К тому времени, как он добрался до верхушки лестницы, солнце уже показалось над горизонтом, большое и красное, отливая блеском на переплетении железнодорожных путей. Товарняк, под которым Люк проплыл, остановился в маневровом парке Деннисон-Ривер-Бенд. Когда локомотив, который тащил вагоны, медленно покатил прочь, к заднему концу состава подъехал ярко-жёлтый маневровый паровоз и вскоре весь состав снова двинулся, направляясь на сортировочную горку, где поезда расцепляли и снова сцепляли.
В Школе Бродерика, где руководство было больше заинтересовано в таких изотерических предметах, как высшая математика, климатология и английские поэты позднего периода, не преподавали азов железнодорожного дела. О поездах взахлёб рассказывал Вик Дестин, гордый обладатель огромного макета «Лайнел»[81], установленного в подвале его дома. Люк и Рольф провели там много часов в качестве его добровольных помощников. Рольфу нравилось запускать модели поездов, но информацию о настоящих поездах он мог слушать, а мог пропускать мимо ушей. Люку же нравилось и то, и другое. Если бы Вик Дестин собирал марки, Люк с таким же интересом наблюдал бы за его экскурсами в филателию. Так уж он был устроен. Он полагал, что из-за этого выглядел немного жутковатым (иногда он ловил на себе взгляды Алисии Дестин, которые наводили на эту мысль), но в данный момент он был благодарен мистеру Дестину за лекции.
Морин же, напротив, ничего не знала о поездах – только то, что в Деннисон-Ривер-Бенд есть депо, и она думала, что поезда, проходящие через него, отправлялись в самые разные места. Что это были за места, она не знала.
«Она думает, если ты зайдёшь так далеко, то, может, тебе удастся запрыгнуть на товарняк», сказал Эйвери.
Что ж, он зашёл так далеко. Другое дело, сможет ли он действительно запрыгнуть на товарняк. Он видел, как это делается в кино – довольно легко, – но в большинстве фильмов показывали полную чушь. Может, было бы лучше пойти в то место, которое в этом северном захолустном городишке считается деловым центром. Отыскать полицейский участок, если он там есть; позвонить в полицию штата, если нет. Но как позвонить? У него не было мобильника, а таксофоны были вымирающим видом. Если ему попадётся один, что он будет бросать в щель для монет? Институтские жетоны? Он полагал, что звонок в 911 – бесплатный, но стоило ли звонить? Что-то подсказывало, что – нет.
Он продолжал стоять на месте, пока день становился светлее – слишком быстро, по его мнению, – нервно теребя шарф. В том, чтобы звонить или идти в полицию так близко от Института, были свои изъяны; он видел их даже в своём нынешнем состоянии страха и усталости. Полицейские быстро выяснят, что его родители мертвы, убиты, а сам он – наиболее вероятный подозреваемый. А ещё изъяном был сам Деннисон-Ривер-Бенд. Города существуют только тогда, когда поступают деньги – это их жизненная сила, а откуда в Деннисон-Ривер-Бенд приходили деньги? Точно не от сортировочной станции, которая по большей части была автоматизирована. Не от тех потрёпанных зданий, которые Люк видел; возможно, когда-то это были фабрики, но не сейчас. С другой стороны, под боком находился какой-то комплекс, расположенный на немуниципальной территории («правительственная хрень», сказали бы местные жители, понимающе кивая друг другу в парикмахерских или на городской площади), и у людей, работающих там, водились деньги. У мужчин и женщин, которые приезжали в город не только для того, чтобы послушать вечерком какую-нибудь дерьмовую группу. Они тратили здесь доллары. И, возможно, Институт вносил свой вклад в благосостояние города. Он мог финансировать общественный центр или спортивные площадки, или вкладываться в ремонт дорог. И на всё, что могло бы поставить под угрозу эти доллары, смотрели бы со скептицизмом и недовольством. Насколько Люк знал, городские чиновники могли получать регулярные выплаты, следя за тем, чтобы Институт не привлекал внимание ненужных людей. Может, это всё паранойя? Может быть. А, может, и нет.
