– Вы, – сказал он и указал на неё пальцем. – Это были вы.
Женщина ничего не сказала, и даже не повела бровью. Но она взглянула на него. И продолжала смотреть, пока Глэдис не закрыла дверь.
– Это была она, – сказала Люк. – Я знаю.
– Мы почти пришли, – сказала Глэдис. – Это не займёт много времени, а потом ты сможешь вернуться в свою комнату. Думаю, тебе захочется отдохнуть. Первые дни бывают изнуряющими.
– Вы меня слышали? Это она была в моей комнате. Она чем-то брызнула мне в лицо.
Никакого ответа, только снова улыбка, от которой Люку каждый раз становилось не по себе.
Они дошли до двери с номером «Б-31».
– Веди себя хорошо и получишь пять жетонов, – сказал она. Она сунула руку в другой карман и достала несколько металлических кружков, похожих на четвертаки, только с чеканными треугольниками с обеих сторон. – Видишь? Они у меня с собой.
Она постучала в дверь, которую открыл мужчина в синем – ТОНИ. Это был высокий блондин, красивый, если не считать одного слегка прищуренного глаза. Люк подумал, что он похож на злодея и фильмов о Джеймсе Бонде, – возможно, на обходительного лыжного инструктора, который оказался убийцей.
– Привет, красотка. – Он чмокнул Глэдис в щёку. – А вот и Люк. Привет, Люк. – Он протянул свою руку. Люк, подражая Ники Уилхолму, не стал пожимать её. Тони засмеялся, будто в ответ на весьма удачную шутку. – Прошу, прошу.
Похоже, приглашение было адресовано только ему; Глэдис слегка подтолкнула его и закрыла дверь. То, что Люк увидел посреди комнаты, встревожило его. Это было похоже на кресло дантиста. Если не считать ремней на подлокотниках.
– Садись и будь молодцом, – сказал Тони. Не умницей, подумал, Люк, но почти.
Тони подошёл к шкафу, открыл нижний ящик и порылся в нём, что-то насвистывая. Когда он обернулся, в одной руке у него было то, что выглядело как маленький паяльник. Похоже, он был удивлён тем, что Люк продолжал стоять возле двери. Тони ухмыльнулся.
|
|
– Садись, говорю.
– Что вы собираетесь с этим делать? Татуировку? – Он подумал о евреях, которым набивали номера на руках, когда они попадали в лагеря Аушвиц и Берген-Бельзен. Это была совершенно нелепая мысль, но…
Тони удивился, а затем рассмеялся.
– Боже, нет. Просто собираюсь проколоть тебе мочку уха. Что-то вроде пирсинга. Ничего особенного, через это проходят все наши гости.
– Я не гость, – сказал Люк, подавшись назад. – Я – узник. И вы ничего не засунете мне в ухо.
– Придётся, – сказал Тони, всё ещё ухмыляясь. Всё ещё выглядя, как лыжный инструктор, обучающий детей на склоне для начинающих, перед тем как попытаться убить Джеймса Бонда отравленным дротиком. – Слушай, это всего лишь маленький укол. Так что не усложняй. Сядь в кресло, на всё уйдёт не больше десяти секунд. На выходе Глэдис выдаст тебе жетоны. А будешь упираться – я всё равно поставлю чип, но жетонов уже не получишь. Ну, что скажешь?
– Я не сяду в это кресло. – Люка всего трясло, но его голос звучал довольно твёрдо.
Тони вздохнул. Он осторожно положил устройство для чипирования на шкаф, подошёл к Люку и упёр руки в бока. Теперь он выглядел серьёзным, почти огорчённым. – Ты уверен?
– Да.
У его ушах зазвенело от пощёчины ещё до того, как он успел понять, что рука Тони оторвалась от левого бока. Люк отступил назад и уставился на здоровяка широко раскрытыми, ошалелыми глазами. Однажды, когда ему было четыре-пять лет, отец (легонько) отшлёпал его за игру со спичками, но раньше его никогда не били по лицу. Его щека горела, но он всё ещё не мог поверить в это.
|
|
– Это гораздо больнее прокола уха, – сказал Тони. Его ухмылка исчезла. – Добавки? Буду только рад. Дети всегда думают, что весь мир вращается вокруг них. Господи.
