– Всё, – сказала миссис Сигсби, закрывая досье. – Я слушаю вас, Тревор.
– Завтра группа «Опал» доставит ещё четверых, – сказал Стакхаус. Его руки были сложены за спиной, а ноги расставлены в стороны. Будто капитан на носу своего корабля, подумала миссис Сигсби. Он был одет в один из своих привычных коричневых костюмов, который, по её мнению, был ужасным выбором для середины лета, но он без сомнения считал костюм неотъемлемой частью своего имиджа. – Столько здесь не было с 2008 года.
Он повернулся спиной к окну, вид из которого был не так уж интересен. Иногда – даже зачастую – он очень уставал от детей. Он не представлял, как с ними справляются учителя, особенно без свободы лупить наглецов и бить током бунтарей, каким был теперь находившийся в Задней Половине Николас Уилхолм.
Миссис Сигсби сказала:
– Когда-то – задолго до нас с тобой – здесь было более сотни детей. Был лист ожидания.
– Хорошо, буду знать. Так, зачем вы позвали меня? Группа «Опал» на месте и, по крайней мере, один из «грузов» будет деликатным. Я вылетаю ночью. Девочка находится в тщательно контролируемой обстановке.
– В смысле, на реабилитации.
– Так точно. – Высокофункциональные ТК, казалось, относительно неплохо уживались в обществе, но такие же ТП испытывали проблемы, часто обращаясь к выпивке и наркотикам. Стакхаус полагал, что они стараются заглушить поток входных сигналов. – Но она того стоит. Не как Диксон – он подобен электростанции, – но близко. Поэтому, скажите, что вас беспокоит и позвольте мне заняться своими делами.
– Это не беспокойство, а обычная предосторожность. И не стойте у меня за спиной, от этого у меня мурашки по коже. В ногах правды нет.
Пока он выдвигал стул с другой стороны её стола, миссис Сигсби открыла на рабочем столе видеофайл. На экране появились автоматы с закусками в столовой. Картинка была мутной, дёргалась каждые десять секунд, и периодически искажалась. Миссис Сигсби нажала на паузу во время одного из таких искажений.
– Первое, на что я хочу обратить ваше внимание, – сказал она сухим наставническим голосом, который ему так не нравился, – это качество видео. Оно совершенно неприемлемо. Так снимает по меньшей мере половина камер видеонаблюдения. Даже камера, что стоит в этом сраном минимаркете в Бенде, лучше, чем большинство наших. – Она говорила о Деннисон-Ривер-Бенде, и это была правда.
– Я дам распоряжение, но мы оба знаем, что инфраструктура этого места – полное дерьмо. Последняя крупная модернизация проводилась сорок лет назад, когда всё в этой стране было иначе. Гораздо свободнее. Сейчас у нас только два айтишника, и одни из них в отпуске. Компьютерное оборудование устарело, как и генераторы. Вы и сами всё знаете.
Миссис Сигсби очень хорошо это знала. И дело было не в недостатке финансирования, а в невозможности привлечь помощь извне. Другими словами, уловка-22. Институт должен был оставаться непроницаемым, а в эпоху социальных сетей и хакеров, это стало ещё труднее. Даже слух о том, что тут происходило, стал бы поцелуем смерти. И не только для жизненно важной работы, которую они проводили, но и для персонала. От этого возникали проблемы с наймом, затруднялись поставки продуктов, а ремонты вообще были кошмаром.
– Эти искажения из-за кухонной техники, – сказал он. – Миксеры, измельчители отходов, микроволновки. Возможно, я смогу что-нибудь сделать с этим.
– Возможно, вы даже сможете что-нибудь сделать с колпаками, в которых находятся камеры. Что-нибудь низкотехнологичное. Кажется, это называется «протирка». У нас есть уборщики.
Стакхаус посмотрел на свои часы.
