Ивонн беззвучно улыбнулась:
– А ты разве не знаешь? Ты же сам только что это сказал. Я – твой ангел‑хранитель. А теперь рассказывай.
Глава 25
– С чего же мне начать? Может, с Донны? Да, начну‑ка я с Донны.
Бернхард опустился на диван. Его обнаженный торс блестел от массажного масла. Ивонн села в кресло напротив и ободряюще ему кивнула.
– Донна – это наша собака, – начал Бернхард. – Она щенком попала ко мне еще в детстве. Это был светлый лабрадор. Когда мы пришли с ней в ветеринарную клинику, ветеринар отругал моего отца, поскольку мы не последовали его совету, данному им во время нашего предыдущего визита, и не усыпили собаку. У Донны был рак, и ничего нельзя было с этим поделать. Но я не хотел ее усыплять, и мы снова забрали собаку домой. Донне становилось все хуже, ее живот вздулся, она ничего не ела и, в конце концов, только и делала, что просто лежала и чесалась. Было видно, что ее мучили сильные боли.
Мои родители хотели поехать в ветеринарную клинику, чтобы хоть как‑то облегчить ее страдания, но в меня словно черт вселялся, едва я только слышал об этом. У меня начались настоящие приступы ярости, я стал прятать ключи от машины, пропускал школу, охраняя Донну.
Я считал, что будет лучше, если она умрет дома. Но…
Бернхард замолчал: его глаза были полны боли и стыда.
– Я не мог так просто расстаться с ней. Я знаю, что это было проявлением детского эгоизма, мне было очень стыдно, ведь мне тогда уже исполнилось пятнадцать, и я был уже слишком большим, чтобы вести себя подобным образом. Но я не мог ничего с собой поделать. Я всегда был таким, и даже сам не знаю почему.
Мужчина вопросительно посмотрел на Ивонн, словно ждал от нее объяснений. Но она сидела абсолютно спокойно и ждала продолжения его повествования.
– В моем детстве не было ни одного травмирующего душу события, во всяком случае, таких я не припомню, – продолжил Бернхард. – Но я не выносил, когда моя мама уходила, чтобы уладить какие‑то свои дела. При этом со мной кто‑то обязательно должен был остаться, иначе я начинал орать как сумасшедший до тех пор, пока она не возвращалась домой.
Он горестно покачал головой.
– Мне оставалось только смотреть на то, как страдала моя Донна. А глядя на нее, страдали и мои родители. Моя мама едва не впала в истерику. Но я оставался непоколебим. С этим не поддающимся разумному объяснению упрямством ребенка и силой мужчины я караулил угасавшее тело собаки. А между тем у Донны появились язвы, словно ее брюхо давало трещины, и из этих ран стала вытекать кровянистая неприятно пахнущая жидкость. Это был уже скорее труп, чем живое существо.
Когда я, наконец, согласился отвезти Донну, она была уже без сознания. Ей больше не требовалось усыпление. Едва мы прибыли в ветлечебницу, она умерла. Ветеринарный врач, глядя на лежавшее в багажнике машины ее тело, сказал, что ничего более ужасного в своей жизни он не видел и что было настоящим изуверством позволить животному умирать в таких муках. Мой отец воспринял этот упрек, с недовольством поджав губы. Я же, сидя на заднем сиденье, умирал от стыда и молча слушал.
Ветлечебница брала на себя заботу о трупах животных, и, когда мы вернулись домой уже без Донны, родители озабоченно спросили меня о том, как я себя чувствую. Они были уже готовы к новому моему приступу ярости и скорби. Но случилось то, чего я боялся больше всего: Донна умерла, и вернуть ее было никак нельзя.
Дома я для порядка еще побуянил, но в сравнении с моими прежними представлениями это выглядело куда скромнее. Втайне я почувствовал сильное облегчение. Самое ужасное, что больше всего угнетало и попросту добивало меня, уже случилось. И я, как мог, пережил это. Я был почти счастлив. Звучит странно, не правда ли?
– Нет, это звучит довольно разумно, – ответила Ивонн. – Ты долгое время жил под сильным прессингом, и эта смерть должна была принести тебе облегчение.
– Но это ощущение продержалось недолго, – продолжил Бернхард. – Теперь мои родители захотели выполнить обещание, данное мне в тот момент, когда нам стало известно о недуге Донны, а именно купить нового щенка лабрадора. И тоже светлого окраса. У меня на сердце стало неспокойно. Новая собака значила для меня новую разлуку. Конечно, это наступило бы нескоро, но все равно когда‑нибудь обязательно бы случилось.
