Стакхаус был в институтском посёлке, и когда ответил на вызов, его голос звучал сонно. Она предположила, что ночью он был в загуле в городе, возможно, в своём коричневом костюме, но не стала спрашивать. Она просто сказала, чтобы он немедленно шёл в западное крыло; возле нужной комнаты будет стоять уборщик.
Хендрикс и Эванс были на уровне «В», проводили тесты. Миссис Сигсби велела им бросить все дела и отослать «подопытных» обратно наверх. Оба доктора были нужны в западном крыле. Хендрикс, который мог быть чрезвычайно раздражительным даже при хорошем настроении, хотел знать, почему. Миссис Сигсби велела ему заткнуться и прийти.
Первым прибыл Стакхаус. Доктора следом за ним.
– Джим, – сказал Стакхаус, обращаясь к Эвансу, – приподними её. Нужно ослабить верёвку.
Эванс обхватил мёртвую женщину за талию – на секунду можно было подумать, будто они танцевали – и приподнял её. Стакхаус принялся распутывать узел у неё под челюстью.
– Быстрее, – сказал Эванс. – У неё тут навалено в трусах.
– Уверен, ты нюхал и похуже, – сказал Стакхаус. – Почти готово… подожди… теперь всё.
Он снял петлю с мёртвой женщины (тихо чертыхнувшись, когда одна из её рук по-дружески плюхнулась ему на затылок) и перенёс её на матрас. От петли на шее остался чёрно-пурпурный след. Они вчетвером стояли и молча смотрели. Тревор Стакхаус был ростом шесть футов и три дюйма, но Хендрикс был выше, по крайней мере, на четыре дюйма. Стоя между ними, миссис Сигсби казалась гномом.
Стакхаус посмотрел на миссис Сигсби, вопросительно приподняв брови. Она посмотрела в ответ, не обмолвившись ни словом.
На столе рядом с кроватью стоял коричневый пузырёк с таблетками. Доктор Хендрикс взял его и потряс.
– «Окси». Сорок миллиграммов. Не максимальная дозировка, но всё равно очень высокая. Написано девяносто таблеток, осталось только три. Полагаю, мы не будем делать вскрытие…
«Всё верно», – подумал Стакхаус.
– … но если сделаем, думаю, узнаем, что она приняла их до того, как надела петлю на шею.
– Что убило бы её в любом случае, – сказал Эванс. – Эта женщина весит не больше ста фунтов. Очевидно, что её основной проблемой был не радикулит, что бы она там не говорила. Она не смогла бы долго справляться со своими обязанностями, так что просто…
– Решила покончить с ними, – закончил Хендрикс.
Стакхаус смотрел на послание на стене.
– Ад ждёт, – задумчиво произнёс он. – Учитывая то, что мы здесь делаем, некоторые могут назвать это утверждением разумным.
Как правило не склонная к вульгарности, миссис Сигсби сказала:
– Херня.
Стакхаус пожал плечами. Его лысая голова блестела под лампой, будто натёртая воском.
– Я имею в виду людей снаружи, которые ничего не знают. В общем, не важно. То, что мы тут видим, довольно просто: женщина с неизлечимой болезнью решила потушить свет. – Он указал на стену. – Объявив себя виновной. И нас тоже.
Звучало логично, но миссис Сигсби это не нравилось. Последнее обращение Алворсон к миру, может, и выражало чувство вины, но было в нём и что-то торжествующее.
– Не так давно у неё была неделя отпуска, – заговорил Фред, уборщик. Миссис Сигсби не заметила, что он всё ещё находился в комнате. Кто-то должен был отправить его. Она должна была отправить его. – Она ездила домой, в Вермонт. Вероятно, оттуда и таблетки.
– Спасибо, – сказал Стакхаус. – Настоящий Шерлок. Разве вам не нужно начищать полы?
– И протрите корпуса камер, – отрезала миссис Сигсби. – Я просила об этом на прошлой неделе. Больше повторять не буду.
– Да, мэм.
– Ни слова об этом, мистер Кларк.
– Нет, мэм. Конечно, нет.
– Кремация? – спросил Стакхаус, когда уборщик ушёл.
– Да. Попросим пару санитаров отнести её в лифт, когда постояльцы уйдут на обед. Который будет, – миссис Сигсби взглянула на свои часы, – меньше чем через час.
– Какие-то проблемы? – спросил Стакхаус. – Я имею в виду, помимо сокрытия этого от постояльцев? Спрашиваю, потому что вы выглядите так, будто есть какие-то проблемы.
Миссис Сигсби перевела взгляд с надписи в ванной на почерневшее лицо мёртвой женщины с высунутым языком. Затем посмотрела на докторов.
– Я бы хотел, чтобы вы оба вышли. Мне нужно поговорить с мистером Стакхаусом наедине.
Хендрикс и Эванс переглянулись и ушли.
– Она была вашей крысой. В этом проблема?
