– Раньше не мог, но… они смотрели фильмы, потом были уколы, потом бенгальский огонь, потом групповое обнимание голова к голове – я тебе говорил об этом…
– Да.
– После этого обычно лучше, головные боли на время проходят, но у Айрис голова заболела сразу как они перестали обниматься, и так сильно, что она начала кричать без остановки. – Голос Эйвери зазвучал выше и задрожал так, что Люк весь похолодел. – «Моя голова, моя голова, она раскалывается, ох, моя голова, пусть это закончится, кто-нибудь, пусть это за…»
Люк тряхнул Эйвери.
– Тише. Они могут слушать
Эйвери сделал несколько глубоких вздохов.
– Жаль, что ты не можешь слышать меня в своей голове, как Ша. Тогда я мог бы всё тебе рассказать. Произносить вслух слишком тяжело.
– Попытайся.
– Ша и Ники попытались успокоить её, но не смогли. Она оцарапала Ша и пыталась ударить Ники. Затем пришёл доктор Хендрикс – он был в своей пижаме – и вызвал людей в красном. Чтобы забрать Айрис.
– В заднюю половину Задней Половины?
– Думаю. Но потом стало лучше.
– Может, они дали ей болеутоляющее. Или седативное.
– Не думаю. Кажется, ей просто стало лучше. Может, Калиша помогла ей?
– Меня не спрашивай, – сказал Люк. – Откуда я могу знать?
Но Эйвери не слушал.
– Возможно, есть способ помочь. Способ, чтобы они могли… – Он затих. Люку показалось, что он снова засыпает. Затем Эйвери пошевелился и сказал:
– Там есть что-то очень плохое.
– Тут везде всё плохое, – ответил Люк. – Фильмы, уколы, точки – всё это плохо.
– Да, но есть что-то другое. Что-то ещё хуже. Как… не знаю…
Люк прижался лбом ко лбу Эйвери и изо всех сил прислушался. Он услышал звук пролетающего высоко над головой самолёта.
– Звук? Что-то вроде гудения?
– Да! Но не от самолёта. Больше похоже на пчелиный улей. Это жужжание. Думаю, оно доносится из задней половины Задней Половины.
Эйвери поёрзал в кровати. В свете лампы, он больше не выглядел ребёнком, а был похож за взволнованного старика.
– Головные боли становятся хуже и хуже, длятся дольше и дольше, потому что они без конца заставляют их смотреть на точки… на эти огни… и они без конца делают им уколы и заставляют смотреть фильмы.
– И на бенгальский огонь, – сказал Люк. – Они должны смотреть на него, потому что это триггер.
– В смысле?
– Не важно. Засыпай.
– Не думаю, что смогу.
– Попытайся.
Люк обнял Эйвери и уставился в потолок. Он вспомнил старую блюзовую песню, которую ему иногда пела мама: Я была твоей с самого начала, ты забрал моё сердце. Ты взял лучшее, так какого чёрта, теперь давай малыш, отдохни.
Люк всё больше убеждался, что именно для этого они здесь и были: чтобы у них забрали всё лучшее. Здесь их превратили в оружие, которое будет использоваться, пока не исчерпает себя. Затем они отправятся в заднюю половину Задней Половины, к жужжанию… чем бы оно ни было.
Такого не бывает, сказал он себе. Но люди сказали бы, что таких мест, как Институт, тоже не бывает – уж точно не в Америке; а если и бывают, то мир узнал бы о них, потому что в наши дни ничего нельзя утаить – кто-нибудь бы проболтался. И всё же он был здесь. Они были здесь. Воспоминание о Гарри Кроссе, бьющемся в судорогах на полу в столовой и пускающем пену изо рта, – было ужасным; вид этой маленькой безобидной девочки с вывернутой головой, уставившейся стеклянными глазами в пустоту, – был ещё хуже, но ничто не могло быть ужаснее, чем сознание, постоянно подвергающееся атаке, пока оно, наконец, не станет частью пчелиного жужжания. По словам Эйвестера, именно это почти случилось с Айрис сегодня ночью, и скоро случится с Ники, покорителем всех женских сердец, и с остряком Джорджем.