Против своей воли я отправился на собачью ферму. К щенкам я не проявил никакого интереса. Мама сказала, что один из них был в точности похож на Донну, когда давным‑давно мы ее покупали, но в тот момент я точно уже не помнил, как она выглядела. Там был еще один щенок, но он был в доме. Через некоторое время из дома вместе с этим щенком вышла девочка. Еще я помню, как она спускалась по лестнице с собакой в руках, и как она протянула его не моей матери, не отцу, а мне, и то, как она в тот момент посмотрела на меня. На ней был джинсовый полукомбинезон, и, едва она улыбнулась, я увидел широкую щель между ее передними зубами.
Погрузившись в воспоминания, Бернхард прервался на какое‑то время.
– Так я впервые увидел Карину. Несмотря на то что мне было уже пятнадцать, я еще не думал о девочках. Я не понимал болтовни своих друзей насчет того, какие девочки самые красивые и что бы им хотелось с ними сделать. Я, конечно, знал, как выглядят привлекательные девочки и что полагалось бы чувствовать при виде одной из них, но все это были лишь поверхностные знания.
Сам я лично никогда ничего подобного не испытывал ни к одной из них. До того самого взгляда.
И все в Карине было каким‑то не таким, поскольку она не обладала ни одним из признаков, присущих привлекательной девочке. Она была тощей и плоскогрудой, как мальчик. Кудрявые волосы, конечно, это здорово, но только не такие: казалось, что они с необузданной силой росли в разных направлениях: вверх, вниз, в стороны.
Бернхард с улыбкой продемонстрировал это на своей собственной голове.
– У нее было веснушчатое лицо и светлые ресницы. Да еще эта щель между зубами. Нет, эта девочка, что стояла тогда передо мной, определенно не относилась к числу привлекательных. Но впервые в жизни я почувствовал все то, что должен был почувствовать. Все и даже больше.
Внезапно сделавшись серьезным, он замолчал. Казалось, что, прежде чем снова продолжить, ему пришлось собраться с мыслями.
– Она разговаривала со мной о собаке, а я кивал ей в ответ. До собак мне тогда не было никакого дела! Мои родители купили щенка, но на этот раз этот пес был скорее их, чем мой. Я больше не имел к нему никакого отношения и даже толком не помню, какая у него была кличка.
– А Карину ты после этого видел? – спросила Ивонн.
– Да, я снова приехал на эту ферму. На этот раз уже без родителей. Я слонялся там до тех пор, пока Карина не вышла из дому и не поговорила со мной. Она была старше меня на два года, что в этом возрасте очень многое значит, особенно если старше именно девочка. Она водилась с компанией молодых людей, которые уже разъезжали на машинах, и через нее я и познакомился с ними. Мы стали встречаться, и я был просто на седьмом небе от счастья.
Но ты же знаешь, как это бывает, когда ты еще молод, – со вздохом продолжил Бернхард. – Недостаточная уверенность в себе, ревность, спиртное – справиться со всем этим еще не было сил. Эти отношения развивались бурно, мы часто ссорились, и, когда у меня возникало ощущение, что Карина собралась меня бросить, я спешил опередить ее и первым поставить точку. Это представлялось мне менее обидным, чем самому оказаться брошенным. Так повторялось несколько раз, но мы снова мирились. В своей компании мы прослыли парочкой, которая время от времени ссорится, расстается, потом каждый начинает встречаться с кем‑то другим, а потом происходит примирение и все возвращается на круги своя. Мы говорили о домах и участках, как это обычно делалось в тех краях, где молодые люди рано женились, да я и сам думал об этом же, и это несмотря на то, что мне конечно же хотелось дождаться до тех пор, пока не закончится моя учеба и я не подыщу себе хорошую работу.
И вот однажды, во время моего разрыва с Кариной, я узнал, что она собралась выйти замуж за одного типа из города. Меня это нисколько не задело. Она очередной раз захотела отомстить мне за то, что я расстался с ней и стал встречаться с другой девушкой. Как я уже говорил, мы довольно часто так развлекались. Но на этот раз у нее все оказалось намного серьезнее. Они и вправду поженились, а в скором времени у них родилось двое детей.
