Que suis je helas et quoy sert ma vie
J’en suis fors q’un corps prive de coeur
Un ombre vayn, un object de malheur
Qui n’a plus rien que de mourir en vie…
Чем стала я, зачем еще дышу?
Я тело без души, я тень былого.
Носимая по воле вихря злого,
У жизни только смерти я прошу.
Все больше укрепляется в таком наблюдателе впечатление, что многострадальнаядуша оставила попечение о мирской власти, что благочестиво и бестревожно ждетона одного – всепримиряющей смерти.
Но не будем обманываться: все это – лишь притворство и маска. На самом делеэто пламенное сердце, эта гордая королева живет одной лишь мечтой – вновьвернуть себе свободу и власть. Ни на минуту не склоняется она к мысли покорнопринять свой жребий. Все это посиживание за пяльцами, за книгами, мирные беседыи ленивые грезы наяву – лишь ширма для каждодневной кипучей деятельности –заговорщической. Неустанно, с первого дня своего заточения до последнего,плетет она заговоры и интриги, повсюду ее кабинет превращается в тайнуюполитическую канцелярию, здесь день и ночь кипит работа. За запертыми дверьми вобществе двух секретарей Мария Стюарт собственноручно набрасывает секретныеобращения к послам – французскому, испанскому, папскому, а также к своимприверженцам в Шотландии и Нидерландах, в то же время, осторожности ради,забрасывая Елизавету умоляющими, кроткими и возмущенными письмами, на которыета уже давно не отвечает. Неустанно под сотнею личин спешат ее посланцы вПариж, Мадрид и обратно, постоянно придумываются пароли, изобретаютсяшифровальные коды – ежемесячно новые, – регулярно работает настоявшаямеждународная почта, связывая ее с врагами Елизаветы. Все ее домочадцы – о чемСесил прекрасно осведомлен, почему он и тщится сократить число ее оруженосцев,– представляют собой генеральный штаб, неустанно разрабатывающий все ту жеоперацию ее освобождения; все пять десятков ее слуг постоянно сносятся сокружающими деревнями, сами ходят в гости и принимают гостей, чтобы передаватьи получать известия; все окружающее население под видом благостыни регулярноподкупается, и благодаря этой изощренной организации дипломатическая,эстафетная почта безотказно работает до самого Парижа и Рима. Письма провозятсяконтрабандой в белье, книгах, выдолбленных тростях, в крышках футляров сдрагоценностями и даже за амальгамою зеркал. Для того чтобы перехитритьШрусбери, изобретаются все новые уловки, расшиваются подошвы и в нихзакладываются послания, писанные симпатическими чернилами, или же изготовляютсяпарики и в букли завертываются бумажные папильотки. В книгах, которые МарияСтюарт выписывает из Парижа, подчеркиваются по известной системе буквы, так чтов целом получается связный текст, а бумаги первостепенного значения проносит вподоле сутаны ее духовник. Мария Стюарт, с юности возившаяся с тайнописью,искусно шифровавшая и расшифровывавшая письма, руководит всеми операциями, иэта увлекательная, азартная игра, путающая Елизавете карты, напрягает вседушевные силы узницы, возмещая недостаток физических упражнений и других утех.Со свойственным ей пылким безрассудством отдается она заговорам идипломатическим интригам, и в иные часы, когда новые посулы и предложения изМадрида, Парижа или Рима все новыми окольными путями достигают ее кельи, этауниженная монархиня может и вправду вообразить себя силой, чуть ли несредоточием всеевропейских интересов. И-то, что Елизавета знает об этой угрозеи бессильна против такого упорства, то, что она, ее пленница, через головынадзирателей и стражей может руководить этой кампанией в тиши своей кельи иучаствовать в решении судеб мира, пожалуй, единственная отрада, чудесноподдерживающая дух Марии Стюарт все эти долгие, беспросветные годы.
