– Не понимаю, как это возможно, – сказал Люк. Он скорее говорил самому себе, чем ей, что было ему свойственно, когда что-то – физическая задача, картина Мане[52], краткосрочные или долгосрочные последствия кредита – полностью занимало его внимание. – Меня многие знают. В школе… коллеги моих родителей… мои друзья… вы не сможете стереть все воспоминания.
Она не рассмеялась, но улыбнулась.
– Думаю, ты бы очень удивился, узнав, что мы можем. Мы закончили. – Он поднялась, обошла вокруг стола и протянула руку. – Было приятно познакомиться с тобой.
Люк тоже встал, но не протянул руку.
– Пожми мою руку, Люк.
Часть его хотела сделать это – старые привычки нелегко побороть, – но он не поднял руки.
– Пожми, а то пожалеешь. Больше повторять не буду.
Он понял, что она не шутит, поэтому сделал, как ему было велено. Хотя она не стала сжимать его ладонь, он мог сказать, что её рука была очень сильной. Она смотрела ему прямо в глаза.
– Мы можем увидеться так сказать в кампусе, но я надеюсь это был твой последний визит в мой офис. Если тебя ещё раз вызовут сюда, наш разговор будет не самым приятным. Ты понял?
– Да.
– Хорошо. Я знаю, что для тебя это тёмный период, но если ты сделаешь так, как тебе говорят, над тобой засветит солнце. Поверь мне. Можешь идти.
Он ушёл, снова чувствуя себя как во сне или Алисой в кроличьей норе. Его дожидался Хадад, который болтал с секретарём миссис Сигсби или её помощником. – Отведу тебя назад в твою комнату. Держись рядом, понял? Никаких пряток среди деревьев.
Они вышли и направились к жилому зданию, а потом Люк остановился, почувствовав головокружение.
– Стойте, – сказал он. – Погодите.
Он согнулся пополам, обхватив руками колени. На мгновение перед его глазами заплясали разноцветные огоньки.
– Собираешься отрубиться? – спросил Хадад. – Или что?
– Нет, – ответил Люк. – Но дайте мне пару секунд.
– Конечно. Тебе сделали укол?
– Да.
Хадад кивнул.
– У некоторых детей так бывает: укол сказывается с запозданием.
Люк думал, он спросит о точках или пятнах, но Хадад просто ждал, насвистывая что-то сквозь зубы и отмахиваясь от назойливых мушек.
Люк подумал о холодных серых глазах миссис Сигсби, и её категорическом отказе объяснить, как такое место может существовать без какой-либо формы... как бы получше выразиться? Серьёзной исполнительности, быть может. Будто она упрашивала его решить математику.
Сделай как тебе говорят, и над тобой засветит солнце. Поверь мне.
Ему было только двенадцать, и он понимал, что у него скудный жизненный опыт, но в одном он был совершенно уверен: если кто-то говорит «поверь мне», обычно этот человек – лжёт.
– Лучше? Можешь идти, сын мой?
– Да. – Люк выпрямился. – Но я не ваш сын.
Хадад ухмыльнулся, блеснув золотым зубом.
– Пока что – мой. Ты – сын Института, Люк. Расслабься и привыкай к этому.
Как только они оказались в жилом здании, Хадад вызвал лифт, сказал «Увидимся, крокодил», и зашёл внутрь. Люк направился обратно в свою комнату и увидел Ники Уилхолма, сидящего на полу напротив ледогенератора, и уплетающего шоколадные лукошки с арахисовым маслом. Над ним висел плакат, на котором были изображены два мультяшных бурундука с текстовыми пузырями, вылетающими из их улыбающихся ртов. Один, с левой стороны, говорил: «Живи той жизнью, которую любишь!» А второй отвечал: «Живи той жизнью, которой живёшь!» Люк озадаченно уставился на них.
– И как бы ты назвал эти плакаты в таком месте, умник? – спросил Ники. – Ирония, сарказм или бред?
– Всё сразу, – ответил Люк и сел рядом с ним.
Ники протянул ему упаковку «Риз».
