Ему потребовалось какое‑то мгновение, чтобы все вспомнить.
Он отправился немного прогуляться, чтобы побыть одному, подумать. Вернувшись в гостиницу, Найт сам отпер номер, потому что Джим и Куми ушли. Хозяйка предупредила его о том, что здесь шнырял какой‑то гайдзин – иностранец. Томас вошел в свою комнату, но там уже кто‑то находился, подкарауливал его. Он получил удар сзади по затылку и потерял сознание…
От шока, испытанного при погружении в холодную воду, Томас вскрикнул, испустил бессвязный вопль ужаса, пытаясь понять, что происходит.
Он находился в помещении, в выложенной кафелем комнате с раковиной и сливным отверстием посреди пола. Его, полностью одетого, швырнули в о‑фуро, квадратный бассейн, обычный для традиционной японской ванной. Томас крутился и плескался как только мог, но, надежно связанный изолентой, с трудом мог двигаться, не говоря о том, чтобы выбраться.
Над ним, забрызганный водой и запыхавшийся от усилия, которое потребовалось, чтобы затащить его в ванну, стоял Паркс. Он держал в руке копию короткого римского меча, приставив острие к груди Найта.
– Привет, – сказал Паркс. – А ты надолго отключился. Извини, не рассчитал свою силу.
Его тон был шутливым, даже дружеским, однако в нем присутствовали какие‑то зловещие нотки, словно этот тип едва сдерживал желание полоснуть Томаса мечом по лицу.
– Черт побери, что это такое?! – воскликнул Найт. – Вытащи меня отсюда!
– Японцам есть чему поучить нас в области личной гигиены, ты не находишь?
– Это какой‑то абсурд, – пробормотал Томас, усаживаясь на дне ванны, словно древнеегипетская статуэтка в форме куба, а его противник навис над ним.
Найт чувствовал себя глупым и беспомощным. Заморгав, он сглотнул подкативший к горлу комок. Во рту у него пересохло, пустой желудок испускал тошнотворные позывы, перед глазами все расплывалось. То, что Томас поморгал, помогло. Забывшись, он попробовал протереть глаза, и Паркс прыснул.
– Ладно, хватит, – сказал Найт, и его голос глухо отразился от кафельных стен. – У тебя есть оружие, у меня – нет. Вытащи меня отсюда.
– Верно, – согласился Паркс, даже не пошевелившись. – Хорошая мысль. Особенно поскольку я такой непроходимый идиот.
Он наклонился, и Томас отпрянул назад, уверенный в том, что Паркс пронзит его своим смертоносным лезвием, но тот только снова усмехнулся.
– Этот меч, – сказал Паркс, словно только сейчас заметив, что у него в руке. – В нем есть определенный стиль, ты не находишь? А провезти в Японию огнестрельное оружие очень сложно, понимаешь? У Сато был пистолет. Хочешь взглянуть? – Протянув руку назад, Паркс достал маленький черный пистолет, небрежно направил его в лицо Найта и спросил: – Милая штучка, не правда ли? Гораздо опаснее, чем кажется с виду. Сато не захватил его с собой в Италию, потому что пронести пистолет мимо охраны в аэропорту было бы крайне трудно. Он не подозревал, что один неудачник‑параноик, брат другого, точно такого же, захочет выпотрошить его как рыбу.
Томасу потребовалось какое‑то время, чтобы суть обвинения зарегистрировалась у него в сознании, и еще столько же, прежде чем он понял угрожающую ему опасность.
– Ты полагаешь, это я убил Сато? – воскликнул Найт.
– Должен признаться, я был удивлен, – сказал Паркс. – Никак не думал, что в тебе это есть. Не мог предположить, что старина Сато предоставит тебе такую возможность. Знаешь, этот человек обладал незаурядным мастерством.
– Это ошибка, – пробормотал Томас. – Я его не убивал.