Удивления достойна эта непоколебимая энергия, эта скованная сила, и в то жевремя она потрясает нас своей тщетностью, ибо все, что бы Мария Стюарт нипридумала и ни предприняла, обречено на неудачу. Все эти многочисленныезаговоры и комплоты, которые она плетет неустанно, заранее осуждены напоражение. Слишком неравны силы противников. Всегда слабее тот, кто борется водиночку против целой организаций. Мария Стюарт действует одна, в то время какза Елизаветой стоит все государство – канцлеры, советники, полицмейстеры,солдаты и шпионы, – не говоря уже о том, что из государственной канцелярийлегче бороться, чем из тюремной камеры. У Сесила сколько угодно золота, сколькоугодно средств обороны, он ничем не ограничен в своих действиях, тысячи глазего тайных соглядатаев следят за одинокой неопытной женщиной. Полиция в тевремена знала до мелочей чуть ли не все о каждом из трех миллионов граждан,составляющих население Англии; каждый чужеземец, высаживавшийся на английскойземле, брался под надзор; в харчевни, тюрьмы, на прибывающие суда направлялисьлазутчики, ко всем подозрительным лицам подсылались шпионы, а там, где этиполумеры оказывались недействительными, применялась самая действенная мера –пытка. И превосходство коллективной силы немедленно дает себя знать.Самоотверженные друзья Марии Стюарт один за другим попадают в темные казематыТауэра, а там на дыбе у них исторгают полное признание и имена соучастников – итак, клещами палачей, в порошок размалывается заговор за заговором. А еслиМарии Стюарт порой удается переслать свои письма и предложения через одно изиностранных посольств, то сколько нужно бесконечных недель, чтобы письмодоползло до Рима или Мадрида, сколько недель, чтобы в государственныхканцеляриях собрались ответить, и опять-таки сколько недель, чтобы ответ дошелдо назначения! И как ничтожна в результате эта помощь, как оскорбительнохолодна для горячего, нетерпеливого сердца, которое ждет армад и армий,спешащих на выручку! Да и разве не естественно одинокому пленнику, все дни иночи занятому мыслями о своей судьбе, воображать, что все его друзья в далекомдеятельном мире только и заняты его особой? Но тщетно старается Мария Стюартпредставить свое освобождение неотложным делом всей контрреформации, первой иважнейшей спасательной акцией католической церкви: ее друзья только считают ижмутся и никак не могут между собой договориться. Армада не снаряжается впоход. Филипп II, главная опора Марии Стюарт, щедр на молитвы, но скуп нарешения. Ему не улыбается вступить из-за пленницы в войну с сомнительнымисходом, и он и папа отделываются тем, что посылают немного денег, чтобы былона что подкупить двух-трех искателей приключений для организации покушения илимятежа. Но как жалки эти попытки заговорщиков и как легко берут их на мушкунеусыпные шпионы Уолсингема! Только несколько изувеченных, истерзанных труповна лобном месте Тауэрхилла время от времени напоминают народу, что в уединенномзамке все еще томится в заточении женщина, упрямо притязающая на то, что онаединственная правомочная королева Англии, и все еще находятся глупцы или герои,готовые за нее пострадать.
Что все эти заговоры и интриги в конце концов приведут Марию Стюарт кгибели, что она, как всегда опрометчивая, затеяла безнадежную игру, одна, изстен узилища, объявив войну могущественнейшей властительнице мира, – давно яснокаждому современнику. Уже в 1572 году, после крушения заговора Ридольфи, еешурин, Карл IX заявил с досадой: «Эта дура несчастная до тех пор не успокоится,пока не свихнет себе шею. Она дождется, что ее казнят. А все по собственнойглупости, я просто не вижу, чем тут помочь». Таково жестокое суждение человека,который в Варфоломеевскую ночь отважился лишь на то, чтобы из защищенного окнаподстреливать безоружных беглецов, человека, который понятия не имел ни о какомгероизме. И конечно же, с точки зрения расчетливой осторожности Мария Стюартпоступила неразумно, избрав не более удобный, хоть и трусливый путькапитуляции, а очевидную безнадежность. Быть может, своевременно отказавшись отсвоих династических прав, она купила бы себе этим свободу, быть может, все этигоды ключ от тюрьмы находился у нее в руках. Надо было лишь покориться, лишьторжественно и добровольно отказаться от всяких притязаний на шотландский, наанглийский престол, и Англия, облегченно вздохнув, отпустила бы ее на свободу.Не раз пыталась Елизавета – не из великодушия, а из страха, так как Обличающееприсутствие опасной узницы преследовало ее кошмаром, – перебросить ей мостикдля отступления; переговоры то и дело возобновлялись и на достаточносправедливых условиях. Но Мария Стюарт считала, что лучше быть коронованнойузницей, чем отставной королевой, и в первые же дни заточения Ноллис правильнооценил ее, сказав, что у нее достаточно мужества, чтобы бороться, пока естьхоть капля надежды. Чувство истинного величия подсказывало ей, как презреннабыла бы куцая свобода отставной королевы где-нибудь в захолустье и что толькоунижение возвеличит ее в истории. В тысячу раз сильней, чем неволя, связывалоее данное слово, что никогда она не отречется и что самые последние ее словабудут словами королевы Шотландской.
