Том выглянул в пустой коридор и прислушался. Откуда‑то снизу доносились голоса, но на этот раз возвращение в Кэтчер‑холл его не испугало. Он уже знал, что не угодил в ловушку и сможет вернуться, когда захочет. И сколько бы времени ни прошло здесь, в музее оно не стронется с места. Джос и Мелба не хватятся его. Итак, что дальше? Тому не хотелось ни с кем встречаться – по крайней мере, пока, – но он бы не отказался выяснить побольше о том, как он сюда попал. Может быть, это подскажет ему, как пробрались в прошлое и дон Жерваз с Лотос.
Не вполне представляя зачем, Том поднялся по узкой винтовой лестнице, ведущей в огромную мастерскую Августа. Постучал в дверь и, не дождавшись ответа, тихонько приоткрыл ее. Помещение не слишком изменилось. Бледный зимний свет струился сквозь большое круглое окно, в камине пылал огонь. Августа не было. Том подошел к очагу и огляделся. Чучела животных разной степени завершенности стояли в каждом углу, на каждой полке и даже свисали с потолка. Мальчик сразу узнал дронта и коати, еще не до конца набитых. В одном углу стоял большой деревянный каркас, к которому проволокой был привязан череп антилопы, напротив него на стене висела пара огромных крыльев, по размеру настолько превосходящих самого Тома, что они, как он решил, принадлежали какой‑то гигантской птице. Под ними расположилась деревянная конструкция – возможно, будущее тело. В ней мальчику померещилось что‑то странно знакомое, как и во всем остальном в мастерской, а когда он прошел мимо сложенных пачками шкур горностаев и циветт, его внимание привлек большой шкаф с множеством выдвижных ящиков разнообразнейших форм и размеров.
«Глаза. Крупные кошки» – значилось на одном ярлычке. Том осторожно вытащил ящик и обнаружил внутри ряды синих бархатных подушечек с разложенными попарно разноцветными стеклянными глазами. «Леопард», «пума», «лев», а в самой глубине – крупные, огненные, с пометкой «тигр». В ящике чуть ниже, с надписью «кряк», оказались разложенные по размеру, словно серебряные ложки в футляре, гипсовые слепки клювов. На каждой поверхности в полном беспорядке громоздились склянки с реактивами, стопки газет и всевозможные инструменты. Тома изумляла эта странная мастерская, похожая на логово чудаковатого игрушечных дел мастера или колдуна, и чем дольше он здесь оставался, тем сильнее ощущал, что занимается чем‑то недозволенным. Он проверял, заперт ли шкаф с пометкой «диковины», когда раздался стук в дверь.
Том обернулся и увидел двух мальчишек, волокущих большой тяжелый мешок. На обоих были меховые шапки и толстые твидовые куртки, подпоясанные бечевкой.
– Куда бы это положить? – спросил тот, что повыше. – Сюда?
Он указал на единственное свободное место на скамье у двери.
– Можно, – пробормотал другой, бросив взгляд на камин. – Не хотелось бы, чтобы оно растаяло раньше, чем мистер Август вернется.
Мальчишки вместе подняли мешок и бережно взгромоздили его на скамью. Внутри находилось нечто не меньше метра в высоту и весьма причудливой формы. Лишь когда они оба обернулись, Том узнал младшего – он встретил его в прошлый раз, когда побывал в Кэтчер‑холле. Увидев его, тот заулыбался.
– Привет, Том. Не углядел тебя в темноте.
Том нервно улыбнулся. Он забыл, что этот мальчик знает его имя.
– Не знаешь, когда мистер Август вернется?
Он пожал плечами.
– Извини, но я…
– Мой брат Авель нашел тут кое‑что занятное.
– Кое‑что, за что он нам заплатит, наверно, – добавил Авель, дуя на озябшие пальцы.
Он был на голову выше брата и довольно тощим. В этом странном окружении он явно чувствовал себя неловко.
– На болоте Скит, этим утром, – взволнованно добавил младший. – Хочешь глянуть?
– Стоит того, – угрюмо добавил Авель.
– Вот, – объявил его брат, жестом подзывая Тома.
Он развязал узел и осторожно приспустил мешок, открыв обледеневшее оперение крупной серой птицы.
– Цапля, – пояснил он. – Замерзла как камень. Пришлось вырубать из ила топором.
– Не ты этим занимался, Ной, – огрызнулся старший.
– И что? Я просто рассказываю ему, как все было.
– Это моя птица, – заявил Авель, скривившись, и сильно ударил брата локтем в ребра.
– Ладно. Так и есть, – поморщился Ной. – В любом случае, сама по себе цапля – это еще пустяки. Глянь‑ка на все целиком.