– Нашей крысой, Тревор, но да, это проблема. Возможно.
Год назад – нет, скорее шестнадцать месяцев, когда на улице ещё лежал снег – Морин Алворсон пришла к миссис Сигсби и попросила какую-нибудь дополнительную работу, чтобы подзаработать лишних денег. Миссис Сигсби – у которой уже год на уме крутилась одна задумка, но она не представляла, как её реализовать, – спросила, не хочет ли Алворсон заняться сбором информации у детей. Алворсон согласилась и даже продемонстрировала своё коварство, предложив байку о предполагаемых мёртвых зонах, где микрофоны работали плохо или вообще не работали.
Стакхаус пожал плечами.
– То, что она рассказывала нам, редко выходило за рамки сплетен. Кто из мальчиков провёл ночь у девочки, кто написал «ТОНИ КОЗЁЛ» на столе в столовой и тому подобное. – Он сделал паузу. – Хотя доносы могли усилить её чувство вины.
– Она была замужем, – сказала миссис Сигсби, – но перестала носить кольцо. Как много мы вообще знаем о её жизни в Вермонте?
– Так сразу не скажу, но всё есть в её досье, и я с радостью загляну в него.
Миссис Сигсби задумалась над этим и поняла, как мало она сама знает о Морин Алворсон. Она знала, что Алворсон была замужем, потому что видела обручальное кольцо. Она была бывшим военным, как и многие сотрудники Института. И она знала, что дом Алворсон находился в Вермонте. Но больше ничего. Как же так, ведь она поручила этой женщине шпионить за постояльцами? Возможно, теперь, когда Алворсон мертва, это было не так важно, но это заставило миссис Сигсби вспомнить, как она оставила свою рацию, подумав, что уборщик разнервничался из-за какого-то пустяка. А также заставило её подумать о пыльных корпусах камер, медленных компьютерах и малочисленном и неумелом персонале, отвечающем за них; о частой порче продуктов в столовой, о мышах, грызущих проводку, и небрежных отчётах от наблюдения, особенно в ночное время, с 11-ти вечера до 7-ми утра, когда постояльцы спят.
Это заставило её подумать о безответственности.
– Джулия? Я сказал…
– Я слышу вас. Я не глухая. Кто сейчас в наблюдении?
Стакхаус взглянул на свои часы.
– Вероятно, никто. Сейчас середина дня. Дети либо в своих комнатах, либо занимаются своими обычными детскими делами.
Значит ты предполагаешь, подумала она, а откуда растут ноги у безответственности, если не из предположений? Институт существовал уже более шестидесяти лет, и ни разу не было утечки информации. Никогда не было повода (по крайне мере, при ней) воспользоваться специальным телефоном – Нулевым Телефоном, – кроме рутинных докладов. Короче говоря, ничего такого, с чем они не смогли бы справиться самостоятельно.
В Бенде, разумеется, ходили слухи. Самым распространённым среди горожан было то, что комплекс в лесу был своего рода базой с ядерными ракетами. Или что он был связан с биологическим или химическим оружием. Ближе к истине было предположение о правительственной экспериментальной станции. Но слухи – это обычное дело. Слухи порождают дезинформацию.
Всё в порядке, сказала она себе. Всё так, как и должно быть. Самоубийство неизлечимо больной экономки – всего лишь ухаб на дороге, причём незначительный. И всё же он наводил на мысль, о бо́льших… нет, не о проблемах, это было бы паникёрством называть их так, но о трудностях. И отчасти в этом была её собственная вина. В первое время пребывания миссис Сигсби на посту директора, корпуса камер никогда не загрязнялись, и она никогда не выходила из своего офиса без рации. В то время она знала бы гораздо больше о женщине, которой платила за доносы.
Она подумала об энтропии. И о тенденции двигаться по инерции, когда всё идёт хорошо.
О тенденции предполагать.
– Миссис Сигсби? Джулия? У вас будут для меня распоряжения?
Она вернулась в настоящее.
– Да. Я хочу знать о ней всё, и если комната видеонаблюдения пуста, я хочу, чтобы там кто-нибудь был, и как можно скорее. Пожалуй, Джерри. – Джерри Саймондс был одним из двух компьютерных техников, и хорошо обращался со старым оборудованием.
– Джерри в отпуске, – сказал Стакхаус. – Рыбачит в Нассау.
– Тогда, Энди.
Стакхаус помотал головой.
– Феллоуз в посёлке. Я видел, как он выходил из лавки.
– Чёрт возьми, он должен быть здесь. Тогда Зик. Грек Зик. Он ведь раньше занимался видеонаблюдением, так?
– Вроде бы, – ответил Стакхаус. Опять эта неопределённость. Догадки. Предположения.
Пыльные корпуса камер. Грязные плинтуса. Неосторожные разговоры на уровне «Б». Пустая комната видеонаблюдения.
