– Сильнее в десятки раз. У них есть штука для измерения: BDNF. Я видела её на ноутбуке доктора Хендрикса, и, думаю, это что-то серьёзное, очень серьёзное. Ты мозговитый – знаешь что-нибудь о этом?
Люк не знал, но намерен был выяснить. Если только сперва они не заберут его компьютер.
– В общем, как бы то ни было, а парень просто бомба. Я говорила с ним! Это была настоящая телепатия!
– Но ты, должно быть, встречалась и с другими ТП, хотя их и меньше, чем ТК. Может, не во внешнем мире, но тут уж точно.
– Ты не понял. Или не можешь. Это как слушать магнитофон на минимальной громкости или как слушать разговор людей на террасе, когда ты на кухне со включенной посудомоечной машиной. Иногда совсем ничего не слышно. А сейчас всё было отчётливо, как в кино. Ты должен позаботиться о нём, когда меня не станет, Люк. Он чёртов Топотун, и нет ничего удивительного в том, что он ведёт себя не по возрасту. До сих в его жизни всё шло своим чередом.
В голове Люка эхом отдалось: когда меня не станет.
– Ты… тебе кто-то сказал, что тебя скоро переводят в Заднюю Половину? Морин?
– Тут и не нужно говорить. Вчера у меня не было ни одного из этих сраных тестов. И никаких уколов. Это верный признак. Ника тоже переводят. Джордж и Айрис, вероятно, пробудут здесь чуть дольше.
Она нежно положила ладонь ему на шею, снова вызвав ощущение трепета.
– На минутку побуду твоей сестрой, Люк, твоей духовной сестрой, так что выслушай меня. Если тебе нравится смотреть, как эта панк-роковская девчонка виляет бёдрами, пусть так и остаётся. Здесь не стоит слишком сближаться с людьми. Тебе будет херово, когда они уйдут, а они все уйдут. Но ты должен позаботиться об этом пареньке так долго, как сможешь. Когда я представляю Тони или Зика, или эту сучку Вайнону, избивающих Эйвери, мне хочется плакать.
– Я сделаю, что смогу, – сказал Люк, – но надеюсь ты ещё надолго останешься здесь. Я буду скучать по тебе.
– Спасибо, но вот об этом я как-раз и говорю.
Какое-то время они сидели молча. Люк полагал, что скоро ему придётся оставить её, но пока что не хотел уходить. Не был готов снова остаться наедине с собой.
– Думаю, я могу помочь Морин. – Он говорил тихим голосом, едва шевеля губами. – Со счетами по кредитам. Но мне нужно поговорить с ней.
Её глаза широко раскрылись, и она улыбнулась.
– Правда? Это было бы здорово. – И она прикоснулась губами к его уху, вызвав очередную волну трепета. Он боялся посмотреть на свои руки – вдруг они покрылись мурашками. – Сделай это поскорее. Через день-два у неё неделя выходных. – Теперь она положила ладонь – Боже мой! – на его бедро, зайдя на территорию, которую к этому времени обходила даже мать Люка. – А потом в течении трёх недель сможешь поймать её только в коридорах или в бытовке – и всё. Она не станет говорить с тобой об этом даже в безопасных зонах, а там уже не за горами будет Задняя Половина.
Она убрала губы от его уха и руку с бедра, от чего Люк страстно возжелал, чтобы у неё нашлись ещё какие-нибудь секреты, которыми можно поделиться.
– Возвращайся в свою комнату, – сказала она, и по блеску в её глазах он понял, что она хорошо понимает, какое впечатление произвела на него. – И попробуй немного вздремнуть.
Люк пробудился от глубокого сна без сновидений, услышав громкий стук в дверь. Он сел, озираясь по сторонам, гадая, не проспал ли школу.
Дверь открылась и на него уставилось улыбающееся лицо. Это была Глэдис, женщина, которая водила его на чипирование; которая сказала, что он здесь для службы.
– Ку-ку! – прощебетала она. – Проснись и пой! Ты пропустил завтрак, но я принесла тебе апельсиновый сок. Сможешь выпить по дороге. Свежевыжатый!