И с Калишей.
Люк наконец заснул. Когда он проснулся, завтрак остался уже далеко позади, и он был один в кровати. Люк выбежал в коридор и влетел в комнату Эйвери, уверенный, что там будет пусто, но плакаты по-прежнему висели на стенах, а фигурки «Джи-Ай-Джо» стояли на комоде, – сегодня, изображая бой.
Люк вздохнул с облегчением, а затем съёжился, когда его шлёпнули по затылку. Он обернулся и увидел Вайнону (фамилия: Бриггс).
– Надень-ка что-нибудь, молодой человек. У меня нет никакого желания смотреть на мужчину в трусах, по крайней мере, если он младше двадцати двух и не подкачан. К тебе это не относится.
Она подождала, пока он уйдёт. Люк показал ей палец (ладно, пусть он прятал его, держа перед грудью, но всё равно было приятно) и вернулся в свою комнату, чтобы одеться. В дальнем конце коридора, где он переходил в следующий коридор, Люк увидел тележку для белья «Дандукс». Её могла прикатить Джолин или другая экономка, которая помогала справиться с наплывом «гостей», но он знал, что это Морин. Он мог чувствовать её. Она вернулась.
Когда он увидел её пятнадцать минут спустя, он подумал, что эта женщина больна, как никогда.
Она прибиралась в комнате близнецов, снимая плакаты диснеевских принцев и принцесс и аккуратно складывая в картонную коробку. Кровати маленьких Г были уже разобраны, а простыни сложены в тележку с другим грязным бельём, которое Морин уже успела собрать.
– Где Герда? – спросил Люк. Ему также было интересно, где Грета и Гарри, не говоря уж об остальных, кто мог умереть от их сраных экспериментов. Может, у них тут есть крематорий в этом гадюшнике? Например, на уровне «Е»? Если так, то у них, должно быть, стояли самые современные фильтры, иначе он почувствовал бы запах от сжигания детей.
– Не спрашивай и я не буду тебе лгать. Не мешай, парень, иди, куда шёл. – Её голос был скрипучим и сухим, пренебрежительным, но всё это было показухой. Даже от слабой телепатии была своя польза.
В столовой Люк взял яблоко из вазы с фруктами и пачку сладких сигарет (КУРИ, КАК ТВОЙ ОТЕЦ) из торгового автомата. Из-за сигарет он почувствовал, как ему не хватает Калиши, но в то же время ощутил себя рядом с ней. Он вышел на игровую площадку, где было восемь-десять детей – фул-хаус по сравнению с тем, что было, когда привезли Люка. Эйвери сидел на одном из матов, разложенных вокруг батута, опустив голову на грудь, глаза закрыты – он дремал. Люк не был удивлён. У мелкого засранца была тяжёлая ночь.
Кто-то хлопнул его по плечу, сильно, но без враждебности. Люк повернулся и увидел Стиви Уиппла, одного из новичков.
– Блин, прошлый вечер был хреновым, – сказал Стиви. – Я об этом большом рыжем парне и маленькой девочке.
– И не говори.
– А сегодня утром пришли эти мужики в красной форме и забрали панковскую девочку в Заднюю Половину.
Люк уставился на Стиви в молчаливом ужасе.
– Хелен?
– Ага, её. Это место отстой, – сказал Стиви, глядя на игровую площадку. – Вот бы у меня были, ну там, реактивные ботинки. Я бы слинял так быстро, что ты и глазом бы не моргнул.
– Реактивные ботинки и бомба, – сказал Люк.
– А?
– Разбомбить к херам, а потом улететь.
Стиви задумался над этим, его вытянутое лицо расслабилось, и он засмеялся.
– Неплохо. Ага, сравнять с землёй, а потом умчаться на хрен отсюда. Эй, у тебя нет лишних жетонов? Что-то я проголодался, и не очень люблю яблоки. Больше тащусь от «Твикс». Или чипсов. Чипсы – это хорошо.
Люк, который получил много жетонов, когда строил из себя хорошего мальчика, дал Стиви Уипплу три и посоветовал обдолбаться.