Нелегко установить границу, отделяющую безрассудную храбрость отбезрассудства, ведь героизму всегда присуще безумие. Санчо Панса превосходитДон-Кихота житейской мудростью, а Терсит[159]сточки зрения ratio[160]головой выше Ахилла; нослова Гамлета о том, что стоит бороться и за былинку, когда задета честь, вовсе времена останутся мерилом истинно героической натуры. Конечно,сопротивление Марии Стюарт при неизмеримом превосходстве сил противника вряд лик чему-либо могло привести, а все же неверно называть его бессмысленным толькопотому, что оно оказалось безуспешным. Ибо все эти годы – и даже что ни год, тобольше – эта, по-видимому, бессильная, одинокая женщина именно благодаря своемунеукротимому задору представляет огромную силу, и только потому, что онапотрясает цепями, порой сотрясается вся Англия, и сердце у Елизаветы уходит впятки. Мы искажаем историческую перспективу, когда с удобной позиции потомковоцениваем события, принимая в расчет и результаты. Легче легкого задним числомосуждать побежденного, отважившегося на бессмысленную борьбу. На самом делеокончательное решение в единоборстве обеих женщин все эти двадцать летколеблется на чаше весов. Некоторые из заговоров, ставившие себе целью вернутьМарии Стюарт корону, при известной удаче могли стоить Елизавете жизни, адва-три раза меч просвистел над самой ее головой. Сначала выступаетНортумберленд, собравший вокруг себя католическое дворянство; весь Север вогне, и лишь с трудом удается Елизавете овладеть положением. Затем следует ещеболее опасная интрига Норфолка. Лучшие представители английской знати, срединих ближайшие друзья Елизаветы, такие, как Лестер, поддерживают проект женитьбыНорфолка на шотландской королеве, которая, чтобы придать ему мужества – чеготолько не сделает она для победы! – пишет ему нежнейшие письма. Благодаряпосредничеству флорентийца Ридольфи готовится высадка испанских и французскихвойск, и, если бы Норфолк, уже раньше своим трусливым отречением показавший,чего он стоит, не был тряпкой и если бы к тому же не помешали случайностифортуны – ветер, непогода, море и предательство, – дело приняло бы другойоборот, роли переменились бы и в Вестминстере восседала бы Мария Стюарт, аЕлизавета томилась бы в подземелье Тауэра или лежала бы в гробу. Но и кровьНорфолка и жребий Нортумберленда, равно как и многих других, кто в эти годысложил голову на плахе, не отпугивают последнего претендента: это дон ХуанАвстрийский, внебрачный сын Карла V, сводный брат Филиппа II, победитель приЛепанто[161], идеальный рыцарь, первый воинхристианского мира. Рожденный вне брака, он не может притязать на испанскуюкорону и стремится создать себе королевство в Тунисе, как вдруг емупредставляется случай завладеть другой короной, шотландской, а вместе с ней ирукой державной узницы. Он вербует армию в Нидерландах, и освобождение,спасение уже близко, как вдруг – не везет Марии Стюарт с ее помощниками! –коварная болезнь настигает его и уносит в безвременную могилу. Никому из тех,кто домогался руки Марии Стюарт или бескорыстно служил ей, никогда несопутствовало счастье.
Ибо, говоря непредвзято и честно, к этому в конце концов и сводится спормежду Елизаветой и Марией Стюарт: Елизавете все эти годы не изменяло счастье, аМарии Стюарт – несчастье. Если мерить их сила с силою, характер с характером,то они почти равны. Но у каждой своя звезда. Все, что бы Мария Стюарт,потерпевшая поражение, преданная счастьем, ни предпринимала из своегозаточения, терпит крах. Флотилии, посылаемые против Англии, разносит в щепкибуря, ее посланцы теряются в пути, искатели ее руки умирают, друзьям врешительную минуту изменяет мужество, каждый, кто стремится ей помочь, сам роетсебе могилу.