Раздавшийся на улице грохот заставил Бернхарда поднять глаза. Приятные солнечные лучи скрылись, небо заволокло тучами, и припустил ливень.
Ивонн вышла на кухню и закрыла окно. Назад она вернулась со стеклянным кувшином от кофемашины и двумя чашками в руках. Свинцовые тучи за окном настолько плотно затянули все небо, что в комнате стало совсем темно, но она не стала включать свет.
– Тут остался еще кофе. Не хочешь?
Бернхард кивнул, и Ивонн наполнила его чашку.
– Получается, что Карина не была случайной знакомой. Она и вправду что‑то для тебя значила, – заметила она, снова усевшись в кресло. – Ну и когда же вы возобновили свои отношения?
– Ах, довольно скоро. В небольшом городке люди живут очень тесно, им приходится часто видеться. Нас продолжало тянуть друг к другу, и мы снова стали встречаться. Ну, естественно, тайком ото всех. Карина и не думала о том, чтобы разводиться, она сразу же в открытую заявила мне об этом. У ее мужа была своя строительная фирма, и он хорошо зарабатывал, поэтому она не хотела навредить своим детям. Наши взаимоотношения были такими, какими и должны быть: со стремлением сделать из всего тайну, ложью, нечистой совестью, ревностью, ссорами и слезами. Больше было боли, чем радости, и поэтому мы неоднократно пытались расстаться. Но расставания длились недолго, и мы снова оказывались вместе.
Карине было известно, что при разводе ее муж может потребовать право родительской опеки над детьми. И она считала это вполне справедливым. Несмотря на то что много работал, он выполнял еще большую часть работы по дому, и дети чувствовали бы себя с ним как за каменной стеной. Карина была неряшливой, ленивой и рассеянной. Для своих детей она была скорее сестрой, чем матерью. Но она очень любила их и не хотела бросать.
– Но такие взаимоотношения невозможно скрывать вечно? – недоумевала Ивонн.
– Конечно. Ее мужу стало обо всем известно, и Карина всерьез порвала со мной. Она больше не захотела встречаться, не отвечала на мои письма и звонки. Когда мне стало понятно, что на этот раз мы расстались всерьез, я даже не хотел жить.
– То есть как?
– Я напился и спрыгнул с моста на шоссе. Я был убежден, что погибну, если не от удара, то, по крайней мере, под колесами автомобиля. Это произошло зимним вечером, да еще и в гололед.
Но удивительным образом я пережил падение с огромной высоты, а водитель машины, завидев меня, успел вовремя затормозить. И с поврежденным позвоночником, сотрясением мозга и множественными переломами меня отправили в больницу, где пришлось провести пять месяцев.
– Так вот после какого несчастного случая остались у тебя эти шрамы, – заметила Ивонн. Она наклонилась и провела рукой по рубцам на его обнаженной спине.
– Я перенес множество операций, но то, что теперь могу бегать, не далось мне легко. В больнице я общался с множеством специалистов, которые все как один пытались воодушевить меня и поднять мой боевой дух: это и врачи, и инструкторы по лечебной гимнастике, и психологи. Я принял условия их игры, но втайне ото всех твердо решил повторить попытку самоубийства. Хотя мне и не удалось покончить с собой, душа моя была мертва. И только одна из медсестер заставила меня начать думать по‑другому.
Ивонн сразу догадалась, кого он имел в виду.
– Ее умелые нежные руки, ее приветливый, но очень твердый голос, ее ясные голубые глаза значили для меня в тысячу раз больше, чем все избитые фразы психологов и способы лечения докторов. Именно Хелена поставила меня на ноги. Я помню, что меня окружала настоящая пустыня, и я был там совсем один. И внезапно рядом со мной появился другой человек.
Бернхард откинулся назад и с облегчением посмотрел в потолок.
– Я полюбил ее. Конечно, не так, как Карину. Эта любовь была чище, здоровее. Да, да, здоровее. Именно это слово возникало в моей голове, когда я ее видел. И это касалось как ее, которая и сама излучала здоровье, так и меня самого, меня и появившегося у меня страстного желания выздороветь и вернуться к нормальной жизни.