Вспомнив, как он первый раз увидел Калишу, и, возможно, чтобы отметить это событие, Люк зашёл внутрь, селя рядом с ледогенератором, и засунул в рот одну из сладких сигарет. Он принялся за вторую, когда появилась Морин с тележкой, наполненной теперь уже чистыми простынями и наволочками.
– Как ваша спина? – спросил её Люк.
– Хуже не бывает.
– Жаль. Это хреново.
– Я принимаю таблетки. Они помогают. – Она наклонилась и упёрлась руками в колени, так что её лицо оказалось напротив лица Люка.
Он прошептал:
– Они забрали мою подругу Калишу. Ники и Джорджа. А сегодня – Хелен. – Забрали большинство его друзей. И кто же теперь старожил Института? Конечно, Люк Эллис.
– Я знаю. – Она тоже говорила шёпотом. – Я была в Задней Половине. Мы не можем больше встречаться и разговаривать, Люк. Они что-нибудь заподозрят.
В её словах была правда, но всё равно это казалось как-то странно. Как Джо и Хадад, Морин всегда общалась с детьми и давала им жетоны, когда они у неё были. Разве не было других мест, мёртвых зон, где не работала прослушка? Калиша считала, что были.
Морин выпрямилась и потянулась, уперев руки в поясницу. Она заговорила обычным голосом:
– Ты собираешься сидеть здесь весь день?
Люк втянул сладкую сигарету, свисавшую с его нижней губы, разжевал её и поднялся на ноги.
– Подожди, дам жетон. – Она вынула его из кармана и протянула Люку. – На что-нибудь вкусненькое.
Люк вернулся в свою комнату и растянулся на кровати. Он свернулся калачиком и развернул плотный квадрат бумаги, который она дала ему вместе с жетоном. У Морин был старомодный гуляющий почерк, но трудно было читать не только из-за этого. Буквы были мелкими. Она исписала листок слева направо, сверху до низу с одной стороны, и частично с другой. Люк вспомнил слова мистера Сируа, произнесённые им на уроке английского языка о лучших рассказах Эрнеста Хемингуэя: они – чудеса сжатия. Так и здесь. Сколько черновиков ей понадобилось, чтобы вместить самое важное из того, что она хотела сказать, в эти строчки, написанные на клочке бумаги? Он восхищался её лаконичностью, хотя уже начал понимать, чем Морин занималась. Кем она была.
«Люк, ты должен избавиться от этой записки, как только прочтёшь её. Тебя будто Бог послал, как последний шанс исправить некоторые мои ошибки. Я поговорила с Лиа Финк из Берлингтона. Всё, что ты сказал, было правдой, и с моими деньгами всё будет хорошо. Но не всё хорошо со мной – болит спина. НО теперь, когда $$$ в безопасности, я в плюсе. Смогу передать их сыну, чтобы он поступил в колледж. Он никогда не узнает, что они от меня – я так хочу. Я перед тобой в долгу!! Люк, ты должен выбраться отсюда. Скоро тебя переведут в Заднюю Половину. Ты розовый и когда тесты закончатся, у тебя будет не больше 3-х дней. Я хотела бы кое-что дать тебе и рассказать много всего важного, но не знаю, как – разве что возле ледогенератора, но мы слишком часто бываем там. Не важно, что будет со мной, но я не хочу, чтобы ты утратил свой единственный шанс. Я бы хотела не делать того, что делала, или никогда не появляться в этом месте. Я думала о ребёнке, которого бросила, но это не оправдание. Теперь уже поздно. Я хотела бы поговорить где-то ещё, а не возле ледогенератора, но это рискованно. ПОЖАЛУЙСТА, избавься от этой записки, Люк, и БУДЬ ОСТОРОЖЕН – не ради меня, моя жизнь скоро закончится, но ради себя. СПАСИБО ЗА ПОМОЩЬ. Морин А.».
Итак, Морин была доносчиком, выслушивала детей в якобы безопасных местах, а потом бежала докладывать Сигсби (или Стакхаусу) те крохи информации, которые ей прошептали на ухо. Она могла быть не единственной; двое дружелюбных санитаров, Джо и Хадад, тоже могли быть доносчиками. В июле Люк возненавидел бы её за это, но сейчас был не июль, и он стал гораздо старше.