– Ладно, Тревор. Намёк ясен. – Она снова запустила видео. На экране появилась Морин Алворсон с корзиной для уборки. Её сопровождали двое постояльцев: Люк Эллис и Эйвери Диксон, исключительный ТП-плюс, который почти каждую ночь проводил у Эллиса. Картинка, может, и была не совсем качественной, но со звуком был полный порядок.
– Мы можем поговорить здесь, – сказала Морин мальчикам. – Здесь есть микрофон, но он не работает уже много лет. Просто улыбайтесь, чтобы тот, кто смотрит видео, подумал, что вы выпрашиваете у меня жетоны. Так, что у вас на уме? И давайте покороче.
Последовала пауза. Маленький мальчик почесал свои руки, ущипнул себя за нос и посмотрел на Люка. Значит, Диксон пришёл за компанию. А это была затея Эллиса. Стакхаус не удивился. Эллис был умным ребёнком. Шахматистом.
– Ну, – начал Люк, – это насчёт того, что случилось в столовой. С Гарри и маленькой Г. Вот, что у нас на уме.
Морин вздохнула и поставила корзину.
– Я слышала об этом. Это печально, но, кажется, с ними всё в порядке.
– Правда? Со всеми троими?
Морин молчала. Эйвери с тревогой смотрел на неё, почёсывая руки и пощипывая нос, и вообще выглядел так, будто ему нужно было в туалет. Наконец, она сказала:
– Может, сейчас не всё в порядке, по крайней мере, не совсем, но я слышала, как доктор Эванс сказал, что их отправили в лазарет в Задней Половине. У них там довольно приличный лазарет.
– А что ещё у них там…
– Тише. – Она подняла ладонь и огляделась. Картинка исказилась, но звук остался прежним. – Не спрашивай меня о Задней Половине. Я не могу говорить о ней, за исключением того, что там хорошо, лучше, чем в Передней, и после того, как мальчики и девочки проводят там какое-то время, они возвращаются домой.
Когда картинка восстановилась, она стояла, обхватив их за плечи и придвинув ближе к себе.
– Вы посмотрите, – сказал Стакхаус. – Мамаша Кураж[77]. А она хороша.
– Тихо, – сказала миссис Сигсби.
Люк спросил Морин, абсолютно ли она уверена, что Гарри и Грета живы.
– Потому что они выглядели… ну… мёртвыми.
– Да-да, все дети так говорят, – согласился Эйвери, и с силой сжал нос. – Гарри дёрнулся и перестал дышать. Голова Греты была как-то странно выгнута и болталась на шее.
Морин не спешила с ответом; Стакхаус видел, как она подбирает слова. Он подумал, что она могла бы стать достойным агентом разведки там, где есть нужда в полевых агентах. А тем временем оба мальчика смотрели на неё в ожидании.
Наконец, она сказала:
– Конечно, меня там не было, и, полагаю, это было довольно страшно, но, думаю, выглядело всё гораздо хуже, чем было на самом деле. – Она замолчала, но после того, как Эйвери опять ущипнул себя за нос, продолжила. – Если у Кросса случился припадок – я сказала «если » – они, уверена, назначили ему необходимое лечение. Что касается Греты, то проходя мимо бытовки, я услышала, как доктор Эванс говорил доктору Хендрикс, что у неё растяжение шеи. Они, вероятно, поставили ей фиксатор. Её сестра, должно быть, с ней. Для спокойствия.
– Хорошо, – с некоторым облегчением сказал Люк. – Раз вы так уверены.
– Уверена, насколько это возможно, – это всё, что я могу сказать, Люк. В этом месте полно лжи, но меня воспитывали не лгать людям, особенно детям. Так что я уверена настолько, насколько это возможно. А почему это так важно для тебя? Ты просто переживаешь за друзей или дело в чём-то ещё?
Люк посмотрел на Эйвери, который буквально дёрнул себя за нос, затем кивнул. Стакхаус закатил глаза.
– Господи Иисусе, парень, если хочешь оторвать его, бери и отрывай. Это выводит меня из себя.
Миссис Сигсби поставила видео на паузу.