Люк увидел зелёный индикатор питания ноутбука, который находился в спящем режиме, но если Глэдис подойдёт и нажмёт любую клавишу, чтобы проверить, на какие сайты он заходил (Люк не станет препятствовать ей), она увидит невидимку Герберта Уэллса c забинтованной головой и в тёмных очках. Она не узнает, что там было; может просто подумает, что это какой-то научно-фантастический сайт, но, вероятно, доложит об этом. И если так, они пойдут к кому-то рангом повыше. К кому-то, кому положено всем интересоваться.
– Можно мне минутку, чтобы одеться?
– Тридцать секунд. А то сок нагреется. – Она кокетливо подмигнула ему и закрыла дверь.
Люк спрыгнул с кровати, натянул джинсы, схватил футболку и подошёл к ноутбуку узнать время. Он удивился, увидев, что часы показывали девять. Он никогда не спал так долго. На секунду он задумался, не добавили ли они что-нибудь в еду, хотя, с другой стороны, он не проснулся бы ночью.
Это от потрясения, подумал он. Я всё ещё пытаюсь переварить происходящее, во всём разобраться.
Он выключил компьютер, понимая, что любые попытки скрыть мистера Гриффина бесполезны, если они мониторили его. И если так, то они уже знают, что он нашёл способ зайти на сайт «Нью-Йорк Таймс». Разумеется, если так думать, то всё бесполезно. Вероятно, приспешники Сигсби хотели, чтобы он так думал – он и все остальные пленники.
Если бы они знали, то уже забрали бы компьютер, сказал он себе. И если бы мониторили его, то разве не заметили бы, что на экране приветствия другое имя?
Это казалось логичным, но, возможно, они просто скармливали ему наживку. Какая-то паранойя, но и ситуация была параноидальной.
Когда Глэдис снова открыла дверь, он сидел на кровати и надевал кроссовки.
– Отлично! – выкрикнула она, будто Люку было три, и он впервые самостоятельно оделся. Она нравилась ему всё меньше и меньше, но когда подала ему сок, Люк выпил его залпом.
В этот раз, когда Глэдис поводила карточкой, она сказала лифту, чтобы тот доставил их на уровень «В».
– Боже, какой чудесный день! – воскликнула она, когда лифт начал спускаться. Казалось, это было её стандартное начало разговора.
Люк взглянул на её руки.
– Вижу, у вас обручальное кольцо. У вас есть дети, Глэдис?
Её улыбка слегка угасла.
– Это касается только меня.
– Мне просто интересно, будь у вас дети, вы бы хотели, чтобы их держали здесь взаперти?
– «В», – произнёс мягкий женский голос. – Этаж «В».
Улыбка исчезла с её лица, когда она вывела его из лифта, сжимая его руку чуть крепче необходимого.
– А ещё мне интересно, как вы уживаетесь сами с собой. Ой, кажется, это личное, да?
– Хватит, Люк. Я принесла тебе сок. Хотя могла этого не делать.
– А что бы вы сказали своим детям, если бы они узнали, что здесь происходит? Если бы вы, ну, попали в новости. Как бы вы объяснили им?
Она ускорила шаг, чуть ли не волоча его за собой, но в её лице не было никакой злости. А если бы была, он бы, по крайней мере, испытал сомнительное утешение, зная, что пробил брешь. Но её лицо ничего не выражало. Одна лишь пустота. Это было лицо куклы.
Они вошли в комнату с номером «В-17». Полки были уставлены медицинским и компьютерным оборудованием. Там стояло мягкое кресло, как в кинотеатре, а позади него на стальной подставке было что-то похожее на проектор. По крайней мере, на подлокотниках не было ремней.
Их ждал техник – ЗИК, судя по именной табличке на синей форме. Люк слышал это имя. Морин говорила, что он был одним из самых плохих.
– Привет, Люк, – сказал Зик. – Как бодрость духа?
Не зная, как ответить, Люк пожал плечами.