Миссис Сигсби вдруг решила, что пора провести большие изменения, и желательно до того, как листья на деревьяв пожелтеют и начнут опадать. Если самоубийство Алворсон не было вызвано ничем другим, то это тревожный звонок. Ей не нравилось общаться с человеком на другом конце Нулевого Телефона, она всегда чувствовала лёгкий холодок, когда слышала его шепелявое приветствии (всегда Шигби, вместо Сигсби), но обязана была сделать это. Письменный доклад не годился. У них были резиденты по всей стране. У них был частный самолёт по вызову. Их сотрудники хорошо зарабатывали и пользовались различными бонусами. Но это учреждение всё больше и больше напоминало «Фикс Прайс» на краю какого-то пустыря. Невообразимо. Всё должно измениться. И всё изменится.
Она сказала:
– Передайте Зику, пусть проверит сигналы локаторов. Хочу быть уверена, что все наши подопечные на месте и учтены. Особенно меня интересуют Люк Эллис и Эйвери Диксон. Она часто разговаривала с ними.
– Мы знаем, о чём они говорили. Ничего особенного.
– Просто сделайте это.
– С радостью. А пока что, вам нужно расслабиться. – Он указал на тело с почерневшим лицом и нахально высунутым языком. – И осмыслить случившееся. Эта женщина была очень больна, почувствовала приближение конца и решила не дожидаться.
– Проверьте постояльцев, Тревор. Если они все на месте – не важно, с радостными или кислыми лицами, – тогда я расслаблюсь.
Но не расслабилась. Все кругом только и делали, что расслаблялись.
Вернувшись в офис, она сказала Розалинде, чтобы её никто не беспокоил, если только это не Стакхаус или Зик Ионидис, который сейчас вёл наблюдение на уровне «Г». Она села за стол, глядя на экранную заставку своего компьютера: белый песчаный пляж на Сиеста-Ки, куда, как она говорила людям, собиралась перебраться на пенсии. Но она давно перестала говорить это себе. Миссис Сигсби была совершенно уверена, что умрёт здесь, в лесу, вероятно, в своём маленьком домике в посёлке, или, более вероятно, – прямо за этим самым столом. Двое её любимых писателей, Томас Харди и Редьярд Киплинг, умерли именно так; почему бы также не умереть и ей? Институт стал её жизнью, и она не возражала.
Как и большинство сотрудников. Когда-то они были солдатами или охранниками в таких крупных компаниях, как «Блэкуотер» и «Томахок Глобал», или служили в правоохранительных органах. Денни Уильямс и Мишель Робертсон из группы «Руби Ред» были сотрудниками ФБР. Если Институт не был их жизнью, когда они пришли сюда, то он стал их жизнью. Дело было не в деньгах. Не в бонусах и пенсионных возможностях. Отчасти это было связано с образом жизни, который был им настолько знаком, что походил на сон. Институт был как небольшая военная база; в посёлке даже имелась лавка, где они могли купить широкий ассортимент товаров по низким ценам и заправить свои машины, заплатив девяносто центов за галлон обычного бензина и доллар-пять за галлон высокооктанового. Миссис Сигсби какое-то время провела на авиабазе Рамштайн в Германии, и Деннисон-Ривер-Бенд – правда он был гораздо меньшего размера – напоминал ей о Кайзерслаутене, где она с друзьями иногда выпускала пар. В Рамштайне было всё, даже кинотеатр и «Джонни Рокетс», но иногда вам просто хочется сбежать. Так и здесь.
Но они всегда возвращаются, подумала она, глядя на песчаный пляж, который она иногда посещала, но никогда не будет там жить. Они всегда возвращаются, неважно, насколько небрежными здесь стали некоторые вещи, и всегда молчат. Это единственное, в чём они никогда не бывают небрежны. Потому что, если люди узнают, что мы здесь делаем, о сотнях загубленных детей, мы будем осуждены и казнены всего парой десятков. Как Тимоти Маквей[83].
Это была тёмная сторона медали. Светлая сторона была проста: все сотрудники, от часто раздражающего, но, несомненно, компетентного доктора Дэна Осла-Конга Хендрикса и докторов Хекла и Джекла из Задней Половины, до самого последнего уборщика понимали, что судьба мира находится в их руках, как и в руках тех, кто был до них. Не только выживание человеческой расы, но и выживание всей планеты. Они понимали, что нет предела тому, что они могут и будут делать для достижения этих целей. Никто из тех, кто полностью осознавал работу Института, не мог считать её чудовищной.
Жизнь здесь была хороша – во всяком случае, достаточно хороша, особенно для мужчин и женщин, которые глотали песок на Ближнем Востоке и видели своих сослуживцев с оторванными ногами или вывалившимися кишками. Периодически вам дают отпуск; можно съездить домой и провести время с семьёй, если она у вас есть (у многих сотрудников Института не было). Разумеется, вам нельзя рассказывать им о том, чем вы занимаетесь, и через какое-то время они – жёны, мужья, дети – понимают, что работа важнее. Потому что она поглощает вас. Ваша жизнь выстраивается в определённом порядке: Институт, посёлок и Деннисон-Ривер-Бенд с тремя барами, в одном из которых играют живую кантри-музыку. И как только заведённый порядок устаканивается, обручальное кольцо часто оказывается снятым с пальца, как у Алворсон.