Во время моего пребывания в больнице мы разговаривали только о тех вещах, которые напрямую были связаны с моим физическим выздоровлением. Тем не менее мы очень сблизились. В такой ситуации это было просто неизбежно. Ведь я не мог самостоятельно даже сходить в туалет. Она делила со мной все невзгоды, и, как только меня выписали, само собой разумеется, мы продолжили встречаться. Тогда я узнал ее еще больше. Она была из хорошей семьи и всегда хотела стать медсестрой. Еще девочкой она играла со своими куклами в больницу.
Выдвинувшись вперед, Бернхард говорил так быстро, словно боялся, что его могут прервать. Но Ивонн не проронила ни слова, позволяя ему высказаться. Она никогда еще не слышала, чтобы он рассказывал нечто подобное.
– Хелена рассказывала мне, что ее куклы выглядели больными и слабыми, но она ухаживала за ними, перевязывая бинтами руки, и потом они становились значительно здоровее и счастливее. Она тренировалась не только на куклах. У ее матери была тяжелая форма сахарного диабета, и женщина не могла самостоятельно ухаживать за собой, таким образом, Хелена довольно рано узнала все о питании и об уровне сахара в крови. Ей пришлось даже делать своей матери инсулиновые инъекции. С ее школьными оценками ей ничего не стоило бы выучиться на врача. Но она хотела быть только медсестрой.
Мы довольно скоро поженились. Сначала мы снимали квартиру в городе. Я закончил учебу и получил место в банке. И через пару лет мы смогли купить этот дом и дачу в Эсе.
Эта была совершенно другая жизнь, отличная от той, что была у меня до попытки самоубийства. Спокойная, размеренная, без резких переходов от любви к ненависти, без лжи и укрывательства, здоровая, поскольку Хелена следила за своим телом. Она постоянно двигалась, предпочитала здоровое питание, не курила. Почти не пила спиртное. Ее отец был алкоголиком, и поэтому водка вызывала у нее отвращение. Хелена отнюдь не была против того, чтобы выпить за обедом стакан вина или виски, и не находила себе места, когда ей казалось, что я был пьян. Поэтому я пил умеренно, так как не хотел ее беспокоить.
Мы и в самом деле были счастливы вместе. У нас не было детей, но я думаю, что мы оба ничего не потеряли от этого. Нас так много объединяло.
Мужчина, смущенно улыбаясь, посмотрел на Ивонн, а потом продолжил:
– Нам никто не был нужен.
Она понимающе кивнула.
Бернхард, отпив глоток кофе, замолчал на мгновение.
– А потом мне в руки попала новая телефонная книга.
Бернхард покачал головой и вздохнул.
– Невероятно естественно и даже буднично. На земле под почтовым ящиком лежали два толстых скрепленных вместе тома. Я взял их и открыл, чтобы посмотреть, правильно ли написан там наш телефон. Случайно мой взгляд остановился на номере одного моего школьного приятеля, с которым я встречался незадолго до этого. Я вспомнил, что он обмолвился о том, что Карина переехала в этот город. И тогда у меня возникла идея посмотреть, есть ли ее номер в телефонной книге. Просто так, шутки ради. Ну, чтобы узнать, где она живет.
И я отыскал ее. Имя Карины стояло рядом с именем ее мужа, следовательно, их брак пережил все ненастья.
Я позвонил ей только для того, чтобы перекинуться парой слов и узнать, как у нее дела. История наших отношений была уже далеко позади. Юношеская любовь, над которой остается только посмеяться. К тому времени я уже несколько лет жил в счастливом браке.
Она была несказанно удивлена моему звонку. Ей было известно о моем прыжке с моста – об этом в наших краях знал каждый, – и искренне порадовалась, что я встретил другую любовь. Но она тогда очень спешила и не могла со мной долго разговаривать. Она спросила, не можем ли мы встретиться в каком‑нибудь кафе в городе и продолжить там разговор. В отличие от меня, она продолжала общаться с нашими старыми друзьями и поэтому знала кучу сплетен.
– И ты пошел? – с иронией в голосе спросила Ивонн.
Бернхард кивнул:
– Да, я пошел, поскольку был убежден, что в том, что я делаю, нет ничего предосудительного. Я счел это такой мелочью, что даже ничего не рассказал об этом Хелене. Хотя мы никогда ничего не скрывали друг от друга. Я был тогда как бывший курильщик, который думает, что после сытного обеда с полным правом может себе позволить сделать пару затяжек. Или как алкоголик, который после многих лет воздержания от спиртного выпивает маленький стаканчик пива. Но в мире зависимости ни годы, ни количество уже не в счет. Попробовал, и ты снова на том же самом месте, где когда‑то и остановился.