– Не собираешься создавать проблемы? Я это хотел узнать.
– Нет. Никаких проблем.
– Умница. Рад слышать.
Зик откупорил бутыль, наполненную синей жидкостью. Люк почувствовал резкий запах спирта, и Зик достал из неё градусник, который казался не меньше фута в длину. На самом деле нет, но…
– Спусти штаны и наклонись над креслом, Люк. Локти на сиденье.
– Может, не…
Не при Глэдис, хотел он сказать, но дверь в кабинет «В-17» была закрыта. Глэдис ушла. Может, чтобы не смущать меня, подумал Люк, но, скорее, потому что с неё хватило моего дерьма. Что несомненно взбодрило бы его, если бы не этот стеклянный стержень, который вскоре будет исследовать ранее неизведанные глубины его тела. Таким градусником ветеринар мог бы измерить температуру лошади.
– «Может, не» что? – Он помахал градусником вперёд и назад, будто жезлом тамбурмажора. – Не этим? Извини, приятель, но так нужно. Приказ сверху.
– Не легче ли воспользоваться налобным[58]? – спросил Люк. – Уверен, они вам по карману – продаются в аптеке «Си-Ви-Эс» по полтора бакса за штуку. А по карте ещё дешев…
– Прибереги свои советы для друзей. Снимай штаны и нагибайся или я помогу тебе, от чего ты не будешь в восторге.
Люк медленно подошёл к креслу, расстегнул штаны, спустил их вниз и нагнулся.
– Вот и взошла луна! – Зик встал перед ним: в одной руке градусник, в другой – банка с вазелином. Он окунул градусник в банку и достал его. С конца свисал желеобразный шарик. Люку это показалось панчлайном грязной шутки. – Видишь? Смазки много, так что больно не будет. Просто расслабь булки и помни, что, пока ты не почувствуешь на себе обе мои руки, твоя задняя девственность останется нетронутой.
Он обошёл Люка, который стоял согнувшись, выставив задницу, и уперев локти в сиденье. Люк чувствовал сильный и невыносимый запах пота. Он напомнил себе, что он не первый ребёнок в Институте, подвергающийся этой процедуре. Стало немного полегче… но совсем капельку. Помещение было забито высокотехнологичным оборудованием, а этот человек собирался измерить его температуру самым низкотехнологичным способом. Почему?
Чтобы сломить меня, подумал Люк. Чтобы дать понять, что я подопытная свинка и со мной можно не церемониться, получая данные любым старомодным способом. Возможно, им даже не нужна эта часть данных. Возможно, это просто способ сказать: если мы можем засунуть эту штуку тебе в задницу, то что ещё мы можем туда засунуть? Ответ: всё, что угодно.
– Неизвестность убивает, не так ли? – сказал Зик, стоя за спиной Люка. И этот сукин сын смеялся.
После надругательства с помощью градусника, которое, казалось, длилось довольно долго, Зик измерил кровяное давление Люка, содержание кислорода в крови, измерил его рост и вес. Также он заглянул Люку в рот и в нос, а затем записал результаты, что-то бубня себе под нос. К этому времени Глэдис вернулась в комнату, попивая кофе из кружки с ромашками, и улыбаясь своей фальшивой улыбкой.
– Время укола, Люки, – сказала Зик. – Ты ведь будешь умницей и доставишь мне проблемы, а?
Люк помотал головой. Всё, что он сейчас хотел, так это вернуться в свою комнату и вытереть вазелин с задницы. Ему нечего было стыдиться, но он всё равно чувствовал себя пристыженным. Униженным.
Зик сделал ему укол. В этот раз Лю не почувствовал никакого нагрева. Только небольшую боль, которая сразу же прошла.
Зик посмотрел на часы, шевеля губами во время отсчёта секунд. Люк делал то же самое, только мысленно. Он успел досчитать до тридцати, когда Зик опустил руку.
– Тошнота?
Люк помотал головой.
– Металлический привкус во рту?
Люк чувствовал только послевкусие от апельсинового сока.
– Нет.
