Потому я вручил все это ключарю великой соборной апостольской церкви священноиерею Ивану Наседкину, который с архимандритом Дионисием в Троицком Сергиевом монастыре много трудился над правкой книг и над церковным согласием против безумных ослушников — против уставщика Филарета и головщика Логина; и в келии его часто с ним беседовал и книги писал, и не только в дневное время вел с ним беседы, но и много ночей у него в келье проводил, трудясь с ним над исправлением книг. Особенно же рассылая много посланий по городам во время христианского кровопролития, имел архимандрит на то помощника себе, сего Ивана, представив ему многих переписчиков и теми посланиями умоляя во всех городах воевод и всех ратных людей, и всех православных христиан, чтобы поднимались они за православную христианскую веру, и были бы непоколебимы против врагов — поляков и литвы и русских воров, и встали бы на очищение Московского государства, приводя в писаниях тех много утешительных слов из Священного Писания.
Кроме того, и при исправлении Требников о «огне», как раньше говорилось, тот Иван архимандриту помогал и в бедах ему сострадал. И поэтому я вручил ему <свое писание>, пусть посмотрит и судит, так ли все это. Он же посмотрел и подтвердил, и, что у меня не удалось от некоторых сомнений, больше же от забывчивости, то он в строках поисправил и дополнил. А что у нас было пропущено, то он написал от себя, прислав мне с моим писанием вместе. Я же принял это от него с радостным сердцем, в конце написал отдельно, потому что раньше было передано иноку Боголепу прежнее писание, и для того в середину того писания я не вставил, чтобы не посчитали за ложь незнающие, — тогда, де, так написано, а ныне иначе. Особенно же для того, чтобы никак не приписать себе чужой труд, над которым поработал сей добродетельный труженик Иван, потому что он знает больше меня о сем житии преподобного Дионисия достоверно. И решили мы написать здесь так напоследок, затем и грамоту цареву об исправлении Требников, и речи архимандрита Дионисия, и старца Арсения Глухого речь, также речь сего ключаря Ивана к святейшему патриарху Филарету, тридцать глав, и против Антония Подольского обличительная речь «0 огне просветительном», тридцать пять глав. После того 40 глав того же ключаря Ивана, собранных из многих божественных книг — о добавлении «огня», что не подобает произносить и добавлять это; также два послания двух вселенских патриархов, Александрийского и Иерусалимского, о том же.
|
|
24. О житии святого архимандрита Дионисия, написано ключарем Иваном
Начало этому Иванову писанию таково. Когда в 7118 <1610>-м году за грехи наши царствующий город Москва был разорен и правители и властители России все были в плену, от мала до велика, и все сословия, и все мужи и жены мучались жестоко под огнем и мечом, и не было никого и нигде, кто бы сочувствовал друг другу, но все грабители как бесноватые псы между собою грызлись; и не было ни города, ни деревни, ни села, ни поля, ни леса, ни чащи, ни бездны, ни пещеры, чтобы без мучения было где укрыться христианам; и не только простые места, но и святые церкви и монастыри всюду сжигались и всякими нечистотами осквернялись, особенно же распутством и прелюбодейством; не только простой народ, но и священнический сан, и из числа монахов — все подвергались осквернениям разного рода со стороны злодеев, и везде раздетые и босые, и томились голодом и жаждою люди всякого возраста и звания, обо всем этом подробно написано в монастыре Живоначальной Троицы в большой истории о разорении Московском. Здесь же рассмотрим излагаемое о Дионисии.
|
|
Когда по разорении царствующего града и других многочисленных городов всеми дорогами стали приходить беженцы к дому Живоначальной Троицы, — и не было числа слезам кровавым, ибо все они, измученные и искалеченные, искали отцов духовных, а иные многие обожжены, а у других вырваны волосы с головы, у иных ремнями кожа со спины вырезана, у других руки и ноги обсечены накрест, у иных внутренности прожжены раскаленными камнями, даже сказать невозможно, какими разнообразными смертными муками истомлены были все, была переполнена вся обитель Пресвятой Троицы умирающими различными смертями, от голода и холода и от нестерпимого бесчестия, о котором нельзя и говорить. Особенно же умирали от невыносимых ран. И мертвецы лежали не только в монастыре, но и в слободах, в Служней и в Клементьевой, и в деревнях, и на дорогах; и повсюду страшно было видеть наготу и срам, и женщин, и девиц; и невозможно было ни исповедать при смерти, ни подать Святых Тайн Христовых <умирающим>.