– Итальянская полиция не сомневается в том, что это твоих рук дело, – заметил Паркс.
– Они ошибаются, – произнес Найт уже настойчивее. – Тот, кто убил Сато, сам погиб в Бари. Он выследил меня там. Мы с ним схватились на крыше замка, и он упал.
– Еще одна жертва, да? – с показным изумлением промолвил Паркс. – Да ты у нас прямо самый настоящий серийный убийца, так? Не будем забывать и старого монсеньора Пьетро. Он никак не хотел говорить тебе то, что ты от него требовал, да?
– Это какое‑то безумие, – произнес Томас. – Я обнаружил Сато мертвым, застал отца Пьетро умирающим. Оба раза убийца оставался поблизости. Во второй раз он и меня пытался прикончить.
– Но ты вышел победителем там, где мастер восточных единоборств, обладатель черного пояса потерпел поражение, – усмехнулся Паркс. – Звучит очень убедительно: преподаватели английской литературы, славящиеся мастерством рукопашного боя. Затем ты прикончил того типа, который все это сделал, сбросив его со стены замка… где?
– В Бари, – сказал Томас.
У него во рту пересохло. Он попробовал расправить запястья, но изолента держала намертво, а малейшее движение сопровождалось предательской рябью, возникающей на поверхности воды. Томасу показалось, что она теперь теплее, чем прежде.
– В Бари, – повторил Паркс. – Точно. – Он встал, отошел от ванны, повернувшись к Томасу спиной, уверенный в том, что тот никуда не денется, и объявил: – Итак, вот чем мы с тобой сейчас займемся. Мы поговорим, точнее, делать это будешь ты.
– О чем?
– Для начала можешь рассказать вот об этом.
Паркс осторожно положил что‑то на столик и выпрямился, следя за лицом Томаса. Это была серебряная реликвия в виде рыбы.
– Что я должен о ней рассказать? – спросил Найт.
– Где ты ее достал? Откуда она?
– Я ее нигде не доставал, – раздраженно заявил Томас. – Как тебе самому прекрасно известно. Эта рыбка была в комнате Эда в Чикаго. Я успел лишь мельком взглянуть на нее, а затем пришел ты и украл ее. В следующий раз я увидел рыбку в Италии. Эту штучку мне показал следователь в числе других вещей Сато. Как тебе удалось заполучить ее обратно?
– Это другая рыбка, – ответил Паркс. – Как ты уже должен был заметить, вода, в которой ты сидишь, становится теплее. Замечательная вещь эта о‑фуро, ты не находишь? Прямо в ванну встроен нагреватель, в данном случае газовый. Если оставить его включенным надолго, вода закипит. Разумеется, до ручек управления тебе ни за что не дотянуться. Ну а теперь расскажи мне про серебряную рыбку Эда. Откуда она? Каково ее происхождение? Где и когда вещица была сделана?
– Откуда мне знать, черт побери?! – воскликнул Томас, который теперь уже слышал шипение газового нагревателя, ощущал, как вода вокруг быстро становится горячее. – Ты меня не слушаешь. Я абсолютно ничего не знаю об этой штуковине. Мне только известно, что Эда интересовали религиозные изображения рыб с непропорционально большими плавниками. Я слышал, что якобы существует серебряный крест с такой рыбой. Мне об этом сказал Сато, но я ему не поверил. Теперь заговорили о том, что похожий крест найден в могиле, опередившей свое время лет на восемьсот. Такое совпадение не кажется тебе странным? Конечно, но на этом мое провидение заканчивается. Понятно? Больше я ничего не знаю. А теперь как насчет того, чтобы снять эту проклятую изоленту с моих рук?
Томас решил разыграть праведное негодование, наблюдая за реакцией Паркса, однако охватившая его паника проступала слишком очевидно. Вода уже была горячей на ощупь и продолжала нагреваться.