Люк умирал от желания заложить миссис Сигсби и её приспешников, но решил, что безопаснее и разумнее всего будет убраться подальше от Института, и как можно скорее.
Маневровый паровоз толкал группу товарных вагонов вверх по холму, который железнодорожники называют горбом. На крыльце маленького офисного здания станции стояли два кресла-качалки. В одном из них сидел мужчина в джинсах и ярко-красных резиновых сапогах, читая газету и попивая кофе. Когда машинист паровоза посигналил, мужчина отложил газету и сбежал по ступенькам, остановившись, чтобы помахать кому-то в застеклённой будке, стоящей на стальных сваях. Человек внутри помахал в ответ. Это был горочный оператор, а мужчина в красных сапогах был составителем поездов.
Отец Рольфа часто сокрушался по поводу плачевного состояния американского железнодорожной системы, и теперь Люк понял, почему. Пути тянулись во все стороны, но казалось, что используются только четыре-пять. Остальные рельсы были покрыты ржавчиной, а между шпалами росли сорняки. На некоторых путях стояли заброшенные товарные вагоны и платформы, которые Люк использовал в качестве укрытий, продвигаясь к офисному зданию. Он увидел планшет, висящий на гвозде на одной из опорных стоек крыльца. Если это было расписание движения на сегодняшний день, то Люк хотел взглянуть на него.
Люк присел на корточки за брошенным товарным вагоном рядом с задней стенкой горочного поста, наблюдая, как составитель идёт к горочному пути. Только что прибывший товарняк теперь находился на вершине горба и всё внимание оператора будет сосредоточено на нём. Если Люка заметят, то скорее всего примут за ребёнка, помешанного, как и мистер Дестин, на поездах. Только обычно дети не приходили в половине шестого утра, чтобы поглазеть на поезда, насколько бы сильно помешанными они не были. Особенно вымокшие и с изуродованным ухом.
Выбора нет. Он должен был увидеть, что на планшете.
Мистер Красные Сапоги шагнул вперёд, когда первый вагон состава медленно прокатился мимо него, и потянул за «палец», соединяющий его со следующим. Вагон – «Стэйт-оф-Мэн Продактс», выкрашенный в красный, белый и синий цвета, – покатился вниз по склону, повинуясь гравитации; его скорость контролировалась управляемыми вагонными замедлителями. Оператор горочного поста дёрнул за рычаг и «Стэйт-оф-Мэн Продактс» перешёл на Путь № 4.
Люк вышел из-за вагона, и, засунув руки в карманы, неторопливо направился к офисному зданию. Он смог выдохнуть только, когда оказался ниже горочного поста и вне поля зрения оператора. К тому же, подумал Люк, если оператор ответственный, то его внимание должно быть сосредоточено только на текущей работе.
Следующий вагон, цистерна, отправился на Путь № 3. Два вагона-гаража также пошли на Путь № 3. Они сталкивались, ударялись и катились. Поезда «Лайнел» Вика Дестина были довольно тихими, но в это место было сумасшедшим домом. Люк подумал, что люди, живущие на расстоянии меньше мили, подвергались шумовой атаке не меньше трёх-четырёх раз в день. Но, может, они уже привыкли. В это было трудно поверить, пока он не подумал о детях, проводящих свои дни в Институте – наедающихся от пуза, пьющих алкоголь, курящих сигареты, зависающих на игровой площадке и носящихся с криками по коридорам в вечернее время. Привыкнуть можно к чему угодно, подумал Люк. Это была ужасная мысль.
Он добрался до крыльца, всё ещё находясь вне поля зрения оператора, а составитель поездов стоял к нему спиной. Люк не думал, что он обернётся. «Отвлечётесь на такой работе и можно остаться без руки», как-то раз сказал мальчикам мистер Дестин.