Только сейчас Люк заметил небольшой синяк на подбородке Тони, и небольшую ссадину на левой щеке. Он вспомнил свежий синяк на лице Ники Уилхолма. Он хотел бы набраться мужества, чтобы сделать то же самое, но не мог. По правде говоря, он не умел драться. И если бы попытался, то Тони размазал бы его по всей комнате.
– Теперь готов сесть в кресло?
Люк сел.
– Будешь вести себя хорошо или придётся застегнуть ремни?
– Буду.
Тони был прав: проколоть ухо было не так больно, как получить пощёчину, возможно, потому что он был к этому готов, а, может, потому что это выглядело, как медицинская процедура, а не рукоприкладство. Когда всё было сделано, Тони подошёл к стерилизатору и достал иглу для инъекций.
– Второй раунд, молодчик.
– Что это? – спросил Люк.
– Не твоё дело.
– Если это войдёт в меня, то это моё дело.
Тони вздохнул.
– С ремнями или без ремней? Выбор за тобой.
Он вспомнил слова Джорджа: не лезь на рожон.
– Без ремней.
– Молодец. Просто сделаю маленький укол и готово.
Но это был не просто маленький укол. Не агония, но чертовски больно. Рука Люка стала горячей до самого запястья, будто поражённая лихорадкой, а затем всё прошло.
Тони наложил пластырь, затем повернул кресло так, чтобы оно смотрело на белую стену.
|
|
– Теперь закрой глаза.
Люк закрыл.
– Что-нибудь слышишь?
– Например?
– Не задавай вопросы, а отвечай. Слышишь что-нибудь?
– Перестаньте говорить и дайте прислушаться.
Тони замолчал. Люк слушал.
– Кто-то ходит в холле. И кто-то смеётся. Кажется, это Глэдис.
– Что-нибудь ещё?
– Нет.
– Ладно. Теперь я хочу, чтобы ты досчитал до двенадцати, а потом открыл глаза.
Люк сделал, что ему было велено.
– Что ты видишь?
– Стену.
– Что-нибудь ещё?
Люк подумал, что Тони наверняка говорит о точках. «Если увидишь, скажи об этом», сказал ему Джордж. «Если ничего не увидишь, так и говори. Но не лги. Они узнают».
– Ничего.
– Уверен?
– Да.
Тони хлопнул его по спине, от чего Люк вздрогнул.
– Молодец, мы закончили. Дам тебе немного льда для уха. Удачного дня.
Когда Тони вывел Люка из комнаты «Б-31», его ждала Глэдис. Она улыбалась своей профессиональной улыбкой хостес[46].
– Как всё прошло, Люк?
За него ответил Тони:
– Отлично. Он хороший мальчик.
– Других не держим, – почти пропела Глэдис. – Хорошего дня, Тони.
– И тебе, Глэд.
Она повела Люка обратно к лифту, оживлённо болтая. Он совершенно не понимал, о чём. Боль в руке едва чувствовалась, но он прижимал холодный компресс к пульсирующему уху. Хуже всего сказалась пощёчина.
Глэдис провела Люка по зелёному коридору, мимо плаката, под которым сидела Калиша, мимо другого плаката с надписью «ПРОСТО ЕЩЁ ОДИН ДЕНЬ В РАЮ», и наконец они дошли до комнаты, которая выглядела как его, но не была ею.
– Личное время! – воскликнула она, словно вручая ему ценный приз. Хотя прямо сейчас перспектива побыть одному и правда казалась чем-то вроде приза. – Он сделал укол, так?
– Да.
– Если рука начнёт болеть или почувствуешь слабость, скажи мне или другому санитару, ладно?
– Ладно.
Он открыл дверь, но прежде чем успел войти внутрь, Глэдис взяла его за плечо и повернула к себе. Она по-прежнему улыбалась своей улыбкой хостес, сжимая его плоть стальными пальцами. Не сильно, но достаточно, чтобы он понял, что при желании они могут причинить боль.