– Эта рыбка была куплена в Испании, в Бильбао, – вдруг сказал Паркс, глядя на реликвию. – Она серебряная.
– Так почему же ты спрашиваешь, если и так знаешь? – воскликнул Томас, стараясь ерзать в ванне, чтобы перемешать слой горячей воды на дне, и начиная потеть.
– Я не говорил, откуда эта рыба. Я сказал, где она была куплена. Вещица очень старая, сделанная не в Испании. Полагаю, эта штучка была изготовлена в Мексике около трехсот лет назад, после чего попала в Испанию, как это происходило в те времена с серебром. Что ты об этом думаешь?
Паркс зондировал почву, стараясь ускорить ответ. Томаса охватывало отчаяние.
– Я ничего об этом не думаю! – крикнул он. – Для меня в ней нет никакого смысла. Рыба сделана в Мексике? Как интересно. Теперь я могу идти?
От воды уже начинал подниматься пар.
– Ты знаешь о том, что в тысяча девятьсот сорок девятом году в Смитсоновский институт[24]прислали странную рыбью чешую, обнаруженную во Флориде? Она похожа на ту, что покрывает латимерию.
У Томаса мелькнула мысль, что Паркс сошел с ума.
– Нет, – ответил он. – Я ничего об этом не знаю.
– А твой брат знал, – заметил Паркс, наклоняясь к нему и небрежно поигрывая пистолетом. – Где он погиб?
– На Филиппинах, – сказал Томас, и лишь потом до него дошло, что он наконец выдал то, что его мучителю не было известно.
Паркс широко раскрыл глаза, уронил нижнюю челюсть и с благоговейным восхищением шепотом повторил:
– На Филиппинах. А где именно на этих островах?
– Не знаю.
Нагнувшись, Паркс что есть силы толкнул его так, что ноги Найта подлетели вверх. Голова Томаса ушла под обжигающую воду, и сквозь боль проникло внезапное осознание того, что, если Паркс его сейчас не вытащит, он захлебнется.
Паркс снова усадил Найта на дне ванны, и Томас жадно глотнул холодный воздух. Кожа его стала ярко‑розовой. Еще несколько минут – и он сварится живьем.
– Это все, что мне сказали, – выдавил Томас. – Оставляй меня здесь, сколько тебе заблагорассудится. Это все, что ты от меня получишь: Филиппины. Ради всего святого, вытащи меня…
Паркс, погруженный в раздумья, бормотал себе под нос название архипелага так, словно это было какое‑то странное, загадочное заклинание. Казалось, он начисто забыл про Томаса, но когда вспомнил про его присутствие, Найту страстно захотелось и дальше оставаться незамеченным.
– Значит, ты правда больше ничего не знаешь, да? – спросил Паркс, в голосе которого прозвучало что‑то похожее на удивление. – Столько рыскал по всей Италии и по‑прежнему ничего не знаешь. Сато говорил, что от тебя может быть польза, но… – Он покачал головой, словно родитель, в который уже раз разочаровавшийся в своем ребенке, поднял пистолет и навел его на лицо Томаса.
Глава 71
Какое‑то мгновение Томас смотрел прямо в черное дуло, ощущая только слабость и горечь поражения. Он закрыл глаза, у него в памяти всплыли первые строчки старинной молитвы: «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! услышь голос мой…» Затем раздался оглушительный грохот выстрела.
Только это был не выстрел. Громко захлопнулась дверь. Паркс ушел.
Томаса захлестнула волна непрошеного облегчения.
– Слава богу, – пробормотал он, обращаясь к пустой ванной, не в силах определить, то ли это продолжение молитвы, то ли просто образное выражение.
Однако тихое шипение газового нагревателя убило облегчение до того, как оно успело расцвести. Вода приближалась к точке кипения. Паркс бросил его на верную смерть.
