Обычно по воскресеньям госпожа Рурико оставляла своих гостей ужинать. Но сегодня все они почему-то ушли раньше, и госпожа Рурико села ужинать вместе с Минако в маленькой столовой, как и в будние дни. Она была по-прежнему внимательна и нежна с Минако, но у Минако появилось к госпоже Рурико какое-то новое чувство, которого раньше она пе испытывала; это была легкая зависть к удивительной красоте и свежести молодой мачехи, к ее уменью держать себя в обществе мужчин. Но Минако тут же устыдилась и постаралась подавить в себе это недостойное чувство, оставаясь, как обычно, наивной и кроткой. Взяв своими тонкими белыми пальцами кусочек спаржи, поданной в конце ужина, госпожа Рурико вдруг сказала:
– Ах, да! Чуть не забыла! Куда бы вы хотели поехать нынешним летом? Жара, по-моему, уже наступила.
– Мне все равно! Я с удовольствием поеду с вами куда угодно, – скромно ответила Минако.
– В Каруидзава мы были в прошлом году. Давайте съездим в Хаконэ. Говорят, что трамвайная линия продолжена теперь до Гора. Я думаю, нам там будет удобно.
– Я ни разу не была в Хаконэ!
– Тем лучше! Из всех курортов он, кажется, самый подходящий: окрестности у него необычайно красивы и от Токио совсем близко. Значит, решено, едем в Хаконэ. Завтра же позвоню в отель «Фудзия», закажу номер.
Наступила пауза, после которой госпожа Рурико продолжала:
– Да, вот еще что… Вдвоем нам было бы и неудобно и скучно. Поэтому я решила пригласить еще кого-нибудь из моих знакомых. Это вас не стеснит?
– Нисколько! – ответила Минако, но уже не так беспечно и весело, как она ответила бы накануне. При этом сердце у нее взволнованно забилось.
– Я хочу ваять с собой одного скромного студента. В случае необходимости он поможет нам.
|
|
О студенте госпожа Рурико говорила таким тоном, словно речь шла о маленьком мальчике. При слове «студент» сердце Минако заколотилось еще сильнее от какого-то неизъяснимого беспокойства и ожидания счастья,
Поездка в Хаконэ
– Счастливого пути!
Сопровождаемый пожеланиями слуг и служанок автомобиль с Минако и госпожой Рурико помчался по дороге. Было десятое июля. Утро выдалось ясное и солнечное. Предшествующие дни тоже были сухими и жаркими. В окна машины дул прохладный ветерок, но белые пухлые облака предвещали знойный полдень.
Минако сидела рядом с госпожой Рурико на заднем сиденье. На переднем, тесно прижавшись друг к другу, ехали их любимые служанки. После разговора с мачехой о поездке в Хаконэ мысль о юноше ни на минуту не покидала Минако. Но госпожа Рурико до самого дня отъезда больше не заговаривала о нем, и Минако загрустила, решив, что мачеха раздумала его приглашать, а спросить у нее об этом стыдилась.
Когда они проезжали мимо парка Хибия, Минако наконец решилась:
– Кажется, вы собирались пригласить в Хаконэ какого-то студента?
– Да-да… Нужно было познакомить вас с ним… Вы ведь еще незнакомы?
– Нет, незнакома.
– Он лицеист. Иногда в гости являлся в форме. Может быть, вы видели его?
– Нет, не видела.
– Его фамилия Аоки, – очень спокойно произнесла госпожа Рурико.
– Аоки-сан! – удивленно повторила Минако. – Но разве это не он умер недавно?
Даже Минако знала по слухам о трагической гибели какого-то Аоки, одного из поклонников ее мачехи.
– Нет, – ответила госпожа Рурико, – умер его старший брат, он учился на филологическом отделении Императорского университета.
|
|
Наконец-то Минако узнала, кто этот юноша, лишивший ее покоя, и сердце ее тревожно забилось при мысли о том, что, по крайней море, целый месяц ей предстоит провести с ним под одной крышей. Это и радовало и пугало Минако.
Ничего не подозревавшая госпожа Рурико посмотрела на часы. «Ровно девять, Аоки-сан, наверное, уже там!»