– Хочешь?
Люк взял угощенье, поблагодарил, сорвал обёртку и съел лукошко в три укуса.
Ники наблюдал за ним с ухмылкой.
– Получил свой первый укол, я прав? Они знают, как подсадить на сахар. Может, ужин тебе и не зайдёт, но от десерта ты не откажешься. Гарантирую. Видел точки?
– Нет. – Потом он вспомнил, как наклонился и схватился за колени, дожидаясь, пока пройдёт головокружение. – Возможно. А какие они?
– Техники называют их огнями штази[53]. Они – часть подготовки. У меня было всего несколько уколов и странных тестов, потому что я ТК-плюс, как и Джордж. А Ша – ТП-плюс. Если ты обычный, то получаешь больше. – Он задумался. – Вообще-то тут нет обычных, иначе нас бы тут не было, но ты понял, о чём я.
– Они пытаются усилить наши способности?
Ники пожал плечами.
– К чему они нас готовят?
– К тому, что ждёт в Задней Половине. Как всё прошло с королевой-сукой? Она заливала тебе о службе родине?
– Она сказала, что меня призвали. Скорее, насильно завербовали. Раньше, в семнадцатом и восемнадцатом веках, когда капитанам нужно было больше людей на кораблях…
– Я знаю об этом, Люк. Я тоже ходил в школу. И ты не далёк от истины. – Он поднялся на ноги. – Пойдём, прогуляемся до игровой площадки. Дашь мне ещё один урок шахмат.
– Думаю, мне лучше прилечь, – сказал Люк.
– Ты выглядишь бледным, но конфета же помогла, так? Согласись.
– Помогла, – согласился Люк. – Что ты делаешь, чтобы получить жетон?
– Ничего. Морин даёт мне один втихую перед уходом. Калиша права насчёт неё. – Ники произнёс это почти нехотя. – Если в этой обители дерьма есть хоть один хороший человек, то это – она.
МОРИН И ЭЙВЕРИ
Люк погрузился в дремоту, наполненную неприятными обрывками сна, и проснулся только когда раздался звонок на ужин. Он был рад услышать его. Ники ошибся – Люк очень проголодался, а ещё жаждал общения. Тем не менее, он остановился в столовой, чтобы убедиться, что остальные не разыграли его. И ведь не разыграли. Рядом с торговым автоматом стоял забитый под завязку винтажный сигаретный диспенсер; сверху, на подсвеченной квадратной панели были изображены мужчина и женщина в маскарадных костюмах, которые курили на балконе и смеялись. Рядом с диспенсером стоял автомат с напитками для взрослых в маленьких бутылочках, которые некоторые «зависимые» дети в Броде называли «шкаликами». За восемь жетонов можно было купить пачку сигарет; за пять – маленькую бутылочку «Леруа Блэкберри Уайн». С другой стороны помещения стоял холодильник с колой.
Чьи-то руки схватили его сзади и оторвали от пола. Люк вскрикнул от неожиданности, а Ники рассмеялся ему в ухо.
– Намочил портки – не кричи, а до Франции скачи!
– Поставь меня!
Вместо этого Ники начал раскачивать его взад и вперёд.
– Люки-тиги-дуки-дель-Люки! Тадумс-бадумс-шмадумс-Люки!
Он поставил Люка на ноги, развернул его, поднял вверх свои руки и начал танцевать под фоновую музыку, доносящуюся из динамиков над их головами. Позади него за происходящим наблюдали Калиша и Айрис, с одинаковым выражением лица: мальчишки – есть мальчишки.
– Хочешь побороться, Люки? Тадумс-бадумс-шмадумс-Люки!
– Засунь свой нос мне в задницу и поборись за воздух, – сказал Люк и начал гоготать. Не важно, в плохом Ники был настроении или в хорошем, подумал Люк, но его можно было назвать только одним словом: живчик.
– Неплохо, – сказал Джордж, проталкиваясь через девочек. – Надо запомнить для дальнейшего использования.
– Главное, не забудь о моих процентах, – сказал Люк.