И, видя это, Дионисий стал умолять с великими слезами келаря и всю братию, чтобы во время такого бедствия всем они всячески помогали во всех нуждах. Келарь и вся братия со слугами в один голос отвечали ему так: «Кто, государь архимандрит, соберется в такой беде с умом, никто не может оказывать помощь, кроме одного Бога». И снова так говорил всем Дионисий со слезами и плачем: «Знайте, государи мои, это воистину нам испытание от Господа Бога: от жестокой осады нас Господь Бог избавил за молитвы Владычицы нашей Пресвятой Богородицы и великих чудотворцев Сергия и Никона. А ныне за леность нашу и за скупость он может нас и без осады смирить и привести к скорби». И келарь, и вся братия, и слуги пришли в смятение от его плача и стали просить у него совета своему неразумию. Дионисий же начал просить их так: «Дом Пресвятой Троицы и великих чудотворцев не запустеет, если мы станем просить милости у Господа Бога, чтобы он нас вразумил; только постановите, кто что в состоянии делать, или собирать на нужды бедным, или служить кто может и кому-то что-то по силам своим дать». И понравился всем его совет. И сначала слуги и простые люди, крестьяне, посоветовались и архимандриту сказали вот что: «Буде вы, государи, из монастырской казны после осадных людей, умерших или живых, да еще и вкладчиков <которых нет и впредь от которых не будет монастырю, святому месту, продажи и огласки>, все то станете отдавать на бедных, на прокорм, и на одежду, и на лечение, и работникам тем, кто примется стряпать, и служить, и лечить, и собирать, и погребать, то мы за головы свои и за жизнь свою не постоим». И было то решение радостно всем людям в монастыре. И вокруг монастыря всем людям бедным, живым и умирающим, стала поступать всяческая помощь. И прежде всего по благословению архимандрита Дионисия начали строить на монастырские средства по решению всех людей; и для больных людей нашлись врачи, они исцеляли многих; а когда <люди> получали исцеление, то приходили в обитель Живоначальной Троицы и поклонялись Пресвятой Троице и Владычице Пресвятой Богородице и великим чудотворцам преподобным Сергию и Никону. А по благословению <архимандрита Дионисия> отведены и переданы были больницы для раненых, да им же были поставлены и дворы, и разные избы для странноприимства прибывающим людям всех званий, из Москвы и из всех городов, мужчинам и женщинам, князьям и боярам, и детям их, и людям, и всякой их челяди, да сколько было изб поставлено мужам, и женам, и девицам и в Служней слободе, и в селе Клементьеве, сколько убогих домов им было; и сколько тысяч людей погребено и в монастыре, и у Пятницкой церкви в Нижнем монастыре. А тем раненым в боях и при проезде мимо Живоначальной Троицы, и беженцам из городов и из дальних сел, голодным и раздетым, по-разному изувеченным, — всем тем людям основанием к их душевному спасению и телесному здравию был их попечитель архимандрит Дионисий, а не келарь Авраамий Палицын.
|
|
А я, грешный, как память моя удерживает, сколько я исповедовал, и причащал, и погребал со своим братом! Мне крепко запомнилось, что до четырех тысяч мертвецов погребли мы с братом Симеоном; и точно помню, что в один сруб около храма Николы Чудотворца в Клементьеве восемьсот шестьдесят человек, да в другой убогий день похоронили мы же шестьсот сорок человек, да на Терентьевой роще — четыреста пятьдесят человек, да с Иваном, священником Синковским, в монастыре у Живоначальной Троицы, и в Служне слободе, и у Пятницкой церкви, а иное по деревням. С тем же Иваном Синковским ходили мы также по Дионисиеву указанию, и тех людей мы с Иваном священником считали по смете, и погребли более трех тысяч за тридцать недель. Да зиму и весну я погребал ежедневно мертвецов — из тех людей, которые не хотели ложиться в убогие дома; а бывало это много раз, что на день <приходилось> погребения три или четыре, а иногда пять, шесть и больше; за те тридцать недель не бывало, чтобы в одну могилу положили одного человека, и не было ничего <особенного>, что погребали в одну могилу трех-четырех или пять-шесть, а иногда десять и пятнадцать человек. А все это бедствие тянулось полтора года.