Миссис Сигсби открыла нижний ящик стола и достала телефон, похожий на те, какими пользовались группы эксфильтрации: большой и увесистый, как в те времена, когда кассеты уступали место компакт-дискам, а портативные телефоны только начали появляться в магазинах электроники. Из-за цвета его иногда называли Зелёным Телефоном, но чаще Нулевым, потому что у него не было экрана и кнопок с цифрами, только три маленьких белых колёсика.
«Я позвоню, – подумала она. – Может быть, они поаплодируют моему дальновидному мышлению и похвалят за проявленную инициативу. Может быть, решат, что я параноик и пришло время подумать о моей замене. Так или иначе, я должна сделать это. Долг зовёт, и должен был позвать раньше».
– Но не сегодня, – прошептала она.
Нет, не сегодня, пока не разберётся с Алворсон (избавится от тела). Может, и не завтра и даже не на этой неделе. Звонок – это серьёзное дело. Сначала нужно всё упорядочить, чтобы во время разговора быть максимальной точной. Если она действительно хочет воспользоваться Нулевым Телефоном, то должна быть готова ответить кратко, когда человек на другом конце скажет: «Приветствую, мишиш Шигби, чем могу помочь?»
Это не откладывание на потом, сказал она себе. Нисколько. К тому же, не хотелось бы доставлять кому-то проблем, но…
Она услышала сигнал интеркома.
– Звонит Зик, миссис Сигсби. Третья линия.
Миссис Сигсби ответила.
– Что скажете, Ионидис?
– Все на месте, – ответил он. – Двадцать восемь локаторов мигают в Задней Половине. В Передней Половине двое в гостиной, шестеро на игровой площадке, пятеро в своих комнатах.
– Очень хорошо. Спасибо.
– Не за что, мэм.
Миссис Сигсби встала, чувствуя себя лишь слегка лучше, но не могла сказать, почему. Конечно, все постояльцы на месте. Или она ожидала, что кто-то из них уехал в «Дисней Уорлд»?
Ладно, теперь можно перейти к обычной рутине.
Когда все постояльцы были на обеде, уборщик Фред подкатил тележку, одолженную в столовой, к двери комнаты, где Морин Алворсон свела счёты с жизнью. Фред и Стакхаус завернули её в кусок зелёного брезента и в спешке покатили по коридору. Откуда-то издалека доносился гул и бренчание ложек, но здесь кругом было пустынно, если не считать плюшевого медвежонка, оставленного на полу возле лифтового лобби. Он лежал, уставившись в потолок стеклянными глазами-пуговками. Фред бесцеремонно пнул его в сторону.
Стакхаус с упрёком посмотрел на него.
– Полегче, дружище. Это же чья-то игрушка.
– Мне всё равно, – сказал Фред. – Не хрен разбрасывать своё дерьмо. Ходи потом подбирай.
Когда двери лифта открылись, Фред начал заводить тележку внутрь. Стакхаус бесцеремонно остановил его.
– Дальше ваша помощь не требуется. Возьмите мишку и отнесите в гостиную или в столовую, где владелец увидит его, когда будет выходить. А потом начинайте протирать блядские корпуса. – Он указал вверх на камеру, закатил тележку внутрь и поднёс карточку к сенсору.
Фред Кларк дождался закрытия дверей, а потом показал средний палец. Но приказ есть приказ, и он протрёт корпуса. Когда-нибудь.
Миссис Сигсби ждала Стакхауса на уровне «Е». Там было прохладно и на ней был свитер поверх пиджака. Она кивнула ему. Стакхаус кивнул в ответ и покатил тележку по туннелю между Передней Половиной и Задней, который был воплощением утилитарности: только бетонный пол, кафельные стены и флуоресцентные лампы на сводчатом потолке. Некоторые мигали, как в фильмах ужасов, а несколько перегорело. Кто-то налепил на стену бамперную[84] наклейку «Нью-Ингланд Патриотс».
Больше безответственности, подумала она. Больше свободного плавания.
На двери в дальнем конце коридора висела табличка с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ АВТОРИЗОВАННОГО ПЕРСОНАЛА». Миссис Сигсби воспользовалась своей карточкой и толкнула дверь. За ней было ещё одно лифтовое лобби. После краткого подъёма, они очутились в гостиной, почти такой же утилитарной, как служебный туннель, по которому они дошли до Задней Половины. Там их ждал Хекл, настоящее имя – доктор Эверетт Халлас. Он широко улыбался и постоянно дотрагивался до уголка рта. Это напомнило миссис Сигсби о мальчишке Диксоне, который, как одержимый, дёргал себя за нос. Только Диксон был ребёнком, а Халласу было за пятьдесят. Работа в Задней Половине давала о себе знать, как работа в среде, загрязнённой низкоуровневой радиацией.