– Ладно, хорошо. Теперь посмотри на стену. Видишь точки? Или что-то наподобие пятен?
Люк помотал головой.
– Ты говоришь правду?
– Да. Ни точек. Ни пятен.
Зик несколько секунд смотрел ему в глаза (Люк хотел было спросить, не видит ли он в них каких-нибудь точек, но сдержался). Затем он выпрямился, театрально отряхнул ладони и повернулся к Глэдис.
– Можешь забирать его. Позже доктор Эванс хочет опробовать на нём эту глазную штуку. – Он указал на проектор. – В четыре часа.
Люк хотел спросить, что ещё за глазная штука, но на самом деле ему было всё равно. Чувство голода было сильнее, и не важно, что они сделали с ним (по крайней мере, на данный момент), но больше всего он хотел привести себя в порядок. Он чувствовал себя – это можно было описать только тюремным словом – опущенным.
– Видишь, было не так уж страшно, правда? – спросила его Глэдис, когда они поднимались вверх на лифте. – Пустяки. – Люк хотел спросить, показалось бы это пустяком, если бы речь шла о её заднице? Ники мог бы спросить, но он не Ники.
Она одарила его фальшивой улыбкой, которая показалась ему ещё отвратительней.
– Ты начинаешь хорошо себя вести и это замечательно. Вот тебе жетон. Хотя, возьми два. Сегодня я добрая.
Он взял жетоны.
Позже, стоя под душем с опущенной головой и водой, стекающей по волосам, он снова разревелся. В каком-то смысле он был как Хелен: он тоже хотел, чтобы всё это оказалось сном. Он готов был отдать всё – возможно, и свою душу, если бы мог проснуться в своей домашней кровати, вдыхая запах жаренного бекона, доносящийся снизу, из кухни. Когда слёзы иссякли, он начала ощущать что-то ещё, помимо горести и утраты, – какую-то жёсткость. Будто открыл в себе неизвестный ранее источник сил. И от этого почувствовал некоторое облегчение.
Это был не сон, это происходило на самом деле, и выбраться отсюда казалось уже не достаточно. Эта сила внутри него хотела большего. Она хотела изобличить все эти похищения, всю эту кучку истязателей детей от миссис Сигсби до Глэдис с её фальшивой улыбкой, и до Зика с его мерзким ректальным градусником. Чтобы обрушить Институт на их головы, как Самсон обрушил храм Дагона на филистимлян. Он знал, что это не более, чем несбыточная фантазия обиженного двенадцатилетнего ребёнка, но всё равно желал этого, и если бы существовал хоть какой-то способ, то он не упустил бы шанс.
Как любил говорить его отец: нужно ставить перед собой цели. Они могут помочь пережить трудные времена.
К тому времени, когда он добрался до столовой, там уже никого не было, за исключением уборщика (на табличке значилось имя ФРЕД), который мыл пол. Для обеда было ещё рано, но на столике у входа стояла ваза с фруктами: апельсины, яблоки, виноград и пара бананов. Люк взял яблоко, затем подошёл к торговым автоматам и воспользовался одним жетоном, чтобы купить пакет попкорна. Завтрак чемпионов, подумал он. Мама бы не одобрила.
Он прошёл в гостиную и выглянул на игровую площадку. За одним из столиков для пикников сидели Джордж и Айрис, которые играли в шашки. На батуте осторожно прыгал Эйвери. Ники и Хелен там не было.
– Кажется, это худшее сочетание продуктов, какое только можно представить, – сказала Калиша.
Люк вздрогнул, просыпав на пол часть попкорна из пакета.
– Чтоб тебя, привидение.
– Прости. – Она присела на корточки, подняла несколько попкорин и отправила их в рот.
– С пола? – спросил Люк. – Не верю своим глазам.
– Правило пяти секунд.
– По данным Национальной службы здравоохранения Англии правило пяти секунд – это миф. Полная чушь.
– Твоя гениальность накладывает на тебя обязанность разрушать чужие заблуждения?
– Нет, я просто…
Она улыбнулась и встала.