– К сожалению, сегодня без жетонов, – сказала она. – Мне даже не нужно спрашивать Тони – след на твоей щеке говорит сама за себя.
Люк хотел сказать: «Мне не нужны ваши сраные жетоны», но промолчал. Он не боялся ещё одной пощёчины, но боялся, что от звука своего собственного голоса – слабого, нетвёрдого, ошеломлённого, голоса шестилетнего мальчика – тут же заревёт, прямо перед ней.
– Позволь дать тебе совет, – сказала она. Теперь уже без улыбки. – Ты должен понять: ты здесь, чтобы служить, Люк. Это значит, что тебе следует быстро повзрослеть; ты должен стать реалистом. Здесь тебя много всего ждёт. И не всегда это будет приятно. Ты можешь быть умницей, получая жетоны, а можешь быть плохишом, не получая ничего. Но всё, что тебя ждёт, всё равно случится, так что выбор за тобой. Это не так уж тяжело понять.
Люк ничего не ответил. Тем не менее, её улыбка хостес – о, да, сэр, я отведу вас к вашему столику – вернулась.
– Ты будешь дома до конца лета и заживёшь, будто ничего этого не было. Всё это будет казаться тебе сном, если ты вообще сможешь вспомнить. А пока это не сон, почему бы не облегчить своё пребывание здесь? – Она ослабила хватку и слегка подтолкнула его. – Думаю, тебе стоит прилечь и немного отдохнуть. Ты видел точки?
– Нет.
– Увидишь.
Она очень осторожно закрыла дверь. Люк, будто в тумане, дошёл до кровати, которая была не его. Лёг, положив голову на подушку, которая была не его, и уставился на пустую стену, в которой не было окна. И не было никаких точек, что бы они из себя не представляли. Он подумал: «Я хочу к маме. Боже, как же я очень хочу к маме».
И тут он не выдержал. Он выронил холодный компресс, закрыл глаза руками и заплакал. Наблюдают ли они за ним? Слышат ли его всхлипывания? Не важно. Он остался без утешения. Так он и заснул, в слезах.
Люк проснулся, чувствуя себя лучше – в каком-то смысле, облегчённым. Он заметил, что в его комнате появились две новые вещи, пока он был на обеде, а затем встречался со своими новыми замечательными друзьями, Глэдис и Тони. На столе стоял ноутбук. Это был «Мак», почти как его собственный, только более старая модель. Второй вещью был телевизор, который стоял в углу на подставке.
Первым делом он подошёл к компьютеру и включил его, снова ощутив глубокую тоску по дому, когда услышал знакомый звук приветствия «Макинтоша». Вместо окна для ввода пароля на синем экране высветилось сообщение: ДЛЯ РАБОТЫПОКАЖИТЕ В КАМЕРУ ОДИН ЖЕТОН. Люк пару раз щёлкнул по клавише возврата, зная, что это ни к чему не приведёт.
– Долбаная херня.
Затем, несмотря на весь ужас и нереальность происходящего, он рассмеялся. Смех был резким и недолгим, но искренним. Ощущал ли он некоторое превосходство – может, даже презрение – при мысли о детях, стремящихся к получению жетонов, чтобы купить коктейли и сигареты? Конечно, ощущал. Думал ли он, что сам никогда не опустится до этого? Конечно, думал. Когда Люк думал о детях, которые курили и пили (что случалось редко, потому что ему было о чём подумать и без них), ему представлялись готы-неудачники, которые слушали «Пантеру» и рисовали закрученные дьявольские рога на своих джинсовых куртках; неудачники настолько тупые, что в акте протеста добровольно накидывали на себя цепи зависимости. Он не мог представить себя на их месте, но вот он сидел тут, перед синим экраном ноутбука, нажимая на клавишу возврата, как крыса в Ящике Скиннера[47], нажимающая на рычажок, чтобы получить зёрнышко или щепотку кокаина.