На листе, прикреплённом к планшету, было не так уж много информации; колонки для путей № 2 и № 5 содержали только два слова: ОТПРАВКИ НЕТ. Товарняк на первом пути отправлялся в Нью-Брунсвик, Канада, в 5 вечера – не вариант. Отправка с четвёртого пути в Берлингтон и Монреаль должна была начаться в 2:30 дня. Уже лучше, но всё равно не подходит; если к этому времени Люк не уедет, у него определённо будут большие проблемы. Путь № 3, на который составитель сейчас отправлял вагон «Нью-Ингленд Лэнд Экспресс», показался Люку подходящим. Отсечка поезда № 4297 – время, после которого начальник станции не должен (теоретически) принимать больше вагонов, – была назначена на 9 утра, а в 10 97-ой должен был отправиться из Деннисон-Ривер-Бенда в Портленд/МЭ, Портсмут/НХ и Стербридж/МА. Последний город находился не менее, чем в трёхстах милях отсюда, а, может, и дальше.
Люк вернулся к заброшенному товарному вагону, наблюдая, как вагоны продолжают катиться вниз по горбу, распределяясь по разным путям, – какие-то предназначались для отправки сегодня, а другие должны были дожидаться своего часа на разъездных путях.
Составитель поездов закончил свою работу и забрался на маневровый паровоз, чтобы переговорить с машинистом. К ним присоединился оператор горки. Раздался смех, который был отчётливо слышен в утреннем воздухе, и которому Люк был рад. Он много раз слышал смех, доносящийся из бытовки на уровне «В», но тот смех был каким-то зловещим, будто смеялись орки из книг Толкиена. А этот исходил от людей, которые никогда не держали взаперти кучку детей, и не окунали их в иммерсионный бак. Смех мужчин, у которых не было специальных тайзеров в виде электродубинок.
Машинист маневрового паровоза протянул наружу пакет. Составитель взял его и спустился вниз. Когда паровоз медленно покатил вниз по горбу, составитель и оператор достали себе пончики из пакета: большие, посыпанные сахарной пудрой, и, вероятно, с джемом внутри. У Люка заурчало в животе.
Двое мужчин сидели в креслах-качалках на крыльце и жевали пончики. Люк, тем временем, переключил внимание на вагоны, ожидающие отправки на Пути № 3. Всего их было двенадцать, половина товарных. Вероятно, недостаточно, чтобы составить поезд для отправки в Массачусетс, но на горке оставалось ещё более пятидесяти нераспределённых вагонов.
В это время на станцию зарулила фура и проехала через пути к товарному вагону с надписью «Стэйт-оф-Мэн Продактс». За ней проследовал автофургон. Из него вышли несколько мужчин и начали грузить бочки из вагона в фуру. Люк слышал, что они общались на испанском, и даже понял несколько слов. Одна из бочек опрокинулась и из неё высыпалась картошка. Было слышно много непринужденного смеха и немного ругани. Люк с интересом наблюдал за происходящим.
Оператор горочного поста и составитель вагонов наблюдали за погрузкой с крыльца, а потом зашли внутрь. Фура уехала, теперь груженная свежей картошкой для «Макдональдс» или «Бургер Кинг». А за ней проследовал автофургон. Станция на время опустела, но вряд ли надолго; могли снова начаться погрузочно-разгрузочные работы, а машинист маневрового паровоза мог продолжить добавлять вагоны к составу, который должен был отбыть в 10 утра.
Люк решил рискнуть. Он вышел из-за заброшенного товарного вагона, но тут же нырнул обратно, увидев, как машинист поднимается по горбу, держа телефон у уха. Он остановился на секунду, и Люк подумал, что его заметили, но мужчина, очевидно, просто закончил разговор. Он сунул телефон в нагрудный карман спецовки и прошёл мимо, даже не взглянув в ту сторону Люка. Он поднялся на крыльцо офисного здания и вошёл внутрь.