Поражают справедливостью слова Норфолка, сказанные им на эшафоте: «Что быона ни затевала и что бы для нее ни затевали другие, заранее обречено нанеудачу». С самой встречи с Босуэлом ей изменило счастье. Тот, кто ее любит,обречен смерти, тот, кого любит она, пожнет одну горечь. Кто желает ей добра,приносит зло, кто ей служит, служит собственной гибели. Как черная магнитнаягора в сказке притягивает корабли, так и ее судьба на пагубу людям притягиваетчужие судьбы; вокруг Марии Стюарт постепенно складывается зловещая легенда – отнее будто бы исходит магия смерти. Но чем безнадежнее ее дело, тем неукротимеедух. Вместо того чтобы сломить, долгое сумрачное заточение лишь закалило еесердце. И сама, по собственному почину, хоть и зная, что все напрасно,призывает она на свою голову неизбежную развязку.
Последний круг
(1584-1585)
А годы идут и идут, недели, месяцы, годы, как облака, проносятся над этойнеприкаянной головой, словно и не затрагивая ее. Но как ни незаметно, а времяменяет человека и окружающий мир. Марии Стюарт пошел сороковой год –критический возраст для женщины, а она все еще узница, все еще томится вневоле. Незаметно подкрадывается старость, в волосах уже мелькает серебро,стройное тело расплывается, Тяжелеет, черты успокоились, в них сквозит зрелостьматроны, на всем существе лежит печать уныния, которое охотно ищет выхода врелигии. Скоро – женщина глубоко чувствует это – время любви, время жизни уйдетбез возврата; что не сбылось до сих пор, не сбудется вовек, наступил вечер,близка темная ночь. Давно не появлялось новых искателей ее руки, должно быть,никто уж и не явится: еще немного – и жизнь навсегда миновала. Так стоит лиждать и ждать чуда освобождения, помощи равнодушного, колеблющегося мира? Всесильней и сильней в эти закатные годы чувствуем мы, что страдалица пресытиласьборьбой и склоняется к отречению и примирению. Все чаще выпадают минуты, когдаона спрашивает себя: а не глупо ли зачахнуть без пользы, без любви, каквыросший в тени цветок, не лучше ли дорогой ценой купить себе свободу,добровольно сняв корону с седеющей головы? На сороковом году все большеутомляет Марию Стюарт эта гнетущая, беспросветная жизнь, неукротимоевластолюбие постепенно отпускает ее, уступая место кроткой, мистической воле ксмерти. Должно быть, в один из таких часов она пишет на листке бумагипрочувствованные латинские строки – полужалобу, полумолитву:
O Domine Deus! speravi in Те
O care mi Jesu! nunc libera me.
In dura catena, in misera poena, desidero Те;
Languendo, gemendo et genu flectendo
Adoro, imploro, ut liberes me.
Мое упованье, Господь всеблагой!
Даруй мне свободу, будь кроток со мной.
Терзаясь в неволе, слабея от боли,
Я в мыслях с тобой.
Упав на колени, сквозь слезы и пени
Тебя о свободе молю, всеблагой.
Поскольку избавители мешкают и колеблются, взор ее обращается к Спасителю.Лучше умереть – лишь бы не эта пустота, эта неопределенность, это вечноеожидание, и надежда, и тоска, и неизбежные разочарования! Лишь бы конец – нарадость или на горе, с победой или поражением! Борьба неудержимо близится кконцу, потому что Мария Стюарт всем жаром своей души этот конец призывает.