Юноша должен был встретить их на вокзале. Через каких-то две-три минуты Минако увидит его. Девушка призвала на помощь всю свою решимость, чтобы окончательно не смешаться. Но не успела она собраться с сила» ми, как машина, которой не было никакого дела до ее переживаний, подкатила к громадному зданию вокзала.
Несколько молодых людей сразу отделились от толпы й окружили госпожу Рурико.
– Мы пришли проводить вас! – хором заговорили они.
– Ах! Как вы узнали? – с легким удивлением воскликнула госпожа Рурико.
– От нас ничего нельзя скрыть, – со смехом отвечали молодые люди. – Нашему информационному бюро все известно заранее, каждый ваш шаг, – пошутил господин в визитке, похожий на дипломата.
– Просто поразительно, Кояма-сан! Наверняка у вас есть тайный осведомитель, – со смехом ответила госпожа Рурико.
– Еще бы! Вам следует остерегаться даже собственных служанок!
– В таком случае вам должно быть известно, куда мы едем?
– Разумеется! Вы едете в Хаконэ, не правда ли? Мы даже знаем, в какой гостинице вы остановитесь! – добавил длинноволосый молодой человек в черном пиджаке из альпага, с пышным, повязанным в виде банта галстуком, с виду художник.
|
|
– Кто ж это ставит вас обо всем в известность? – озадаченно воскликнула госпожа Рурико, хотя по лицу ее не было заметно, что она сильно огорчена. Сегодня госпожа Рурико была особенно привлекательна в своем зеленовато-голубом платье европейского покроя, подчеркивавшем ее стройную фигуру. Из-под шляпы, украшенной перьями, виднелись черные как смоль волосы. С белой шеи спускалось на грудь ожерелье из крупного жемчуга, словно символ самой госпожи Рурико [54]. Даже Минако, успевшей привыкнуть к своей мачехе, госпожа Рурико казалась сегодня красивой, как никогда. Ни один пассажир не прошел мимо, чтобы не задержать на ней взгляд, хотя все спешили купить билет и сдать вещи в багаж. Минако скромно стояла в сторонке. Аоки среди молодых людей не было, и Минако испытывала не то разочарование, не то облегчение. Менаду тем число провожающих увеличивалось, но Аоки по-прежнему не показывался. На Минако никто не обращал внимания, если не считать тех двух-трех человек, которые слегка поклонились ей.
– Нам еще кое-что известно! – робко произнес спустя некоторое время молодой человек в черном костюме.
– Что же именно? Говорите, пожалуйста! – скорее приказала, чем попросила госпожа Рурико, очаровательно улыбаясь.
– Вы разрешаете?
– Разумеется!
Улыбка не сходила с ее лица.
– Хорошо, я скажу! Говорят, что с вами едет Аоки-кун.
– Ну, что, госпожа, попались?
Все улыбались в шутили, однако чувствовалось, что они слегка ревнуют.
– Нехорошо так, госпожа! Вы же сами говорили о равных возможностях, а братьям Аоки всегда выказывали особое расположение, – тоже будто в шутку запротестовал дипломат Кояма.
– Это неправда! Ведь у Аоки-сан еще не кончился траур по старшему брату.
Минако была поражена: как может ее мачеха, такая ласковая и добрая, отрицать то, о чем недавно сама говорила, с легкостью обманывать всех этих людей!
– Траур – понятие старомодное и вам не к лицу, – иронически заметил молодой человек, похожий на художника. – Да и потом, траур нисколько не помешает Аоки-сан, напротив. Душа его покойного брата возрадуется на небесах, узнав, что Аоки поехал с вами. Ведь чувство Аоки Дзюна к вам было сродни помешательству.
По лицу госпожи Рурико пробежала тень, но оно тотчас же вновь засияло улыбкой.
– А-а, говорите, что вам угодно! Но Аоки-сан не поедет с нами! Вот вам прекрасное доказательство: его до сих пор еще нет.
– Это не может служить доказательством, госпожа! Не исключено, что он появится перед самым отходом поезда, и, прежде чем мы опомнимся от удивления, поезд тронется. Вы любите подобные шутки! – подал голос господин в пальто, лет тридцати с лишним, самый старший из всех.