Ники перестал танцевать.
– Помираю с голоду. Пошли есть.
Люк поднял крышку диспенсера с колой.
– Безалкогольные напитки, как я понимаю, бесплатные. Платишь только за алкоголь, сигареты и закуски.
– Всё так, – сказал Калиша.
– А, э… – Он указал на автомат с закусками. Большинство сладостей можно было взять за один жетон, но автомат, на который он показывал, просил шесть. – Это...
– Хочешь спросить, те ли это самые пирожные, о которых ты подумал? – спросила Айрис. – Никогда не брала их, но почти уверена, что да.
– Точняк, – сказал Джордж. – Меня от них штырило, а ещё пошла сыпь. У меня аллергия. Пойдём, поедим.
Они сели за один стол. Вместо НОРМЫбыла ШЕРРИ. Люк заказал грибы в панировке, рубленый стейк с салатом и штуку с названием «Ванильный Крем-брюле». Возможно, в этом гадском месте и были умные люди – миссис Сигсби определённо не казалась дурой, – но тот, кто составлял меню, явно был не из их числа. Или это было проявлением интеллектуального снобизма с его стороны?
Люк решил, что ему всё равно.
Они немного поговорили о своих школах, в которых они учились до того, как их вырвали из нормальное жизни, – обычных школах, а не специальных для умных детей, – и о своих любимых телепередачах и фильмах. Всё было хорошо, пока Айрис не провела ладонью по своей веснушчатой щеке и Люк увидел, что она плачет. Тихонько, но всё же да – это были слёзы.
– Сегодня не было уколов, но у меня долбаная температура в заднице, – сказала она. Когда она увидела озадаченное лицо Люка, то улыбнулась, от чего ещё одна слезинка скатилась по её щеке. – Они меряют температуру ректально.
Остальные согласно кивнули.
– Не представляю, почему, – сказал Джордж, – но это унизительно.
– А ещё это позапрошлый век, – сказала Калиша. – Должно быть, у них есть на то причина, но… – Она пожала плечами.
– Кто хочет кофе? – спросил Ник. – Я принесу, если нужно…
– Эй.
Голос донёсся со стороны входа. Они обернулись и увидели девочку, одетую в джинсы и блузку без рукавов. Её волосы, короткие и торчащие колючками в разные стороны, были зелёными с одной стороны и голубовато-фиолетовыми с другой. Несмотря на этот панковский вид, она выглядела, как девочка из сказки, которая заблудилась в лесу. Люк предположил, что она была примерно одного с ним возраста.
– Где я? Кто-нибудь из вас знает, что это за место?
– Заходи, солнце, – сказал Ники, сверкнув своей ослепительной улыбкой. – Хватай стул и отведай местной стряпни.
– Я не голодна, – ответила вновь прибывшая девочка. – Просто скажите, кому тут отсосать, чтобы выбраться отсюда?
Так они познакомились с Хелен Симмс.
Поев, они вышли на игровую площадку (Люк не забыл намазаться средством от насекомых) и ввели Хелен в курс дела. Оказалось, она была ТК, и как Джордж и Ники, с приставкой «плюс». Она доказала это, опрокинув несколько шахматных фигур на доске, когда Ники расставлял их.
– Не просто «плюс», а чумовой «плюс», – сказал Джордж. – Дай-ка я попробую. – Ему удалось опрокинуть пешку и слегка покачнуть чёрного короля, стоящего на стартовой позиции, и всё. Он подался назад и надул щёки. – Ладно, ты победила Хелен.
– Мне кажется, мы тут все проигравшие, – сказала она. – Я так думаю.
Люк спросил, переживает ли она за своих родителей.
– Не особенно. Мой отец – алкоголик. Моя мать развелась с ним, когда мне было шесть и вышла – сюрприз! – за ещё одного алкоголика. Она, должно быть, решила, если ты не можешь победить их, – присоединяйся, потому что сейчас она тоже алкаш. Но я скучаю по брату. Думаешь, с ним всё хорошо?