– Да я просто подначиваю тебя, Люк. Ветрянщица просто подначивает тебя. Ты в порядке?
– Да.
– Тебе уже вставляли градусник?
– Да. И давай не будем об этом.
– Вас поняла. Хочешь до обеда поиграть в криббидж? Если не умеешь, я научу.
– Я умею, но не хочу. Думаю, пойду обратно в комнату.
– Поразмыслить над своим положением?
– Что-то вроде того. Увидимся в обед.
– Когда прозвенит звонок, – сказала она. – Считай, это свидание. Не унывай, маленький герой, и дай мне пять.
Она подняла руку и Люк увидел что-то, зажатое между её большим и указательным пальцами. Он приложил свою белую ладонь к её коричневой, и сложенный клочок бумаги перешёл из её руки в его.
– Увидимся, парень. – Она зашагала на игровую площадку.
Вернувшись в свою комнату, Люк лёг на кровать, повернулся к стене и развернул клочок бумаги. Почерк Калиши был очень мелким и аккуратным.
«Как можно скорее встреться с Морин у ледогенератора возле комнаты Эйвери. Записку смой».
Он скомкал бумажку, прошёл в ванную и бросил её в унитаз, попутно спуская штаны. Он чувствовал себя нелепо, делая это, – как ребёнок, играющий в шпиона; и одновременно с этим он совершенно не чувствовал себя нелепо. Ему хотелось верить, что, по крайней мере, в la maison du chier [59] нет камер, но верилось слабо.
У ледогенератора. Там, где Морин разговаривала с ним вчера. Интересно. По словам Калиши, в Передней Половине было несколько мест, где прослушка работала плохо или вообще не работала, но Морин, похоже, предпочитала именно это. Может, потому что там не было видеонаблюдения. Может, только там она чувствовала себя в безопасности, потому что ледогенератор был довольно шумным. А, может, он делал слишком поспешные выводы.
Он подумал о том, чтобы перед встречей с Морин зайти сайт «Стар Трибьюн», и сел за компьютер. Он даже дошёл до мистера Гриффина, но затем остановился. Действительно ли он хотел знать? Что эти ублюдки, эти монстры – лгали, и его родители были мертвы? Зайти на сайт «Трибьюн» было бы сродни тому, чтобы поставить всё на кон.
Не сейчас, решил он. Пусть он и прошёл через унижение градусником, но не сейчас. Если это делает его трусом, то так тому и быть. Он выключил компьютер и пошёл в другое крыло. Морин не было рядом с ледогенератором, но её тележка с бельём стояла посреди коридора, который Люк теперь считал коридором Эйвери, и он услышал, как она напевает что-то о каплях дождя. Он пошёл на звук её голоса и увидел, как она застилает чистые простыни в комнате, украшенной плакатами ВФП[60] с гигантскими бифштексами в обтягивающих шортах. Все они выглядели достаточно злобно, чтобы прожевать гвозди и выплюнуть скобки для степлера.
– Привет, Морин, как дела?
– Хорошо, – ответила она. – Спина немного побаливает, но на этот случай у меня есть «Мотрин».
– Нужна помощь?
– Спасибо, но это последняя комната и я почти закончила. Две девочки и один мальчик. Скоро поступят. Это комната мальчика. – Она указала на плакаты и засмеялась. – Если ты вдруг не понял.
– Я, вообще, думал принести льда, но у меня в комнате нет ведёрка.
– Они лежат в шкафу возле корзины для мусора. – Она выпрямилась, упёрлась руками в поясницу и поморщилась. Люк услышал, как хрустнула её спина. – Ох, так намного лучше. Я покажу тебе.
– Если вас не затруднит.
– Нисколько. Пойдём. Можешь катить мою тележку, если хочешь.
Пока они шли по коридору, Люк размышлял о своих исследованиях, проведённых в отношении проблемы Морин. Особенно выделялся один статистический факт: американцы задолжали более двенадцати триллионов долларов. Деньги потрачены, но не заработаны, а просто взяты в долг. Парадокс, который может понравиться только бухгалтеру. В то время, как большая часть долга связана с ипотекой на дома и бизнесы, немалая сумма распределилась по маленьким пластиковым прямоугольникам, которые есть в каждой сумочке и каждом бумажнике – этакий оксикодон для американских потребителей.