– Зачем вы так говорите, Томита-сан! Я могла бы, если бы хотела, пригласить Аоки-сан открыто, не то что вы, которые берете с собой на курорт девиц из Акасаки [55].
Сказанные весьма кстати слова госпожи Рурико вызвали дружный хохот.
– Оставим Локи-сан в покое, – с каким-то грустным смехом произнес господин Томита. – Я тоже собираюсь в Хаконэ. Вы разрешите навестить вас там?
Все с той же пленительной улыбкой госпожа Рурико ответила тоном, не терпящим возражений:
– Нет, нынешнее лето я решила провести в одиночестве. Есть у кого-то такие стихи: «Я отрекся от всяких любовных утех. Прелесть белого цветка заключается в его белизне». Вот и я хочу немного отдохнуть от светской жизни.
– Кстати, госпожа, не окажется ли этим белым цветком брат Аоки? – спросил дипломат Кояма.
– Ах, до чего вы назойливы! Давайте договоримся, если Аоки-сан сейчас появится здесь, я всех вас приглашу в Хаконэ. Но видите, уже пускают на перрон, а его что-то не видно!
Госпожа Рурико стала торопить Минако и служанок, и все вместе они направились к турникету. Молодые люди последовали за ней, словно муравьи, липнущие к меду. Госпожа Рурико села в поезд, а Аоки все не показывался, и молодые люди уже склонны были поверить ее словам.
Перед самым отходом поезда Кояма, смеясь, сказал:
– Хватит спорить о том, пригласили вы его или нет. По крайней мере, в настоящий момент он не едет с вами.
– Потерпев поражение, вы все еще пытаетесь наступать! – обворожительно улыбнулась госпожа Рурико.
Минако совершенно была сбита с толку. По словам мачехи, Аоки должен был встретить их на вокзале, но теперь мачеха это решительно отрицала. И действительно, юноша так и не появился.
– Вот видите! Ваши подозрения оказались безосновательными! – высунувшись из окна, крикнула госпожа Рурико молодым людям, желавшим ей счастливого пути. – До чего же надоедливые! Явились на вокзал, словно мы бог весть куда уезжаем!
Госпожа Рурико, казалось, оправдывается перед Минако. Она заметила, что девушка чем-то расстроена, но, ни о чем не догадываясь и желая развеселить ее, спросила:
– Что думает Мина-сан об этих мужчинах, так называемых искателях приключений, которые постоянно охотятся за женщинами?
Минако молчала. Она не презирала обожателей своей мачехи, но они ей не очень-то нравились.
– Вы, надеюсь, ни за одного из них не вышли бы замуж. Мужчина должен быть мужчиной и Не зависеть от женщины! Только такой мужчина может быть в жизни надежной опорой. Не правда ли?
Минако хотела было согласиться с мнением мачехи, но, подумав о том, что Аоки тоже является одним из таких искателей приключений, промолчала.
– Из всех моих поклонников можно терпеть только самых искренних, готовых ради меня на все, Те же, которые забавляются таким образом, подобны волкам, преследующим свою жертву. Они только и ждут, чтобы жертва их оступилась, тогда на нее можно будет наброситься.
Минако вдруг стало смешно. Она никак не могла понять, почему ее мачеха, презиравшая своих поклонников, словно врагов, в то же время старается их завлечь в свои сети.
– Вы, кажется, говорили, что с нами поедет господин Аоки? – робко спросила Минако, на что госпожа Рурико ответила с загадочной улыбкой:
– Он едет.
– Он приедет с ночным поездом?
– Нет, – покачала головой мачеха.
– Значит, он уже на месте?
– Нет! – снова покачала головой мачеха,
– Так где же он?
В ответ госпожа Рурико лишь улыбнулась.
В это время поезд остановился на станции Синагава. Последним из пяти пассажиров, вошедших в вагон, оказался юноша высокого роста, очень красивый, но бледнолицый, одетый в летний пиджак, с небольшим саквояжем в руке. Он с милой улыбкой подошел к госпоже Рурико.
– А! Прошу вас, садитесь! – проговорила госпожа Рурико и убрала свой маленький саквояжик, освобождая место рядом с собой.