Он полностью сдернул мешок с крупной серой птицы, которая стояла на постаменте из замерзшего ила, низко склонив голову на длинной шее. Сперва Тому показалось, что шея цапли обмотана длинным серым шлангом, каким‑то образом прикрепленным к клюву. Но, присмотревшись, он увидел у шланга остекленевшие глаза и зубастую пасть, расщепленную надвое острым желтым клювом цапли. Шланг оказался вовсе не шлангом. Это был угорь.
– Видать, сражались до последнего, – фыркнул Авель, любуясь необычным зрелищем.
– А что, если угорь убил цаплю в тот же самый миг, когда цапля убила угря? – донесся голос откуда‑то сверху.
Посмотрев вверх, мальчики увидели Августа Кэтчера, спускавшегося по приставной лесенке от светового люка в крыше. Его щеки раскраснелись от мороза, на голове красовалась лихо заломленная енотовая шапка.
– Потом ледяной туман накатил с моря, заморозив ил, в котором стояла цапля, и сковав и птицу, и угря в замершей схватке. Навсегда.
Август наклонился рассмотреть птицу поближе.
– Поистине замечательная находка, – сообщил он тихо. – Говоришь, на болоте?
– Д‑да, мистер Август, – с запинкой подтвердил Авель. – В полусотне ярдов от верш.
– Природа не перестает меня поражать. Авель, ты все сделал правильно.
Август улыбнулся, а старший мальчик заметно смутился.
– И ты тоже молодец, Ной, что уговорил брата принести птицу мне.
Младший гордо просиял.
– И вот вам награда.
Август выудил из жилетного кармана две золотые монеты. Одну он вложил в ладонь Авеля, вторую – Ноя. Том понятия не имел, что это за деньги, но глаза мальчишек загорелись от одного их вида. Должно быть, стоили они порядочно.
– Спасибо, сэр, – торопливо поблагодарил Ной, переводя взгляд с Августа на брата.
Авель не мог отвести глаз от сияющей монеты в собственной ладони.
– Мистер Август, сэр, – запинаясь, выговорил он. – Я думал, может… раз птицу нашел я, то…
– То ты мог бы получить больше, чем Ной? – предположил Август, вскинув брови.
Авель вспыхнул и уставился на собственные башмаки. Таксидермист достал из кармана еще одну монету и вложил ее в ладошку мальчика.
– Этого достаточно, Авель?
Глаза того расширились, он охнул от изумления. Теперь в его ладони лежали два золотых соверена. Что он может купить на эти деньги? Точнее, чего он не может купить?
– Вы очень щедры, мистер Август, сэр, – пробормотал он, поднимая голову.
– Не стоит благодарности, Авель. Находка действительно редкая, и вы оба заслужили награду. Но помните, мальчики, – добавил Август уже строже, – я не прошу вас ловить обычных или домашних птиц, выдирать перья из хвостов или таскать яйца. Вы понимаете?
Оба мальчика кивнули и уставились на свои башмаки.
– Да, мистер Август, – тихо ответил Ной.
– Хорошо, – улыбнулся Август. – А теперь ступайте, оба.
– Спасибо, сэр.
Авель натянул на уши толстую черную шапку и попятился прочь из мастерской, младший брат последовал за ним. Том услышал приглушенные радостные возгласы и топот тяжелых башмаков по шаткой лестнице.
– И впрямь примечательное зрелище, ты не находишь, Том? – спросил Август, склонившись над замершим сражением. – Как ты считаешь, кто победил?
Том посмотрел на сцепившихся животных. Он не был вполне уверен.
– Никто?
– Именно. Победила природа.
Мальчик с облегчением улыбнулся. Похоже, он правильно ответил на первый вопрос.
– А вы сможете сохранить их прямо так? Я имею в виду, это вообще возможно?
– Хороший вопрос, – одобрил Август, глянув на него. – И ты как мой новый ученик более чем вправе его задать.
Он нахмурился и внимательно осмотрел цаплю и угря.
– Таксидермист должен владеть многими навыками. Быть одновременно натуралистом, столяром, химиком, кузнецом, анатомом, художником. Но прежде всего он должен уметь смотреть – наблюдать, видеть дикое естество во всех созданиях природы. Вот первое и единственное золотое правило профессии без правил.
Подавшись вперед, он пристально рассматривал цаплю, словно врач пациента. Голос его звучал спокойно и отчетливо.
– Знаешь, я совершенно уверен, что, если бы я выдумал такую композицию, мне никто не поверил бы. Меня бы повсеместно ославили фантазером. Но перед тобой, Том, подлинная природа – лед запечатлел ее для нас. И ее сила – в деталях.
Август обошел птицу кругом, пристально рассматривая каждую черточку.
– Смотри, как ее мышцы напряглись, отдергивая голову. Обрати внимание на гнев, пылающий в ее глазах. А тут, – указал он на угря, – отметь, как изменилась форма его гибкого тела, когда он обвился вокруг шеи цапли, удушая ее.
Он остановился, изучая бок птицы.