По благословению архимандрита Дионисия редко бывало, чтобы погребали обнаженных, потому что надзирали его сторожа и ему сообщали, если случится обрести нагого мертвеца. И, как только ему скажут, тотчас от него была забота обо всем и устроение. Ктому же конные сторожа ездили с лошадьми везде — и по дорогам, и по лесам и смотрели, чтобы звери не ели <трупы>, и чтобы собирали всех изувеченных врагами, и мертвых, и умирающих, и чтобы привозили в богадельни, поили, кормили и лечили. А кто умирал, их одежду стирали и отдавали бедным. А женщины в тех избах не переставая шили рубашки и саваны, и стирали, и за это их всем миром из монастыря кормили, и снабжали одеждою и обувью, и творили всяческое добро по всем их потребностям. И потому многие из них были весьма полезными помощниками дому Живоначальной Троицы, основательными и усердными работниками. А некоторые ушли в царствующий город и были в чести, владели имуществом по-прежнему. А другие постигли Божественные Писания и стали служить в монастырях в различных чинах — служителями и начальниками во многих благих делах, и в земных, и в небесных.
И насколько милосердный Господь и Бог наш наказал нас праведным своим наказанием и гневом своим в осадное время, потом не вдвойне ли, а то и больше <теперь всем людям это видно> он расширил и возвеличил, и какими красотами, какими ценностями дом обитания своей святой славы обогатил, всеми благими возможностями, каких и прежде не бывало, какие ныне во славу Господню всем людям видны и прославлены. Все эти блага были даны обители Пресвятой Троицы молитвами великого чудотворца Сергия. Как в подобное время Господь подавал Египту для спасения от голода Иосифа и Товию праведного в Вавилоне Израилю, так ныне, во время разорения нашего, сего святого мужа и дивного архимандрита Дионисия воздвиг хлебоподателем, по словам Господним, в подобное время раздающего пищу рабам, каждому по его положению. И главное надо сказать о нем: многим он обеспечил благой конец, так что они отошли в вечную жизнь с печатию и напутствием. И одни были очищены от скверн телесных, другие сохранили чистыми законные браки, и жены были сохранены в чистоте, без осквернения, особенно же многое множество было сохранено дев и юношей, и отроков чистыми и непорочными. И хотя принято хвалить за разумное устройство александрийского старейшину блудниц Сергия <из Патериков>, который спас их и преобразил в чистых инокинь, а также и Товию — за его милостыню и погребение мертвых, но сей Дионисий заслужил большего словесного восхваления. Но многие, зная о всех тех благих его делах и видя их и ныне, и зная, как мудр он был в словесном искусстве, не знают и не возьмут на ум, сколь великое попечение он имел не только о своей святой обители <в которой он все это сотворил>, но и о великом царствующем городе Москве имел большие подвижнические труды, молясь об избавлении его <от врагов>. И каждая ночь была для него день. Ибо всегда, в то время, когда Москва была полтора года в осаде, он не переставая стоял в молитвах в церкви Божией и в келии, с плачем горьким. И после многих молений, то и отдых ему был, что, имея умелых писцов в келье, <руководил он тем, как> они выбирали учительные слова из Божественных Писаний и писали многочисленные послания в охваченные смутой города к лицам духовного звания, к воеводам и к простым людям — о братолюбии и о заключении мира, с указанием, какие царства и державы за какие грехи и за неправды погибли, а какие государства возвысились Богом за какие правды и за соблюдение каких добрых дел Господь Бог, благой человеколюбец, миловал; и стал он помощником бедным, и потерявшим надежду, и слабым, и не способным противостоять врагам, а ленивых и не обученных ратному делу он побуждал к твердости, описывая для таковых посмертные чудеса и знамения. И о тех <посланиях> — грамотах — тебе, господину, следует расспросить Алексея Тихонова, если он знает, так как он болыпе всех писал такие грамоты — и на Рязань, и на Север, и в Ярославль, и в Нижний Новгород князю