Морин открыла маленький шкафчик справа от ледогенератора.
– Достанешь сам, чтобы мне не горбиться лишний раз? Какой-то оболтус засунул все ведёрки в самый конец.
Люк потянулся за ведёрком, одновременно заговорив тихим голосом:
– Калиша сказала, что у вас проблемы с кредитами. Кажется, я знаю, как решить их, но многое зависит от вашего заявленного местожительства.
– Моего заявленного…
– В каком штате вы живёте?
– Я… – Она украдкой огляделась. – Нам нельзя сообщать вам личные данные. Это будет стоить мне работы, если кто-то узнает. Больше, чем работы. Могу я доверять тебе, Люк?
– Я буду держать рот на замке.
– Я живу в Вермонте. Берлингтон. Там я провожу выходные. – Сказав ему это, она как будто высвободила что-то внутри себя, слова полились потоком, хотя она по-прежнему говорила тихо. – Первое, что я делаю по окончании работы, так это удаляю из своего телефона кучу назойливых входящих звонков. А когда прихожу домой, делаю то же самое с автоответчиком на другом телефоне. На стационарном. Когда автоответчик заполнен, они шлют письма – с предупреждениями, угрозами – на электронную почту или суют конверты под дверь. Мою машину, эту развалюху, они могут забрать в любое время, но теперь они взялись за мой дом! Он оплачен, и не благодаря ему! Я погасила ипотеку поощрительной премией, когда устроилась сюда – именно поэтому я и устроилась сюда, но они заберут его и тогда плакали мои, как это называется…
– Сбережения, – шёпотом сказал Люк.
– Точно, правильно. – На её желтоватых щеках появился румянец, но Люк не знал, от досады или от гнева. – Как только они получат дом, они возьмутся за сбережения, но эти деньги не для меня! Не для меня, но они всё равно заберут их! Так они говорят.
– Он задолжал так много? – Люк был поражён. Её муж, должно быть, тратил деньги налево и направо.
– Да!
– Тише. – Он держал в одной руке пластиковое ведёрко, а другой открыл ледогенератор. – Хорошо, что Вермонт. Там нет совместной собственности.
– Что это значит?
«То, что по их мнению, вы не должны знать, – подумал Люк. – Есть столько всего, что по их мнению, вы не должны знать. Стоит раз попасть в ловушку, только там они и хотят вас видеть». Он взял пластиковый совок, лежащий внутри автомата, и притворился, будто разбивает лёд на куски. – Карты, которыми он пользовался, были на его имя или на ваше?
– На его, конечно, но они продолжают доставать меня, потому что мы всё ещё женаты, а номера счетов – те же!
Люк начал наполнять ведёрко льдом… очень медленно.
– Они сказали, что могут сделать это и это звучит убедительно, но они не в праве. Не юридически и не в Вермонте. И не в большинстве штатов. Если он пользовался своими картами и на бумагах стоит его подпись, то это его долг.
– Они говорят – общий! Наш долг!
– Они лгут, – прямо сказал Люк. – А что касается звонков, о которых вы рассказали, – они звонят после восьми вечера?
Её голос понизился до яростного шёпота.
– Ты шутишь? Иногда они звонят ночью! «Заплатите, иначе банк заберёт ваш дом на следующей неделе! Вы придёте и увидите свою мебель на лужайке, а замки в дверях будут заменены!»
Люк читал об этом и о том, что было ещё хуже. Коллекторы угрожают старикам выгнать их из дома престарелых. Угрожают молодым семьям, которые всё ещё пытаются обустроить финансовую независимость. Они делают всё, что угодно, лишь бы получить свой процент.
– Хорошо, что большую часть времени вас нет дома и эти звонки оказываются на автоответчике. Они разрешают вам приносить сюда мобильник?