– Знаешь, Том, мне кажется, под конец цапля поняла, что скоро умрет. Вот, – указал он на чуть приподнятое крыло. – Она пыталась взлететь, спастись – но слишком поздно.
Август вскинул на Тома сверкающий возбуждением взгляд.
– Здесь целая история, Том. Ты должен запечатлеть ее в сознании, словно объемную фотографию. Это крайне важно, ведь, когда ты возьмешься воплощать эту сцену в макете, это мимолетное мгновение, застывшее во времени, станет именно тем, что ты захочешь получить в итоге. Если ты сумеешь воспроизвести его верно – боюсь, именно что «если», – то создашь нечто дикое и истинное. Иначе твоя работа окажется обычной игрушкой, причем довольно унылой. Подойди‑ка сюда.
Взяв лампу, таксидермист отвернулся и быстро подошел к длинному столу перед круглым окном. Перед ним над грудой скребков и швейных игл возвышалось небольшое деревце в цвету, вокруг которого порхали крохотные яркие колибри.
– Нравится? – спросил Август, хотя и так мог бы угадать ответ. – К этому мы еще вернемся. Но сперва понюхай вот это и скажи, что ты думаешь.
Он поднял с подоконника небольшую белую вазочку с букетиком фиалок.
– Надеюсь, они еще свежие – я собрал их как раз сегодня с утра.
Том взял вазочку и поднес к носу. Он не почуял ничего, как ни старался.
– Никакого запаха?
Мальчик растерянно кивнул. Только пыль, больше ничего.
– Ни слабейшего, уверен?
– Да.
Август изогнул брови.
– Ты уверен, что уверен? Как странно. Крайне, крайне удивительно. Так подумала и королева Виктория.
Том в совершеннейшем ошеломлении посмотрел на таксидермиста. Впрочем, как он подозревал, этого от него и ждали.
– Когда понюхала этот букетик на Дрэгонпортской международной выставке рыбного промысла двадцать пять лет тому назад!
Август расплылся в широкой улыбке.
– Видишь ли, Том, это первый сделанный мной макет. Вместе с сестрой; мне тогда сравнялось семь, а ей одиннадцать. Открытие той выставки было грандиозным событием, на него собрался весь город. Нам досталось очень легкое поручение: как только ее величество сойдет с королевского поезда, мы с сестрой должны были выйти вперед, вручить ей букет и низко поклониться. Но, – Август хихикнул, припомнив подробности, – боюсь, я был довольно‑таки нахальным мальчишкой, поэтому вместо того, чтобы преподнести ее величеству фиалки, которые дала нам мать, я решил скопировать их из бумаги и воска. Просто для того, чтобы проверить, заметит ли это королева.
– И как?
– Ну, – признался мужчина, – случилось мгновение высочайшего замешательства, когда ее величество поднесла букетик к носу, чтобы вдохнуть аромат, и вдруг поняла – в точности как ты мгновение назад, – что его нет вовсе! Не уверен, что мэру это понравилось.
Том посмотрел на фиалки. Невероятно: даже четверть века спустя они выглядели свежими и настоящими, словно живые растения. Нетрудно было представить замешательство ее величества, но затем мальчик вспомнил, что королева Виктория всегда казалась ему довольно полной и раздражительной.
– Она не рассердилась?
– Рассердилась? – воскликнул Август. – Боже, нет! Узнав, что цветы ненастоящие, она рассмеялась. Потом, конечно, рассмеялся и мэр, и все остальные тоже. А когда я признался, что сам их сделал, она отказалась их принять. Вернула их мне да еще наградила золотой медалью за изготовление цветов.
– Золотой медалью за изготовление цветов?
– Именно. Когда ты являешься королевой половины мира, одно из преимуществ состоит в том, что ты вправе раздавать золотые медали за что угодно. Так мы с сестрой оказались первыми официальными изготовителями искусственных цветов во всей Британской империи. Потрясающе, правда?
– Да.
– Видишь ли, Том, таксидермия не исчерпывается набивкой чучел, ты делаешь все. Все! – воскликнул он, взмахом руки обводя комнату. – Взгляни на это дерево, на эти травинки. Вот, – Август взял с верстака пучок стеблей крапивы и положил их перед Томом, – давай‑ка, возьми один.
Том осторожно поднял щепотью длинный стебель, едва ли не опасаясь обжечься.
– Убедительно, не правда ли? По сути, крапива – одно из самых сложных для копирования растений и важный этап в карьере каждого великого таксидермиста.
Август усмехнулся. Он явно остался доволен собственной работой.
– Их я сделал примерно в твоем возрасте.
Том с изумлением уставился на крапивный стебель. Он даже вообразить не мог, как ему это удалось.
– А что произошло после того, как вам вручили золотую медаль?
