.
Словно разговаривал со своей мамой.
Боже, как бы мне хотелось иметь такой уровень контроля.
— Зачем? — спросила я, потянувшись за напитком и делая большой глоток в надежде, что это меня успокоит.
— «Найк» хочет встретиться с тобой. Хотят подтверждения от тебя. В пятницу. В их отеле. В четыре часа дня.
Через шесть дней… Я сглотнула.
— Я-я думаю, смогу это сделать. Накануне будет заплыв на восемьсот метров вольным стилем, и у меня будет выходной, чтобы отдохнуть.
— Тогда я передам, что встреча состоится.
Адам не стал ждать ответа, не сказал ни слова, просто отключился. Несмотря на то, что я почувствовала облегчение, что не пришлось тянуть время, задаваясь вопросом, как попрощаться, что-то внутри меня заболело.
У нас с ним были такие перспективы, и то, что их больше не существовало, было просто отстой.
— Что случилось? Роберт в порядке?
Я посмотрела на Лори.
— Это был не Роберт.
— Я знаю. Это был Адам.
Мои глаза вспыхнули.
— Как ты это поняла?
— Твой голос всегда меняется, когда ты с ним разговариваешь. — Она склонила голову набок. — Что у тебя с ним? Между вами что-то происходит.
— Я не хочу об этом говорить, — хрипло ответила я, мое сердце болело не меньше, чем голова. — «Найк» хочет подписать со мной контракт, — сказала я, используя это как приманку.
Сработало.
Глаза Лори вспыхнули.
— Черт возьми, Тея. Это грандиозные новости.
Я закусила губу.
Она была права.
Было грандиозно.
Если бы это сообщил Роберт, а не Адам, я бы сейчас танцевала в этом кафе с торговыми автоматами. Несмотря на то, что у меня были цели, несмотря на то, как важны были деньги, меня ждало будущее. Вот о нем я и должна думать. Адам же остался частью моего прошлого, которая только омрачает будущее.
И этот момент не был исключением.