Он закрыл ноутбук и взял пульт, лежащий на телевизоре. Он всерьёз ожидал увидеть ещё один синий экран с сообщением, что для использования устройства ему нужен один или несколько жетонов, но вместо этого по телевизору показывали, как Стив Харви спрашивал у Дэвида Хассельхоффа[48] о его списке дел, которые нужно успеть сделать при жизни. А зрители в студии смеялись над забавными ответами Хоффа.
При нажатии кнопки управления, открылось меню телевизора «Директ Ти-Ви», похожее на меню телевизора, который стоял у него дома, но, как и комната и ноутбук – не точно такое же. Хотя там был представлен широкий список фильмов и спортивных программ, Люк не обнаружил никаких телевизионных или новостных каналов. Он выключил телевизор, вернул пульт на место и огляделся вокруг.
Кроме двери, ведущей в коридор, было ещё две двери. За одной был стенной шкаф, где находились джинсы, футболки (они не стали в точности копировать его одежду, от чего он испытал некоторое облегчение), несколько рубашек, две пары кроссовок и одна пара шлёпок. Ботинок не было.
Другая дверь вела в маленькую, безупречно чистую ванную комнату. На раковине лежала пара зубных щёток, всё ещё в упаковке, а рядом с ними новый тюбик «Крест». В хорошо укомплектованной аптечке он нашёл ополаскиватель для рта, баночку детского «Тайленола» всего с четырьмя капсулами внутри, дезодорант, шариковый «Дит» от насекомых, пластыри, и несколько других более-менее полезных вещей. Единственной вещью, которую можно было считать потенциально опасной, были кусачки для ногтей.
Он захлопнул аптечку и посмотрел на себя в зеркало. Волосы всклокочены, а под глазами тёмные круги (Рольф назвал бы их отбивными). Он одновременно выглядел и молодым, и повзрослевшим, что было странно. Он всмотрелся в свою побаливавшую мочку правого уха и увидел маленькое металлическое колечко, просунутое через слегка покрасневшую кожу. Он не сомневался, что где-то на уровне «Б» – или «В», или «Г» – сидит компьютерный техник, который теперь может отслеживать все его перемещения. Возможно, делал это прямо сейчас. Лукаса Дэвида Эллиса, который собирался поступать в МИТ и Эмерсон, теперь низвели до мигающей точки на экране компьютера.
Люк вернулся в свою комнату (в обычную комнату, сказал он себе; это обычная комната, а не моя комната), огляделся и понял страшную вещь: в ней не было книг. Ни одной. Это было так же плохо, как и отсутствие доступа к компьютеру. А, может, и того хуже. Он подошёл к комоду и один за другим открыл все ящики, думая, что там может лежать Библия или Книга Мормона[49], которые обычно встречаются в номерах отелей. Но нашёл только аккуратные стопки нижнего белья и носков.
И что оставалось? Стив Харви, ведущий разговор с Дэвидом Хассельхоффом? Повторы «Самых смешных домашних видео Америки»?[50]
Нет. Ни за что.
Он вышел из комнаты, думая, вдруг Калиша или кто-то ещё из ребят где-нибудь поблизости. Но увидел только Морин Алворсон, которая медленно катила по коридору свою тележку «Дандукс» для белья, заполненную до верху сложенными простынями и полотенцами. Она запыхалась и выглядела более усталой, чем раньше.
– Здравствуйте, мисс Алворсон. Вам помочь?
– Было бы очень любезно с твоей стороны, – ответила она с улыбкой. – Мы ожидаем пятерых новичков: двоих – сегодня вечером, и троих – завтра, так что нужно подготовить комнаты. Вон там. – Она указала пальцем в противоположном направлении от гостиной и игровой площадки.
Он толкал тележку не спеша, потому что шла не спеша.
– Вы не знаете, как можно заработать один жетон, мисс Алворсон? Мне нужен только один, чтобы разблокировать компьютер в комнате.
– Сможешь заправить кровать, если я скажу, как это делается?
– Конечно. Я сам заправляю кровать дома.
– А по-больничному?
– Ну… нет.
– Не бери в голову, я покажу. Заправишь пять кроватей, и я дам тебе три жетона. Это всё, что у меня есть. Больше не дают.
– Три тоже хорошо.