– Приветствую, миссис Сигсби! Приветствую, начальник охраны Стакхаус! Как я рад вас видеть! Мы должны встречаться чаще! Жаль, что сегодня при столь прискорбных обстоятельствах! – Он наклонился и похлопал по брезентовому свёртку с Морин Алворсон. Затем дотронулся до уголка рта, будто проверил простуду, которую только он мог видеть и чувствовать. – В расцвете сил, так сказать.
– Нужно сделать это быстро, – сказал Стакхаус. В смысле, побыстрее убраться отсюда, подумала миссис Сигсби. Она была только за. Именно здесь делалась настоящая работа, а доктора Хекл и Джекл (настоящее имя Джоан Джеймс) были героями труда, но это не облегчало нахождение в этом месте. Она уже начала ощущать его атмосферу. Это было похоже на пребывание в слабом электрическом поле.
– Да, конечно нужно, работы непочатый край, всё взаимосвязано, колёсики вращаются, – а то я не знаю. Прошу за мной.
Из гостиной с неприглядными стульями, таким же неприглядным диваном и устаревшим плоским телевизором, они перешли в коридор с толстым синим ковром на полу – в Задней Половине дети иногда падали и бились своими маленькими ценными головками о пол. От колёс тележки в ворсе оставались колеи. Всё выглядело, как в жилом уровне Передней Половины, за исключением замков на закрытых дверях. За одной из них миссис Сигсби услышала громкий стук и приглушённые крики «Выпустите меня!» и «Хотя бы дайте блядский аспирин!»
– Айрис Стэнхоуп, – сказал Хекл. – К сожалению, сегодня ей не здоровится. С другой стороны, некоторые из наших недавних гостей держатся на удивление хорошо. Вечером у нас, знаете ли, просмотр. А завтра – буря эмоций. – Он хихикнул и дотронулся до уголка рта, напомнив миссис Сигсби – карикатурно – Ширли Темпл[85].
Она пригладила волосы, дабы убедиться, что они не поднялись. Конечно, нет. То, что она чувствовала – открытые участки кожи и глаза в глазницах будто вибрировали – не было электричеством.
Они миновали кинозал с дюжиной или больше мягких кресел. На переднем ряду сидели Калиша Бенсон, Ник Уилхолм и Джордж Айлс. Они были одеты в красно-синие майки. Бенсон жевала сладкую сигарету; Уилхолм курил настоящую и над их головами летало облако серого дыма. Айлс легонько потирал виски. Бенсон и Айлс повернулись, когда они прокатили мимо них свой груз, завёрнутый в брезент; Уилхолм продолжал смотреть на пустой экран. Этот хотдог совсем остыл, с удовлетворением подумала миссис Сигсби.
За кинозалом, по другую сторону коридора, находилась столовая. Она была гораздо меньше, чем в Передней Половине. Здесь всегда было больше детей, но чем дольше они оставались в Задней Половине, тем меньше ели. Какой-нибудь гуманитарий назвал бы это иронией, подумала миссис Сигсби. В данный момент там находилось трое детей, двое из которых хлебали что-то похожее на овсянку, а третий – девочка двенадцати лет – просто сидела с полной миской перед собой. Но когда она увидела их с тележкой, то просияла.
– Привет! А что там у вас? Это мертвый человек? Да? Её звали Моррис? Смешное имя для девочки. Или Морин. Можно посмотреть? У неё открыты глаза?
– Это Донна, – сказал Хекл. – Не обращайте внимания. Вечером она пойдёт на фильм, но, думаю, уже очень скоро двинется дальше. Может, на этой неделе. На злачные пажити, так сказать. Вы знаете.
Миссис Сигсби знала. Существовала Передняя Половина, существовала Задняя Половина… и существовала задняя половина Задней Половины. Конец пути. Она подумала о трёхколёсном велосипеде, который был у неё в детстве, о тёплой струйке мочи в штанах, когда она каталась на нём по подъездной дорожке. Она подумала о порванных шнурках. Она подумала о своей первой машине…
– Это был «Валиум»! – выкрикнула девочка по имени Донна. Она вскочила, опрокинув стул. Двое других детей отрешённо посмотрели на неё, у одного с подбородка стекала овсянка. Плимутский «Валиум»[86], я знаю это! О, Боже, я хочу домой! О, Боже, моя голова!
Двое санитаров в красной форме появились из… миссис Сигсби не знала, откуда они появились. И ей было всё равно. Они взяли девочку под руки.
– Правильно, отведите её назад в комнату, – сказал Хекл. – Но никаких таблеток. Она нужна вечером.