Он печально улыбнулся.
– Это длилось минут десять. Посмотрев друг на друга, мы увидели, что сильно изменились и даже немного состарились. Мы учтиво беседовали, как два посторонних человека. У нее родился еще один ребенок, и она работала администратором на одном большом предприятии. И вдруг она заявляет: «Я хочу тебя», – вот так напрямую, безо всяких прелюдий, что, возможно, дало бы нам возможность раскаяться и сделать шаг назад, – и через мгновение началась старая песня.
Прежде чем продолжить, Бернхард беспомощно махнул рукой и вздохнул:
– Мы встречались в кафе и ресторанах города, а также в нашем дачном домике в Эсе. Мы оба ушли на больничный, чтобы иметь возможность быть вместе. Один раз мы даже уехали на выходные в Амстердам.
Я был одержим Кариной, по‑другому и не скажешь. Я любил Хелену и знал, что все, что я делаю, совершенно непростительно и ставит наш брак под удар.
– Должно быть, Хелена и Карина были совсем не похожи друг на друга, – вмешалась Ивонн.
– Как день и ночь.
– Карина была ночь, а Хелена – день?
– Можно сказать и так. Хелена была красивой и любящей. Она великолепно заботилась о нашем домашнем очаге. Карина выглядела очень заурядно и одевалась неряшливо. Ее бюстгальтеры были серыми и свалявшимися от горячей воды, у юбок был вечно оторван подол. Она так и не научилась ходить в туфлях на высоком каблуке, хотя на работе ей приходилось их надевать, вышагивала в них, как на ходулях, и снимала при любой возможности. Она редко вовремя приходила в условленное время, вызывающе вела себя с официантами, постоянно разбрасывала вещи и никогда не возвращала мне деньги, которые неоднократно брала у меня взаймы.
– А потом Хелена вас застукала?
Бернхард покачал головой:
– Нет, нет. Совсем не так. Я довольно рано рассказал обо всем Хелене и попросил ее мне помочь.
– Попросил ее тебе помочь? – удивленно воскликнула Ивонн.
– Я оказался в сложной ситуации, а когда мне требовалась помощь, я всегда обращался к ней. Это было для меня совершенно естественно.
– И как она отреагировала на это?
– Так, как я и ожидал. Она поняла, в чем дело, – ведь зависимость – это такое болезненное состояние – и выразила готовность помочь мне покончить с этими отношениями.
– Как благородно. Ну и что, получилось?
– Мне удавалось долго воздерживаться от встреч с Кариной. И тогда мы с Хеленой были счастливы вместе. Я полагал, что уже сумел с этим справиться. Потом наступал очередной срыв, но с помощью Хелены мне снова удавалось выкарабкиваться. Можно сказать, что ситуация развивалась с переменным успехом.
– А муж Карины относился к этому с таким же пониманием?
– Нет, но он обо всем знал. Карина не прикладывала никаких усилий для того, чтобы сохранять эти отношения в тайне. Она часто пользовалась духами и косметикой, что я дарил ей. И еще она не могла лгать. Это было одно из самых удивительных ее качеств. Она могла умалчивать и манипулировать или скрывать какую – то важную информацию, становясь насквозь фальшивой, но, если ее спрашивали в лоб, она всегда отвечала правду. Думаю, что для лжи ей недоставало фантазии.
– И какова была реакция мужа?
– Конечно, его раздирали сомнения. Ведь не так‑то просто взять и вычеркнуть из своей жизни человека. К тому же у них были еще и дети. И потом он ее все‑таки любил. Впрочем, наверное, не так, как я, но стиснув зубы он выносил ее выходки и всякий раз, когда мы расставались, снова обретал надежду.
– Ну а потом Хелена вас застала в постели в Эсе. Это случилось в тот период, когда она думала, что между вами было все кончено? Почему это стало для нее неожиданностью?
– Она никогда не заставала нас вместе с Кариной. Она – очень тактичный человек. Одни выходные я проводил на даче с Кариной, а в другие приезжал туда вместе с Хеленой. И моя жена ни разу не ступала туда ногой при малейшем подозрении, что там может оказаться Карина.
– Но что же тогда произошло?