Минако украдкой взглянула на молодого человека. Это был тот самый юноша, которого она видела на кладбище, с которым ехала вместе в трамвае и за которым шла потом до самого их дома. Задохнувшись от волнения, Минако потупилась. Объясняя волнение Минако присущей девушкам стыдливостью, госпожа Рурико спокойно произнесла:
– Это Аоки-сан, я вам о нем говорила.
Юноша повернулся к Минако и вежливо ей поклонился.
– Ах, это вы, одзё-сама. Мы, кажется, где-то встречались с вами!
Минако не в силах была вымолвить ни слова, лишь кивнула головой. Зато как она радовалась, что он ее узнал!
– Знаете, – начала госпожа Рурико, когда юноша сел рядом с ней, – сейчас на токийском вокзале было забавное происшествие. Все узнали, что я сегодня уезжаю и что вы едете вместе со мной. Я решительно отрицала это, сказав для вящей убедительности, что, если вы появитесь на вокзале, я их всех приглашу в Хаконэ. Впрочем, к тому, что вы едете, они отнеслись вполне дружелюбно. Но потом они, кажется, поверили мне. Вот почему я и говорила, что лучше всего вам ехать либо со станции Синагава, либо из Симбаси! И все время я очень боялась, что вы не послушаете меня и придете на вокзал!
Тон ее был несколько фамильярен, словно она разговаривала с братом. Юноша тоже вел себя так, будто рядом сидела родная сестра, и, слушая госпожу Рурико, улыбался и слегка кивал головой.
Никогда еще у Минако на сердце не было так тяжело и тревожно, как сейчас. Нельзя сказать, чтобы она питала неприязнь к мачехе или к юноше, но от их интимного тона в сердце у Минако оставался горький осадок. Особенно сильно Минако удручало то обстоятельство, что юноша ехал со станции Синагава один, прячась от посторонних глаз. Минако казалось, что между ее мачехой и этим юношей существует какая-то тайна.
– Я ни слова никому не сказал о нашей поездке, – говорил между тем юноша. – Откуда же им стало известно?
– Ничего страшного! Пусть знают, может быть, это даже к лучшему! Ведь это я еду с вами, – не без кокетства отвечала госпожа Рурико.
– Это огромная честь для меня! – польщенный, произнес юноша.
Между ним и мачехой завязался оживленный разговор. Минако старалась не слушать его. Но стук колес не заглушал голоса госпожи Рурико, даже когда она говорила совсем тихо, и ее слова, равно как и слова юноши, ранили нежное сердце девушки, тем более что госпожа Рурико то и дело к ней обращалась, пытаясь вовлечь в разговор. Но в ответ на каждую такую попытку Минако лишь натянуто улыбалась. Пока юноши не было с ними, Минако жила в предвкушении безграничного счастья, которое ей сулила эта поездка. Теперь же она ничего не испытывала, кроме мучительной боли, и стоило ей подумать о предстоящих муках этого месяца, как сердце ее погружалось в пучину отчаяния.
Унося с собой Минако, впервые познавшую всю сладость и горечь любви, поезд быстро отдалялся от Токио. Госпожа Рурико и юноша продолжали тихо беседовать. Точно встретившись после долгой разлуки с любимым братом, она говорила то ласково, то с легким упреком, что-то шептала ему на ухо. Юноша обращался, в свою очередь, к ней как к сестре, слушая ее, согласно кивал и был рад, что находится в ее власти.
Устыдившись, что с таким интересом слушает их, Минако решила отвлечься, но не смогла. Ее неотступно преследовали их голоса и озаренное счастливой улыбкой лицо юноши, исполненного восторга и упоения.
«Он, наверно, совсем забыл о моем существовании…»
Тоска терзала душу несчастной Минако. Ее сердце разрывалось от боли. Мачехе, никого до сих пор не любившей, кроме Минако, был сейчас ближе всех этот юноша.
Когда поезд прошел Охуну, Минако, не в силах дольше выносить эту пытку, пересела на освободившееся напротив место якобы для того, чтобы полюбоваться проносившимися за окнами пейзажами. Теперь она больше не слышала разговора мачехи с юношей, но никак не могла успокоиться.