Томас с новой силой набросился на путы, надеясь на то, что горячая вода их ослабила, растворила клейкий слой, произошло хоть что‑нибудь. Однако изолента оказалась надежной. Сквозь пар уже почти ничего не было видно. Найт не знал, долго ли еще сможет продержаться в сознании. Он попытался встать, но путы держали прочно.
Перекатившись как смог, Томас сунул голову под кран. Если ему удастся зубами включить холодную воду, он выиграет какое‑то время. Приподнявшись, Найт начал звать на помощь по‑английски и по‑японски. Пронзительные крики, отразившись от кафельных стен, заставили его вздрогнуть, но он продолжать вопить.
Тут дверь распахнулась настежь.
Какое‑то мгновение Томас думал, что Паркс вернулся, чтобы его прикончить, но это оказалась Куми, за которой по пятам следовал Джим. Не медля ни секунды, она опустила руки в обжигающую воду и приподняла Найта, насколько хватило сил. Джим подхватил его под руки, и вдвоем они вытащили Томаса из ванны.
– Паркс.. – выдохнул тот.
Куми, молчаливая и сосредоточенная, как всегда в минуты кризиса, направила на него струю холодного душа, а Джим перочинным ножом перерезал изоленту. Томас растянулся на блаженно холодном кафеле, не в силах говорить.
Горнэлл задумчиво посмотрел на ванну, над которой поднимался пар, и заметил:
– Я восхищаюсь твоим желанием приобщиться к местному колориту, Томас, но в будущем все же посоветовал бы ограничиться душем.
– Защищая свой народ, мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, что изолента в оснащение традиционной японской ванны не входит, – добавила Куми, в изнеможении опускаясь на влажный пол.
Глава 72
Меры безопасности на месте раскопок были строгими, журналистов пропускали небольшими группами, обязательно с сопровождающим, да и то не в саму погребальную камеру, так как считалось, что непрофессионалы могут случайно что‑нибудь в ней повредить. Только когда все артефакты, находящиеся внутри гробницы, будут тщательно изучены, ее откроют для широкой публики, но на это, возможно, потребуются месяцы.
Томас снова предъявил свое липовое удостоверение. Охрана робела, сталкиваясь с иностранными документами, поэтому его пропустили без лишних придирок. Новозеландского журналиста здесь не было.
На самом деле за пределами гробницы смотреть было особенно не на что, и роль провожатых, очевидно, доверили младшему персоналу, участвующему в раскопках. Судя по всему, это погребальное сооружение было известно уже довольно давно и должным образом огорожено. Однако, когда Ватанабе вместе со своей командой три недели назад приступил к раскопкам, первым делом выяснилось, что гробница значительно больше, чем предполагалось. Видимый курган представлял собой только верхнюю часть захоронения. Его внешний периметр выходил далеко за ограждение, внутри которого сейчас собрались журналисты.
Провожатая, миниатюрная деловитая женщина, которая представилась как мисс Ивамото, сообщила журналистам, что погребальная камера имела восемь сторон.
– Как вы можете видеть, гробница довольно большая, – сказала она. – Каждая сторона имеет в длину почти тридцать метров, хотя захоронение находится в основном под землей. На поверхности видна только вершина кургана. Большая часть захоронений культуры Кофун имеет ярко выраженную форму замочной скважины, поэтому восьмиконечная разновидность является довольно редкой. В ранний период культуры Кофун тело обычно погребалось на вершине кургана, но в более поздних гробницах, таких как эта, которая относится к седьмому веку нашей эры, покойного помещали в выложенную камнями камеру под курганом. Доступ туда осуществлялся вот через этот проход, так называемый зал ёкоана. Если вы пройдете сюда, то увидите, что стены ёкоаны были когда‑то покрыты росписью, однако сейчас установить сюжеты очень трудно. Сэнсэй Ватанабе постарается в ходе работ определить их.
Журналисты молча проследовали за провожатой к обложенному камнем входу. Внутри работало освещение, но оно оказалось тусклым. Снаружи можно было разглядеть только самое начало внутреннего зала гробницы.