– Жест самоутешения, и это лучше, чем если бы он хватался мошонку. У меня было достаточно любителей хвататься за промежность, как мальчиков, так и девочек. А теперь – тихо. Начинается самое интересное.
– Если я скажу вам кое-что, обещаете держать это в тайне? – спросил Люк.
Она обдумала это немного, пока Эйвери продолжал теребить свой бедный шнобель, затем кивнула.
Люк понизил голос. Миссис Сигсби прибавила звук.
– Некоторые ребята поговаривают о голодовке. Никакой еды, пока мы не будем уверены, что маленькие Г и Гарри в порядке.
Морин тоже понизила голос.
– Кто именно?
– Я не знаю точно, – ответил Люк. – Кто-то из новичков.
– Скажи им, что это очень плохая идея. Ты умный мальчик, Люк, очень умный, и я уверена, ты знаешь такое слово: репрессии. Можешь позже объяснить Эйвери. – Она пристально посмотрела на младшего мальчика, который высвободился из её объятий и прикрыл нос рукой, будто боялся, что она схватится за него, и, может, даже оторвёт. – Теперь мне надо идти. Я не хочу, чтобы у вас, ребята, были проблемы, и не хочу проблем для себя. Если кто-то спросит, о чём мы разговаривали…
– Просились помочь, чтобы получить жетоны, – сказал Эйвери. – Я понял.
– Хорошо. – Она бросила взгляд на камеру, начала было уходить, но тут же обернулась. – Скоро тебя выпустят отсюда, и ты вернёшься домой. А пока что, будь умницей. Не раскачивай лодку.
Она взяла тряпку, быстро протёрла лоток диспенсера с алкоголем, затем схватила корзину и ушла. Люк и Эйвери немного помедлили, а потом тоже пошли своей дорогой. Миссис Сигсби выключила видео.
– Голодовка, – сказал Стакхаус с улыбкой. – Это что-то новенькое.
– Да, – согласилась миссис Сигсби.
– Трясусь от одной только мысли. – Его улыбка переросла в смех. Сиггерс она могла не нравиться, но он ничего не мог с собой поделать.
К его удивлению, она тоже засмеялась. Когда он в последний раз слышал её смех? Вероятно, правильный ответ: никогда.
– В этом есть что-то забавное. У растущих детей могла бы получиться самая провальную в мире голодовка. Они же машины по переработке еды. Но ты прав, это что-то новенькое. Как думаешь, кто из новичков подкинул ему идею?
– Ой, да ладно. Никто. У нас только один ребёнок, который может знать, что такое голодовка, и он пробыл здесь почти месяц.
– Да, – согласилась она. – И я буду рада, когда его не станет в Передней Половине. Уилхолм был беспокойным, но хотя бы не скрывал своей злобы. Эллис же… тихушник. А я не люблю тихушников.
– Когда его заберут?
– В воскресенье или понедельник, если Халлас и Джеймс будут согласны. А они будут. Хендрикс почти закончил с ним.
– Хорошо. Вы будете что-то предпринимать насчёт голодовки, или просто подождёте? Я бы подождал. Думаю, она сойдёт на нет сама собой, если вообще случится.
– Пожалуй, приму меры. Как вы сказали, у нас сейчас много постояльцев, и было бы неплохо хотя бы раз устроить собрание.
– Если вы это сделаете, Эллис, скорее всего, поймёт, что Алворсон крыса. – Учитывая айкью парня, в этом не было никаких сомнений.
– Не важно. Через пару дней его не станет, а вскоре за ним последует его маленький друг, любитель подёргать за нос. А теперь вернёмся к камерам видеонаблюдения…
– Перед отъездом я оставлю записку Энди Феллоузу, и мы сразу ими займёмся, когда я вернусь. – Он наклонился вперёд, сцепив руки; его карие глаза смотрели прямо в её серо-стальные. – А пока что расслабьтесь. Иначе заработаете язву. Напоминайте себе хотя бы раз в день, что мы имеем дело с детьми, а не с уголовниками.