– Хорошо. Но хватит всяких «мисс». Зови меня Морин или просто Мо. Как и все остальные дети.
– Это я могу, – сказал Люк.
Они миновали закуток с лифтом и вошли в проход, в котором тоже висели вдохновляющие плакаты. А ещё там был ледогенератор, как в мотелях, и кажется он работал без всяких жетонов. Сразу после него Морин опустила ладонь на руку Люка. Он перестал толкать тележку и вопросительно посмотрел на неё.
Когда она заговорила, то её голос звучал чуть громче шепота.
– Вижу, тебя прочипировали, но жетонов не дали.
– Ну…
– Можешь говорить, но не громко. В Передней Половине есть с полдюжины мест, где их чёртовы микрофоны не достают – мёртвые зоны, и я все их знаю. Одна прямо здесь, возле ледогенератора.
– Ясно…
– Кто поставил чип и оставил эту отметину у тебя на лице? Тони?
Глаза Люка начали гореть, но он не решался заговорить, безопасно это было или нет. Он просто кивнул.
– Он один из злодеев, – сказала Морин. – Второй – Зик. И Глэдис тоже, хотя она часто улыбается. Здесь работает много людей, которые любят обижать детей, но эти трое – самые злобные.
– Тони ударил меня, – прошептал Люк. – Сильно.
Она взъерошила ему волосы. Обычно женщины так делают малышам и маленьким детям, но Люк не возражал. Это было прикосновение доброты, и сейчас оно много значило для него. Сейчас оно было важнее всего.
– Делай, как он говорит, – сказал Морин. – Не спорь – это мой лучший тебе совет. Здесь есть люди, с которыми можно поспорить, даже с миссис Сигсби, и это обернётся для тебя чем-то полезным, но Тони и Зик – как две злые осы. И Глэдис тоже. Они жалят.
Она снова двинулась по коридору, но Люк схватил её за рукав коричневой формы и потянул назад в безопасную зону.
– Думаю, Ники ударил Тони, – прошептал он. – У него ссадина и подбит глаз.
Морин улыбнулась, показав зубы, которых, похоже, давно не касалась зубная щётка.
– Рада за Ники, – сказала она. – Тони, вероятно, отплатил ему вдвойне, но всё же… рада. Теперь пойдём. С твоей помощью мы подготовим комнаты в мгновение ока.
В первой комнате на стенах висели плакаты с Томми Пиклзом и Зуко, персонажами «Никелодеан», а на комоде стоял целый взвод фигурок «Джи-Ай-Джо». Люк сразу же узнал некоторые из них, потому что не так давно сам прошёл через «Джи-Ай-Джо» период. На обоях были изображены радостные клоуны с воздушными шарами.
– Твою-то мать, – сказал Люк. – Это комната маленького ребёнка.
Она удивлённо взглянула на Люка, как бы говоря: до Мафусаила тебе далеко.
– Верно. Его зовут Эйвери Диксон, и судя по моей ведомости, ему десять. Давай приступим к делу. Уверена, достаточно будет одного раза показать тебе, как заправлять кровать по-больничному. Ты похож на того, кто всё схватывает на лету.
Вернувшись в комнату, Люк поднёс один из жетонов к камере ноутбука. Делая это, он чувствовал себя немного глупо, но компьютер тут же ожил, показав сообщение на синем экране: С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, ДОННА! Люк нахмурился, а затем слегка улыбнулся. Когда-то, до его прибытия, этот компьютер принадлежал (или был выдан на время) кому-то по имени Донна. И с тех пор экран приветствия не менялся. Кто-то недоглядел. Всего лишь маленький недосмотр, но где был один, могут быть и другие.
Приветствие исчезло и появилось стандартное изображение рабочего стола: пустынный пляж под предрассветным небом. Панель управления внизу экрана была почти такой же, как на его домашнем компьютере, за одним явным (но теперь не таким уж удивительным) исключением: там не было маленькой почтовой марки электронной почты. Однако были иконки двух интернет-браузеров. Люк удивился, но это был приятный сюрприз. Он открыл «Файрфокс» и набрал: вход в AOL [51]. Вернулся синий экран, но в этот раз с пульсирующим красным кругом посередине. Мягкий компьютерный голос сказал: «Извини, Дэйв, но боюсь я не смогу этого сделать».