– Конечно, – без особой уверенности ответила Айрис, а потом пошла к батуту и начала прыгать. Если бы Люк пошёл прыгать сразу после еды, то его бы начало мутить, но Айрис почти ничего не поела.
– Давайте всё закрепим, – сказала Хелен. – Вы не знаете, зачем мы здесь, разве что это может быть связано с нашими экстрасенсорными способностями, с которыми мы не попали бы даже в «Америка ищет таланты».
– Не попали бы даже в «Лучше всех!», – сказал Джордж.
– Они тестируют нас, пока не увидим точки, но вы не знаете для чего.
– Верно, – сказала Калиша.
– Затем они отводят нас в место с названием Задняя Половина, но вы не знаете, что там происходит.
– Ага, – сказал Ники. – Ты играешь в шахматы или умеешь только опрокидывать фигуры?
Она проигнорировала его.
– И когда они заканчивают, нам стирают память, как в кино, и мы продолжаем жить счастливой жизнью.
– Так говорят, – сказал Люк.
Она задумалась, а потом сказала:
– Звучит, как настоящий ад.
– Видимо, поэтому Бог и дал нам алкогольные коктейли и улётные пирожные, – сказала Калиша.
С Люка было достаточно. Он снова готов был разреветься; чувствовал, как внутри надвигается шторм. Айрис, может, и могла бы позволить себе это в компании, потому что была девочкой, но у него была своя установка (возможно, устаревшая, но крепкая) о том, как должны вести себя мальчики. Если коротко, то – как Ники.
Он вернулся в свою комнату, закрыл дверь и лёг на кровать, прикрыв глаза рукой. Затем, без всякой причины, подумал о Ракете Ричи в его серебряном космо-костюме, также бодро танцующем, как и Ники Уилхолм перед ужином; и как вместе с ним танцуют маленькие дети, хохоча, как сумасшедшие, и подпевая Mambo Number 5. Будто ничего не может пойти не так, и их жизнь всегда будет наполнена беззаботной радостью.
Слёзы текли потому что он был напуган и зол, но в основном, потому что тосковал по дому. До сих пор он не вполне осознавал значение этого слова. Это был не летний лагерь и не поход. Это был ночной кошмар, и он желал одного: чтобы всё закончилось. Он хотел проснуться. А поскольку не мог, то задремал ещё крепче, напоследок пару раз вздрогнув своей узкой грудью.
И снились ему плохие сны.
Он проснулся от одного из них, в котором безголовая чёрная собака гналась за ним по Уайлдерсмут-Драйв. На какое-то прекрасное мгновение ему показалось, что всё это было сном, и он снова оказался в своей настоящей комнате. Затем он посмотрел на пижаму, которая была не его, и на стену, где должно было быть окно. Он воспользовался туалетом, а затем, поскольку спать ему больше не хотелось, включил ноутбук. Он подумал, что для работы может понадобиться ещё один жетон, но не понадобился. Возможно, доступ открывался на двадцать четыре часа, или даже на сорок восемь. Судя по часам в верху экрана, сейчас было 3:25 ночи. До рассвета ещё долго – так бывает, если уснуть рано вечером.
Он подумал о том, чтобы зайти на «Ютьюб» и посмотреть какие-нибудь старые мультфильмы, вроде «Попая», от которого они с Рольфом всегда катались по полу и кричали: «Где мой шпинат!» и «Як-як-як!» Но решил, что они только вернут тоску по дому, и слёзы. Что же оставалось? Вернуться в кровать и лежать до рассвета? Бродить по пустым коридорам? Сходить на игровую площадку? Калиша говорила, что игровую площадку никогда не запирают, но идти туда было слишком страшно.
– Тогда думай, идиот.