Миссис Сигсби ничего не ответила, потому что знала, что он был прав. Даже Люк Эллис, каким бы умным он не был, – всего лишь ребёнок. И, проведя какое-то время в Задней Половине, останется ребёнком, но растеряет весь свой ум.
Когда в тот вечер миссис Сигсби вошла в столовую, стройная и осанистая, в малиновом костюме, серой блузке и с тоненькой ниточкой жемчуга вокруг шеи, ей не нужно было стучать ложкой по стакану, чтобы привлечь к себе внимание. Все разговоры разом прекратились. Техники и санитары потянулись к дверному проёму, ведущему в западную гостиную. Даже кухонные работники вышли наружу и собрались за салатной секцией.
– Как известно большинству из вас, – произнесла миссис Сигсби приятным звучным голосом, – два дня назад, здесь, в столовой, произошёл неприятный инцидент. Пошли слухи, что в этом инциденте погибли двое детей. Это абсолютно не так. Здесь, в Институте, мы не убиваем детей.
Она оглядела их. Они смотрели на неё с широко раскрытыми глазами, позабыв о еде.
– На случай, если кто-то из вас не смог оторваться от фруктового коктейля и не расслышал последние слова, позвольте повторить: мы не убиваем детей. – Она остановилась, дав им время усвоить это. – Вы не просились сюда. Мы это понимаем, но мы не намерены приносить извинения. Вы здесь, чтобы служить не только своей стране, но и всему миру. По окончанию службы вас не наградят медалями. Не будет парадов в вашу честь. Вы не будете знать о нашей сердечной благодарности, потому что перед уходом, ваши воспоминания об Институте будут ликвидированы. Или стёрты, если вам не знакомо это слово. – Она на секунду задержалась взглядом на Люке, как бы говоря: тебе уж точно знакомо. – Но знайте: наша благодарность никуда не денется. Во время нахождения здесь, вас будут тестировать, и некоторые тесты покажутся неприятными, но вы справитесь и вернётесь к своим семьям. Мы здесь не потеряли ни одного ребёнка.
Она снова остановилась в ожидании ответов или возражений. Уилхолм мог бы что-то сказать, но Уилхолма больше не было. Эллис – нет, потому что прямые возражения не в его стиле. Будучи шахматистом, он предпочитал хитрые гамбиты прямой атаке. Так больше пользы.
– У Гарольда Кросса случился короткий припадок после проверки поля и остроты зрения; некоторые из вас, кто уже прошёл этот тест, называют его «точками» или «огнями». Он случайно ударил Грету Уилкокс, которая пыталась – как, вероятно, мы все понимаем – успокоить его. У неё сильное растяжение шеи, но она восстанавливается. Её сестра находится рядом с ней. Близнецы Уилкокс и Гарольд будут отправлены домой на следующей неделе, и нам остаётся пожелать им только всего наилучшего.
Её глаза снова обратились к Люку, сидящему за столом у дальней стены. Рядом был его маленький друг. Диксон сидел разинув рот, но хотя бы на время оставил в покое свой нос.
– Если кто-нибудь начнёт возражать против того, что я только что сказала, будьте уверены, этот человек лжёт, о чём немедленно должно быть доложено одному из санитаров или техников. Это понятно?
Тишина, даже никакого нервного кашля.
– Если вам понятно, я хочу услышать: «Да, миссис Сигсби».
– Да, миссис Сигсби, – ответили дети.
Она слегка улыбнулась.
– Думаю, вы можете громче.
– Да, миссис Сигсби!
– А теперь с полной уверенностью.
– ДА, МИССИС СИГСБИ! – В этот раз к ним присоединились даже работники кухни, техники и санитары.
– Отлично. – Миссис Сигсби улыбнулась. – Нет ничего лучше возгласа согласия, чтобы освободить лёгкие и разум, не так ли? А теперь возвращайтесь к еде. – Она повернулась к работникам кухни в белых халатах. – Всем дополнительный десерт перед сном. Полагаю, шеф Дуг, у вас найдутся пирожные и мороженное?