На секунду Люк подумал, что это ещё один недосмотр – сначала Донна, теперь Дэйв, – прежде чем понял, что это был голос ЭАЛ 9000 из фильма «2001: Космическая одиссея». Не оплошность, а просто забавная отсылка, хотя в нынешних обстоятельствах такая же забавная, как резиновый костыль.
Он загуглил Герберта Эллиса и снова услышал ЭАЛа. Люк задумался, потом загуглил «Орфеум-Сиэтр» на Хеннепин – не потому, что собирался посмотреть там спектакль (или в любом другом месте в обозримом будущем), а потому, что хотел узнать, к какой информации у него есть доступ. Должно было быть хоть что-то, иначе зачем вообще устанавливать соединение.
«Орф», как его называли родители Люка, казалось, был одним из сайтов, одобренных для «гостей» Института. На нём сообщалось, что «Хэмилтон» – возвращается («По многочисленным просьбам!»), а в следующем месяце будет выступать Пэттон Освальд («Вас разорвёт от смеха!»). Он попытался загуглить Школу Бродерика и без проблем зашёл на их сайт. Он набрал мистера Грира, своего школьного психолога, и получил ЭАЛа. Теперь он начал понимать отчаяние доктора Дэйва Боумана в фильме.
Он начал закрывать крышку ноутбука, но затем передумал и ввёл в поле для поиска: Полиция штата Мэн. Его палец завис над кнопкой «выполнить», почти нажав её, но затем Люк убрал руку. Это снова будет дурацкое извинение от ЭАЛа, но он сомневался, что на этом всё закончится. Вполне вероятно, что на одном из нижних уровней сработает оповещение. Не вероятно, а точно. Они могли забыть сменить имя ребёнка на экране приветствия компьютера, но они не забыли бы установить программу оповещения на случай, если ребёнок попытается связаться с правоохранительными органами. И последует наказание – вероятно, хуже пощёчины. Компьютер, который раньше принадлежал кому-то по имени Донна, был бесполезен.
Люк откинулся на спинку стула и сложил руки на своей узкой груди. Он подумал о Морин и о том, как сочувствующе она взъерошила его волосы. Всего лишь маленькое проявление доброты, но оно (и жетоны) сняло часть обиды от удара Тони. Калиша сказала, что эта женщина задолжала сорок тысяч долларов? Нет, кажется, вдвое больше.
Отчасти из-за этого проявления сочувствия со стороны Морин, и чтобы скоротать время, Люк загуглил: долг по кредиту помощь. Компьютер немедленно дал ему доступ ко всей возможной информации по данной теме, включая ряд компаний, которые заявляли, что погасить надоедливые счета – проще пареной репы; всём прижатым к стенке должникам стоит сделать лишь один телефонный звонок. Люк сомневался в этом, но полагал, что кто-то поверит; именно поэтому они и залезли в долговую яму.
Хотя, по словам Калиши, Морин Алворсон была не такой. Она сказала, что кредитов набрал муж Морин, пока не смотал удочки. Может быть, а, может, и нет, но в любом случае у этой проблемы могли быть решения. Главная задача – найти их, и дело в шляпе. Возможно, компьютер был не так уж бесполезен.
Люк обратился к наиболее надёжным источникам и вскоре углубился в тему долгов и погашения кредитов. Им овладела прежняя тяга к познанию. К изучению новых материй. Чтобы выделить и понять главные аспекты. Как обычно, новая порция информации приводила ещё к трём (или к шести, или к двенадцати), и в итоге начала вырисовываться цельная картина. Наподобие карты местности. Самая интересная концепция – центральная опора, к которой пристыковывались все остальные – была простой, но удивительной (по крайней мере, для Люка). Кредит – это товар. Его покупали и продавали, и в какой-то момент он стал центром не только американской экономики, но и всего мира. Хотя и не был чем-то материальным. Он не был каким-то сырьём, вроде газа, золота или бриллиантов; он был всего лишь понятием. Обещанием заплатить.