– Ну, разумеется, мы с сестрой работали вместе, пока мне не исполнилось двенадцать. Потом я бросил школу и взялся за дело всерьез. От фиалок и крапивы я перешел к орхидеям и ландышам, затем – к мышам и барсукам, муравьедам и змеям, крокодилам и, наконец, к мамонту. Родители не возражали против моего безумного выбора профессии, поскольку оба моих старших брата занялись серьезными делами. Воевали в Африке, растили сахарный тростник в Вест‑Индии и так далее. Думаю, на самом деле им даже нравилось это, особенно когда мое имя мелькало в газетах и все такое. – Август подмигнул Тому и огладил бороду. – Беспокоило их лишь то, что моим лучшим другом и покровителем стал сэр Генри Скаттерхорн.
– Почему?
– В основном потому, что он Скаттерхорн, а я Кэтчер. Не слыхал таких строк?
Эта древняя свара зародилась из грязи,
Ни одна из сторон не уступит и пяди.
Том кивнул, ему доводилось их слышать. Дядюшка Джос часто бормотал их за завтраком, но только первые строки. Август же продолжил:
Так Бог положил от начала времен,
Чтоб с Кэтчером бился вовек Скаттерхорн.
И вышли из топей две мерзкие твари,
Что звались Кэтчердонтом и Скаттерозавром.
У одного был рог, у другого – шипы,
Чтобы бить и колоть, чтобы рвать и крушить.
«Топь моя!» – взревел Завр. «Нет, моя!» – Донт взвыл.
И сцепились они из последних сил.
Миллионы лет они так сражались,
На эволюцию не отвлекаясь,
Лишь имена сменили – тем хуже!
И вырос город над смрадною лужей.
Но нам до того что за чертово дело?!
Пусть свернут друг другу проклятые шеи!
И в конце будет то же, что и в начале:
Никогда Скаттерхорну Кэтчер другом не станет.
Август широко улыбнулся, когда стихотворение подошло к концу.
– Понимаешь, Том? Вековая традиция, и, как все традиции, нестерпимо скучная, не находишь? А я нахожу. Я всегда был из тех людей, которым нравится делать все наперекор тому, что им говорят. Кроме того, этот старый динозавр Генри Скаттерхорн – не только мой самый старый и близкий друг. Так вышло, что он – лучший стрелок в Англии, а то и во всем мире, возможно. Что изрядно мне помогает.
– Но как?
Август помедлил. Он все еще улыбался, но Том впервые увидел, как мрачнеет его взгляд.
– Дело в том, – пояснил он, – что я никудышный охотник. Всегда был таким. Не могу попасть в цель, да и стрелять не люблю. Что, как ты понимаешь, не слишком‑то на руку моей работе. Поэтому в том, что касается добычи образцов, я обычно полагаюсь на сэра Генри и предприимчивых мальчуганов, вроде Авеля и Ноя, которые приносят мне свои находки. И конечно, остается еще бесконечная вереница фермеров с их «курьезами».
– Курьезами?
– О да. – Подмигнув, он выудил из нагрудного кармана небольшой ключик. – Очень забавными курьезами.
Август открыл длинный шкаф с пометкой «диковины», достал из него пару мелких чучел и поставил их на стол перед Томом.
– Природа не перестает изумлять, верно?
У мальчика ушла секунда на то, чтобы понять, что с этими животными не так. У утенка было четыре ноги, а у котенка – две головы.
– Нет, тут я ни при чем, – с улыбкой заверил его Август, – хотя, должен признаться, при случае я позволяю себе немного «творчества». Не позволяет заскучать. Но эти необычные существа именно такими родились или вылупились. Конечно, долго они не прожили бы, поэтому я, так сказать, несколько ускорил их путешествие.
– Как?
– При помощи химикатов, – ровно ответил Август. – Я убийца, Том, нет смысла это отрицать. Вынужден им быть, чтобы сохранять и увековечивать. И ты со временем станешь.
Он прошел в другой конец комнаты, где стояли ушастые совы с обернутыми проволокой перьями. Отставив пару самых крупных в сторону, он сдвинул черную бархатную шторку, за которой обнаружился узкий серый шкаф.
– Мой сундук с сокровищами, – произнес он с благоговением.
Он отомкнул серебристым ключиком замок и открыл дверцу, за которой обнаружилось множество прозрачных пузырьков разных размеров.
– Иди сюда, – велел он, указав Тому на соседний стул.
Мальчик уселся и принялся рассматривать ряды пузырьков и коричневых пакетиков с загадочными ярлычками.
– Здесь заключена власть над жизнью и смертью, – пробормотал Август, – так что мы должны относиться к ним со всевозможным почтением. Так… с чего бы начать… дай‑ка посмотреть, ах да, хлороформ, для безболезненного умерщвления позвоночных.
– Хлороформ. Я о нем слышал, – уверенно сообщил Том.
– Что ж, прекрасно, мой мальчик. А вот об этом?