Димитрию Михайловичу Пожарскому и к Кузьме Минину, и в понизовские города, и к князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому, и к Заруцкому под Москву, и в Казань, к строителю Амфилохию <о том, что он запутался со сватом своим, с Никанором Шульгиным, и сделались оба изменниками московскому правительству>, да грамоту к Геннадию Елизарову, чернецу, который служил в Москве как дьяк Григорий Елизаров в Казанском дворце, который бежал от Живоначальной Троицы на Соловки от бедствий и нужды от литвы и казаков после разорения Москвы. И буде только найдутся те грамоты в монастыре у вас, либо в казне после Геннадия и Амфилохия, или в Разрядном приказе, в соборной келье, или что под Москву к боярам и воеводам писано < а в годах искать под 7119 <1611>-м, под 7120 <1612>-м и 7125 <1617>-м <годами> >, и если только те грамоты найдутся, то из тех грамот <видно> бесчисленное множество болезнований Дионисия обо всем государстве Московском. И если пожелаете вы, государи, его образ мыслей узнать, то в тех посланиях не только под Москву, но и воеводам многих городов и многим людям разных званий бывало от его совета и разума великое подкрепление и храбрость. И ныне, и в дальнейшем у вас в монастыре, будущего ради, хорошо было бы, чтобы в казне были такие грамоты — на утверждение этому преславному великому месту. И думается мне, государи мои, и для того надо вам держать те осадные грамоты — для будущего, против гордости вельмож лукавых: как над царствующим городом приключилась от них беда, и царю Борису Федоровичу, и царю Василию Ивановичу. И что об этом говорить, скорее воскликнуть: «Ох, ох, увы, увы, Мати Матерем, Святая Церковь Божия, в поднебесной славимая, как ты пострадала, лишившись чад своих!» И, если по Богослову сказать, — чад, избиенных под алтарем Господним на земле и вопиющих день и ночь: «Мсти, Владыко, кровь нашу и всех тех святых». И ради Матери Господней Пресвятой Богородицы Приснодевы Марии отдохнули сыновья ее, господа наши; а ныне все то забыли, и что за сорок лет делалось, «то, де, не вчера делалось, нечего, де, то и вспоминать». А вам — что в доме Божьем делалось у вас, и тем, кто будет после вас в будущее время жителями <монастыря>, вам нужно чем-то защищаться от вертлявых гордецов.
А о святом нашем отце Дионисии и мне, грешному, видится, на что искать другие чудеса больше того, чем было во время осады чудо об Амфилохиеве отце, как он сеял муку при сыновней измене. И, если бы не стойкость отца Дионисия, да великие его труды, как опека над бедными и пренебрежение к себе, как он умолил всю братию утешать ратных людей тут в монастыре, тех раненых, которые поступили из-под Москвы, из-под Переславля, и с разных дорог; и, видя их множество раненых, и изувеченных, и голодных, и раздетых, погибающих от тягот, Дионисий на соборе перед всей братиею бил челом и, умоляя их, говорил всем так: «Окажите, государи, келарь и казначей, и вся братия святая, милость, пожалуйста, меня послушайте. Мы все видим, что Москва в осаде, а люди их литовские по всей земле разошлись, чтобы воевать; а у нас в монастыре людей полно, да немного ратных или обученных, и те погибают от цынги, и от голода, и от ранений. И мы, государи, обещались все в монашестве умереть, а не жить; но если в таких бедах не станет у нас ратных людей, и что будет с нами?» И плакал он перед ними, испрашивая милости к бедным: «Пожалуйте, господия, сколько есть у нас еще хлеба, ржаного и пшеничного, и сколько есть у нас квасов на по-гребе, и то бы нам все держать для раненых; а мы возложим упование на Бога и станем есть на трапезе хлеб овсяной, а кто из нас станет болеть чем-либо, того мы будем кормить ячменным хлебом; и за обедом нам не надо пить квас ячменный, во имя Господне и с воды не умрем». И решение его было утверждено, слез его ради. И приказали ратных людей лечить и оделять всякой пищей доброй братской и лучшими квасами, и не только ратных, но и других, бедных, на усмотрение. И целых 40 дней не слышно было о квасе из погребов на братской трапезе.