Он прошёл в ванную и бросил записку Морин в унитаз, попутно спуская штаны, как раньше поступил с запиской Калиши. Кажется, будто это было сто лет назад.
Днём Стиви Уиппл затеял игру в вышибалы. Большинство детей участвовали, но Люк отказался. Он взял из шкафа шахматную доску (в память о Ники) и воспроизвёл матч, который многие считают лучшим в истории: Яков Эстрин против Ганса Берлингера, Копенгаген, 1965 год. Классический, сорок два хода. Он ходил вперёд-назад, чёрной-белой, чёрной-белой – почти машинально, пока обдумывал записку Морин.
Ему была невыносима сама мысль, что Морин стучит, но Люк понимал её мотивы. Здесь были и другие люди, сохранившие хоть какие-то остатки порядочности, но работа в таком месте разрушала их моральный компас. Зная это или нет, но они были обречены. Морин, вероятно, тоже. Сейчас важно было только одно: действительно ли она знает, как ему выбраться отсюда. Для этого она должна передать ему информацию, не вызывая подозрений у миссис Сигсби и этого мужика, Стакхауса (по имени Тревор). А ещё отсюда вытекал вопрос: можно ли ей доверять? Люк думал, что можно. Не потому, что он помог ей в трудную минуту, но потому, что в записке читалось отчаяние, чувства женщины, решившей поставить все свои фишки на один оборот колеса. К тому же, какой у него был выбор?
Эйвери тоже играл в вышибалы, бегая внутри круга, и кто-то попал ему мячом прямо по лицу. Он сел и начал плакать. Стиви Уиппл помог ему подняться и осмотрел нос.
– Крови нет, всё в порядке. Можешь пока пойти посидеть с Люком.
– В смысле, выйти из игры, – сказал хныча Эйвери. – Я в порядке. Могу продолж…
– Эйвери! – позвал Люк. Он показал пару жетонов. – Хочешь крекеров с арахисовым маслом и колы?
Эйвери побежал к нему, забыв об ушибленном лице.
– Конечно!
Они зашли в столовую. Эйвери опустил жетон в автомат, и когда наклонился, чтобы достать упаковку из лотка, Люк наклонился вместе с ним и прошептал ему в ухо:
– Хочешь помочь мне выбраться отсюда?
Эйвери протянул ему упаковку «Набс».
– Хочешь? – А в сознании Люка вспыхнуло и погасло: «Как?»
– Возьму один, остальное тебе, – сказал Люк и в ответ послал три слова: «Скажу сегодня ночью».
Два параллельных разговора: один – вслух, второй – мысленный. И так же он будет общаться с Морин.
Он надеялся.
На следующий день после завтрака Глэдис и Хадад отвели Люка к иммерсионному баку. Там они оставили его с Зиком и Дэйвом.
Зик Ионидис сказал:
– Здесь мы проводим тесты, а ещё окунаем туда плохих мальчиков и девочек, которые не говорят правду. Ты будешь говорить правду, Люк?
– Да, – ответил он.
– У тебя есть телеп?
– Что? – спросил Люк, прекрасно зная, что имел в виду Зик-Фрик.
– Телеп. ТП. У тебя она есть?
– Нет. Я – ТК, помните? Двигаю ложки и всякое такое. – Он попытался улыбнуться. – Хотя не могу их гнуть. Я пытался.
Зик помотал головой.
– Если ты ТК и видишь точки, значит у тебя есть телеп. Если ты ТП и видишь точки, значит можешь двигать ложки. Так это и работает.
«Ты не знаешь, как это работает, – подумал Люк. – Никто из вас не знает». Он вспомнил, как кто-то сказал ему – может, Калиша, а, может, Джордж, – что они узнают, если он солжёт о том, что видит точки. Было похоже на правду; может, они что-то увидели в показаниях ЭЭГ, но знали ли наверняка? Нет. Зик блефовал.