– В этой витрине размещены некоторые образцы керамики, погребенной вместе с умершим, – продолжала мисс Ивамого, указывая на ящик со стеклянной крышкой, установленный рядом с отгороженным проходом. – Также внутри находились зеркала, бусы, меч и конская упряжь. В настоящий момент все эти вещи увидеть нельзя, они подвергаются тщательному анализу. Вы также можете посмотреть на образцы предметов, которые часто находят в захоронениях культуры Кофун. Они называются ханива, однако их назначение до сих пор не установлено.
Артефакты, на которые она указала, представляли собой глиняные цилиндры, расставленные вдоль стен.
– Всего в гробнице их было найдено около двухсот, в основном простых, но некоторые были украшены фигурами людей и животных.
– Правда ли, что в гробнице жили звери? – спросил один из журналистов, на которого, судя по выражению его лица, археология навевала смертельную скуку.
Томас ожидал, что провожатая ответит гневной отповедью на эту, как ему показалось, очевидную попытку придать сенсации диснеевский колорит, однако мисс Ивамото просияла и словно помолодела, отвечая на вопрос.
– В главной камере действительно жило семейство тануки. Это такой японский зверек, чем‑то похожий на енота, – подтвердила она. – Они такие забавные, но очень коварные. Сэнсэй Ватанабе надеется, что тануки не тронули останков.
– А где крест? – спросил Томас, начиная терять терпение.
– Сейчас он находится в лаборатории сэнсэя Ватанабе. Как только все тесты будут завершены, его выставят на всеобщее обозрение.
«Так какого же черта я здесь делаю?» – подумал Томас, развернулся, собираясь уходить, и вдруг обнаружил, что охранник, еще совсем недавно апатичный, встрепенулся и пристально смотрит на него.
Рядом с ним стоял бесстрастный аспирант с пресс‑конференции. Оба двинулись к Найту.
После ужасов, пережитых в Италии, Томас был готов ко всему. В худшем случае его попросят удалиться. Он внутренне собрался.
– Прошу прощения, сэр, – обратился к нему аспирант. – Будьте добры, я могу узнать вашу фамилию?
– Дженкинс, – сказал Томас. – Питер Дженкинс.
– Какое агентство новостей вы представляете? – продолжал аспирант, тщательно проверяя список фамилий.
Его английский был очень приличным, взгляд ровный, тон оставался нейтральным.
– Я корреспондент «Нью‑Зеланд геральд», – сказал Томас. – Извините, журналистское удостоверение я забыл в машине.
Помощник Ватанабе – судя по беджику, его звали Тецуя Мацухаси – какое‑то мгновение смотрел на него не мигая, и Найт почувствовал, что он ему не верит.
– Кажется, в списке вас нет, – сказал Мацухаси спокойно, даже вежливо, но Томас понятия не имел, что у него в голове. – Все аккредитованные журналисты должны постоянно иметь при себе необходимые документы. Боюсь, я вынужден буду попросить вас удалиться.
Найт пожал плечами. Он все равно не надеялся узнать больше ничего нового.
Покинув группу журналистов, он направился прочь от погребального холма, но тут аспирант его окликнул:
– Мистер Дженкинс, в следующий раз охрана будет действовать гораздо строже. Здесь обнаружены очень ценные находки, и нам не хотелось бы, чтобы с ними что‑то случилось. Надеюсь, вы меня понимаете.
– Конечно, – сказал Томас. – А где мистер Ватанабе?
– В городе, в своей лаборатории, – сказал Мацухаси, однако его взгляд метнулся к жилому прицепу, стоящему рядом с местом раскопок. – Археология – это не только блеск полевых работ, но и долгие, кропотливые тесты.
– Вы изучаете то, что нашли здесь?