Донна Гибсон, которая когда-то делилась девичьими секретами с Калишей, когда они обе были в Передней Половине, начала кричать и вырываться. Санитары понесли её прочь, носки её кроссовок волочились по ковру. Разрозненные воспоминания в голове миссис Сигсби потускнели, а затем угасли. Однако вибрация в коже и даже в пломбах – осталась. Здесь она было постоянной, как гудение флуоресцентных ламп в коридоре.
– Всё хорошо? – спросил Стакхаус миссис Сигсби.
– Да. – Поскорее выведите меня отсюда.
– Если вам станет легче, то я тоже это чувствую.
Не стало.
– Тревор, не могли бы вы объяснить, почему тела, предназначенные для кремации, перевозятся прямо через жилые помещения с детьми?
– В Бинтауне[87] тонны бобов, – ответил Стакхаус.
– Что? – спросила миссис Сигсби. – Что вы сказали?
Стакхаус помотал головой, будто пытаясь собраться с мыслями.
– Извините. Просто вдруг подумалось…
– Да, да, – сказал Халлас. – Их тут много витает… скажем так, помех.
– Я знаю, – сказал Стакхаус. – Просто нужно было высказать это, вот и всё. Будто…
– Подавились косточкой, – прозаично сказал доктор Халлас. – Ответ на ваш вопрос, миссис Сигсби… никто не знает. – Он хихикнул и дотронулся до уголка рта.
«Просто поскорее выведите меня отсюда», – снова подумала она.
– Доктор Халлас, где доктор Джеймс?
– У себя в комнате. К сожалению, сегодня она не очень хорошо себя чувствует. Но передаёт вам привет. Надеется, что вы в полном здравии, как огурчик, так сказать. – Он улыбнулся, снова изобразив Ширли Темпл: разве я не милашка?
В кинозале Калиша выхватила окурок из пальцев Ники, затянулась и бросила его на пол, наступив ногой. Потом она взяла Ники за плечи.
– Плохо?
– Бывало и хуже.
– От фильма станет лучше.
– Ага. До следующего раза. Теперь я знаю, почему мой отец был таким уродом с похмелья. Ну а ты, Ша?
– Бодрячком. – И это было правдой. Только слабая пульсация над левым глазом. Вечером её не станет. Завтра вернётся, но не слабая. Завтра боль будет такая, что похмелья отца Ники (и, порой, её собственных родителей) покажутся увеселительной прогулкой: устойчивый громкий стук, будто в голове заточён какой-то демон, колотивший по черепу в попытке выбраться наружу. И даже это, как она знала, было не так плохо, как могло быть. Головные боли Ники становились сильнее, у Айрис ещё сильнее, и длились всё дольше и дольше.
Джорджу повезло; будучи сильным ТК, он всё равно почти ничего не чувствовал. Ноющая боль в висках, сказал он, и в затылке. Но дальше будет хуже. Так было всегда, во всяком случае, пока всё не закончится. А потом? Палата А. Жужжание. Гудение. Задняя половина Задней Половины. Калиша пока что не заглядывала так далеко, мысль о том, что её сотрут, как личность, всё ещё приводила её в ужас, но это пройдёт. Как у Айрис; большую часть своего времени она выглядела как зомби из «Ходячих мертвецов». Хелен Симмс довольно точно выразила чувства Калиши к Палате А, когда сказала, что всё лучше, чем огни штази и пронзительная головная боль, которой нет конца.
Джордж наклонился вперёд, глядя на Калишу мимо Ника ясными глазами, в которых пока что не замечалось особой боли.
– Он выбрался, – прошептал Джордж. – Сосредоточьтесь на этом. И держите в голове.
– Обязательно, – сказала Калиша. – Правда, Ник?
– Мы попытаемся, – ответил Ник и изобразил улыбку. – Хотя сама мысль, что парень, настолько неумелый в КОНЕ, как Люки, приведёт сюда кавалерию, кажется мне неправдоподобной.
– Может, он и плох в КОНЕ, но хорош в шахматах, – сказал Джордж. – Не сбрасывай его со счетов.
В дверном проёме кинозала появился «красный» санитар. Санитары в Передней Половине носили именные таблички, но здесь их ни у кого не было. Здесь санитары чередовались. И не было техников, только двое здешних докторов и иногда появлялся доктор Хендрикс: Хекл, Джекл и Осёл-Конг. Грозное Трио.
– Свободное время закончилось. Если не собираетесь есть, возвращайтесь в свои комнаты.
Старый Ник мог бы сказать этому перекачанному дебилу, чтобы тот шёл на хер. Новый просто поднялся на ноги, пошатываясь и хватаясь для равновесия за спинку кресла. Сердце Калиши разрывалось, когда они видела его таким. То, что они отняли у Ники в каком-то смысле было хуже убийства. Во многих смыслах.
– Пойдём, – сказала она. – Все вместе, так Джордж?
– Ну, – сказал Джордж, – я собирался посмотреть «Парней из Джерси»[88], но раз уж ты настаиваешь.
«Мы как три блядских мушкетёра», – подумала Калиша.