Чем дольше тянется эта отчаянная, эта коварная и жестокая, этавеличественная и упорная борьба, тем непримиримее стоят друг против друга обезастарелые противницы – Мария Стюарт и Елизавета. Политика Елизаветы приноситей успех за успехом. С Францией у нее заключен мир. Испания все еще неотваживается на войну, над всеми недовольными одержала она верх. И только одинвраг, смертельно опасный враг, все еще живет безнаказанно у нее в стране, однаэта побежденная женщина. Лишь устранив последнего недруга, может онапочувствовать себя подлинной победительницей. Да и у Марии Стюарт не осталосьдля ненависти иного объекта, нежели Елизавета. Снова в минуту предельногоотчаяния обращается она к своей родственнице, к данной ей роком сестре, снеодолимой страстностью взывая к ее человечности. «Нет у меня больше силстрадать, – воплем, вырывается у нее в этом благородном послании, – и, умирая,я не могу не назвать тех, кто замыслил меня извести. Самых закоренелых злодеевв Ваших тюрьмах выслушивают, им называют имена их наветников и клеветников. Такпочему же в этом отказывают мне, королеве. Вашей кузине и законной наследницепрестола? Мне думается, что именно последнее обстоятельство и было до сей порыпричиной лютости моих врагов… Но увы! У них нет больше необходимости менямучить, ибо, честью клянусь, не нужно мне теперь иного царства, кроме царстванебесного, в кое чувствую я себя готовой войти, ибо лишь в нем обрету конецтяготам моим и мучениям». В последний раз со всем жаром неподдельнойискренности заклинает она Елизавету даровать ей все же свободу: «Честью исмертными муками Спасителя и Избавителя нашего заклинаю, смилосердствуйтесь,дозвольте мне оставить это государство и удалиться на покой куда-нибудь вукромное место; там усталое тело, изнуренное неизбывной печалью, обретет отдых,и ничто не помещает мне спокойно готовиться предстать Всевышнему, каждодневнопризывающему меня к себе… Окажите мне эту милость еще до моей кончины, и душамоя, ибо теперь распря меж нами устранена, не будет вынуждена, освободившись отземных уз, принести свои жалобы Творцу, указав на Вас как на виновницу зла,причиненного мне здесь, на земле». Но душераздирающий зов не тронул сердцеЕлизаветы, она остается нема, ни одного подбадривающего слова не находится унее для страдалицы. И тогда Мария Стюарт стискивает зубы и кулаки. Отныне оназнает одно только чувство – ледяную и пламенную, упорную и испепеляющуюненависть к этой женщине, и эта ненависть тем зорче и непримиримее нацеленаименно на нее, единственную, что все ее другие враги и противники кончилиземное существование, сами порешив друг друга. Как будто для того, чтобытаинственная магия смерти, исходящая от Марии Стюарт и поражающая всех, кто еененавидел или любил, проявилась со всей очевидностью, каждый, кто служил ей иливраждовал с ней, кто боролся за или против нее, опередил ее и смерти. Все те,кто свидетельствовал против нее в Йорке – Меррей и Мэйтленд, – умерлинасильственной смертью, все, кто призван был ее судить – Нортумберленд иНорфолк, – сложили голову на плахе; все, кто сначала умышлял против Дарнлея, апотом против Босуэла, убрали друг друга с дороги; предатели Керк о’Филда,Карберри и Лангсайда предали сами себя. Все эти своенравные шотландские бароныи графы – неистовая, опасная, честолюбивая свора – истребили друг друга! Полебитвы опустело. Не осталось никого на земле, кого бы ей должно было ненавидеть,кроме нее, Елизаветы. Великая борьба народов, ознаменовавшая два десятилетия,ныне свелась к единоборству. И в этом поединке женщины с женщиной не осталосьместа ни для каких переговоров. Это бой не на жизнь, а на смерть.
Для этого последнего боя, боя насмерть, Марии Стюарт нужно сделать последнеенапряжение. Еще одной, последней надежды должна она лишиться. Еще один удардолжна принять в самое больное место, чтобы потом собраться с силами дляпоследнего рывка. Ибо всегда в Марии Стюарт, ее великолепное мужество, еенеукротимая отвага приходят в ту минуту, когда все потеряно или кажетсяпотерянным. Всегда безысходность пробуждает в ней геройство.