«А впереди целый месяц таких мучений, – думала Минако. – Нет, этого я не вынесу. Побуду в Хаконэ дня два-три и под каким-нибудь предлогом уеду». Как раз в этот момент она услышала голос мачехи:
– Мина-сан, идите-ка на минутку сюда!
С трудом подавляя боль в сердце, Минако заставила себя весело улыбнуться и вернулась на прежнее место.
– Оказывается, вы встретили Аоки-сан на кладбище? – обратилась к ней мачеха, мельком взглянув на юношу, который все еще счастливо улыбался.
Минако вся вспыхнула, будто мачеха разгадала ее тайну.
– Вы разве не узнали его?
– Узнала… – Минако еще больше смутилась, но ей стало легче при мысли о том, что юноша запомнил ее.
– Оказывается, сестра Аоки-сан хорошо знает вас! Правда, Аоки-сан? – повернулась к юноше госпожа Рурико.
– Да, сестра знает вас, – сказал юноша. – Кажется, она была младше вас на три или четыре класса, но очень хорошо вас помнит. Тогда на кладбище она мне сказала: «Это мадемуазель Сёда».
Впервые юноша так дружески говорил с Минако.
– Да… лицо ее мне знакомо, – едва слышно прошептала Минако.
Приветливый тон юноши подействовал на ее тоскующее сердце, как целительный бальзам. И предстоящий месяц в Хаконэ, рисовавшийся ей в самых мрачных тонах, стал постепенно обретать для нее прежнюю привлекательность.
Пока они ехали до Кодзу, гоноша несколько раз заговаривал с Минако. Видимо, он много времени проводил в обществе своей сестры и поэтому испытывал дружеское расположение к женщинам, а особенно к молодым девушкам. Каждое его слово действовало на огорченную и взволнованную Минако, как весенний, живительный ветерок, и все ее неприятные ощущения бесследно исчезли. Она даже слегка упрекнула себя в душе за нескромность, за то, что позволила себе приревновать мачеху к юноше. Когда поезд прибыл в Кодзу, Минако совсем успокоилась, что было заметно и по ее лицу, и по расположению духа.
Когда они вышли на перрон, госпожа Рурико позвала носильщика и распорядилась:
– Пожалуйста, возьмите машину! Впрочем, одной будет мало, надо две, мы едем до Мияноситы.
Как только носильщик убежал, юноша удивленно посмотрел на госпожу Рурико и очень серьезно спросил:
– Госпожа, вы заказали машину?
– Да, заказала! А что?
– Но я ведь просил вас…
Лицо юноши омрачилось. Его явно что-то смущало. Госпожа Рурико рассмеялась.
– Стоит ли тревожиться из-за таких пустяков! Я думала, вы тогда пошутили! Бояться машины лишь потому, что в катастрофе погиб ваш брат! Вы чересчур суеверны! Это недостойно мужчины. Автомобильные катастрофы случаются не чаще чем раз в год. Как же можно быть таким боязливым! – Госпожа Рурико отчитывала юношу, словно ребенка.
– Но, госпожа! Брат тоже нанял машину в Кодзу! С того дня не прошло еще и месяца. Я с трудом уговорил родителей отпустить меня в Хаконэ, и то лишь при условии, что не поеду машиной.
– Тревога ваших родителей вполне объяснима. Но это не значит, что она должна была передаться и вам. Слово «примета» следует изъять из обихода современного человека!
– Госпожа! Нежелание ехать на машине, когда не прошло еще и месяца со дня гибели брата в автомобильной катастрофе, причем ехать из того же самого места, – это не просто суеверие. Вы на моем месте испытывали бы то же самое чувство.
– Не думаю. К тому же ваш брат был мне тоже достаточно близок! – Госпожа Рурико как-то натянуто рассмеялась. – Но я нисколько не боюсь! Тем более что рядом будете вы. Ну так что, может быть, передумаете? -Она заглянула юноше в глаза и улыбнулась с достоинством и в то же время кокетством куртизанки.
Плотно сжав губы и сдвинув брови, юноша в нерешительности стоял перед госпожой Рурико. С виду совсем уже взрослый, он еще был настоящим ребенком, как и многие молодые люди из знатных семей.