Люку некогда было ждать и в этот раз он не стал расхаживать. Он помчался вниз по горбу, не обращая внимания на боль в спине и уставшие ноги, перепрыгивая через рельсы и вагонные замедлители, и лавируя между датчиками скорости. Среди вагонов, ожидающих отбытия в Портленд-Портсмут-Стербридж, был красный вагон с надписью «Саутвэй Экспресс»; слова были едва различимы под множеством граффити, появившихся за годы эксплуатации. Он был грязным, невзрачным и строго утилитарным, но имел одну привлекательную особенность: не до конца закрытую раздвижную дверь. Возможно, ширины щели хватит, чтобы в неё протиснулся один исхудавший отчаянный мальчик.
Люк ухватился за ржавую ручку и подтянулся. Щель была достаточно широкой. По крайней мере, шире, чем траншея, которую он выкопал под сетчатым ограждением Института. Казалось, это было давным-давно, чуть ли не в другой жизни. Край двери оцарапал его и без того раненную спину и ягодицы, открыв затянувшиеся раны, но затем он оказался внутри. Вагон был заполнен примерно на три четверти, и хотя снаружи он выглядел, как грязная консервная банка, внутри пахло довольно приятно: деревом, краской, машинным и мебельным маслом.
Содержимое вагона напомнило Люку о чердаке его тёти Лэйси, хотя вещи, которые она там хранила, были старыми, а эти – новые. Слева стояли газонокосилки, триммеры, воздуходувки, бензопилы, коробки с автомобильными запчастями и подвесными моторами. Справа – мебель, часть в картоне, но в основном, замотанная в километры защитной плёнки. По краям стояли торшеры в пузырчатой упаковке и смотанные скотчем по три. Также тут были стулья, столы, кресла и даже диваны. Люк подошёл к дивану, стоявшему рядом с приоткрытой дверью, и прочитал накладную, приклеенную к упаковке. Диван (и предположительно вся остальная мебель) предназначался для «Бендер-энд-Боуэн Файн Фурничер» в Стербридже, Массачусетс.
Люк улыбнулся. 97-ой поезд мог лишиться нескольких вагонов в Портленде и Портсмуте, но этот шёл до конца линии. Удача ещё не покинула Люка.
– Я нравлюсь кому-то там, наверху, – прошептал Люк. Затем вспомнил, что его мама и папа – мертвы, и подумал, что нравится не так уж сильно.
Люк отодвинул несколько коробок «Бендер-энд-Боуэн» у дальней торцевой стенки вагона и с радостью увидел за ними груду мебельных подкладок. Они пахли затхлостью, но не плесенью. Он пролез в зазор и придвинул коробки обратно, насколько смог.
Наконец, он оказался в относительно безопасном месте, лёжа на куче мягких подкладок, но ещё он был измотан – не только из-за ночного бегства, но и из-за дней нарушенного покоя и нарастающего страха, которые привели к бегству. Но спать пока не решался. Хотя один раз действительно задремал, но проснулся от звука приближающегося маневрового паровоза, и вагон «Саутвэй Экспресс» начал двигаться. Люк поднялся и выглянул в приоткрытую дверь. Он увидел проплывающую мимо сортировочную станцию. Затем вагон резко встал, из-за чего Люк чуть не упал. Раздался металлический скрежет, и Люк понял, что его вагон присоединился к другому.
В течении часа или около того последовало больше толчков и ударов, когда другие вагоны добавлялись к товарняку под номером 4297, который направлялся на юг Новой Англии и подальше от Института.
«Дальше, – подумал Люк. – Дальше, дальше, дальше».
Пару раз он слышал разговоры, один раз очень близко, но вокруг было слишком шумно, чтобы разобрать, о чём. Люк прислушивался и грыз ногти, которые и так были сгрызены до мяса. Что, если они говорили о нём? Он вспомнил, как машинист маневрового паровоза болтал по телефону. Что, если Морин проговорилась? Что, если они знали о его побеге? Что, если один из приспешников миссис Сигсби – вероятнее всего, Стакхаус – позвонил на станцию и велел дежурному проверять все отбывающие вагоны? И если так, разве не начал бы он с вагонов с приоткрытыми дверями? Как пить дать.