– В основном, – подтвердил аспирант. – Но сэнсэй Ватанабе очень занятой человек. Он занимается не только одной этой гробницей.
– Бывает что‑нибудь из‑за границы? – спросил Томас.
Мацухаси помрачнел и неохотно, смущенно признал:
– Как правило, такого не случается.
– Но недавно ему приходилось этим заниматься?
– Да, несколько недель назад сюда доставили два ящика, – резко ответил Мацухаси. – Потребовалось его экспертное заключение.
– Откуда?
– Не знаю. Почему вас это так заинтересовало, мистер?..
– Дженкинс, – улыбаясь, сказал Томас. – Да так, простое любопытство. Вы видели, что в этих ящиках?
– Полагаю, керамика культуры Кофун. – Мацухаси спокойно выдержал его взгляд.
– Моя фамилия не Дженкинс, а Найт, – неожиданно выпалил Томас. – Мой брат был священником. Вы его знали?
– Найт? – повторил Мацухаси, и его лицо затвердело, словно керамическая маска. – Нет, я его не знал. А теперь, если не возражаете…
Кивнув, Томас улыбнулся и направился прочь, уверенный в том, что аспирант солгал и следит за ним.
Вернувшись в гостиницу, Томас услышал, как Джим что‑то бормочет у себя в комнате, и отодвинул дверь. Священник сидел на корточках на циновке у низкого столика, а напротив стояла на коленях Куми, полностью переложив весь вес своего тела на икры, как это принято в японских традициях. На столике стояли бутылка местного вина и тарелка с хлебом.
– Мир оставляю вам, мир мой даю вам, – говорил Джим. – Смотрите не на наши грехи, но на веру Церкви, и милосердие Господа избавит нас от грехов и защитит от всех напастей… – Он поднял взгляд на Томаса. – Месса. Ты можешь присоединиться, если хочешь…
Но Найт уже тряс головой и задвигал дверь.
Глава 73
Судя по паспорту, его звали Харви Эриксон, и в документах было указано, что он слепой. На нем был длинный просторный плащ, лицо, покрытое густой растительностью, скрывали большие очки с черными зеркальными стеклами. Зубы у него были белые и ровные, ладони, затянутые в тонкие замшевые перчатки, отпускали рукоятку белой трости с красной полосой только тогда, когда он сидел.
Весь полет и последующую дорогу из аэропорта на поезде он провел практически полностью неподвижно, не обращая внимания на стюардесс, словно их не было и в помине, произнеся за последние двадцать четыре часа едва ли с десяток слов, молча предъявляя билеты и документы, когда об этом просили. Он чувствовал, что его сторонятся, даже стараются избегать взглядами, но ему нравилось одиночество, так что оно было и к лучшему.
Япония с непривычными запахами и звуками ему не понравилась, но он шел по тротуарам, постукивая перед собой тростью, слушая, как пешеходные переходы весело поют в качестве приглашения электронные версии старых мелодий, пока наконец не добрался до дешевой гостиницы на окраине, со всех сторон облепленной бильярдными, барами и ресторанчиками, где подавались блюда местной кухни. С наступлением темноты улицы затихли, на них остались только женщины сомнительного поведения, которые завлекали подвыпивших кавалеров с раскрасневшимися лицами, обещая им удовольствия, которые Харви Эриксону никогда не было суждено познать.
Но и с этим тоже все было в порядке. У него имелись другие источники развлечений.
Избавившись от плаща и перчаток, он встал перед зеркалом в ванной и длинными бледными пальцами снял темные очки, отметив, как от тусклого, но внезапного света расширились зрачки. Разыгрывать из себя слепого было совсем не трудно. Помимо определенной анонимности это также давало возможность оставаться в так любимой им темноте. Он стащил с лысого черепа парик и, оторвав накладную бороду, принялся вытирать спиртом остатки клея, возвращая чертам лица привычный вид. Рваная рана на темени затянулась, а синяки вылиняли до бледных металлических теней.