Он произнёс это тихо, но всё равно вздрогнул от звука собственного голоса, и даже вскинул руку, прикрывая рот. Он встал и прошёлся по комнате, шлёпая босыми ногами и шелестя пижамными штанами. Это был неплохой совет. Почему бы не подумать? Разве это не то, в чём он хорош? Лукас Эллис – умник. Мальчик-гений. Который любит Попая-моряка и «Колл-оф-Дьюти», любит покидать мяч в кольцо на заднем дворе, но ещё бегло понимает французский язык, хотя для просмотра французских фильмов на «Нетфликсе» ему всё ещё нужны субтитры, потому что они очень быстро говорят, плюс попадаются непонятные идиомы. Например, boire comme un trou. Почему «пьёт, как свинья», если «пьёт, как сапожник» имеет больше смысла? Он может исписать доску математическими уравнениями; может оттарабанить все элементы из периодической таблицы; может перечислить всех президентов до Джорджа Вашингтона в обратном порядке; может дать весомое объяснение, почему достижение скорости света никогда не произойдёт в реальном, не киношном, мире.
Так, почему же он просто сидит тут и жалеет себя?
Что ещё я могу сделать?
Люк решил уцепиться за этот вопрос вместо того, чтобы впадать в отчаяние. Побег, вероятно, был невозможен, но что насчёт сбора информации?
Он попытался загуглить «Нью-Йорк Таймс» и нарвался на ЭАЛа 9000: никаких новостей для институтский детей. Интересно, сумеет ли он обойти блокировку? Существует ли лазейка? Возможно.
Посмотрим, подумал он. Сейчас посмотрим. Он открыл «Файрфокс» и набрал: #!плащГриффина!#.
Гриффин был невидимкой из романа Герберта Уэллса, и этот сайт, как Люк узнал около года назад, был способом обойти родительский контроль – не даркнет, но что-то вроде того. Люк пользовался им не для того, чтобы заходить на порносайты с компьютеров в Броде (хотя они с Рольфом делали это пару раз) или посмотреть, как ИГИЛ кого-нибудь обезглавливает, а просто потому, что это был простой и дельный способ, и он хотел узнать, сработает ли он. Дома всё получалось и в школе тоже, но что насчёт этого места? Был только один способ узнать, поэтому он нажал на кнопку ввода.
Wi-Fi Института какое-то время «соображал» – он был медленным, – а затем, когда Люк уже начал думать, что ничего не выйдет, соединил его с Гриффином. Вверху экрана был изображён невидимка Уэллса, с головой, замотанной бинтами, и крутыми очками на носу. Ниже был вопрос-приглашение: НА КАКОЙ ЯЗЫК ВЫХОТИТЕ ПЕРЕВЕСТИ? Список был длинным, от ассирийского до зулусского. Прелесть сайта была в том, что не имело значения, какой язык вы хотите выбрать; важно было то, что останется в истории поиска. Когда-то в «Гугл» была секретная лазейка в обход родительского контроля, но потом кудесники из «Маунтин-Вью» закрыли её. Поэтому и появился Плащ Гриффина.
Люк наугад выбрал немецкий язык и появилось поле: ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ. Обратившись к своей памяти, которую его отец иногда называл аномальной, Люк набрал: #x49ger194GbL4. Компьютер немного подумал и выдал: ПАРОЛЬ ПРИНЯТ.
Он набрал: «Нью-Йорк Таймс» и нажал «интер». В этот раз компьютер думал дольше, но всё же нашёл «Таймс». Сегодняшний номер, и на английском языке, но с этого момента в истории поиска не будет ничего, кроме немецких слов и их английского перевода. Это была маленькая победа, а, может, – и крупная. На данный момент Люку было всё равно. Главное – победа, и этого было достаточно.
Как скоро его похитители поймут, что он делает? Маскировка истории поиска не поможет, если они могут отслеживать его манипуляции в реальном времени. Увидев газету, тут же отключат его. И не важно, что в заголовке «Таймс» говорится о Трампе и Северной Корее; нужно проверить «Стар Триб», пока этого не случилось, узнать что-нибудь о родителях. Но прежде чем он успел сделать это, из коридора донёсся крик:
– ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! Кто-нибудь помогите мне! КТО-НИБУДЬ ПОМОГИТЕ, Я ПОТЕРЯЛСЯ!