Шеф Дуг сложил колечком указательный и большой пальцы. Кто-то начал хлопать в ладоши. Остальные присоединились. В ответ на аплодисменты миссис Сигсби кивнула направо и налево, и направилась из столовой, высоко подняв голову и помахивая взад и вперёд руками. Лёгкая улыбка – Моны Лизы, подумал Люк – изогнула уголки её губ. Белые халаты расступились, пропуская её.
Продолжая аплодировать, Эйвери придвинулся к Люку и прошептал:
– Она солгала обо всём.
Люк едва заметно кивнул.
– Чёртова сука, – сказал Эйвери.
Люк снова слегка кивнул и послал короткое мысленное сообщение: «Продолжай хлопать».
В ту ночь Люк и Эйвери лежали бок обок в кровати Люка, когда весь остальной Институт спал.
Эйвери шёпотом пересказал Люку то, что Морин говорила ему, когда он дотрагивался до носа, подавая сигнал на мысленную передачу. Люк боялся, что Морин могла не понять записку, которую он кинул в её тележку (это было какое-то бессознательное предубеждение, вероятно, основанное на её коричневой форме, и над которым следовало поработать), но она прекрасно поняла и передала Эйвери пошаговую инструкцию. Люк подумал, что Эйвери мог бы сигналить менее явно, но всё обошлось. Приходилось надеяться на это. Приняв на веру полученную информацию, оставался только один насущный вопрос: сработает ли первый шаг? Простой до безобразия.
Мальчики лежали на спине и смотрели в темноту. Люк уже десятый раз перебирал в голове все шаги – может, пятнадцатый, – когда Эйвери вторгся в его сознание с тремя словами, которые вспыхнули красной неоновой вывеской, и погасли, оставив остаточное изображение.
«Да, миссис Сигсби».
Люк ткнул его пальцем в бок.
Эйвери хихикнул.
Пару секунд спустя слова снова вспыхнули, в этот раз ярче.
«Да, миссис Сигсби!»
Люк ткнул его ещё раз, но с улыбкой, и Эйвери, вероятно, знал об этом, несмотря на темноту. Улыбка была не только на губах, но и в его голове; Люк подумал, что имеет на неё право. Он мог и не сбежать из Института – стоило признать, что шансы на это были невелики, – но сегодняшний день был отличным. Надежда – это замечательное слово, и такое замечательно чувство.
«ДА, МИССИС СИГСБИ, БЛЯДСКАЯ ТЫСУКА!»
– Перестань, а то я тебя защекочу, – прошептал Люк.
– Это сработало, не так ли? – прошептал Эйвери. – Правда сработало. Думаешь ты действительно сможешь…
– Не знаю, но я попытаюсь. Теперь замолкни и засыпай.
– Хочу, чтобы ты взял меня с собой. Очень хочу.
– Я тоже, – сказал Люк, и это было правдой. Эйвери будет тяжело здесь одному. Он был более социально приспособленным, чем маленькие Г или Стиви Уиппл, но до статуса Мистер Индивидуальность ему было ещё далеко.
– Когда вернёшься, приведи с собой целую тысячу копов, – прошептал Эйвери. – И побыстрее, чтобы они не успели забрать меня в Заднюю Половину. И чтобы мы могли спасти Ша.
– Сделаю, что смогу, – пообещал Люк. – А теперь оставь мою голову в покое. Эта шутка уже приелась.
– Хочу, чтобы ты был более сильным ТП. И, чтобы тебе не было больно посылать сообщения. Тогда мы могли бы подольше поболтать.
– Если бы желания были лошадьми, нищие ездили бы верхом. Говорю последний раз: спи.
Эйвери заснул, и Люк тоже начал «отъезжать». Первый шаг в инструкции Морин был таким же древним, как ледогенератор, возле которого они иногда общались, но Люк должен был признать, что он соответствовал всему остальному: пыльным корпусам камер, плинтусам с облупившейся много лет назад краской, беспечно оставленной карточке от лифта. Он снова подумал, что это место похоже на ракету с выключенными двигателями: всё ещё движется, но теперь только по инерции.