Затем голоса стихли и пропали. Толчки и удары продолжились, когда 4297-ой увеличивался в весе и длине. Локомотивы приезжали и уезжали. Иногда раздавались гудки. Люк вздрагивал от каждого из них. Ему хотелось узнать, который час, но он не мог. Оставалось только ждать.
Казалось, прошла вечность, прежде чем удары и толчки прекратились. Потом ничего не происходило. Люк уже снова начал дремать, когда раздался самый сильный удар, отбросивший его в сторону. Последовала пауза, затем поезд снова двинулся.
Люк выбрался из своего укрытия и подошёл к приоткрытой двери. Он выглянул как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо проскользнуло зелёное офисное здание. Оператор горки и составитель вагонов снова сидели в креслах-качалках, каждый со своей газетой. 4297-ой с глухим стуком миновал последний узловой пункт, а затем ещё одно скопление заброшенных зданий. Дальше было заросшее сорняками бейсбольное поле, свалка, пара пустых парковок. Затем поезд проехал мимо трейлерного парка, где играли дети.
Через несколько минут Люк понял, что смотрит на центр Деннисон-Ривер-Бенд. Он видел магазины, уличные фонари, наклонную парковку, тротуары, заправку «Шелл». Он видел грязный белый пикап, дожидающийся прохода поезда. Всё это было для него так же завораживающе, как и вид звёзд над рекой. Он был на свободе. Здесь не было ни техников, ни санитаров, ни автоматов с жетонами, где дети могли достать алкоголь и сигареты. Когда на повороте вагон слегка накренился, Люк упёрся руками в стенки вагона и зашаркал ногами. Он слишком устал, чтобы переставлять их, и пусть это было слабым оправданием, но всё же это можно было считать победным танцем.
Как только город исчез, сменившись глухим лесом, усталость захлестнула Люка. Его будто придавило лавиной. Он снова заполз за коробки и сначала лежал на спине – это была его любимая поза для сна, затем перевернулся на живот, когда раны на лопатках и ягодицах запротестовали. Он сразу же заснул. Он проспал все остановки в Портленде и одну в Портсмуте, хотя поезд дёргался каждый раз, когда от него отцепляли несколько старых вагонов и прицепляли несколько новых. Он всё ещё спал, когда поезд остановился в Стербридже, и очнулся только когда дверь его вагона распахнулась, запустив внутрь ослепляющий свет послеполуденного июльского солнца.
В вагон забрались двое мужчин и начали грузить мебель в грузовик, стоявший задом к открытой двери вагона – сначала диваны, затем торшеры и стулья. Скоро они доберутся до коробок и Люк будет обнаружен. Рядом была разная техника и газонокосилки, и куча мест, где можно было спрятаться, но стоило пошевелиться, и он бы выдал себя.
Один из грузчиков подошёл достаточно близко, чтобы Люк смог почувствовать запах его одеколона, когда снаружи донёсся голос:
– Эй, парни, тут задержка с передаточным локомотивом. Это ненадолго, но если хотите, можете пока выпить кофе.
– Может, пивка? – спросил мужчина, который через три секунды увидел бы Люка, лежащего на мебельных подкладках.
Вопрос был встречен смехом и мужчины ушли. Люк выбрался из своего укрытия и заковылял к двери на негнущихся и больных ногах. Из-за края грузовика он увидел мужчин, направляющихся к офисному зданию станции, которое было не красным и зелёным, и в четыре раза больше, чем в Деннисон-Ривер-Бенд. Вывеска на фасаде здания гласила: СТЕРБРИДЖ, МАССАЧУСЕТС.