На помощь звал маленький мальчик в пижаме «Стар Ворс», колотивший своими маленькими кулачками в двери. Десять? Эйвери Диксон выглядел на шесть, максимум на семь лет. Промежность и одна штанина пижамы были влажными и прилипли к телу.
– Помогите, Я ХОЧУ ДОМОЙ!
Люк огляделся, ожидая увидеть кого-нибудь, спешащего к мальчику, но коридор был пуст. Позже он догадался, что в Институте детские крики о доме были в порядке вещей. На секунду Люку захотелось, чтобы мальчик заткнулся – он был взволнован и заставлял волноваться Люка.
Люк подошёл к нему, опустился на колено и взял мальчика за плечи.
– Эй, эй. Тише, малыш.
Малыш, о котором шла речь, уставился на Люка припухшими глазами, но казалось ничего не видел. Его волосы были мокрыми от пота и прилипли ко лбу, а лицо мокрым от слёз; верхняя губа блестела от соплей.
– Где мама? Где папа?
Только он произнёс не «папа», а «пааапа», что было похоже на вой сирены воздушной тревоги. Мальчик начал топать ногами и упёрся кулаками в плечи Люка. Люк отпустил его, встал и отошёл назад, с изумлением наблюдая за тем, как мальчик упал и начал метаться по полу.
Напротив плаката, заявляющего ПРОСТО ЕЩЁ ОДИН ДЕНЬ В РАЮ, открылась дверь, из-за которой появилась Калиша, одетая в цветастую футболку и широченные баскетбольные шорты. Она подошла к Люку и посмотрела вниз на новичка, уперев руки в едва заметные бёдра. Затем посмотрела на Люка.
– Я и раньше видела истерики, но приз достаётся этой.
Открылась ещё одна дверь и появилась Хелен Симмс, одетая во что-то, как полагала Люк, наподобие ночнушки. У неё были видны бёдра, плюс другие интересные выпуклости.
– Оторви глаза, Люки, – сказала Калиша. – Помоги-ка мне. Этот парень не даёт мне покоя, как мигрень. – Она опустилась на колени, потянулась к истеричному мальчику – чьи слова теперь превратились в бессловесный вой – и отдёрнула руки, когда один из его кулаков ударил её по предплечью. – Господи, ну помоги же мне. Бери его за руки.
Люк тоже опустился на колени, сделал нерешительную попытку взять мальчика за руки, отстранился, а затем решил, что не хочет выглядеть слабаком перед только что появившейся фигурой в розовом. Он схватил маленького мальчика за локти и прижал его руки к груди. Он буквально чувствовал, как бешено колотится сердце малыша.
Калиша склонилась над ним, обхватала ладонями его лицо и посмотрела в глаза. Мальчик перестал кричать. Теперь было слышно только звук его быстрых вздохов. Он завороженно смотрел на Калишу, и Люк вдруг понял, что она имела в виду, говоря, что мальчик не даёт ей покоя.
– Он ТП, да? Как ты.
Калиша Кивнула.
– Только он гораздо сильнее меня и любого другого ТП, которых я видела здесь за время своего пребывания. Давай отнесём его в мою комнату.
– Можно мне с вами? – спросила Хелен.
– Чувствуй себя, как дома, дорогуша, – сказал Калиша. – Уверена, Люки будет рад поглазеть.
Хелен покраснела.
– Пожалуй, я сначала переоденусь.
– Как скажешь, – ответила Калиша, а затем обратилась к мальчику: – Как тебя зовут?
– Эйвери. – Его голос стал хриплым от рыданий и крика. – Эйвери Диксон.
– Я – Калиша. Можешь звать меня Ша, если хочешь.
– Но не зови её умницей, – сказал Люк.
Комната Калиши была более девчачьей, чем Люк ожидал, учитывая её крутой говор. На кровати лежало розовое покрывало, а подушки были с оборками. На комоде, в рамке, стояла фотография Мартина Лютера Кинга[54].
Она увидела, что Люк смотрит на неё, и рассмеялась.
– Они пытаются сделать всё как дома, но, думаю, кто-то решил, что другая фотография – это уже перебор, поэтому они заменили её.