На следующий день Вайнона отвела его на уровень «В», где его подвергли быстрому осмотру: кровяное давление, пульс, температура, уровень кислорода в крови. Когда Люк спросил, что дальше, Дэйв заглянул в свой планшет, одарив его радостной улыбкой – будто никогда не бил его, – и сказал, что дальше по расписанию ничего нет.
– У тебя выходной, Люк. Наслаждайся. – Он поднял руку ладонью от себя.
Люк тоже улыбнулся и дал ему пять, а сам подумал о записке Морин: когда тесты закончатся, у тебя будет не больше 3-х дней.
– А завтра? – спросил он, когда они вернулись к лифту.
– Завтра будет завтра, – ответил Дэйв. – Только так.
Может, это и было справедливо для других, но не для Люка. Он хотел, чтобы у него было больше времени на обдумывание плана Морин – а, скорее, на оттягивание, – но боялся, что оно почти подошло к концу.
Игра в вышибалы стала ежедневным занятием на игровой площадке Института, почти ритуалом, и почти все присоединялись к ней, по крайней мере, на время. Люк был в центре круга и уворачивался целых десять минут, прежде чем в него попали. Но он не стал вставать рядом с бросающими, а пошёл по асфальтированной баскетбольной площадке, мимо Фриды Браун, которая кидала мяч в кольцо. Люк подумал, что она всё ещё не понимает, где находится. Он опустился на гравий, спиной к сетчатому ограждению. По крайней мере, теперь ситуация с насекомыми была немного получше. Он опустил руки и бесцельно поводил ими взад и вперёд вдоль пояса, не сводя глаз с игры в вышибали.
– Хочешь покидать со мной? – спросила Фрида.
– Может, позже, – ответил Люк. Он небрежно завёл одну руку за спину, нащупал нижнюю часть ограждения, и обнаружил, что Морин была права: там была щель, где земля немного проседала. Углубление могло образоваться ранней весной во время таяния снега. Не более пары дюймов, но оно там было. Никто не позаботился засыпать его. Рука Люка нащупала нижний край сетки, зубцы которой впились в ладонь. Секунду-две он перебирал пальцами, находившимися на свободе, за пределами Института, а потом встал, отряхнулся и спросил Фриду, не хочет ли она сыграть в КОНЯ. Она нетерпеливо улыбнулась и сказала: «Да! Конечно! Будь моим другом!»
У Люка будто защемило сердце.
На следующий день у Люка снова не было никаких тестов, и никто даже не потрудился проверить у него показатели жизнедеятельности. Он помог Конни, одной из уборщиц, донести два матраса от лифта до комнат в западном крыле, получил один жалкий жетон за свои хлопоты (все уборщики были скупы, когда дело доходило до жетонов), и на обратном пути до своей комнаты встретил Морин, которая стояла возле ледогенератора и пила воду из бутылки. Он спросил, не нужна ли ей помощь.
– Нет, спасибо. – Затем она понизила голос. – Хендрикс и Зик разговаривали снаружи возле флагштока. Я их видела. Они проводят тесты?
– Нет. Уже два дня.
– Так я и думала. Сегодня пятница. Возможно, есть время до субботы или до воскресенья, но я бы не особенно рассчитывала на это. – Его ужаснула помесь беспокойства и сочувствия, которую он увидел на её измождённом лице.
Ночью.
Он не произнёс слово вслух, а только проартикулировал губами, прикрыв рот рукой и почёсывая щёку. Она кивнула.
– Морин… они знают, что у вас… – Он не смог закончить, но это было ни к чему.
– Они думают, это радикулит. – Её голос было едва слышно. – Хендрикс может подозревать, но ему всё равно. Как и всем им, пока я могу работать. Теперь иди, Люк. Я приберусь у тебя во время обеда. Загляни под матрас перед сном. Удачи. – Она помедлила. – Жаль я не могу обнять тебя, милок.