– Нет! Что ты! Он лежит в моей машине, в… в общем, не с собой. Как-то раз я сменила номер, но они узнали его. Как?
Легко, подумал Люк.
– Не удаляйте входящие звонки. Сохраняйте их. На них стоит дата и время. Коллекторские агентства не имеют права звонить клиентам – так они называют вас – после восьми вечера.
Он высыпал ведёрко и начал снова наполнять его, ещё медленнее. Морин глядела на него с изумлением и зарождающейся надеждой, но Люк не замечал этого. Он был глубоко сосредоточен на проблеме, мысленно проводя линии до центральных узлов, в которых эти линии можно было обрезать.
– Вам нужен адвокат. Но даже не думайте идти в одну из этих контор-однодневок, которые рекламируются по телеку, – они возьмут с вас втридорога, а потом устроят Главу 7[61]. Вы никогда не восстановите свой кредитный рейтинг. Вам нужен пробивной вермонтский адвокат, который специализируется на списании задолженностей, знает всё о законе «О добросовестных практиках взыскания долгов», и ненавидит этих кровососов. Я поищу и найду такого.
– Ты можешь это сделать?
– Почти уверен. – Если они не забрали его компьютер. – Адвокат должен выяснить, какие коллекторские агентства пытаются выбить из вас деньги, – те, что звонят вам по ночам. Банки и кредитные компании не любят называть имена посредников, которых они используют, но пока действует закон «О добросовестных практиках», – хотя в Вашингтоне есть влиятельные люди, которые пытаются отменить его, – хороший адвокат может вынудить их сделать это. Люди, которые звонят вам, постоянно переступают черту. Это кучка козлов, работающих в бойлерных[62].
И они не сильно отличаются от козлов, работающих здесь, подумал Люк.
– Каких бойлерных…
– Не важно. – Разговор уже начал затягиваться. – Хороший адвокат по списанию задолженностей пойдёт в банк с записью с вашего автоответчика и предложит им выбор: забыть о долге, либо пойти в суд с обвинениями в незаконной предпринимательской деятельности. Банки не любят ходить в суд, где люди узнают, что они нанимают парней, которые не шибко отличаются от бандитов из фильмов Скорсезе.
– Значит, мне не придётся платить? – Морин выглядела потрясённой.
Он посмотрел прямо в её усталое, бледное лицо.
– Разве вы сделали что-то плохое?
Она помотала головой.
– Но это огромная сумма. Он обставил свой дом в Олбани, накупил стереосистем и компьютеров, и ЖК-телевизоров; покупает всякие вещи для своей фифы, играет в казино и это продолжается уже несколько лет. А я дурочка всё верила, пока не стало слишком поздно.
– Ещё не поздно, в том-то и…
– Привет, Люк.
Люк вздрогнул, обернулся и увидел Эйвери Диксона.
– Привет. Как тебе батут?
– Нормально. Потом стало скучно. Знаешь, что? Мне сделали укол, и я даже не плакал.
– Молодец.
– Хочешь посмотреть телевизор до обеда? Айрис сказала, тут есть «Никелодеан». «Губка Бок» и «Расти-механик», и «Мой шумный дом».
– Не сейчас, – сказал Люк, – но ты иди.
Эйвери секунду разглядывал их, затем пошагал по коридору.
Как только он ушёл, Люк повернулся к Морин.
– Ещё не поздно, в том-то и дело. Но нужно спешить. Встретимся здесь завтра. Я дам вам имя адвоката. Хорошего. С приличным послужным списком. Обещаю.
– Это… милок, это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Ему нравилось, что она называла его «милок». Он чувствовал некую теплоту. Глупо, возможно, но приятно.
– Вот и нет. То, что они пытаются сделать с вами, слишком плохо, чтобы быть правдой.
– Я этого не забуду, – сказал она и сжала его руку. – Если ты сможешь…
В дальнем конце коридора с грохотом распахнулись двери. Люк вдруг подумал, что сейчас увидит парочку санитаров, злобных санитаров – возможно, Тони и Зика, – которые явились за ним. Они отведут его куда-нибудь и будут расспрашивать, о чём они с Морин разговаривали, и если он не ответит, они воспользуются «методами усиленного допроса», пока он всё не выложит. У него будут проблемы, но, возможно, у Морин будут проблемы похуже.