Август повернул прозрачную бутылочку так, чтобы Том увидел этикетку.
– Жидкость Гоутби? – прочел мальчик.
– Думаю, вряд ли, – ответил за него таксидермист, – но не стоит забывать, что доктор Иезекииль Гоутби – маньяк, который убил бы нас всех, если бы мог. Она содержит стрихнин, крайне, крайне опасный в обращении яд. Теперь вот это полезное средство.
– Цианистый калий, – разобрал мальчик, – для лягушек и мышей?
– Верно. Они его даже не замечают. Тихо и быстро.
– Бихромат калия, для морских собак и осетров, раствор никотина для усыпления раков‑отшельников и актиний… Мышь… мышье…
– Мышьяковистое мыло, – подсказал Август, протягивая Тому толстый бумажный пакет с зеленовато‑белыми хлопьями. – Совершенно необходимо.
– Для чего оно?
– Прочти и узнаешь.
– Для использования, – прочел мальчик, – смочить кисточку из верблюжьей шерсти спиртом и взбить пену. Затем нанести на внутреннюю поверхность шкуры, чтобы предотвратить повреждение молью и жуками.
– Не подпускает паразитов, но обращаться тоже стоит осторожнее, – добавил Август. – Эти крохотные хлопья имеют обыкновение пробираться в малейший порез.
Том нервно сглотнул – его пугала сама мысль об использовании подобного мыла.
– И наконец, – продолжил таксидермист, бережно поворачивая ярлычок за ярлычком, – где‑то среди всех этих ядов есть мое собственное небольшое изобретение.
Его пальцы замерли на маленькой синей бутылочке, почти спрятанной за остальными.
– Ах да, синий флакон. Чуть не забыл.
Август осторожно убрал бутылочку в нагрудный карман и снова запер шкаф на замок.
– Это, – начал он, придвинув стул и расчистив место на столе, – поразительное снадобье. По сути, настолько поразительное, что его существование является – и должно остаться – совершеннейшим секретом.
В восторге предвкушения он повернулся к Тому.
– Как ты считаешь, ты сможешь хранить эту тайну?
Мальчику вполне хватало и собственных секретов, о которых его собеседник никогда не узнает. Он решительно кивнул:
– Уверен, что смогу.
Август искал в лице Тома хоть малейший признак сомнения, но ничего не нашел. Мальчик сказал ему правду.
– Это хорошо, – наконец признал он, – поскольку тебе предстоит стать свидетелем воистину удивительного события.
Он потянулся, бережно снял с дерева крошечную яркую колибри и положил ее на ладонь. Птичка оказалась размером едва ли с его большой палец.
– Это колибри‑пчелка, Том, самая маленькая птица в мире, – с восхищением пояснил он. – Поразительно, не правда ли? Взрослая особь едва достигает двух дюймов в длину, а яйцо ее меньше горошины.
Том недоумевал, как такое крошечное существо вообще может быть птицей. Больше всего оно походило на пернатое насекомое.
– А откуда она? – спросил он.
– Она жила в зарослях молочая на острове Сосен близ побережья Кубы, пока шесть месяцев назад ее не поймал один моряк. К тому времени, как судно вернулось в Дрэгонпорт, бедное создание уже погибло, так что я снял с него кожу, сохранив ее, насколько это возможно, и набил шерстью. Мне удалось не повредить череп, а для глаз я выбрал самые мелкие черные бусинки, какие смог найти.
Август не сводил пристального взгляда с крохотной птички.
– А теперь, – прошептал он, – смотри.
Очень осторожно он откупорил маленькую синюю бутылочку, быстро обвел ею вокруг головы птички и заткнул снова. На миг Тому померещился очень странный запах от пробки бутылочки – насыщенный, тяжелый, словно аромат гиацинтов, смешанный с чем‑то еще… чем‑то химическим, отчего ему вдруг вспомнились долгие тоскливые часы в школе. Так вроде бы пахло в коридорах. Мастика для полов! Точно – гиацинты и мастика. Но только Том успел припомнить свою прежнюю жизнь, как глянул на Августа, и его сердце екнуло.
Колибри‑пчелка на ладони таксидермиста вздрогнула. Моргнула. Перевалилась на грудку и неуверенно поднялась. Глаза Тома округлились, когда крошечная птичка описала неровный круг по ладони Августа.
– Она возвращается, – взволнованно прошептал тот. – Смотри.
Мигом позже колибри вспорхнула в воздух, быстро‑быстро мелькая крылышками. Она зависла прямо перед носом Тома, изучая его, словно цветок.
– Не шевелись.
Мальчик задержал дыхание. Он видел только тоненький черный клюв, похожий на карандашный грифель, на огненно‑красной головке. Ветерок от крошечных крыльев щекотал щеки. Том зажмурился, не уверенный, клюнут его вот‑вот или лизнут. Когда ветерок исчез, он открыл глаза. Колибри подлетела к вазочке с фиалками Августа на верстаке и с сомнением зарылась клювиком в цветок в поисках нектара.