И в то время молитвами <Дионисия> в хлебне у Амфилохиева отца было чудесное умножение муки великого ради Сергия чудотворца. О помощи <чудотворца Сергия> дому своему кто может сказать! А кто просил у него, у великого светильника, милости, и, что сказать, кто плакал, кто просил, кто молил, кто со смирением мало ел хлеба овсяного 40 дней, а по средам и пятницам и вовсе не ел и за одною трапезою радовался со слезами. А раненым и больным служили с утра до вечера и предлагали хлеб чистый, теплый и мягкий, и всякие кушанья разнообразные, и добрые и ароматные напитки предоставляли; а сильно изнемогавшие ели не два раза в день, а как кто хотел, с утра и в другое время; один — как человек, а другой — как скот, и в полдень, и в полночь. Слугам не было покоя от приставов, ибо понуждали их на <исполнение> разных нужд, чтобы все было готово к запросам от болящих. Больше же всех сам Дионисий не имел покоя ни на один день, ни на час, и всегда он обозревал больных и устраивал их одеждою и пищею, особенно же лекарствами, о чем мы здесь рассказали, а более всего духовными средствами, потому что многие больные, некоторые от ран и от мучений хотели исповедаться в своих грехах, другие же нуждались в елеоосвящении, а иные, отходя от жизни земной, источая кровь и слезы горькие, плакали, прося о приятии отпуста напутствия вечного, печати тела Христова, и все они все это получали в смертный час; и никто не оставался неочищенным или не омытым от скверн ран телесных, главное же, принимали исцеление от язв душевных. До сих пор было писание Ивана.
25. О умножении хлеба молитвами святого
А как было умножение хлеба, я, Симон, так узнал достоверно от него, Ивана, и от прочих, во время многих <с ними> бесед. Этот священноинок Пимен, отец Амфилохия, был прежде в Старицком Богородицком монастыре архимандритом, а сын его, ранее упомянутый инок Амфилохий Рыбушник, был послан из Троицкого Сергиева монастыря в Казань строителем в Троицкий Сергиев Казанский монастырь, который находился под паствою у властей большого Троицкого Сергиева монастыря, — архимандрита Дионисия с братиею. И во время Литовского разорения этот инок Амфилохий, сговорившись с дьяком Никанором Шульгиным, изменили Московскому государству и непослушны стали боярам московским в то время, когда не было царя в Московском государстве. И тот Амфилохий стал изменником из большого Троицкого Сергиева монастыря и перестал подчиняться троицким властям — архимандриту Дионисию и келарю Авраамию Палицыну с братиею. За это отречение Амфилохия троицкие власти, архимандрит Дионисий и келарь Авраамий, взяли Амфилохиева отца, бывшего архимандрита Старицкого монастыря, и томили его трудами в хлебне, — он сеял муку на братию и на других ратных людей, и на трудников, — а об измене сына ничего не знал. А <в это время> уже в Троицком монастыре хлеба было на исходе, один малый сусек муки остался на такое многолюдство, примерно на один день или чуть больше; хоть и миновала осада, но на всех путях засели окаянные поляки, и литва, и русские воры; и невозможно было ниоткуда в Троицкий монастырь из сел хлеба привезти.
Когда архимандрит Дионисий, тот добрый пастырь и правитель и врач душ и тел людских, принял то доброе решение с келарем, и с казначеем, и со всею братиею, и со слугами, и с прочими, и со всеми, жившими тут, — позаботиться о бедных, и о раненых, и о больных, как говорилось выше, хлебом чистым кормить и квасом добрым поить, самим же себе постановили есть овсяный хлеб и пить воду, благодаря Бога, — в то время молитвами сего преподобного архимандрита Дионисия и за многие его слезы совершилось умножение муки из малого сусека у Амфилохиева отца инока Пимена: сколько <муки> брали из того сусека и пекли хлебы, настолько этот малый сусек не опустошался, но даже наполнялся. Заметив это, Амфилохиев отец удивился и сказал своему духовному отцу, священноиноку Симону. Они позвали сего священника Ивана Наседку и сказали ему; тот же Иван пошел и известил об этом архимандрита Дионисия. Архимандрит же Дионисий, увидев это сам, подивился Божию человеколюбию, и, удостоверившись <в истинности> вместе с келарем, и с казначеем, и с братиею, воздали благодарение Богу и Пречистой Богородице и великим чудотворцам Сергию и Никону за то, что их забота о бедных была не напрасной. И таким малым сусеком муки, который Бог умножал, питались все в монастыре, монахи и мирские люди, до 40 дней, пока не очистились дороги от нехристей поляков и не привезли отовсюду хлеба достаточно.