– Я видел точки пару раз, но не могу читать мысли.
– Хендрикс и Эванс думают, что можешь, – сказал Дэйв.
– Я правда не могу. – Он посмотрел на них с такой искренностью, какую только мог изобразить.
– Сейчас мы это выясним, – сказал Дэйв. – Раздевайся, приятель.
Не имея выбора, Люк снял свою одежду и залез в бак – около четырёх футов в глубину, и около восьми в ширину. Вода была прохладной, но приятной – и на том спасибо.
– Я думаю о животном, – сказал Зик. – О каком?
Это был кот. Люк увидел не картинку, а просто слово, большое и яркое, как вывеска «Будвайзера» в окне бара.
– Не знаю.
– Ладно, приятель, значит хочешь поиграть в игры. Сделай глубокий вдох, опустись под воду и сосчитай до пятнадцати. После каждой цифры вставляй «физкульт-привет». Один-физкульт-привет, два-физкульт-привет, три-физкульт-привет и так далее.
Что Люк и сделал. Когда Люк вынырнул, Дэйв (пока что без фамилии) спросил, о каком он думает животном. Он держал у уме слово «КЕНГУРУ».
– Не знаю. Я сказал, что я ТК, а не ТП. И даже не ТК-плюс.
– Ныряй, – сказал Зик. – Тридцать секунд, после каждой «физкульт-привет». Я тоже буду считать, приятель.
Третье погружение длилось сорок пять секунд, четвёртое – целую минуту. Каждый раз ему задавали новый вопрос. От животных они перешли к именам санитаров: Глэдис, Норма, Пит, Присцилла.
– Я не могу! – выкрикнул Люк, смахивая капли воды с глаз. – Вы что, не понимаете?
– Я понимаю, что дальше будет минута с четвертью, – сказал Зик. – И во время отсчёта думай о том, сколько ещё это может продлиться. Всё в твоих руках, приятель.
Люк попытался вынырнуть, досчитав до шестидесяти семи. Зик схватил его за голову и опустил вниз. Он вынырнул, досчитав до минуты-пятнадцати, хватая ртом воздух; его сердце бешено колотилось.
– О какой спортивной команде я думаю? – спросил Дэйв, и в его сознании Люк увидел яркую барную вывеску со словом «ВИКИНГЗ».
– Не знаю!
– Брехня, – сказал Зик. – Давай теперь на минуту-тридцать.
– Нет, – сказал Люк, отплыв к центру бака. Он старался не паниковать. – Я не могу.
Зик закатил глаза.
– Не будь девкой. Ныряльщики за жемчугом могут не дышать по девять минут. А я хочу всего лишь девяносто секунд. Или ты можешь назвать дяде Дэйву его любимую спортивную команду.
– Он не мой дядя и я не могу этого сделать. Теперь отпустите меня. – И от бессилия добавил: – Пожалуйста.
Зик вытащил из кобуры свою электропалку и выставил максимальную мощность.
– Хочешь, чтобы я сунут эту штуку в воду? Будешь скакать, как Майкл Джексон. А теперь иди сюда.
За неимением выбора, Люк подошёл к краю иммерсионного бака. Это весело, сказала Ричардсон.
– Последний шанс, – сказал Зик. – О чём он думает?
«Викингз», «Миннесота Викингз», моя домашняя команда.
– Я не знаю.
– Ладно, – сказал Зик с сожалением в голосе. – Субмарина ВМС «Люк» начинает погружение.
– Подожди, дай ему пару секунд, чтобы собраться, – сказал Дэйв. – Он выглядел встревоженным, от чего встревожился Люк. – Наполни лёгкие воздухом, Люк. И постарайся не нервничать. Когда твой организм подвергается стрессу, он расходует больше кислорода.
Люк несколько раз вдохнул и выдохнул, и погрузился в воду. Рука Зика опустилась на его голову и вцепилась в волосы. «Спокойно, спокойно, спокойно», – повторял про себя Люк. А ещё: «Ты ублюдок, Зик, ты ублюдок, я тебя ненавижу сраный садист».