Люк почувствовал, как его глаза наполняются слезами. Он поспешил удалиться, прежде чем она успела заметить это.
Пообедал он плотно, хотя и не был особенно голодным. И собирался также плотно поужинать. У него было чувство, что если всё сработает, ему понадобится все силы, какие у него есть.
Вечером за ужином к ним присоединилась Фрида, которая вроде как произвела впечатление на Люка. После этого они вышли на игровую площадку. Люк отказался покидать с ней мяч, сказав, что ему нужно присмотреть за Эйвери на батуте.
Красное неоновое слово возникло в сознании Люка, когда он наблюдал, как Эйвестер подпрыгивает вверх и вниз, лениво делая прыжки в сед и плюхаясь на живот.
«Ночью?»
Люк помотал головой.
– Но мне нужно, чтобы ты спал в своей комнате. Хочу выспаться хотя бы раз.
Эйвери соскользнул с батута и серьёзно посмотрел на Люка:
– Не обманывай меня, потому что думаешь, что кто-нибудь увидит меня грустным и спросит, почему. Я не грустный. – И его губы растянулись в неискренней улыбке.
«Ладно. Только не просри мой шанс, Эйвестер».
«Вернись за мной, если сможешь. Пожалуйста».
«Обещаю».
Начали возвращаться точки, напоминая об иммерсионном баке. Люк подумал, что это из-за усилий, потребовавшихся для передачи мыслей.
Эйвери ещё мгновение смотрел на него, затем побежал к баскетбольному кольцу.
– Хочешь поиграть в КОНЯ, Фрида?
Она посмотрела на него сверху вниз и улыбнулась.
– Малыш, я сделаю тебя в два счёта.
– Дай мне фору в две буквы, а там посмотрим.
Они всё ещё играли, когда начало смеркаться. Люк пересёк игровую площадку и обернувшись, взглянул на Эйвери, которого Гарри Кросс однажды назвал «мелким корешем Люка»; Эйвери бросил мяч по кольцу и промахнулся. Он подумал, что вечером Эйвери придёт к нему, чтобы хотя бы забрать зубную щётку, но этого не случилось.
Люк сыграл несколько раз в «Слэп Дэш» и «100 Боллс» на своём ноутбуке, затем почистил зубы, разделся до трусов и лёг в кровать. Он выключил лампу и залез рукой под матрас. Люк мог бы порезать пальцы о кухонный нож, который ему оставила Морин (не пластиковый, какие были в столовой, а с настоящим лезвием), если бы она не завернула его в тряпку. Помимо ножа он нащупал что-то ещё. Он сто раз пользовался такими штуками до того, как попал сюда. Это была флэшка. Он приподнялся и сунул оба предмета в карман брюк.
Потом наступило ожидание. Какое-то время дети носились туда-сюда по коридору – может, играли в салочки или просто дурачились. Теперь так было каждый вечер, когда детей стало больше. Послышались возгласы и смех, затем шиканье и снова смех. Так они выпускали пар. Прогоняли страх. Громче всех этим вечером был Стиви Уиппл, и Люк подумал, что Стиви выпил вина или навернул коктейль. Здесь не было грозных взрослых, требовавших тишины; а те, кто управлял этим местом, не были заинтересованы в ограничении уровня шума или введении комендантского часа.
Наконец, все угомонились. Теперь Люк слышал только звук своего собственного сердца и ход своих мыслей, когда в последний раз прокручивал инструкцию Морин.
«Пройти к батуту, как только окажусь снаружи, – напомнил он себе. – Если понадобится, воспользоваться ножом. Затем слегка повернуть вправо».
Если окажусь снаружи.
Он с облегчением понял, что на восемьдесят процентов был полон решимости, и только на двадцать процентов боялся. И даже этот страх был каким-то бессмысленным, но Люк считал, что это вполне естественно. А то, что подпитывало решимость – что Люк совершенно точно знал, – было просто и ясно: это его единственный шанс, и он собирался воспользоваться им по максимуму.