Люк подумал о том, чтобы выскочить наружу через зазор между вагоном и грузовиком, но на этой сортировочной горке работа шла полным ходом и кругом сновали работники (и несколько работниц), пешком, либо на транспорте. Его увидят, будут расспрашивать, а он знал, что в своём нынешнем состоянии не сможет связно рассказать всю историю. Он смутно ощущал голод, чуть лучше чувствовал пульсирующую боль в ухе, но всё это меркло перед желанием ещё немного поспать. Возможно, после выгрузки мебели этот товарный вагон переведут на разъездной путь, а когда стемнеет, он сможет добраться до ближайшего полицейского участка. К тому времени он, возможно, сможет говорить, не смахивая при этом на психа. По крайней мере, на полного психа. Они могут не поверить, но хотя бы точно накормят и, может быть, дадут «Тайленол» для раненого уха. Его козырем был рассказ о родителях. Эту информацию они могли проверить. И отвезли бы его в Миннеаполис. Что хорошо, даже если бы он попал в какое-нибудь учреждение для детей. Там будут замки, но никаких иммерсионных баков.
Массачусетс был отличным началом, ему посчастливилось забраться так далеко, но это всё ещё слишком близко к Институту. С другой стороны, в Миннеаполисе был его дом. Он знал людей. Мистер Дестин мог поверить ему. Или мистер Грир в Школе Бродерика. Или…
Но он больше не мог ни о чём думать. Он слишком устал. Пытаться думать было всё равно, что пытаться что-то разглядеть через заляпанное окно. Он встал на колени, отполз в дальний правый угол вагона «Саутвэй Экспресс» и принялся следить за входом, сидя между двумя мотоблоками и дожидаясь возвращения мужчин, которые должны были закончить погрузку мебели в грузовик. Они всё ещё могли найти его, он знал это. Они были парнями, а парни любят разглядывать всякие штуки с моторами. Они могли заинтересоваться газонокосилками или триммерами. Они могли проверить, сколько лошадиных сил у новенького «Эвинруда» – сами моторы были упакованы, но вся информация была указана в накладной. Он будет ждать, сидеть тише воды, ниже травы, будет надеяться, что его удача – и без того не резиновая – растянется ещё немного. И если они не найдут его, он снова погрузиться в сон.
Только не было никакого ожидания и наблюдения. Люк опустил голову на руку и уже через две минуты снова спал. Он спал, когда двое мужчин вернулись и закончили погрузку. Он спал, когда один из них нагнулся рассмотреть садовый трактор «Джон Дир» всего в четырёх футах от того места, где лежал свернувшийся калачиком и отключенный от всего мира Люк. Он спал, когда они ушли и один из работников горки закрыл дверь «Саутвэя», в этот раз до конца. Он спал, когда со стуком и грохотом добавлялись новые вагоны, и слегка шевельнулся, когда новый локомотив сменил 4297-го. Затем он продолжил спать – двенадцатилетний беглец, измотанный, раненый и напуганный.
4297-ой имел предел тяги в сорок вагонов. Вик Дестин определил бы новый локомотив, как GE AC6000CW, где 6000 – это лошадиные силы. Это был один из самых мощных дизельных локомотивов в Америке, способный тянуть состав длинной более мили. Выдвигаясь из Стербриджа – сначала на юго-восток, а потом на юг, – этот скорый 9956-ой поезд тянул за собой семьдесят вагонов.
Теперь вагон Люка был почти пуст и оставался таковым до Ричмонда, Вирджиния, где в него загрузили две дюжины бытовых генераторов «Келер». Большая часть из них направлялась в Уилмингтон, но два – и весь ассортимент моторной техники и всяких агрегатов, за которыми спал Люк – предназначались для «Мастерской Фромье по ремонту и продаже маломоторной техники» в маленьком городке с названием Дюпре, штат Южная Каролина. 9956-ой останавливался там три раза в неделю.
Большие дела начинаются с малого.