Когда раздался сигнал мессенджера, Люк помотал головой, словно ребёнок, оторванный от яркого сна. Судя по часам компьютера, было уже пять вечера. Он щёлкнул на иконку воздушного шарика внизу экрана и прочитал:
Миссис Сигсби: Привет Люк, я руковожу этим заведением и хотела бы встретиться с тобой.
Он обдумал эти слова и ответил.
Люк: У меня есть выбор?
Ответ пришёл мгновенно.
Миссис Сигсби: Нет. J
– Засунь этот смайлик себе в…
В дверь кто-то постучал. Он подошёл к ней, ожидая увидеть Глэдис, но в этот раз за ней стоял Хадад, один из мужчин, которых он видел у лифта.
– Прогуляемся, парниша?
Люк вздохнул.
– Секунду. Нужно одеть кроссовки.
– Без проблем.
Хадад отвёл его к двери, которая находилась после лифта, и воспользовался картой-ключом, чтобы отпереть её. Затем они прошли небольшое расстояние до административного здания, отмахиваясь от насекомых.
Миссис Сигсби напомнила Люку старшую сестру его отца. Как и тётя Рода, эта женщина была худой, с едва заметными бёдрами и грудью. Только вокруг рта тёти Роды были морщинки, а её глаза всегда смотрели на него с теплотой. Она любила обниматься. Люк подумал, что от женщины в костюме цвета сливы и туфлях на каблуках, стоящей возле своего стола, не стоит ждать никаких объятий. Можно было рассчитывать на улыбку, но эта улыбка была бы фальшивой. Во взгляде миссис Сигсби он увидел лишь внимательную оценку. И больше ничего.
– Спасибо Хадад. Дальше я сама.
Санитар – как предположил Люк – почтительно кивнул и вышел из офиса.
– Начнём с очевидных вещей, – сказала она. – Мы тут одни. Я провожу около десяти минут наедине с каждым новичком вскоре после их прибытия. Некоторые из них, дезориентированные и злые, пытались напасть на меня. Но я не держу на них зла. Да и с чего бы? Самым старшим новичкам – шестнадцать, а средний возраст – одиннадцать с половиной. Другими словами, все они дети, а дети плохо контролируют свои импульсы даже в лучшие периоды. Я рассматриваю такое агрессивное поведение, как сигнал к обучению… и я учу их. Нужно ли мне учить тебя, Люк?
– Нет, – ответил Люк. Он подумал, не был ли Ники одним из тех, кто пытался отыграться на этой аккуратной маленькой женщине. Возможно, позже он спросит об этом.
– Хорошо. Присаживайся.
Люк сел в кресло перед её столом, наклонившись вперёд и крепко зажав ладони между коленями. Миссис Сигсби села напротив, глядя на Люка взглядом директрисы, которая не потерпит никаких глупостей. Которая сурово за них накажет. Люк ещё не встречал безжалостных взрослых, но сейчас ему показалось, что он столкнулся с одним из них лицом к лицу. Эта мысль была пугающей и сначала он хотел отвергнуть её, как нелепую. Но подавил порыв. Лучше считать, что он просто жил в каком-то своём мирке. Лучше – безопаснее – считать, что она та, за кого он её принял, пока и если она не проявит себя с обратной стороны. Ситуация и так была скверной, вне всяких сомнений. И заниматься самообманом было худшее, что он мог сделать.
– Ты завёл друзей, Люк. Это хорошее, хорошее начало. Во время своего пребывания в Передней Половине ты познакомишься и с другими. Двое из них – мальчик по имени Эйвери Диксон и девочка по имени Хелен Симмс – только что поступили. Сейчас они спят, но ты скоро встретишься с ними, – с Хелен, возможно, ещё до отбоя в десять. А Эйвери может проспать всю ночь. Он довольно юн и наверняка будет дезориентирован, когда проснётся. Надеюсь, ты возьмёшь его под своё крыло, как надеюсь сделает Калиша, Айрис и Джордж. А, может, даже Ники, хотя никто не знает, как он может отреагировать. Думаю, он и сам не знает. Помогая Эйвери адаптироваться в новых условиях, ты сможешь заработать жетоны, которые, как ты уже знаешь, являются основным платёжным средством здесь, в Институте. Всё зависит от тебя, но мы будем приглядывать.