Он выдержал девяносто секунд и вынырнул, задыхаясь. Дэйв вытер его лицо полотенцем.
– Останови это, – прошептал он Люку в ухо. – Просто скажи, о чём я думаю. В этот раз я загадал кинозвезду.
Теперь на барной вывеске в голове Дэйва горело имя: МЭТТ ДЭЙМОН.
– Не знаю. – Люк начал реветь, слёзы катились по его влажному лицу.
Зик сказал:
– Ладно. Перейдём к минуте-сорока пяти. Сто пять долгих секунд, и не забудь после каждой вставить «физкуль-привет». Мы сделаем из тебя ныряльщика за жемчугом.
Люк снова запасся кислородом перед погружением, но досчитав до сотой секунды, был уверен, что сейчас откроет рот и втянет воду. Они вытащат его, откачают и всё повторится. И они будут продолжать, пока он не скажет то, что они хотят услышать, или не утонет.
Но, наконец, рука отпустила его голову. Он вынырнул, задыхаясь и кашляя. Они дали ему время отдышаться, затем Зик сказал:
– Чёрт с ними, с животными и спортивными командами. Просто скажи это. Я – телеп. Я – ТП, и всё закончится.
– Ладно! Хорошо! Я – телеп!
– Отлично! – воскликнул Зик. – Вот это прогресс! Какое число я загадал?
На яркой барной вывеске высветилось: 17.
– Шесть, – сказал Люк.
Зик издал звук гудка из игрового телешоу.
– Извини, но это семнадцать. Теперь две минуты.
– Нет! Я не могу! Пожалуйста!
Дэйв спокойно произнёс.
– Последний раз, Люк.
Зик с силой пихнул своего коллегу плечом, чуть не сбив с ног.
– Не говори ему того, что может не сбыться. – Он снова сосредоточил внимание на Люке. – Даю тридцать секунд, чтобы надышаться, а потом ныряй. Будешь у нас в олимпийской сборной, малыш.
Не имея выбора, Люк сделал несколько быстрых вдохов и выдохов, но задолго до того, как он успел мысленно досчитать до тридцати, рука Зика взяла его за волосы и надавила.
Люк открыл глаза и уставился на белую стенку бака. Краска в нескольких местах была содрана – возможно, ногтями других детей, подвергнутых этой пытке, которая применялась только к розовым. Почему? Это же очевидно. Потому что Хендрикс и Эванс считали, что диапазон экстрасенсорных способностей может быть расширен, а розовые – это расходный материал.
«Расширяй, расходуй, – подумал он. – Расширяй, расходуй. Спокойно, спокойно, спокойно».
И хотя он изо всех сил старался войти в дзен-подобное состояние, его лёгкие начали требовать больше воздуха. Его дзен-подобное состояние, которое было не таким уж дзен-подобным, испарилось, когда он подумал, что если выживет, то дальше придётся выдержать две минуты-пятнадцать, две-тридцать, затем…
Он начал метаться. Зик удерживал его под водой. Люк упёрся ногами в дно и оттолкнулся, почти вынырнув, но Зик добавил вторую руку и снова надавил. Вернулись точки, они вспыхнули перед глазами Люка, устремляясь к нему, отдаляясь, и возвращаясь обратно. Они начали кружиться вокруг него безумных вихрем. Огни штази, подумал Люк. Я захлебнусь, глядя на…
Зик вытянул его за волосы. Его белая туника промокла. Он пристально посмотрел на Люка.
– Я сделаю это ещё раз, Люк. Буду делать снова и снова, и снова. Буду окунать, пока не утонешь, а потом мы откачаем тебя, снова утопим и снова откачаем. Последний шанс: какое число я загадал?
– Я не… – Люка вырвало водой. – … знаю!
Зик смотрел на него ещё около пяти секунд. Люк пересёкся с ним взглядом, хотя в его глазах стояли слёзы. Затем Зик сказал.
– В жопу это и в жопу тебя, приятель. Дэйв, вытри его и отправь назад. Не хочу больше видеть его блядскую рожу.
Он вышел, хлопнув дверью.