В коридоре жужжание было гораздо сильнее. Да, она знала, что Люк выбрался – ей сказал Эйвери, и это было хорошо. Напыщенные придурки даже не знали, что он ушёл, и это было ещё лучше. Но головные боли не вселяли надежды. Даже когда они отпускают, ты начинаешь ждать их возвращения – это какой-то особый вид ада. А жужжание, доносившееся из Палаты А вообще заставляло надежду казаться неуместной, что было ужасно. Никогда ещё она не чувствовала себя такой одинокой, загнанной в угол.
«Но я должна держаться как можно дольше, – подумала она. – Не важно, что они сделают с нами с помощью этих огней и проклятых фильмов, я должна держаться. Держаться за свой разум».
Они медленно шли по коридору под взором санитара – не как дети, а как инвалиды. Или престарелые люди, коротающие свои последние дни в вонючем хосписе.
В сопровождении доктора Эверетта Халласа, миссис Сигсби и Стакхаус, кативший тележку, прошли мимо закрытой двери с табличкой «Палата А». За этой дверью не слышно было ни криков, ни воплей, но ощущение присутствия в электрическом поле усилилось; оно разбегалось по её коже невидимыми муравьями. Стакхаус тоже чувствовал это. Свободной рукой он потирал свою лысую макушку.
– Мне всегда кажется, что кругом паутина, – сказал он. Затем обратился к Хеклу: – Вы чувствуете?
– Я уже привык, – ответил Хекл и дотронулся до уголка рта. – Это процесс ассимиляции. – Он умолк. – Нет, не то слово. Кажется, акклимации. Или акклиматизации? Вроде, без разницы.
У миссис Сигсби вдруг разыгралось любопытство.
– Доктор Халлас, когда у вас день рождения? Вы помните?
– Девятого сентября. И я знаю, о чём вы подумали. – Он оглянулся и посмотрел на дверь с красной надписью Палата А, затем повернулся к миссис Сигсби. – Я в порядке, в общем и целом.
– Девятого сентября, – повторила она. Значит вы кто? Весы?
– Водолей, – сказал Хекл, бросив на неё лукавый взгляд, будто говоривший: Вы так просто не проведёте меня, моя дорогая. – Когда луна в седьмом доме, а Меркурий на линии с Марсом, так сказать. Пригнитесь, мистер Стакхаус. Тут низкий потолок.
Они прошли по короткому полутёмному коридору, спустились по лестнице – Стакхаус придерживал тележку спереди, а миссис Сигсби рулила сзади – и подошли к очередной закрытой двери. Хекл воспользовался картой-ключом, и они вошли в круглое помещение, в котором было довольно жарко. Мебели внутри не было, но на стене висела табличка в рамке: ПОМНИТЕ СВОИХ ГЕРОЕВ. Она находилась под грязным испачканным стеклом, которое давно нуждалось в протирке. В дальнем конце помещения, в центре грубой цементной стены была стальная дверца, как в промышленном мясохранилище. Слева от неё был экран ввода, в данный момент пустой. Справа – пара кнопок: красная и зелёная.
Здесь осколки воспоминаний и обрывки мыслей, которые докучали миссис Сигсби, исчезли, и мимолётная головная боль, ощущавшаяся в, немного отступила. Это хорошо, но она не могла дождаться, когда покинет это место. Она редко приходила в Заднюю Половину, потому что её присутствие там было необязательным; командир редко бывает на передовой, если всё идёт по плану. И хотя ей стало немного легче, находиться в этой круглой комнате всё равно было невыносимо.
Халласу, казалось, тоже полегчало – он уже не был Хеклом, а был человеком, который двадцать пять лет проработал военным врачом и получил бронзовую звезду[89]. Он расправил плечи и перестал дотрагиваться пальцем до уголка рта. Его глаза прояснились, а вопросы стали более конкретными.
– На ней есть драгоценности?
– Нет, – ответила миссис Сигсби, подумав об отсутствующем обручальном кольце Алворсон.
– Полагаю, она одета?
– Разумеется. – Этот вопрос слегка задел миссис Сигсби.
– Вы проверяли её карманы?
Она взглянула на Стакхауса. Он помотал головой.
– Хотите проверить? Это ваш последний шанс.
Миссис Сигсби обдумала предложение и отвергла его. Женщина оставила предсмертную записку на стене ванной, а её сумка должна быть в её шкафчике – нужно будет проверить. Но она не собиралась разворачивать тело экономки, снова обнажая этот высунутый наглый язык, только для того, чтобы найти гигиеническую помаду, упаковку жвачек или пару скомканных салфеток.
– Я – нет. А вы, Тревор?