Последняя надежда, которую ей предстоит утратить, – надежда договориться ссыном. Ибо за гнетущие пустые годы, когда решительно ничего не происходило,когда она только и делала, что ждала и слушала, как безостановочно бегут часы,словно песок, осыпающийся с полуразрушенной башни, за это нескончаемое время,которое так измотало и состарило ее, подросло дитя, ее кровный сын. Младенцемоставила она Иакова VI, уезжая из Стирлинга, когда Босуэл со своими всадникамизахватил ее перед Эдинбургскими воротами и увлек навстречу гибели; за этидесять, пятнадцать, семнадцать лет бессознательное существо успело статьребенком, мальчиком, юношей, почти мужчиной. Иаков VI унаследовал немало чертсвоих родителей, хотя и в смешанной, стертой форме. Этот странноватый мальчик,с неловким, неповоротливым языком, неуклюжим, тяжеловесным телом инерешительной, робкой душой, на первый взгляд производит впечатление не вполненормального. Он избегает общества, трепещет при виде ножа, боится собак, груб инеловок в обращении. В нем незаметно ни изысканной грации, ни природногообаяния его матери, не выказывает он и артистических склонностей, ни музыка, нитанцы его не увлекают, не заметно в нем и таланта к легкой, непринужденнойбеседе. Зато у него способности к языкам и превосходная память, а там, где делокасается его личных интересов, он обнаруживает и ум и упорство. Роковым образомсказалась на его характере мелочная, низменная натура отца. Он, унаследовал отДарнлея его нетвердую волю, его нечестность и ненадежность: «Чего ждать оттакого двуречивого малого!» – как-то в сердцах сказала о нем Елизавета; подобноДарнлею, он поддается любому влиянию. Сердцу этого черствого эгоиста неведомоблагородство, все его поступки диктуются чисто внешним честолюбием, а егобесчувственное отношение к матери можно понять, только если отвлечься отпредставлений о сыновнем долге, сыновней преданности. Воспитанный заядлымиврагами Марии Стюарт, имея преподавателем латыни Джорджа Бьюкенена, человека,написавшего на нее пресловутый пасквиль «Detectio»[162], он, должно быть, только и слышал о пленнице, томящейся взаточении в соседней стране, что она помогла лишить жизни его отца, а теперьоспаривает право на престол у него самого, коронованного монарха. С раннегодетства вдалбливают мальчику, что его мать, в сущности, чужая ему женщина,досадная помеха на пути его честолюбивых устремлений. И если в душе ребенкакогда-либо жила мечта увидеть женщину, даровавшую ему жизнь, то английские ишотландские тюремщики зорко следили за тем, чтобы помешать малейшему сближениюобоих пленников – Марии Стюарт, пленницы Елизаветы, и Иакова VI, пленникалордов и регента. Время от времени, всего несколько раз за много-много лет,обмениваются они письмами: Мария Стюарт посылает подарки, игрушки, а как-тодаже забавную обезьянку, но и дары и письма обычно отвергаются, так как онаупорно не признает за сыном прав на королевский титул, а лорды возвращают, какоскорбительные, письма, где Иаков именуется просто принцем. Мать и сын так и невыходят за пределы чисто официальных, холодных отношений, у обоих властолюбиезаглушает голос крови, ибо она хочет быть единодержавной королевой Шотландии, аон – единодержавным королем.
Какое-то сближение становится возможным, когда Мария Стюарт отказывается отсвоего непримиримого отношения к факту коронования ее сына лордами и выражаетготовность признать за ним некоторые права на корону. Разумеется, она и теперьне намерена отречься от королевского титула, и жить и умереть она хочетмиропомазанницей с венцом на челе, но, чтобы купить себе свободу, готова делитьего с сыном. Впервые мелькает у нее мысль о компромиссе. Пусть сын правит изовется королем, лишь бы и ей позволили именоваться королевой, лишь бы на ееотречение был наведен стыдливый глянец сусальной позолоты! Постепеннозавязываются тайные переговоры. Однако Иаков VI, на которого давят лорды, ведетих как расчетливый игрок. Без зазрения совести торгуется он одновременно собеими сторонами, ходит Марией Стюарт под Елизавету, а Елизаветой под МариюСтюарт и ставит попеременно на обе религии, готовый отдать предпочтение тойстороне, которая дороже заплатит, ибо для него это не вопрос чести: ему важноостаться королем Шотландии и в то же время обеспечить себе право на английскийпрестол; он хочет наследовать не одной, а обеим женщинам. Он не прочь остатьсяпротестантом, поскольку это ему выгодно, но склоняется и к католицизму, будетам лучше заплатят; мало того, семнадцатилетний юноша, чтобы обеспечить себеанглийскую корону, не отступает и перед вовсе уж неблаговидной сделкой: онготов жениться на изрядно побитой молью Елизавете, даром что та на девять летстарше его матери и к тому же ее испытанная противница и соперница. ДляДарнлея-младшего эти переговоры – вопрос простого расчета, тогда как МарияСтюарт, все еще живущая иллюзиями и чуждая реальной жизни, пылает и трепещет,воодушевленная последней надеждой – путем соглашения с сыном вырваться насвободу и в то же время остаться королевой.