– Не волнуйся, Люк, – сказал она. – Это всего лишь новенькие.
В дверях появились трое санитаров в розовом. Они катили целую вереницу каталок. На первых двух были спящие девочки, обе светловолосые. На третьей лежал большой рыжеволосый мальчик – предположительно, поклонник ВФП. Все трое спали. Когда санитары приблизились, Люк сказал:
– Ни фига себе, кажется, эти девочки – близнецы! Копии!
– Ты прав. Их зовут Герда и Грета. А теперь иди и поешь чего-нибудь. Я должна помочь с заселением новеньких.
Эйвери сидел на пластиковом стуле, болтая ногами, жевал «Слим Джим» и наблюдал за происходящим в Бикини-Ботом.
– Мне дали два жетона за то, что не заплакал, когда сделали укол.
– Молодец.
– Могу дать второй, если хочешь.
– Не нужно, спасибо. Оставь на потом.
– Ладно. Мне нравится «Губка Боб», но я бы хотел пойти домой. – Эйвери не всхлипнул и не распустил нюни, но из уголков его глаз потекли слёзы.
– Да, я тоже. Не хнычь.
Эйвери перестал хныкать и Люк сел рядом с ним. Стул был тесноват для двоих, но ничего страшного. Люк одной рукой приобнял Эйвери. В ответ Эйвери положил голову Люку на плечо, от чего Люка проняло и тоже захотелось плакать.
– Знаешь, у Морин есть ребёнок, – сказал Эйвери.
– Да? Думаешь?
– Конечно. Когда-то он был маленьким, но сейчас большой. Даже старше Ники.
– Ага, ясно.
– Это секрет. – Эйвери продолжал смотреть на экран, где Патрик спорил с мистером Крабсом. – Она копит деньги для него.
– Правда? И откуда ты знаешь?
Эйвери посмотрел на него.
– Просто знаю. Как знаю, что твой лучший друг – Рольф, и ты живёшь на Уайлдерсмучи-Драйв.
Люк уставился на него в изумлении.
– Господи, Эйвери.
– Неплохо, да?
И хотя на его щеках всё ещё были слёзы, Эйвери хихикнул.
После обеда Джордж предложил сыграть в бадминтон трое на трое: он, Ники и Хелен против Люка, Калиши и Айрис. И добавил, что в качестве бонуса команда Ники может взять себе Эйвери.
– Он не бонус, а обуза, – сказала Хелен и отмахнулась от облака мушек, кружащих вокруг неё.
– Что такое обуза? – спросил Эйвери.
– Если хочешь узнать, прочти мои мысли, – ответила Хелен. – К тому же бадминтон для слабаков, которые не умеют играть в теннис.
– Как же с тобой весело, – сказала Калиша.
Хелен, которая шла в сторону столиков для пикника и шкафа с играми, не оборачиваясь, подняла над плечом средний палец. И оттопырила его. Айрис сказала, что Ники и Джордж могут сыграть против Люка и Калиши, а она, Айрис, будет судьёй. Эйвери сказал, что поможет ей. Все согласились, и игра началась. Обе стороны набрали по десять очков, когда дверь гостиной открылась и наружу почти ровной походкой вышел новичок. Он казался потерянным, будто находился под действием каких-то препаратов. И ещё казался рассерженным. Ростом шесть футов и возрастом около шестнадцати, прикинул Люк. У него был внушительный живот – продуктовое брюхо, которое в зрелом возрасте могло стать пивным, – но его руки бугрились мускулами и у него были внушительные трапециевидные мышцы – возможно, от занятий со штангой. Его щёки были усыпаны веснушками и прыщами. Глаза казались воспалёнными и сердитыми. Его рыжие волосы торчали клочьями во все стороны. Они все остановились, чтобы разглядеть его.