Знаю, подумал Люк. И будете подслушивать. За исключением нескольких мест. Если, конечно, Морин права насчёт их.
– Твои друзья дали тебе определённое количество информации, часть которой правдива, а часть – полная ерунда. То, что я скажу тебе сейчас, – абсолютная правда, так что слушай внимательно. – Она подалась вперёд, положив ладони на стол и сверля его взглядом. – Ты слушаешь, Люк? Потому что, как говорится, я не буду повторять дважды.
– Да.
– Что «да»? – бросила она, хотя её лицо оставалось таким же спокойным.
– Я слушаю. Внимательно.
– Замечательно. Какое-то время ты пробудешь в Передней Половине. Это может быть десять дней, или две недели, или месяц, хотя очень немногие из наших новобранцев остаются там так долго.
– Новобранцы? Хотите сказать, что меня призвали?
Она коротко кивнула.
– Именно это я и хочу сказать. Идёт война и ты был призван, чтобы служить своей стране.
– Почему? Потому что время от времени могу передвинуть стакан или книгу, не прикасаясь к ним? Это глуп…
– Заткни свой рот!
Люк был потрясён этими словами, почти так же, как пощёчиной от руки Тони.
– Когда я говорю, ты слушаешь. И не перебиваешь. Это ясно?
Не доверяя своему голосу, Люк только кивнул.
– Это не гонка вооружений, а гонка умов, и если мы проиграем, последствия будут более чем ужасающими; они будут невообразимыми. Пусть тебе всего лишь двенадцать, но ты солдат в необъявленной войне. Как Калиша и остальные. Нравится ли тебе это? Конечно, нет. Призывникам это никогда не нравится, и порой им нужно объяснять, что их ждут последствия за невыполнение приказов. Полагаю, в этом отношении ты уже получил один урок. Если ты так умён, как сказано в твоём досье, то, вероятно, второй тебе не понадобится. Однако, если это повторится, то ты получишь его. Здесь не твой дом. Здесь не твоя школа. Здесь тебя не заставят мыть посуду, не отправят в кабинет директора и не оставят после уроков. Здесь ты будешь наказан. Ясно?
– Да. – Для хороших мальчиков и девочек – жетоны; для плохих – пощёчины. Или того хуже. Концепция была простой, но пугающей.
– Тебе сделают несколько инъекций. Ты пройдёшь несколько тестов. За твоим эмоциональным и физическим состоянием будет вестись наблюдение. И со временем тебя переведут в Заднюю Половину, где ты будешь служить. Там ты можешь пробыть до шести месяцев, хотя средняя продолжительность активной службы длится всего шесть недель. Затем твоя память будет стёрта и тебя отправят домой к родителям.
– А они живы? Мои родители живы?
Она засмеялась, и на удивление весело.
– Конечно живы. Мы не убийцы, Люк.
– Тогда я хочу поговорить с ними. Дайте мне поговорить с ними, и я сделаю всё, что попросите. – Слова вырвались прежде, чем он понял, настолько опрометчивым было это обещание.
– Нет, Люк. Кажется, между нами всё ещё есть недопонимание. – Она подалась назад. Но ладони остались на столе. – Это не переговоры. Ты и так сделаешь всё, что мы попросим. Поверь мне на слово, и тогда избавишь себя от ненужной боли. Пока ты находишься в Институте, у тебя не будет никаких контактов с внешним миром, включая родителей. Ты будешь подчиняться всем приказам. Ты будешь соблюдать все протоколы. Впрочем, за редким исключением, приказы не покажутся тебе трудными, а протоколы обременительными. Твоё время здесь быстро подойдёт к концу, и когда ты покинешь нас, когда одним прекрасным утром проснёшься в своей спальне, то ни о чём даже не вспомнишь. Печальнее всего – по крайне мере, я так думаю – что ты даже не будешь знать о том, что тебе выпадала великая честь служить своей стране.