– А вот это настоящее признание, – заворожено пробормотал таксидермист.
– Невероятно, – выдохнул Том. – Как это получилось?
– Запах. Их пробуждает запах.
– Но как?
Колибри уже отчаялась добыть нектар из фиалок и взялась за мелкие белые цветы на дереве Августа. Вскоре она затерялась среди множества прочих ярких птичек.
– Честно говоря, я и сам несколько озадачен. Точнее, совершенно сбит с толку. С научной точки зрения, это невозможно.
Август все еще наблюдал за порхающей среди листвы птичкой, его глаза сияли.
– Но ты это уже увидел, Том, так что вот факты. Я всегда использую похожий состав при работе над экспонатами. Прежде чем придать животному положение, я наношу его тонким слоем изнутри на шкуру. Первоначально я использовал его как дополнительный консервант, защищающий от разрушительного воздействия времени, но вскоре заметил, что он каким‑то образом заставляет животных казаться более живыми – хотя я и не представляю, как именно. Думаю, у каждого таксидермиста найдется свой секрет, и мой заключается в этой жидкости. Он помолчал, собираясь с мыслями.
– Вчера вечером я пробовал слегка изменить состав: чуть больше ртути, стрихнина, квасцов, чуть меньше борной кислоты, пчелиного воска – не буду утомлять тебя подробностями, но я выяснил, что, если смешать консервант иначе, добавить немного цветов, слегка нагреть и несколько раз охладить, состав становится куда более концентрированным. А потом – почти случайно, должен признаться, – заметил чудесные свойства паров моего зелья.
Август взял синюю бутылочку и плотно закупорил ее.
– Они ядовиты, но и невероятно могущественны. Как ты мог заметить и сам.
Том покосился на порхающую от цветка к цветку крошечную птичку.
– Но она же не на самом деле живая? Я имею в виду, она набита шерстью и проволокой, и…
– Знаю, – прошептал таксидермист. – Я знаю, это невероятно. Подобное не считается возможным. Но, Том, если это не живое существо, в каком‑то смысле, то что это? Август пристально посмотрел на Тома. – Как полагаешь?
Мальчик уставился на колибри. Птичка определенно выглядела живой. Его разум переполняло столько вопросов, что он не мог решить, какой задать первым.
«Успокойся, старайся мыслить трезво».
Но ему не удавалось.
– А если предположить, – начал он, тщательно подбирая слова, – просто предположить, что сотню лет спустя, когда все ваши чучела обтреплются и их побьет моль…
– Обтреплются и их побьет моль? – хмыкнул Август. – Вот уж надеюсь, что нет.
– Конечно нет, – нервно сглотнув, заверил его Том. – Но если это мышь… мышье…
– Мышьяковистое мыло?
– Да. Вдруг оно почему‑то выдохнется. Август сцепил пальцы и с недоумением воззрился на него.
– Верно. Это вполне возможно. Продолжай.
– Но этот состав – ваше секретное изобретение – продолжит действовать. И будет по‑прежнему их… оживлять, в некотором роде?
Август непонимающе смотрел на Тома.
– Ну, возможно. Химикаты распадаются с разной скоростью. Так в чем суть, Том?
Тот неудержимо расплылся в улыбке, пытаясь сдержать нарастающее возбуждение. Ему хотелось кричать.
– Да так, ни в чем.
Значит, все случилось на самом деле, а не приснилось ему! Мастика для полов и гиацинты, этот запах… Август и понятия не имел, что его состав, чем бы он ни был, оказался куда более стойким, чем прочие химикаты. Он пережил их. И возможно ли, что именно он заодно наделил животных сознанием? Дал жизнь их мозгам, набитым старыми газетами и обрезками Библии? Не потому ли они могут думать и даже говорить? Том во все глаза смотрел на стоящую на верстаке синюю бутылочку. Если он прав, Август случайно открыл невероятно могущественное средство. И даже не подозревает об этом.
– Как вы думаете, эти пары могут оживить любое животное? – спросил он наконец.
Таксидермист взял синюю бутылочку с верстака и покрутил в руках.
– Хм. Имеешь в виду, настоящее мертвое животное? Которое я не успел обработать и набить?
Том кивнул.
– Да, это вопрос… – Август умолк и уставился в окно на клонящееся к закату зимнее солнце. – Не вполне уверен, что хочу знать на него ответ. Или… хочу?
Он беспокойно забарабанил пальцами по столу. Эта мысль явно захватила его.
– Скажи‑ка мне вот что, – вдруг потребовал он. – Ты умеешь бегать на коньках?
Том недоуменно уставился на него.
– Э‑э…
– Неважно, ты быстро научишься.