АД ЖДЁТ
Когда поезд № 4297 покидал станцию в Портсмуте, Нью-Хэмпшир, направляясь в Стербридж, миссис Сигсби изучала досье и уровень BDNF двух детей, которых вскоре должны были доставить в Институт. Девочку и мальчика. Группа «Руби Ред» должна была привести их сегодня вечером. У десятилетнего мальчика из Су-Сент-Мари уровень BDNF был всего лишь 80. У четырнадцатилетней девочки из Чикаго – 86. Согласно досье, она страдала аутизмом. Это осложнит её пребывание здесь, как для персонала, так и для постояльцев. Если бы уровень был ниже 80, они могли бы пропустить её. Но 86 – это приличный показатель.
BDNF расшифровывалось как нейротрофический фактор мозга. Миссис Сигсби очень мало понимала в химической стороне вопроса, это была вотчина доктора Хендрикса, но она знала основы. Как и BMR, интенсивность основного обмена, BDNF был величиной. Он показывал рост и выживаемость нейронов по всему телу, и особенно в мозгу.
Те не многие, обладающие высоким показателем BDNF – меньше пяти процентов населения планеты – были самыми везучими людьми в мире; Хендрикс сказал, что они были теми, кого Бог хотел создать, когда сотворил людей. Они редко страдали от потери памяти, депрессий или нейропатической боли. Они редко страдали от ожирения или сильного недоедания, которое бывает у больных анорексией или булимией. Они хорошо ладили с другими людьми (поступающая девочка была редким исключением), были склонны, скорее, улаживать конфликты, чем начинать их (Ник Уилхолм был ещё одним редким исключением); у них была низкая восприимчивость к таким неврозам, как обсессивно-компульсивное расстройство, и у них были высокие речевые навыки. Их редко донимали головные боли и почти никогда не было мигреней. Их холестерин оставался низким независимо от того, что они ели. Они склонны были плохо спать по ночам, но компенсировали это дневной дремотой, а не принятием снотворных.
Хотя BDNF не является хрупким, он может быть повреждён, иногда катастрофически. Наиболее распространённой причиной было то, что Хендрикс назвал хронической травматической энцифалопатией – коротко: CTE. Насколько миссис Сигсби могла судить, речь шла об обычном сотрясении мозга. Средний показатель BDNF составлял 60 единиц на миллилитр; у футболистов, игравших десять и более лет, этот показатель был в середине 30-ти, иногда 20-ти. С возрастом BDNF снижался, и гораздо быстрее у тех, кто страдал от болезни Альцгеймера. Но всё это не волновало миссис Сигсби, которой было поручено только добиваться результатов, и за годы, проведённые в Институте, эти результаты были весьма хорошими.
А что имело значения для неё, для Института и тех, кто основал его и держал в тайне с 1955 года, так это то, что дети с высоким уровнем BDNF поступали вкупе с определёнными экстрасенсорными способностями: ТК, ТП или (в редких случаях) их сочетание. Сами дети иногда не знали об этих способностях, потому что их таланты были обычно скрыты. Те, кто знал – обычно высокофункциональные ТП, как Эйвери Диксон – иногда пользовались своими талантами, когда это было полезно, но большую часть времени игнорировали.
Почти все новорожденные тестировались на BDNF. Дети, как например те двое, чьи досье сейчас читала миссис Сигсби, отмечались, отслеживались и в итоге изымались. Их низкоуровневые экстрасенсорные способности совершенствовались и усиливались. По словам доктора Хендрикса, их таланты также можно было расширить: добавить ТК к ТП или наоборот, хотя такое расширение нисколько не влияло на миссию Института – на его raison d’etre[82]. Периодический успех с розовыми, которых ему давали в качестве подопытных свинок, никогда не будет обнародован. Он была уверена, что Осёл-Конг сожалеет об этом, хотя он должен был понимать, что публикация в любом медицинском журнале вместо Нобелевской премии приведёт к тюрьме строгого режима.