– Муж Карины поставил ей ультиматум, – тихо ответил Бернхард. – Ультиматум был совершенно недвусмысленный. Ему предложили место в Австралии, в Сиднее, и он твердо решил туда переехать. Детей он также собирался забрать с собой. К тому времени он уже уладил все вопросы и со школой, и со всем остальным. У Карины был выбор: либо поехать вместе с семьей, либо остаться дома, но в таком случае она теряла с детьми всякую связь. Дети в этой игре были самым главным козырем. Карина, так же как и он, прекрасно знала, что дети, в случае выбора, выскажутся в пользу отца. И ей не хотелось отсуживать в судебном порядке у него право опеки над ними. Кроме того, она и сама желала покончить с нашими отношениями.
– Значит, она решила уехать. А что же потом? – спросила Ивонн.
Бернхард, склонившись вперед, обхватил ладонями лицо и открыл рот: его губы дрожали от волнения. Это был тот самый рот с толстыми полураскрытыми губами, который так раздражал и манил к себе Ивонн, который поначалу был ей совершенно безразличен, потом неприятен и, наконец, стал таким желанным. А теперь этот рот… заговорил. Его округлая мягкость форм больше не интересовала ее. Ей нужны были только слова. И когда Бернхард несколько замешкался, ее охватило беспокойство. Ивонн встала, взяла его рубашку и села возле него.
– Тебе холодно? – приветливо спросила она и, не услышав ответа, накинула ее мужчине на плечи, а потом спокойно продолжила: – Карина не уехала с мужем в Сидней. Что же случилось?
Бернхард изучающе смотрел на персидский ковер, словно в его замысловатом рисунке он смог бы отыскать ответ на ее вопрос.
– Мы договорились встретиться в последний раз в моем домике в Эсе. Но то, что там произошло, не поддается объяснению. После близости мы лежали крепко обнявшись и молчали. Потом оделись. Я думал о том, что все, что мы делали и делаем, – это все в последний раз. Когда она захотела уйти, я попросил ее не уходить так сразу. И она осталась еще ненадолго. Потом мы еще раз простились, но я снова убедил ее остаться. А потом она сказала, что ей действительно пора уходить. Я плакал, умоляя ее остаться еще ненадолго. Карина долго держала мою руку, до тех пор пока я не успокоился, а потом внезапно оставила меня и пошла, не сказав ни слова. Просто взяла и пошла. Она просто не могла иначе.
Несмотря на то что наше расставание затянулось, ее уход оказался для меня полной неожиданностью. Все произошло слишком рано и совершенно неестественно. Я закричал: «Не сейчас!» Но Карина даже не обернулась. Она невозмутимо направлялась к двери, словно и не слышала меня.
Бернхард замолчал и с удивлением посмотрел на свои дрожащие руки. Он поднял одну и медленно повернул ее, чтобы осмотреть со всех сторон, словно это был совершенно незнакомый ему предмет. Ивонн взяла его дрожащую руку в свои мягкие ладони.
– А что потом? – осторожно спросила она.
– Попробую припомнить, ведь я еще никому об этом не рассказывал. Я, в некотором роде, даже себе ни разу толком об этом не рассказывал. В памяти сохранились только отдельные, разрозненные образы.
– И что же ты собрался делать, когда Карина направилась к двери?
Бернхард высвободил руку и сел, сжавшись в комок под рубашкой, словно черепаха под своим панцирем.
– Я знал только одно – что она не должна переступить порог дома. Все, что угодно, только не это. Должно быть, я принес из кухни нож, но я этого не помню. Наверное, я что‑то сказал, что заставило ее остановиться и подождать меня, в то время как я ходил за ножом. А потом меня охватило это чувство, когда я вышел из себя, причем в буквальном смысле этого слова. Я даже не осознавал, что держу в руке нож. А может, это было лишь непростительным оправданием. У меня возникло ощущение, будто нож стал продолжением моих чувств. Словно боль из моего сердца через руку напрямую передалась ему и словно через него, и никак иначе, я мог выразить свои эмоции. Ужасное смертоносное средство для выражения ужасного испепеляющего чувства.
Полагаю, я думал о том, чтобы сотворить и с собою то же самое. Мы оба должны были умереть. А может, это лишь непростительное оправдание. Единственное, что я действительно помню, так это мое твердое убеждение в том, что она не должна была переступить порог дома. (А случись нечто подобное, то никакая катастрофа в мире не показалась бы мне столь же ужасной, как эта…) Когда я понял, что натворил, позвонил Хелене…
– Разве не лучше было бы позвонить в скорую помощь или в полицию? – возразила Ивонн. – Ты был уверен в том, что Карина мертва?