Август вскочил на ноги и торопливо направился к двери.
– Вот, возьми мою меховую куртку и шапку, сегодня на удивление холодно.
– Куда мы идем?
– На улицу, конечно.
Таксидермист бросил мальчику шапку и обмотал шею толстым шарфом.
– На улицу, выяснить ответ на твой вопрос, – взволнованно уточнил он, подхватил пальто и сбежал вниз по лестнице.
Глава 11
НА ЛЬДУ
Когда они подошли к реке, уже смеркалось и на небо выползла полная луна.
– Не отставай, – велел Тому Август – он шагал впереди, протискиваясь сквозь шумную толпу уличных торговцев и обходя увязающие в глубоком снегу повозки. – Сюда съехались люди со всей Европы, и я не хотел бы, чтобы ты потерялся. Сюда.
Август свернул на темную боковую улочку, огибая спускавшиеся к реке толпы.
– А что тут творится? – задыхаясь и оскальзываясь, выговорил Том.
– Хочешь сказать, ты никогда не слышал о Дрэгонпортской ледовой ярмарке? Том, где ты всю жизнь прятался? Только посмотри на это.
Когда они свернули за угол, их приветствовал порыв ледяного ветра, и крепко вцепившийся в шапку Том увидел, что широкий разлив реки полностью скован льдом. Вдоль берега, рядом с пивными и мелочными лавками, теснились освещенные жаровенками ярмарочные киоски. Он увидел ярко раскрашенные палатки аттракционов, шарманщиков с танцующими обезьянками в цилиндрах, торговцев печеными каштанами, а поодаль – кукольное представление, окруженное толпой смеющихся ребятишек. За ними, на реке лед казался темным от мельтешащих силуэтов. Казалось, весь город встал на коньки. Здесь были взявшиеся за руки парочки, старики в теплых пальто, скользящие по льду длинными уверенными шагами, и огромные собаки, запряженные в детские санки. Сквозь толпу медленно пробирались мужчины в шляпах, с полей которых свисали китайские фонарики.
– Апельсины! Шоколад! Марципаны! – кричали они, продавая с лотков чашки с горячим питьем, засахаренные фрукты и сласти.
А посреди всего этого высился замок с зубчатыми стенами, флагами и башенками, выстроенный из зеленоватого льда. Том никогда в жизни не видел ничего подобного. Это напоминало картинку из волшебной сказки.
– Разве не замечательно? – спросил Август, вернувшись с двумя парами коньков. – Примерно раз в пять лет река полностью замерзает – ну почти полностью, на середине лед довольно тонкий, – и мы устраиваем праздник. Сюда съезжаются люди со всей страны. Давай‑ка надень вот это.
Том привязал к ботинкам коньки и вскоре уже скользил сквозь толпу, крепко держась за руку Августа. Кататься оказалось куда труднее, чем он ожидал, и он с завистью косился на стайку мальчишек, гонявшихся друг за другом вокруг ледяного замка.
– А давай наперегонки, Том, – раздался из‑за его спины знакомый голос, и вдруг прямо перед ним объявился и замер Ной.
– Привет.
– Видели мои новые коньки, мистер Август? Марка будущего года, самые лучшие.
Мальчуган лихо крутанулся волчком.
– Весьма впечатляет, Ной.
– Так как, Том, прокатимся?
Тот виновато улыбнулся.
– Боюсь, я едва научился хотя бы стоять. Никогда прежде не катался на коньках.
– Пустяки, – радостно заверил его Ной. – Я тебя научу.
– Позже, Ной, – тихо сказал Август, похлопав мальчика по плечу. – Боюсь, сперва нам с Томом придется немного поработать.
Ной выглядел разочарованным. Том и сам внезапно слегка огорчился. Покататься с ним было бы забавно.
– А что твой брат сделал с деньгами, которые я ему дал? – с улыбкой спросил Август, меняя тему.
– О, он подумывает о том, чтобы купить на паях лошадь или вложить их в какое‑нибудь дело. Не как я, – заулыбался Ной. – Если я вижу что‑то занятное, мне сразу хочется это заполучить.
– Ну и правильно, – одобрил Август.
– Еще увидимся, сэр, – попрощался мальчик, коснувшись пальцами шапки. – И не думай, что я тебя не разыщу, Том, – подмигнул он. – За тобой бег наперегонки.
Затем Ной развернулся и скрылся среди катающихся.
– Ладно, – решительно объявил Август. – Теперь посмотрим, что нам удастся найти.
Прихватив Тома за локоть, он направился мимо киосков к окраине ярмарки и скоро уже изучал заснеженный берег и вмерзшие в грязный лед нагромождения мусора.
– А что мы ищем? – полюбопытствовал мальчик, наблюдая за ним.
– Что‑нибудь достаточно большое… возможно, вроде этого.