Но Елизавета сразу же бьет тревогу. Она боится, как бы мать с сыном недоговорились. Не теряя ни минуты, вторгается она в еще неокрепшую пряжупереговоров. Циническое знание людей подсказывает ей, чем взять неустойчивогоюношу: игрой на его человеческих слабостях. Она посылает молодому королю,помешанному на охоте, отборных лошадей и собак. Она подкупает его советников ипредлагает ему самому ежегодный пенсион в пять тысяч фунтов, что при вечныхнедостатках у шотландского двора само по себе является решающим доводом; крометого, она пускает в ход испытанную приманку – английское престолонаследие. Каки обычно, дело решают деньги. В то время как ничего не подозревавшая МарияСтюарт продолжает дипломатическую игру на пустом месте, вкупе с папою ииспанским королем строит воздушные замки насчет католической Шотландии, ИаковVI тишком подписывает договор с Елизаветой, где подробно изложено, что этасделка принесет ему как в деньгах, так и в других благах, но где ни словом неупомянут, казалось бы, более чем уместный здесь пункт об освобождении егоматери. Ни единой строчки о пленнице, совершенно ему безразличной, раз с неебольше ничего не возьмешь. Через голову матери, как будто ее и нет на свете,договаривается сын со злейшим ее врагом. Пусть женщина, даровавшая ему жизнь,теперь, когда от нее больше нечего ждать, оставит его в покое! Как толькодоговор подписан и милый сынок разжился деньгами и собаками, он сразу жеобрывает переговоры с матерью. Стоит ли церемониться с бессильной женщиной! Попоручению его величества короля составляется строжайший рескрипт, где в грубоканцелярском тоне сообщается, что Мария Стюарт навсегда лишена титула и всехправ королевы Шотландской… Отняв у противницы державу, корону, власть исвободу, бездетная соперница отнимает у нее еще и последнее – сына. Наконец-тоона окончательно отомщена.
Победа Елизаветы означает полный крах последних иллюзий Марии Стюарт. Вследза мужем, вслед за братом, вслед за подданными от нее отвернулся сын, еекровное дитя, и теперь она одна в целом мире. Ее разочарованию, ее возмущениюнет границ. Отныне ей ни до кого дела нет. Ни с кем она больше считаться небудет! Раз сын от нее отрекся, что ж, и она отречется от сына. Раз он продал ееправа на престол, она продаст его права. И она называет Иакова VI выродком,ослушником, неблагодарным, испорченным мальчишкой, она проклинает его и грозит,что по завещательному распоряжению лишит его не только шотландской короны, но ианглийских преемственных прав. Чем такому изменнику и еретику, пусть лучшепрестол Стюартов достанется чужому государю! С этим твердым решением онапредлагает Филиппу II шотландские и английские преемственные права, если тотобещает бороться за ее освобождение и смирить Елизавету, убийцу всех ее надежд.Что ей теперь ее страна, ее сын! Лишь бы жить подольше, лишь бы вырваться насвободу и победить! Отныне она ничего не боится и самые отчаянные решения ей нестрашны. Кто все потерял, тому больше нечего терять.