– И кто был у тебя дома?
– Элдридж Кливер[55]. Слышал о нём?
– Конечно. «Душа во льду». Я ещё не читал, но вот-вот собирался.
Она удивлённо сказала:
– Блин, ну ты даёшь.
Всё ещё всхлипывая, Эйвери начал забираться на её кровать, но она схватила его и оттянула назад, мягко, но решительно.
– Не-а, только не в мокрых штанах. – Она собралась снять их, но Эйвери отступил назад, прижав руки к бёдрам.
Калиша взглянула на Люка и пожала плечами. В ответ он сделал то же самое, затем присел на корточки перед Эйвери.
– В какой ты комнате?
Эйвери только помотал головой.
– Ты оставил дверь открытой?
В этот рас мальчик кивнул.
– Я принесу тебе сухую одежду, – сказал Люк. – Побудь пока здесь с Калишей, хорошо?
В этот раз никакой реакции. Мальчик просто смотрел на него, измотанный и растерянный, но, по крайней мере, больше не завывающий, как сирена.
– Иди, – сказала Калиша. – Думаю, я с ним справлюсь.
В дверях появилась Хелен, теперь в джинсах и свитере на пуговицах.
– Ему уже лучше?
– Немного, – ответил Люк. Он увидел на полу след от слёз, ведущий в том направлении, куда они с Морин ходили менять простыни.
– Никаких признаков других двух мальчиков, – сказала Хелен. – Должно быть, спят, как убитые.
– Ага, – сказала Калиша. – Иди с Люком, новенькая. У нас с Эйвери тут ментальное знакомство.
– Его зовут Эйвери Диксон, – сказал Люк, когда они с Хелен Симмс стояли в дверях чуть дальше гудящего ледогенератора. – Ему десять. Не похоже, правда?
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Ты что ли ТП?
– Нет, – сказал он глядя на постер с Томми Пиклзом и игрушки «Джи-Ай-Джо» на комоде. – Я был здесь с Морин. Она одна из наших экономок. Я помогал сменить бельё, а сама комната уже была полностью подготовлена для него.
Хелен усмехнулась.
– Так значит ты у нас любимчик.
Люку вспомнилась пощёчина от Тони, и он подумал, что скоро такая же прилетит и Хелен.
– Нет, но Морин не такая, как остальные. Будь добра с ней, и она будет добра с тобой.
– Долго ты здесь, Люк?
– Привезли как раз перед тобой.
– Ну и откуда ты знаешь, кто тут добрый, а кто нет?
– Я говорю только о Морин. Давай отнесём ему одежду.
Хелен достала из шкафа штаны и трусы (не забыв пройтись по всем ящикам), и они вернулись в комнату Калиши. По пути Хелен спросила проходил ли Люк какие-нибудь тесты, о которых ей говорил Джордж. Он сказал, что нет, но показал ей прочипированное ухо.
– Не сопротивляйся. Я попробовал и получил по лицу.
Она остановилась, как вкопанная.
– Молчи!
Он повернул голову, чтобы показать ей щёку, на которой от двух пальцев Тони остались слабые синяки.
– Никто не ударит меня, – сказала Хелен.
– Не стоит проверять это на себе.
Она откинула свои крашенные волосы.
– Мои уши и так уже проколоты, так что ничего страшного.
Калиша сидела на кровати рядом с Эйвери, который сидел на сложенном полотенце. Она гладила его вспотевшие волосы. Он мечтательно смотрел на неё, будто она была принцессой Тианой[56]. Хелен бросила одежду Люку. Он не ожидал этого и не поймал трусы с принтом Человека-паука в разных позах.
– У меня нет желания смотреть на его крошечную пипирку. Я возвращаюсь в постель. Может, когда проснусь, буду в своей комнате – настоящей комнате, – и всё это окажется сном.
– Удачи тебе, – сказала Калиша.
Хелен зашагала прочь. Люк поднял трусы Эйвери как раз вовремя, чтобы уловить движение её бёдер в выцветших джинсах.