Таксидермист подъехал к небольшому коричневому мешку, который высмотрел у самого берега. Раздробив лед вокруг мешка коньками, он начал тянуть его, пока не выдрал из хватки льда. Ткань промерзла до картонной твердости, но Том заметил снизу небольшую выпуклость. Зачем Августу мог понадобиться старый мешок, кем‑то брошенный на берегу? В чем смысл?
– Люди бывают очень жестокими, Том, – мрачно заметил таксидермист, – поэтому я знаю, что находится в этом мешке.
Не без труда Август просунул руку внутрь и вытащил что‑то маленькое и черно‑белое.
– Вот.
Он передал находку Тому. Тот стряхнул с нее лед и вдруг понял, что держит в руках.
– Лишний щенок бультерьера, – пояснил Август. – Думаю, примерно двух месяцев от роду. Это бойцовая порода, и считается, что самый слабый в помете, как этот малыш, не соответствует стандартам. Замерз насмерть. Полностью заледенел. Замечательно.
Казалось, трогательное создание уснуло и превратилось в ледяную статуэтку. Август тщательно смахнул иней с носа щенка.
– А теперь запомни, Том, что бы ни произошло дальше, это нужно сохранить в тайне. Понимаешь?
– Конечно.
– Хорошо. Молодец. Знаешь, я не вполне уверен, правильно ли поступать так… – Август умолк, в его взгляде мелькнуло сомнение, и на миг он замешкался. – Знание – могучая сила… но я полагаю… впрочем, в любом случае. Лучше побыстрее покончить с этим.
Торопливо оглянувшись и убедившись, что они одни, мужчина достал из нагрудного кармана синюю бутылочку. Сбрызнул лиловый носовой платок парой капель жидкости и спрятал ее обратно под пальто.
– Готов?
Том кивнул, и Август, наклонившись, прижал платок к носу щенка. Так они и ждали, наблюдая в тишине.
– Заметил что‑нибудь?
Мальчик крепче стиснул окоченевшее тельце щенка, безжизненно лежащее в его ладонях. Он как будто бы держал в руках камень.
– Ничего.
– Никакого воздействия, – с явным облегчением выдохнул Август. – Как я и предполагал. Средство не действует на настоящих животных.
И тогда Том ощутил под пальцами едва заметную дрожь. Очень слабую, словно далекий пульс, но определенно ощутил.
– Подождите, – взволнованно прошептал мальчик, – подождите, что‑то происходит.
Дрожь становилась все сильнее, настойчивее, потом щенок постепенно начал менять цвет. То, что было серым, замерзшим и мертвым, быстро становилось мягким, теплым и живым. Дрожь переросла в сердцебиение, отдаваясь в пальцах Тома, мигом позже зашевелились лапки песика: сначала медленно, потом все быстрее, словно он гонялся во сне за мухой. И вдруг щенок открыл глаза.
– Рррф! Рррр‑рррр!
Том задохнулся от изумления – не смог сдержаться. Песик оказался живым! И очень сердитым. Мальчик с трудом удерживал его в руках.
– Видите? У вас получилось! – торжествующе воскликнул он. – Я знал, что это сработает! Знал!
Август слабо улыбнулся, чересчур потрясенный, чтобы ответить. Лишь теперь он начал осознавать смысл и последствия того, что они только что видели.
– Мы можем оставить его себе? – с надеждой в голосе предложил Том, восторженно глядя на сердитый комочек темного меха. – Давайте оставим его себе. Назовем его Фениксом, потому что он восстал из мертвых, и…
– Ничего подобного мы не сделаем! – вдруг рявкнул Август, выхватил щенка из рук Тома и грубо швырнул на лед. – Давай! – заорал он. – Проваливай с глаз моих!
Бультерьер, имевший все основания испугаться, громко заскулил, вскочил и помчался в сторону ледовой ярмарки. Том удивленно и обиженно посмотрел на Августа.
– Прости, Том, – хрипло выговорил тот, проводив взглядом скрывшегося в толпе щенка. – Должно быть, это была случайность. Это… нереально.
– А мне щенок показался вполне реальным! – воскликнул Том.
Август покачал головой. Он пытался осознать происшедшее.
– Нет‑нет. Я ошибся. Он не мог быть мертв, просто потерял сознание… впал в своего рода глубокое забытье…
– Щенок был мертв, и вам это прекрасно известно, – сердито перебил его Том, – но если вы считаете это случайностью, отлично, давайте попробуем снова, на ком‑нибудь другом. Случайности не повторяются дважды, верно?
Август, морщась, вглядывался в толпу. Он явно не хотел верить собственным глазам.
– Давайте, – настаивал Том, – попробуйте еще раз. Докажите, что оно не действует.
Таксидермист что‑то неслышно проворчал и воззрился на мальчика, испепелявшего его взглядом из‑под взъерошенной светлой челки. Почему он позволяет помощнику так давить на себя? М<