Люку показалось, что прошло примерно полчаса после того, как в коридоре всё стихло. Он встал с кровати и взял с телевизора пластиковое ведёрко для льда. Он придумал спектакль для наблюдателей, если в такое время кто-то действительно следил за мониторами, а не просто сидел на посту охраны где-то на нижнем уровне, играя в солитёра.
Спектакль был о мальчике, который рано ложится спать, а затем по какой-то причине просыпается: может, захотел в туалет или приснился кошмар. В общем, этот мальчик, больше спящий на ходу, чем бодрствующий, бредёт по коридору в одних трусах. Камеры в пыльных колпаках фиксируют, как он подходит к ледогенератору, чтобы наполнить ведёрко. А затем возвращается не только с ведёрком, но и с совком; наблюдатели считают, что в своём сонном состоянии мальчик просто не понимает, что всё ещё держит совок в руке. Заметит его утром на столе или в раковине, и удивится, как совок там оказался.
Вернувшись в комнату, Люк бросил немного льда в стакан, наполнил водой из-под крана и выпил половину. Было приятно, так как у него пересохло во рту и горле. Он оставил совок на бачке унитаза и вернулся в кровать. Он шевелился и ворочался. Он что-то бубнил себе под нос. Может, мальчик из спектакля скучал по своему мелкому корешу. Может, поэтому он не мог заснуть. И, может, никто не подслушивал и не наблюдал, но, может, и наоборот, поэтому он продолжал играть.
Наконец, он снова включил лампу и оделся. Он прошёл в ванную, где не было камер (предположительно не было) и засунул совок спереди за пояс брюк, прикрыв футболкой. Если тут было видеонаблюдение и если кто-то смотрел, то он, вероятно, только что спалился. Но он ничего не мог с этим поделать, так что оставалось только перейти к следующему акту спектакля.
Он вышел из комнаты и направился по коридору в гостиную. Там были Стиви Уиппл и кто-то из новичков: они спали, лёжа на полу. Вокруг них было разбросано с полдюжины бутылочек «Файрболл». Эти маленькие бутылочки стоили кучу жетонов. Стиви и его новый друг проснутся с похмелья с пустыми карманами.
Люк перешагнул через Стиви и вошёл в столовую. Свет горел только в салатной секции, и было мрачновато и немного жутковато. Он схватил яблоко из всегда полной вазы с фруктами и откусил, надеясь, что за ним никто не наблюдает, а если наблюдает, то они купятся на его притворство. Мальчик проснулся. Мальчик взял лёд из ледогенератора и выпил прохладной воды из стакана, после чего проснулся окончательно и решил пойти в столовую чего-нибудь поесть. Затем мальчик подумал, почему бы ненадолго не выйти на игровую площадку, подышать свежим воздухом. Он был бы не первым; Калиша говорила, что они с Айрис несколько раз выходили наружу, чтобы посмотреть на звёзды – без засветки неба они были невероятно яркими. А иногда, по её словам, дети пользовались игровой площадкой по ночам, чтобы уединиться. Он надеялся, что сегодня там никто не любуется звёздами и не обжимается.
Никого не было и без луны на игровой площадке было довольно темно, виднелись только угловатые тени объектов. Без компании маленькие дети обычно боятся темноты. Большие дети тоже, хотя большинство отказывается это признать.
Люк прошёлся по игровой площадке, ожидая появления одного из ночных санитаров, который спросит, что он тут делает с совком, спрятанным под футболкой. Неужели собрался устроить побег, а? Потому что это будет чертовски глупо!
– Глупо, – пробормотал Люк и сел спиной к сетчатому ограждению. – Всё верно, я настоящий дурак.
Он ждал, не придёт ли кто-нибудь. Но никто не пришёл. Он слышал только стрекот сверчков и уханья совы. Здесь была камера, но наблюдал ли кто-нибудь? В Институте была охрана, он знал это, но охрана была небрежной. Это он тоже знал. А насколько небрежной, сейчас он это выяснит.