В последнюю очередь он посмотрел в зеркало, раздвинул губы, словно оскалившаяся собака, и вытащил изо рта коронки, открывая острые концы своих обточенных зубов. Проведя по ним розовым влажным языком, он издал шипящий свист, наполненный чем‑то вроде наслаждения.
Голод вернулся.
Глава 74
Джим ждал на дороге у места раскопок в белой «тойоте»‑седане. Журналисты по большей части уже разъехались, оставались лишь несколько девиц, жаждущих пообщаться со знаменитостью.
– Ватанабе там? – спросил Томас.
– Девочки в этом уверены, – ответил Джим. – Полагаю, они должны знать.
– Мацухаси, его помощник, сказал, что он у себя в лаборатории в Кофу. Аспирант не хотел, чтобы я с ним встретился.
– По‑моему, я догадываюсь почему, – сказал Горнэлл.
– Эд приезжал в Кофу? Да, мой любезный прорицатель?
– Он провел здесь по крайней мере двое суток, – подтвердил Джим. – Где‑то дней за десять до своей смерти. Эд представился местному духовенству, поужинал с ними, один раз отслужил мессу и остался на ночь.
– Так что его приезд сюда никак нельзя было назвать тайным, – заметил Томас. – Черт побери, чем он тут занимался?
– Судя по всему, побывал на месте раскопок.
– Похоже на то, – согласился Томас. – Вот только никаких раскопок тогда еще не было. Они начались уже после его смерти. Так что же привело Эда сюда?
– Тут я ничем не могу помочь, – развел руками Джим. – Итак, что будем делать дальше?
– Ждать, – ответил Найт. – Смотреть, не появится ли наш уважаемый археолог.
Последовало долгое молчание.
– Дома, в Чикаго, ты сказал, что ты миссионер, – первым заговорил Томас.
– Ну и?..
– Зачем Америке нужен миссионер?
– Тамошние католики относятся к вере чересчур рьяно. – Тут Томас нахмурился, а Джим продолжил: – Дело не только в том, во что человек верит. Важно, что он делает, как воплощает в жизнь евангельские идеи. Я вовсе не имею в виду надзор за моральными устоями окружающих. Эд это понимал. Некоторые священники могут быть замечательными ребятами, пока дело не доходит до религии. Тогда они тотчас же натягивают на себя одеяние святош, хотя на самом деле могут предложить только правила и ханжеские банальности. Эд был не таким. У него это имелось.
– Что?
Джим призадумался и ответил:
– Быть христианином – значит жить вместе с бедными и угнетенными. Мы делимся с ними своей плотью, как это делал Христос, принимаем участие в их жизни, существуем в тех же условиях, в том же политическом и экономическом окружении.
Томас посмотрел на него, вспоминая слова Хейеса о бедняках, выселенных за долги, гадая, не подверглись ли недавно принципы Джима серьезному испытанию. Ему хотелось спросить об этом, однако у них были более неотложные дела.
– Смотри, – вдруг встрепенулся Горнэлл.
Уже начинало темнеть. Последние журналисты разъехались, и переводчица мисс Ивамото открыла дверь своей белой машины, равнодушно взглянув на трех девиц, которые, все еще сохраняя надежду, торчали у возведенной в спешке ограды из металлической сетки. Из жилого прицепа вышел Мацухаси и что‑то сказал ночному охраннику. Тот кивнул, словно получив приказание. После чего расстроенных девиц выпроводили за пределы территории. Всех, кроме одной.
– Похоже, кому‑то в конце концов все‑таки повезло, – с неприкрытым отвращением пробормотал Томас.
Мацухаси открыл дверь жилого прицепа. Девушка, стройная японка в черном вечернем платье, с распущенными волосами, отвесила ему едва заметный поклон и шагнула в прямоугольник света, падающего из двери. Покончив со своими обязанностями, молодой человек попрощался с охранником и направился к одинокой машине, оставшейся на площадке. Войдя в прицеп, женщина обернулась, закрывая за собой дверь.