Люк вылез из бака, пошатнулся и чуть не упал. Дэйв поддержал его и протянул полотенце. Люк вытерся и оделся, так быстро, как мог. Он не хотел дольше оставаться рядом с этим человеком или этим местом, но даже чувствуя себя полумертвым, он испытывал интерес.
– Почему это так важно? Почему это так важно, если мы здесь не для этого?
– Откуда ты знаешь, для чего ты здесь? – спросил Дэйв.
– Потому что я не тупой, вот откуда.
– Лучше держи рот на замке, Люк, – сказал Дэйв. – Ты мне нравишься, но это не значит, что я буду терпеть твой острый язык.
– Для чего бы не были эти точки, они не имеют никакого отношения к выяснению того, может ли ребёнок одновременно быть ТП и ТК. Чем вы вообще занимаетесь? Вы сами-то зна…
Дэйв наотмашь ударил Люка, сбив его с ног. Вода, растёкшаяся по кафельному полу, впиталась в его джинсы.
– Я здесь не для того, чтобы отвечать на твои вопросы. – Он наклонился к Люку. – Мы знаем, что мы делаем, хренов умник! Мы точно знаем, что мы делаем! – Он схватил Люка за руку. – В прошлом году у нас был парень, который продержался три с половиной минуты. Он был занозой в жопе, но, по крайней мере, не ныл!
В его комнату вошёл обеспокоенный Эйвери, но Люк попросил его уйти; сказал, что хочет побыть один.
– Это было плохо? – спросил Эйвери. – Бак. Мне жаль, Люк.
– Спасибо. Теперь уходи. Поговорим позже.
– Ладно.
Эйвери вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Люк повернулся на спину, стараясь не думать о тех долгих минутах под водой, но всё равно думал. Он всё ждал, когда вернутся огни, прыгающие и проносящиеся перед глазами, описывающие круги и закручивающие головокружительные вихри. Но этого не произошло, и он начал успокаиваться. Одна мысль вытеснила все остальные, даже страх, что точки могут вернуться… и остаться навсегда.
Побег. Я должен бежать. И если не смогу, то должен умереть до того, как они заберут меня в Заднюю Половину и заберут оставшуюся часть меня.
С окончанием июня отошли самые надоедливые насекомые, поэтому доктор Хендрикс встретился с Зиком Ионидисом на скамейке под тенистым дубом, который рос перед административным зданием. Рядом стоял флагшток, на котором в лёгком летнем ветерке лениво развевался звёздно-полосатый. На коленях доктора Хендрикса лежало досье Люка.
– Ты уверен, – сказал он Зику.
– Абсолютно. Я окунал маленького ублюдка, кажется, пять-шесть раз, и всегда на пятнадцать секунд дольше, как вы велели. Если бы он читал мысли, то сделал бы это, будьте уверены. Морской котик не выдержит такого дерьма, не говоря уж о ребёнке, у которого на яйцах не больше шести волосков.
Хендрикс, казалось, хотел чертыхнуться, затем вздохнул и покачал головой.
– Ладно. Я это переживу. Сейчас у нас много розовых, и ещё много на подходе. Выбор богатый. Но всё равно это досадно. Я возлагал надежды на этого ребёнка.
Он открыл досье с маленьким розовым кружком в правом верхнем углу. Достал ручку из кармана и провёл линию по диагонали.
– По крайней мере, он здоров. Эванс его проверил. Эта идиотка – Бенсон – не заразила его ветрянкой.
– Он был привит? – спросил Зик.
– Да, но она постаралась передать ему свою слюну. А у неё был довольно тяжёлый случай. Я не мог рисковать. Нет. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.
– Так, когда его переведут в Заднюю Половину?
Хендрикс слегка улыбнулся.
– Хочешь поскорее избавиться от него, я прав?
– Вообще, нет, – сказал Зик. – Бенсон, может, и не заразила его ветрянкой, но Уилхолм передал ему свою «на хер вас» бациллу.
– Его заберут, когда я получу зелёный свет от Хекла и Джекла.
Зик театрально задрожал.
– Эти двое. Бррр. Жуть.
Хендрикс не стал ничего говорить о докторах из Задней Половины.