Стакхаус снова помотал головой. Он круглый год ходил загорелым, но сегодня выглядел бледным. Поход через Заднюю Половину сказался и на нём тоже. Может, нам стоит делать это почаще, подумала она. Чтобы быть на короткой ноге с процессом. Затем она подумала о докторе Халласе, который назвал себя водолеем, и о Стакхаусе, который что-то сказал о тоннах бобов в Бинтауне. Она решила, что быть на короткой ноге с процессом – это плохая идея. И кстати, разве девятое сентября – это весы? Вроде бы, нет. Кажется, дева.
– Давайте покончим с этим, – сказала она.
– Что ж, ладушки, – сказал доктор Халлас, и сверкнул улыбкой от уха до уха, в которой было что-то от Хекла. Он дёрнул за ручку дверцы из нержавеющей стали и распахнул её. Дальше была темнота, запах палёного мяса и закопчённая конвейерная лента, уходящая куда-то вниз.
«Эту табличку нужно убрать, – подумала миссис Сигсби. – А конвейер нужно почистить, пока он окончательно не загрязнился и не сломался. Опять безответственность».
– Надеюсь, вам не понадобится помощь, чтобы поднять её, – сказал Хекл, всё ещё улыбаясь своей улыбкой ведущего игрового шоу. – Боюсь, сегодня меня одолевает некоторая слабость. Не поел каши.
Стакхаус поднял обёрнутое тело и поместил его на конвейер. Нижний край брезента отвернулся, открыв одну туфлю. Миссис Сигсби почувствовала желание отвернуться, чтобы не смотреть на потёртую подошву, но пересилила себя.
– Какие-нибудь последние слова? – спросил Халлас. – Помним, скорбим? Дженни, мы едва тебя знали?[90]
– Не будьте идиотом, – сказала миссис Сигсби.
Доктор Халлас закрыл дверь и нажал на зелёную кнопку. Миссис Сигсби услышала треск и скрип, когда грязная лента конвейера начала двигаться. Когда она остановилась, Халлас нажал на красную кнопку. На экране загорелось число, быстро возрастая от 200 до 400, до 800, до 1600 и, наконец, до 3200.
– Гораздо больше, чем в обычном крематории, – сказал Халлас. – А ещё гораздо быстрее, но всё равно занимает какое-то время. Можете пока осмотреться; я готов провести экскурсию. – Он продолжал улыбаться.
– Не сегодня, – сказала миссис Сигсби. – Много дел.
– Так я и думал. Тогда в другой раз. Мы так редко видимся, но мы всегда открыты для дел.
Когда Морин Алворсон скользила вниз по конвейеру, Стиви Уиппл ел макароны с сыром в столовой Передней Половины. Эйвери Диксон схватил его за мясистую веснушчатую руку.
– Пойдём со мной на игровую площадку.
– Я ещё ем, Эйвери.
– Ну и что. – Он понизил голос. – Это важно.
Стиви засунул в рот последнюю ложку с горкой, вытер рот тыльной стороной ладони и последовал за Эйвери. Площадка была пустынной, за исключением Фриды Браун, которая сидела на асфальтированной баскетбольной площадке и рисовала мелом мультяшные фигуры. Довольно неплохие. Все с улыбками. Она не взглянула на мальчиков, когда они прошли мимо неё.
Когда они приблизились к сетчатому ограждению, Эйвери указал на траншею в каменистой земле. Стиви уставился на неё выпученными глазами.
– Кто это сделал? Какой-нибудь сурок или кто? – Он огляделся, будто ожидал увидеть сурка – или кролика, – прячущегося под батутом или засевшего под столиком.
– Нет, это был не сурок, – сказал Эйвери.
– Держу пари, ты мог бы пролезть туда. И совершить забег.
«А то я не думал об этом, – подумал Эйвери, – но я заблудился бы в лесу. К тому же, лодки больше нет».
– Без шансов. Помоги мне засыпать её.
– Зачем?
– Просто помоги. И не говори «забег», это безграмотно. По-, Стиви. Побег. – Который только что совершил его друг – благослови его Бог. Где он сейчас? Эйвери не представлял. Он утратил связь.
– Побег, – сказал Стиви. – Понял.
– Замечательно. Теперь помоги мне.
Мальчики опустились на колени и начали закапывать углубление под ограждением, загребая руками и поднимая облако пыли. Это была нелёгкая работа и скоро они оба вспотели. Лицо Стиви раскраснелось.
– Что делаете, ребята?
Они обернулись. Это была Глэдис, и она не улыбалась.
– Ничего, – ответил Эйвери.
– Ничего, – согласился Стиви. – Просто играем с землёй.
– Дайте-ка взглянуть. Подвиньтесь. – И когда они оба остались на месте, она пнула Эйвери в бедро.
– Оууу! – взревел он и свернулся калачиком. – Больно!
Стиви сказал:
– У вас эти дни что ли… – Ему тоже прилетело, но выше, по плечу.
Глэдис посмотрела на частично заполненную траншею, потом на Фриду, всё ещё погруженную в свои художества.
– Твоя работа?
Фрида не глядя помотала головой.
Глэдис вытащила рацию из кармана белых брюк и нажала на кноп