Раздался формальный стук в дверь и внутрь просунулась голова Розалинды с извиняющимся выражением лица.
– Не хотела беспокоить вас, мэм, но Фред Кларк хочет с вам поговорить. Он, кажется…
– Напомните, кто такой Фред Кларк? – Миссис Сигсби сняла свои очки для чтения и помассировала переносицу.
– Один из уборщиков.
– Узнайте, что ему нужно, а затем доложите мне. Если у нас снова завелись мыши, грызущие проводку, это может подождать. Я занята.
– Он говорит, это важно, и кажется сильно взволнованным.
Миссис Сигсби вздохнула, закрыла папку и убрала в ящик стола.
– Ладно, зовите его. Лучше бы это было что-то хорошее.
Но было плохое. Очень плохое.
Миссис Сигсби узнала Кларка, она много раз видела его в коридорах со шваброй или метлой, но никогда не принимал у себя. Он был мертвенно бледен, его седеющие волосы спутались, будто он недавно теребил их или дёргал, а губы слабо подёргивались.
– Что случилось, Кларк? Выглядите, будто увидели призрака.
– Вы должны сходить, миссис Сигсби. Вы должны увидеть это.
– Увидеть – что?
Он помотал головой и повторил:
– Вы должны сходить.
Она пошла с ним по дорожке между административным зданием и западным крылом жилого уровня. Она ещё дважды спросила Кларка, в чём дело, но от только мотал головой и повторял, что она всё должна увидеть сама. Раздражение миссис Сигсби от того, что её прервали, начало сменяться тревогой. Что-то с одним из детей? Тест пошёл не по плану, как в случае с Кроссом? Конечно, нет. Если бы были проблемы с детьми, то об этом скорее доложил бы кто-нибудь из санитаров, техников или докторов, а не уборщик.
Посреди пустынного коридора в западном крыле мальчик с большим животом, оттягивающим его небрежно заправленную рубашку, разглядывал листок бумаги, висящий на ручке закрытой двери. Он увидел приближающуюся миссис Сигсби и тут же переполошился. По мнению миссис Сигсби, именно так он и должен был отреагировать.
– Уиппл, так?
– Ага.
– Что ты сказал?
Стиви прикусил нижнюю губу, обдумывая вопрос.
– Да, миссис Сигсби.
– Так лучше. А теперь марш отсюда. Если нет тестов, иди и найди себе занятие.
– Хорошо. В смысле, да, миссис Сигсби.
Стиви направился прочь, бросив взгляд через плечо. Миссис Сигсби не заметила этого. Она смотрела на листок бумаги, который был насажен на дверную ручку. НЕ ВХОДИТЬ, было написано на нём, вероятно, ручкой, торчащей из нагрудного кармана Кларка.
– Я бы запер дверь, если б у меня был ключ, – сказал Фред.
У уборщиков были ключи от кладовок уровня «А», а ещё от торговых автоматов, чтобы можно было пополнять их, но не от смотровых или жилых комнат. Впрочем, последние редко запирались, за исключением случаев, когда какой-нибудь смутьян отбивался от рук и в наказание его приходилось на день посадить под замок. У уборщиков также не было ключей от лифтов. Если им нужно было спуститься на один из нижних уровней, то приходилось найти санитара или техника, и ехать вместе с ними.
Кларк сказал:
– Если бы маленький толстяк зашёл туда, это было бы потрясением всей его юной жизни.
Миссис Сигсби открыла дверь, ничего не ответив, и увидела пустую комнату: ни картин или плакатов на стенах, ничего на кровати, кроме матраса. Никаких отличий от других комнат жилого крыла за последние десять лет, в течении которых некогда сильный поток детей с высоким уровнем BDNF убавился до тонкой струйки. Это была теория доктора Хендрикса, что высокий BDNF выродился из человеческого генома, как и некоторые другие характеристики, например, острое зрение и слух. Или, по его словам, способность шевелить ушами. Что могло быть шуткой.