– Ты уверен, что он не проявляет телепатических способностей?
Зик похлопал его по плечу.
– Абсолютно, док. Можете даже не думать об этом.
Пока Зик и Хендрикс обсуждали будущее Люка, он шёл на обед. От процедур в баке он не только перенервничал, но и сильно проголодался. Когда Стиви Уиппл спросил, где он был и что случилось, Люк только помотал головой. Он не хотел говорить о баке. Ни сейчас, никогда. Он подумал, что это похоже на войну. Тебя призвали, ты пошёл, но ты не хочешь говорить о том, что видел, или что пережил.
Насытившись местной версией феттуччине, он вздремнул и проснулся, чувствуя себя немного лучше. Он пошёл искать Морин и заметил её в ранее пустынном восточном крыле. Казалось, Институт собирался принять больше гостей. Он подошёл к ней и спросил, не нужна ли помощь.
– Я не прочь заработать пару жетонов, – сказал он.
– Нет, я справляюсь. – Люку показалось, что она стареет буквально на глазах. Её лицо было мертвецки бледным. Интересно, сколько ещё времени пройдёт, прежде чем кто-нибудь заметит её состояние и запретит работать? Он не хотел думать, что с ней будет, если это произойдёт. Разве существовала пенсионная программа для экономок, которые также были институтскими доносчиками? Он сомневался в этом.
Тележка была наполовину заполнена свежим бельём и Люк бросил туда записку. Он написал её на листке для заметок, который взял в нише с оборудованием в комнате «В-4» вместе с дешёвой шариковой ручкой, которую прятал под матрасом. На ручке была надпись «РИЭЛТЕРСКОЕ АГЕНСТВО ДЕННИСОН-РИВЕР-БЕНД». Морин увидела сложенную записку, накрыла её наволочкой и слегка кивнула ему. Люк пошёл дальше своей дорогой.
В ту ночь, лежа в кровати, Люк долго перешёптывался с Эйвери, прежде чем дал ему заснуть. Есть два сценария, сказал он Эйвери, – должны быть. Ему казалось, что Эйвестер всё понял. По крайней мере, он надеялся на это.
Люк долго не спал, слушая тихое посапывание Эйвери и размышляя о побеге. Сама идея казалась одновременно абсурдной и вполне реализуемой. Колпаки камер видеонаблюдения были грязными, а его постоянно оставляли одного, чем он пользовался, добывая и впитывая крохи информации. Существовали фэйковые мёртвые зоны, свободные от видеонаблюдения, о которых знали Сигсби и её приспешники, и одна настоящая, о которой они не знали (он надеялся на это). В итоге получался довольно простой вывод. Он должен попытаться. Альтернатива: огни штази, фильмы, головные боли, бенгальский огонь, который служил триггером для чего бы то ни было. А в конце: жужжание.
Когда тесты закончатся, у тебя будет не больше 3-х дней.
На следующий день Тревор Стакхаус встретился с миссис Сигсби в её офисе. Она сидела, склонившись над открытым досье, читала и делала пометки. Она, не глядя на него, подняла вверх указательный палец. Он подошёл к окну, выходившему на восточное крыло здания, которое они называли общежитием, будто у Института действительно был кампус, который, так случилось, находился глубоко в лесу на севере Мэна. Он увидел двух-трёх детей, слоняющихся вокруг автоматов с закусками, которые только что пополнили. В этой гостиной не было табака и алкоголя с 2005 года. Восточное крыло обычно было малозаселённым, либо вообще пустовало, и когда в нём жили дети, они могли купить сигареты и спиртное в автоматах в другом конце здания. Некоторые только пробовали, но на удивление многие – обычно те, кто были чрезвычайно подавлены и напуганы внезапно сменившейся обстановкой – быстро становились зависимыми. Именно они доставляли меньше всего хлопот, потому что не просто хотели получить жетоны, они нуждались в них. Карл Маркс назвал религию опиумом для народа, но Стакхаус был другого мнения. Он считал, что «Лаки Страйкс» и «Бунс Фарм» (особенно любимые «гостями» женского пола) отлично справляются.