– Не совсем. Но Хелена, как медсестра, могла бы определить это.
– Но ведь скорая помощь приехала бы значительно быстрее! Да были же и другие возможности.
– Но я был практически уверен в том, что она мертва. И… да я, собственно, не очень‑то задумывался над этим. Как‑то так случилось, что первой в моей пустой голове возникла мысль именно о Хелене. Я позвонил ей и рассказал о том, что натворил. Она сразу все поняла, она ведь все схватывает на лету. Она кратко объяснила мне, что нужно делать: «Оставайся на месте и ничего не предпринимай. Сядь на стул и дождись меня».
Я исполнил все в точности так, как она велела. Должно быть, она мчалась как одержимая, либо у меня напрочь отключилось восприятие времени, поскольку возникло ощущение, что она появилась сразу после того, как я обо всем ей рассказал. Сначала она осмотрела Карину и подтвердила, что та мертва. «Не переживай, я обо всем позабочусь сама».
И так оно все и было. Она помогла мне снять с себя окровавленную одежду и помыться. Это очень напомнило мне ситуацию, когда сразу после попытки самоубийства я оказался в больнице и ей пришлось обмывать меня. Тогда она заботливо помыла меня мочалкой. Господи, как же я тогда влюбился в нее. Это было сделано с такой любовью, что никогда прежде я не испытывал ничего подобного в своей жизни.
Бернхард выпрямился, и рубашка соскользнула с его спины, но он, казалось, даже не заметил этого. Его голос звучал мягко и загадочно, словно проистекал из загадочного и таинственного мира.
– Я протянул ей руки, поворачиваясь то туда, то сюда, а она мыла меня. Основательно, со всех сторон. Кровь проникла в самые необычные места, в уши, под мышки, словно я принял кровавый душ. При этом все это время она успокаивала меня и говорила, что позаботится обо всем. И я целиком и полностью доверился ей.
Хелена привезла с собой пакет с чистой одеждой для меня: выглаженную рубашку, пару приличных брюк, кальсоны и носки, даже новые туфли. Я был в таком ступоре, что ей пришлось помочь мне одеться.
Потом она сказала, что мне нужно поехать домой, принять горячую ванну и лечь спать. Если приедет полиция, я должен сказать, что жена отправилась за покупками около девяти часов утра.
Я, как послушный ребенок, делал в точности все, что она говорила. Я отправился домой, принял ванну, лег в постель и странным образом уснул. И это средь бела дня и несмотря на весь тот ужас, что я пережил. Мой мозг был опустошен. И я уснул, испытывая лишь чувство смертельной усталости.
Я проснулся оттого, что в мою дверь позвонили двое полицейских. Морально я был уже готов к тому, что на меня наденут наручники и заберут в полицию. Но вместо этого они сказали мне, что в нашем летнем домике произошло преступление и моя жена арестована. Большего они сказать мне не могут, и дополнительную информацию я получу позднее.
– А что ты? Ты не сказал им, что они арестовали не того человека?
Бернхард снова сжался в комок и, потирая подбородок, казалось, серьезно задумался над вопросом Ивонн.
– Я был в шоке, – выговорил он наконец. – Да, должно быть, все так и было. Я почти ничего не сказал им. Они стали задавать мне другие вопросы. К примеру, сказала ли Хелена о том, куда намеревалась поехать утром. Я ответил только то, что жена мне строго‑настрого наказала, а именно что она собиралась поехать по магазинам. Это была моя единственная ложь.
Они спросили, была ли у меня любовная связь с Кариной, и я ответил, что да. Потом они спросили, когда я в последний раз посещал наш летний домик, и я ответил, что вчера, что было чистой правдой, отвез туда кое – какие инструменты, хотя я приезжал туда главным образом за тем, чтобы включить отопление: к нашему приезду с Кариной там должно было быть уже тепло.
Бернхард покачал головой и, тяжело вздохнув, продолжил:
– Возможно, это звучит несколько странно, но в течение всего времени, прошедшего с ее ареста и до суда, я думал, что Хелена сумеет каким‑то образом выпутаться из этой истории и что она наверняка что‑нибудь придумает, чтобы снять обвинения с нас обоих. Я даже и представить себе не мог, что она получит такое суровое наказание.