– Аппетитная, а? – ровным голосам произнесла Калиша.
Люк отдал ей одежду, чувствуя, как горят его щёки.
– Вроде того, но её характер оставляет желать лучшего.
Он подумал, что это может рассмешить Калишу – ему нравился её смех, – но она выглядела угрюмой.
– Это место выбьет из неё всю дурь. Довольно скоро она будет вскакивать и метаться каждый раз, когда увидит человека в синей форме. Как и все мы. Эйвери, тебе нужно переодеться. Мы с Люки отвернёмся.
Что они и сделали, глядя на плакат о рае, висевший напротив открытой двери в комнату Калиши. Из-за их спин доносилось сопение и шуршание одежды. Наконец, Эйвери сказал:
– Я переоделся. Можете повернуться.
Они повернулись, и Калиша сказала:
– Теперь отнеси мокрые штаны в уборную и повесь на край ванны.
Он ушёл без возражений, затем прошаркал обратно.
– Повесил, Ша. – Буйство исчезло из его голоса. Теперь он звучал робко и устало.
– Вот и хорошо. А теперь забирайся обратно на кровать. Ложись, всё в порядке.
Калиша села и положила ноги Эйвери себе на колени, потом похлопала по кровати рядом с собой. Люк сел и спросил Эйвери, лучше ли он себя чувствует.
– Кажется, да.
– Конечно да, – сказала Калиша и начала снова гладить волосы мальчика. У Люка было ощущение – возможно, бредовое – что между ними что-то происходит. Какое-то внутреннее общение.
– Ладно, расскажи ему свою шутку, а потом, блядь, засыпай.
– Ты сказала плохое слово.
– Ну да. Давай рассказывай.
Эйвери посмотрел на Люка.
– Ладно. В общем, А, И, Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, кто остался на трубе?
Люк хотел было сказать Эйвери, что в приличном обществе не стоит молоть такую хрень, но поскольку было совершенно ясно, что в этом месте нет никакого приличного общества, то просто сказал:
– Сдаюсь.
– И. Понял?
– Конечно. Почему индюк в суп попал?
– Потому что думал?
– Нет, потому что вкусный. А теперь спи.
Эйвери начал было что-то говорить – может, вспомнил ещё одну шутку, – но Калиша успокоила его. Она продолжала гладить его по волосам; её губы безмолвно двигались. Глаза Эйвери начали закрываться, веки опустились, медленно поднялись, снова опустились и поднялись ещё медленнее. В следующий раз они остались опущенными.
– Ты что-то сделала с ним? – спросил Люк.
– Спела колыбельную, которую мне пела мама. – Она говорила почти шёпотом, но в её голосе безошибочно угадывались изумление и удовлетворение. – Я не умею петь, но когда это происходит мысленно, мелодия не так уж важна.
– Что-то мне подсказывает, что он не особенно смышлёный, – сказал Люк.
Она бросила на него долгий взгляд, от которого его лицо вспыхнуло краской, как было, когда она поймала его на разглядывании ног Хелен.
– Для тебя весь мир кажется не особенно смышлёным.
– Нет, я не такой, – возразил Люк. – Просто имел в виду…
– Тише. Я знаю, что ты имел в виду, но ему не достаёт не мозгов. Речь не об этом. Он очень сильный ТП, и это может плохо сказываться на нём. Когда ты не знаешь, о чём думаю люди, тебе приходится заходить издалека, чтобы… эммм…
– Уловить сигналы?
– Да, оно самое. Обычным людям приходится изучать выражение лица, прислушиваться к тону голоса, к словам. Это похоже на растущие зубы, чтобы ты потом мог жевать что-нибудь твёрдое. А этот мелкий засранец как Топотун[57] из диснеевского мультфильма. Его зубы годятся только для травы. Ты понимаешь?
Люк ответил утвердительно.
Калиша вздохнула.
– Институт – плохое место для Топотуна, но, возможно, это не так уж важно, поскольку все мы рано или поздно отправимся в Заднюю Половину.
– Насколько он сильный ТП, например, по сравнению с тобой?