Годами в измученной, униженной женщине накапливались гнев и озлобление.Годами надеялась она, торговалась, интриговала, злоумышляла и искалавозможностей договориться. Ныне мера ее терпения исполнилась. Точно вырвавшеесяна волю пламя, вспыхнула подавленная ненависть к мучительнице, узурпаторше,палачихе. Уже не только как королева на королеву – как женщина на женщинубросается Мария Стюарт на Елизавету, словно норовя выцарапать ей глаза. Поводомслужит ничтожный инцидент: графиня Шрусбери, злобная истеричка и интриганка,под горячую руку обвинила Марию Стюарт в том, что у той амуры с ее супругом.Глупая бабья сплетня, разумеется, и сама графиня ей не верила, но Елизавета, непропускавшая случая повредить доброй славе своей соперницы, постаралась, чтобыэта скандальная история дошла до иностранных дворов, так же как в свое времяона разослала всем иностранным государям пасквиль Бьюкенена вместе с «письмамииз ларца». И тут Мария Стюарт взвилась на дыбы. Мало того что у нее отняливласть, свободу, последнюю надежду и сына, надо еще коварно запятнать ее честь!Ее, которая живет в затворничестве монахиней, не зная ни радостей, ни утехлюбви, хотят выставить на поругание, как блудодейку, покушающуюся на святостьсемейного очага! Ее раненая гордость восстает и требует удовлетворения, играфиня Шрусбери на коленях отрекается от своей бесчестной лжи. Однако МарииСтюарт совершенно точно известно, кто воспользовался этой ложью, чтобы смешатьее с грязью; она почуяла предательскую руку противницы и на удар, из-за углананесенный ее чести, отвечает открытым ударом. Давно уже грызет ее злобноенетерпение, давно хочется ей, как женщина женщине, высказать этой якобыдевственной королеве, которая тщится слыть зерцалом добродетели, всюнеприкрытую правду. И она пишет Елизавете письмо, будто бы затем, чтобыуведомить ее по дружбе, какую клевету и небывальщину распространяет графиняШрусбери насчет ее частной жизни, на самом же деле чтобы бросить в лицо «милойсестрице», что уж ей-то никак не пристало разыгрывать непорочную и порочитьдругих. В письме, дышащем лютой ненавистью, удар следует за ударом. Все словажестокой правды, какие одна женщина может высказать другой, здесь высказываютсявслух, все дурные черты Елизаветы высмеиваются ей в глаза, все ее женскиесекреты безжалостно выволакиваются на свет. Мария Стюарт сообщает Елизаветеякобы «по дружбе», а на самом деле чтобы смертельно ее уязвить, что графиняШрусбери говорит про нее, будто она так тщеславна и так высоко мнит о своейкрасоте, словно она сама царица небесная. Она, мол, ненасытно жадна до лести итребует от своих потакателей, чтобы те постоянно ей кадили и превозносили ее донебес, сама же в припадке раздражения истязает своих придворных дам игорничных. Одной она будто бы сломала палец, другую, которая ей не угодила,прислуживая за столом, ударила ножом по руке. Но все это лишь скромные нападкипо сравнению с ужасными разоблачениями из интимной жизни Елизаветы. ГрафиняШрусбери, по словам Марии Стюарт, уверяет, будто на ляжке у Елизаветы гнойнаяязва – намек на сифилитическое наследие ее отца; она, мол, уже старуха икончает носить крови, а все еще падка до мужчин. И не то чтобы онадовольствовалась одним (графом Лестером), с которым спала несчетное число раз –«infinies foys», – она не пропускает ни одного случая потешить свою плоть и низа что не откажется от своей свободы забавляться и получать удовольствие со всеновыми и новыми любовниками – «jamais perdre la liberté de vous fayre d’amouret avoir vostre plésir toujours avecques nouveaulx amoureulx». Среди ночипробирается она в спальни мужчин в одной рубашке и накидке, и эти приключенияобходятся ей недешево. Мария Стюарт называет имена и приводит подробности. И,не щадя ненавистную, наносит ей жестокий удар в самое больное место. Снасмешкой ставит она ей на вид (кстати, и Бен Джонсон открыто рассказывал обэтом собутыльникам), что она, несомненно, не похожа на всех женщин, а потомуглупости болтают все те, что притворно ждут ее предполагаемой свадьбы сгерцогом Анжуйским, потому что этого быть не может. «Undubitablement vousn’estiez pas comme les autres femmes, et pour ce respect c’estoit follie à tousceulx qu’affectoient vostre manage avec le duc d’Anjou, d’aultant qu’il ne sepourroit accomplir». Да пусть Елизавета знает, что ее ревниво оберегаемая тайнастала общим достоянием – тайна ее женского убожества, дозволяющеголюбострастие, но не подлинную страсть, извращенную игру, но не полноеобладание, тайна, навсегда лишающая ее радостей королевского союза иматеринства. Ни одна женщина на свете не говорила этой всесветнойвластительнице всю неприкрытую правду, как сказала эта узница из своегозаточения: замороженная на двадцать лет ненависть, удушливый гнев и скованныесилы вдруг берут свое – они вздыбливаются в яростном порыве, и удар разъяреннойтигрицы метит в самое сердце мучительницы.