26. О подвигах святого, и о его проводах воинских людей с иконами, и о перемене ветра молитвами святого
И сколько этот чудный подвижник и молебник подвизался за все православное христианство, в молитвах и на всенощных бдениях, в слезах и многих поклонах взывал ко Спасу и к Пречистой Богородице и к великим чудотворцам безгласным воплем о том, чтобы православным христианам избавиться от наступивших кровопролитных напастей и о мире и о тишине всем людям Российского государства, да еще, как и раньше говорилось, находясь без сна! И каждая ночь ему была как день. Много же он трудился над написанием грамот во многие города о защите Московского государства, как уже говорилось.
Когда же князь Дмитрий Пожарский и Козьма Минин, направляясь под Москву со многим воинством на защиту Московского государства, достигли Троицкого Сергиева монастыря, они отслужили молебен Пресвятой и Единосущной Троице и Пречистой Богородице, помощнице всего мира, и великим чудотворцам Сергию и Никону. После молебна на проводах воевод и всех воинов сей пречудный подвижник выходит из обители в полном облачении, со священниками, и с дьяконами, и со всем священным собором, и с братиею и, поднявшись на гору Волкушу, встал с крестом, осеняя воинов крестным знамением. Священники же кропили все воинство святою водою. <В это время> ратные люди обнаружили сильный встречный ветер, ужаснулись ему и сказали: «Что же будет: сильный ветер дует в лицо». Архимандрит Дионисий, в слезах, текущих по щекам, призывал Святую Троицу, и Богородицу, и чудотворцев. И воеводы также пришли в ужас.
Когда же, пропустив войско, пошли воеводы, получив последнее благословение у архимандрита, обнадеженные утешительными словами, чтобы на Создателя своего уповали, и имя Богородицы на устах носили, и призывали на помощь чудотворцев беспрестанно; и в то время как архимандрит еще осенял их вслед крестом, внезапно по воле Божьей вдруг переменился ветер, который прежде был в лицо, — подул в спину, точно от самой обители и от церкви Святой Троицы, от чудотворных мощей преподобного Сергия воеводам и всему воинству была пожалована большая радость. И не менялся тот ветер, пока не очистилось Московское государство милостью Божией.
Это описание мы приняли от самого князя Дмитрия, в записи, он и на словах в слезах нам рассказал, как такого чуда удостоил их Бог, милостью Святой Троицы и заступлением Пречистой Богородицы и чудотворцев Сергия и Никона и молитвами святого архимандрита Дионисия. Мы же, услышав это, дивились неизреченному человеколюбию Божию, ибо, кого он по своей благости избрал и на кого возложил свою благодать, того и преисполнил красноречием уст и щедростью рук и <способностью> чудодеяний, простирая <ему> свою милость по своей воле, как сам хотел, видя крепкое его преподобное житие и многие слезы; и о чем он у Бога просил, не погрешив, то неуклонно ему даровалось от десницы Вседающего.
27. Опять писание Иваново о правке Требников
При правке Требников, а также Служебников нашлось много описок в старых экземплярах, но было неизвестно, кто в этом виноват: переписчики ли старые или несведущие писцы писали. А во многих молитвах концовки написаны — одни к Отцу, а другие к Сыну; и те концовки замутнены: то по Савелиевой ереси лица Пресвятой Троицы слитно писаны, в другой раз по Ариевой ереси разделением отмечены; а в ином месте о воплощении Слова Божия от Девы Пресвятой Богородицы Марии было обретено и в рукописных Требниках, и в Служебниках первопечатных: и Бог Отец с Сыном воплотился. И такие описки в еретическом смысле были изоблечены снисканием и трудами, и старанием мудрого мужа Дионисия.
И вот его сильно возненавидели надменные глупцы, церковные начальники, митрополит Иона Крутицкий с московским собором. А соборная церковь тогда вдовствовала без патриарха девять лет: Филарет был тогда заточен в Польше. И обвинили честного сего архимандрита в еретичестве, и до четырех дней приводили его давать об этом ответ на Патриарший двор с великим позором и бесчестием. И потом у государыни, у матери царя, у Марфы Ивановны, в ее кельях в Вознесенском монастыре, он подвергался испытанию, а также и на подворье митрополита — терпел он жестокие побои и пинки. Так с ним поступали, чтобы представить его погрешившим в богословии. И положили ему, чтобы он пятьсот рублей за свою вину принес; а обвинение ему предъявили, что имя Святой Троицы в книгах приказал вымарывать и не исповедует о Духе Святом, будто это огонь.