Это была Куми.
Исторгнув поток ругательств, Томас навалился плечом на дверь машины, но Джим его удержал.
– Ты знал, что это Куми? – гневно бросил Найт. – В курсе ее идей?
– Она попросила ничего тебе не говорить, – виновато промолвил Джим.
– Да, теперь я понимаю, как эта просьба этическим козырем бьет все прочие моральные соображения! – взревел Томас. – Это же моя жена!
– Бывшая, – поправил Джим.
– Да, это совершенно другое дело, не так ли, святой отец?
– Куми делает это ради тебя, – сказал Горнэлл. – Она говорила, что сможет постоять за себя и не сделает ничего… предосудительного.
– Предосудительного?! – крикнул Томас. – Все это просто омерзительно!
– Куми хочет посмотреть, удастся ли ей заставить Ватанабе что‑либо открыть…
– По‑моему, в этом можно не сомневаться. Или ты не согласен? – рявкнул Найт.
– Я имел в виду информацию, – примирительно произнес Джим. – Пока она там, Ватанабе будет очень кстати занят. Так что я прямо сейчас отвезу тебя в его лабораторию в Кофу и дам возможность там пошарить. Сам же вернусь сюда. Куми достала для нас два сотовых телефона. Вот, держи. Он уже запрограммирован. Если мы будем нужны, она сможет с нами связаться.
– Ты примчишься на помощь как чертова кавалерия в сутане, так?
– Будем надеяться, не чертова, – заметил Джим, заводя двигатель. – Договорились?
– Только возвращайся сюда быстрее, – вздохнул Томас.
Куми подготовилась наилучшим образом. Остальные девицы были моложе ее, но слишком безвкусные и откровенные в своем поведении, чтобы иметь хоть какие‑нибудь шансы. Она потратила часа два, изучая в Интернете заметки в бульварной прессе, посвященные достижению подобных целей. Ватанабе любил класс или хотя бы внешнее его подобие, обожал борьбу, поскольку в этом случае неизбежная победа больше льстила его тщеславию. Куми не нашла никаких упоминаний о том, что он форсировал события, не добившись желаемого, однако, на ее взгляд, подобное если и случалось, то крайне редко.
Знаменитый археолог принял ее в обтягивающих черных джинсах, подпоясанных ремнем с большой серебряной пряжкой в стиле индейцев навахо, сапогах из крокодиловой кожи и белой шелковой рубашке без воротничка с открытой шеей, свободные рукава которой были собраны в манжетах и засучены по локоть. Его глаза скрывали очки с тонированными стеклами. Мельком взглянув на Куми, он равнодушно затянулся сигаретой. Теперь ему уже не нужно было пристально разглядывать свою гостью. Приглашал Мацухаси, но выбор сделал сам Ватанабе.
Куми вошла осторожно, решив остановиться на более сдержанных, изящных движениях по сравнению с тем, к чему привыкла. Она обвела взглядом внутреннее убранство жилого прицепа, поразившее ее неожиданной роскошью, изображая тщательно рассчитанное сочетание робости и кокетства. Все это было чуждо ее натуре, но по роду своей деятельности Куми привыкла постоянно играть самые разные роли, хотя, разумеется, и не такие гротескные, какие приходилось исполнять иностранкам, если те желали добиться успеха у токийских кавалеров.
Учтиво поклонившись, Ватанабе с обворожительной неловкостью пробормотал слова приветствия и гладкие комплименты. Несмотря на свою звездность, он ухаживал за женщиной так, как и большинство тех японцев, что знала Куми, то бишь с мальчишеской неуклюжестью, нацеленной на то, чтобы усыпить ее бдительность. Ватанабе предложил ей сигареты, от которых она отказалась, и шампанское, на которое она согласилась.