Преподобный муж Дионисий, стоя в оковах, смеялся и, веселясь и как бы играя с избивающими его и плюющими на него, как с шутниками, отвечал им: «Денег у меня нет, а и дать не за что, лихо чернецу, что расстричь его велят, а если достричь, — это ему и венец, и радость. А что Сибирью или Соловками вы мне грозите, так я этому рад, это мне и жизнь. А что обвиняете меня, что я велел имя Святой Троицы в концовках молитв исправлять, то это точно я указал. А святые отцы наши на семи соборах научили нас веровать в Святую Троицу нераздельную и раздельную — единую существом, раздельную же лицами, то есть ипостасями; и научили не называть пребезначального Отца Сыном, ни Сына собезначального Отцом, так же и Духа Святого ни Отцом, ни Сыном, но Духом. И в молитвах я велел писать, избегая Савелиевой ереси: где написано в концовках, обращаясь к лицу Отца, «и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и вовеки веков, аминь», — и это мы поправляли так: «и Тебе славу воссылаем, безначальному Отцу с Единородным твоим Сыном и с Пресвятым и Благим и Животворящим Духом»; а где при обращении к лицу Сына написано, — а по Евномию еретику, ученику Ариеву, который прелыцал народы, говоря о Сыне Божии, что он то Сын, то Святой Дух, и так в жидовство церковь заводил. И мы писали концовки у таких молитв: «И тебе славу воссылаем, Христе Боже наш, со безначальным твоим Отцом и с Пресвятым и Благим и Животворящим Духом». А смотрите об этом «Богословие» Василия Великого, как он писал концы у молитв, — в молитве «Боже и Господи силам» — к Отцу в лицо, а к Сыну — «Владыко, Господи, Исусе Христе, Боже наш», и в молитве «Нескверная», чья концовка хороша; также «Помяни, Господи, иже в надежи» также хорошая концовка. А в печатных Служебниках, как в <семь тысяч> сто девятом <1602> году печатаны, да и по <семь тысяч> сто тридцатый <1622> год, и в тех книгах много опечаток оказалось; а сделалось это от мастера Невежи Тимофеева, да от наборщика Ивана Григорьева. И посмотрите две молитвы перед службою <Иоанна> Златоуста. 1-я «Господи Премилостивый». Тою молитвою иерей сам себя разрешает. А конец <ее> по Евномию или по Савелию. Тут же молитва над служебным вином, а конец тоже не исправлен. А после заамвонной молитвы концовка с обращением к лицу Отца, и тут тоже испорчено; а нужно тут — «Безначальному Отцу со Единородным твоим Сыном и с Пресвятым и Благим и Животворящим Духом». Да в Требнике, как давать причастие, молитва 2-я: «Господи, знаю, что недостоин». И та молитва Сыну Божию, а не Отцу. А конец в ней напечатан по Савелию. Молитва над Пасхою, начало ее такое: «Призри, Господи, Исусе Христе, на эту снедь», а конец по Савелию или по Евномию. И тут же в молитве «Единородный Сыне Божий» конец тоже по-савелиански — слиты лица Святой Троицы, и эта ересь опаснее всех ересей. И другие также молитвы многие не исправлены.
Весь город Москва был тогда возбужден клеветниками, которые хотели извлечь пользу от <заточения> архимандрита; и после царского дома, и после митрополичья двора отдали его под стражу и мучили его жестоко. И когда собирался народ, в праздничные и торговые дни, тогда митрополит, подгадывая срок, приказывал приводить его или до обедни, или же после обедни; и он стоял на митрополичьем дворе, в оковах, в подсенье, с утра до вечера; и не давали ему и малой чашечки воды испить, чтобы утолить жажду летних дней, ибо тогда стояла середина лета, месяцы июнь, июль.
Митрополит же Иона после святой Литургии торжествовал со своим окружением на светлых трапезах. А Дионисий веселился со своими учениками, совершавшими поклоны среди ударов кулаками и многих пинков перед окнами кельи его, да еще за честь принимавшими битье батогами. От всего этого терпеливый муж смеялся, что над ним делали, а страдавшим вместе с ним и плачущим от побоев он, утешая их, говорил: «Не скорбите, братия, Господь все видит, и вы не безумствуйте, мы страдаем за слово истины, и не вечная эта мука — все это пройдет». И был он всегда томим голодом и жаждой, и целый год он провел в таких бедах; а о страдавших с ним в той беде он имел большое попечение и очень заботился о том, чтобы избавились они от этих бед.